когда плачут мальчики

В семь лет его зовут Лёней и читают ещё на ночь сказки. После лета его ждёт школа, а пока что – три месяца отдыха, иногда прерывающегося на попытки матери засадить его за подготовку к первому классу. На солнце светятся карие глаза и расцветают все ярче созвездия веснушек. Отец говорит, что мальчики не носят хвосты и отводит в парикмахерскую, где его стригут практически налысо, оставляя короткий ёжик волос, "чтоб не обгорел". День летит за днем, воздух дышит рассветами, клубникой и высоким небом. Он пугается грозы и убегает в дом, спотыкается о порог и неприятно ударяется спиной о дверной косяк. На утро спина не перестаёт болеть, и больно становится даже встать с кровати. Отец говорит, что мальчики не плачут и он тоже не должен. Через пару дней он планирует сходить с девочкой из соседнего дома на пустырь. В семь с половиной его зовут бедным малюткой, с которым жестоко обошлась жизнь. Медсестры сидят с ним по очереди, потому что кто знает, когда боль в позвоночнике вернётся снова. Он еле сдерживает слезы, но больше не плачет, потому что мальчики не плачут. Обезболивающие перестают действовать, тогда он лишь крепче сжимает зубы, кусает одеяло и молчит. Врачи сообщают родителям, что необходима операция и постоянное наблюдение. В школу он не ходит, с ним занимается приходящий учитель. Ему тяжело концентрироваться на уроках, но он упорно рисует косые палочки и выписывает цифры. Иногда во время уроков приходится прерываться на процедуры. Несмотря ни на что, он любит учиться, быстро учится читать, проглатывает книгу за книгой, путешествуя по ним, пока самому свежий воздух недоступен. Назначают сроки операции. В десять его зовут Смерть. Он улыбается, когда слышит эту кличку. Ему кажется, что ровесники, которых называют, например Плаксой и Занудой, могли бы ему позавидовать. Ему делают уже третью операцию, однако опухоль позвоночника каждый раз появляется снова. Он знает, что в ближайшее время умрёт. Ему так говорят, и хочется плакать. Он думает, что не может потерять то, что обрёл в Доме. За два года так привык к огню Рыжей, что не представляет себя без неё. Рыжая – его друг, он гордо рассказывает об этом воспитателю, который приносит ему учебники. Он не представляет, что будет, если он умрёт. Куда денется Рыжая? Куда денется он сам? Он боится, ночью просыпается от кошмаров, но не плачет, потому что мальчики не должны плакать. В тринадцать его не зовут в компанию. Он пропустил событие, объединившее всех – выпуск старших. Дети вокруг повзрослели, мальчики перестали общаться с девочками, он перестал даже встречать Рыжую на лестнице. От него ещё пахнет Могильником, и окружающих отталкивает этот запах. Все игры быстро повзрослевших воспитанников Дома ему непонятны, а он непонятен им. Их слова проходят мимо него, их правила и их законы. Ему грустно и до невозможности одиноко в пустой комнате слушать звуки коридора. Пластиковый корсет сжимает грудь, а голову – стальной обруч мыслей. Почему он не такой, как все? Что он сделал не так? Ком подкатывает к горлу, но он запрещает себе плакать, потому что мальчики не плачут. Не то, что бы он верит в это до сих пор. Он слышит иногда, как по ночам кто-то всхлипывает, и видит красные от слез глаза в коридорах. Но что-то не позволяет ему плакать. В пятнадцать его зовут Рыжий, у него на щеке – татуировка, в кармане – бритва, зажигалка и пачка сигарет. Стая Крыс считается самой отбитой, а он – самым отбитым из Крыс. Вожак делает ему замечания, но он только смеётся громче всех, прячет глаза за очками и таскает для стаи спирт и таблетки из Могильника. Ночами не спит, потому что боится увидеть во сне кого-то, кого не хочет потерять, ненавидит сам себя за дурацкую привычку являться во снах будущим мертвецам и за глупую детскую кличку. Засыпает он днем, на уроке, и сталкивается со взглядом жёлтых глаз. Не верит сам себе, не верит, что такое может случиться. Не представляет даже, как можно разделить людей настолько неделимых. Ему кажется, что от такого Дом расколется надвое. Через три дня слышит крик, выедающий душу и оказывается рядом. Стервятник вырывается, кричит, кусается, но Рыжий только крепче сжимает его в руках, не давая разнести и так порядком разрушенный Могильник. По плечу медленно стекают капли крови из прокушенного плеча. Стервятник плачет, и он вытирает его слезы. Рыжий ненавидит себя. Мог ли он не заснуть? Помогло бы это? Вопросы бьют его пощечинами на утро, когда новоизбранный Вожак Птиц уходит, оставляя после себя запах крови и горечи. Эта горечь будет преследовать Рыжего всю жизнь, горечь и вина, от которых никак не отделаться. В шестнадцать Стервятник зовёт его ласково птенчиком, и он расслабляется в его объятьях. Позволяет сначала неохотно обнимать себя за шею и показательно целует в Кофейнике. Стервятник улыбается, но не отстраняется. У Рыжего на губах остаются следы черной помады, а у Птицы ярким пятном посреди траура — цветастый платок в кармане рубашки и дурацкий желтый галстук-бабочка. Он учит Стервятника улыбаться заново. И у Стервятника получается. Рыжий смеется вместе с ним, а по вечерам стягивает очки, жмется ближе и шепчет доверчиво: "ты ведь не уйдешь?" Стервятник гладит огненный ежик волос и задумчиво смотрит в темноту коридоров. Крыса, боящийся засыпать, спит безмятежно в его объятиях, но на утро подрывается и в страхе смотрит в зеркало. Его глаза красные от позволенных во сне слез. Он бьет себя ладонями по щекам, умывается и возвращается в Третью, трепетно ждет, пока проснется смысл его жизни. Надеется, что Стервятник не видел ничего, ведь мальчики не должны плакать. На семнадцатый день рождения он сам зовет себя ничтожеством, срывается с вечеринки в свою честь и исчезает в полумраке коридоров. С самого утра Рыжая сказала ему, что Новый Закон — полнейшая чепуха, а у него самого нет ни грамма мозгов. Они не разговаривали больше трех лет, и теперь Рыжий, возможно, ни слова от нее не услышит никогда больше. У него трясутся руки и до ужаса чешутся глаза, но он не заплачет, потому что мальчики, черт возьми, не плачут. Да и кажется ему, что слез не осталось давно, как бы не хотелось разрыдаться, как бы не било в истерике, Рыжий совсем разучился плакать, заменив соленые слезы глупым неуместным смехом и глазами, по словам Стервятника, постоянно плачущими. Через три дня он рассказывает Крысе, как до безумия в нее влюблен Слепой. Обещает себе, что это последнее, что он сделает для своей названной сестры, которая от него отказалась, не объяснив толком причину. В семнадцать с половиной он видит во сне словно застарелый кошмар, который иногда преследует его. Яркие желтые глаза и хромающая походка. В грудь заползает знакомое чувство вины, и он бездумно проводит рукой по шраму двухлетней давности на плече, покрытому сотнями извиняющихся поцелуев. Проходит несколько секунд, прежде чем Рыжий понимает, что в этот раз юноша перед ним старше и... одет в черное. Он не верит своим глазам и тихо пятится назад, к двери, бежать отсюда, бежать скорее... Дыхание сбивается, в мозгу набатом бьет имя. Не может быть, не может быть, не может... От собственного хлопка дверью он просыпается в Крысятнике, затравлено дышит с полминуты, вскакивает и, забыв даже надеть очки, срывается в Третью. Там будит почти Стервятника, но тот сам словно не спит, встречает его затуманенными глазами, молча спрашивает, что случилось, но Рыжий лишь качает головой. — Ты мне снился. Ты куда-то убежал. Крыса зачарованно и пристально всматривается в лицо Птицы, сомневается сам в себе. Скоро выпуск. Совсем скоро, говорят, через пару-тройку дней. Никто же не позволит Стервятнику... Он не может даже в мыслях представить, что будет с ним, если... — Что с тобой случилось, ты словно последний раз на меня смотришь. Последний раз. Последний ли? Мог ли сон быть просто сном? Он снился и самому Стервятнику. Сердце падает в который раз за вечер. — Я боюсь тебя потерять. Ты ведь не уйдешь? — Стервятник привычно гладит его по голове, — Пожалуйста, скажи, что не уйдешь. Рыжий начинает волноваться, когда Птица упорно молчит. — Стервятник? Почему ты..? Что такое? Вожак Третьей молча выходит и спускается, прихрамывая, на первый этаж, за ним тенью следует Рыжий, беспокоящийся и ничего не понимающий. — Что случилось? Скажи мне. Они останавливаются у закрытого кабинета, Стервятник ловко отпирает его, а затем так же молча закрывает изнутри. Рыжий беспрекословно ему доверяет. — Я... Я ничего не понимаю. Зачем нам сюда? Зачем ты запер дверь? Сейчас совсем не время для... Птица прикладывает палец к его губам, облокачивается на парту. — Я ухожу, Рыжий. Сначала: — Что? Потом: — Я тебя не понимаю. Стервятник смотрит на него сверху, ждет, пока осознание накроет с головой. И оно накрывает. — Куда? — в глазах Рыжего пустота и непонимание, — куда, скажи, куда? Его дыхание дрожит, он мотает в непонимании головой. — На новый круг. Я давно решил. — Нет, не может быть, ты бы не оставил... Ты же обещал... А обещал ли? Сказал ли Стервятник хоть раз, что не оставит его? Получил ли он хоть раз четкий ответ? — Почему? — Тень. Только утихшее чувство горечи и вины снова накатывает волнами, Рыжий всматривается в глаза Птицы. — А я? — А ты... Рыжий смеется и падает на колени. Не может быть. Не может быть. Шепчет: — Пожалуйста, останься. Пожалуйста, — в его зрачка ужас ничем не прикрытый, — ты же не можешь мня бросить? Ты бы ведь не оставил? К горлу подкатывает ком. — Я найду тебя заново. — А что останется мне? — Я думаю... Я думаю, ты мог бы поговорить с Табаки... —Мне нельзя на другой круг, ты не понимаешь... А если? А если мы не встретимся заново? Стервятник молчит, он все решил. Лицо Рыжего на уровне его коленей. — Останься, пожалуйста. Это "пожалуйста" звучит так, словно вся душа Рыжего, вся целиком осталась в этом слове. Ответ он видит в желтых глазах. — Нет, не... может... быть, — губы растягиваются в улыбке, не похожей на улыбку, и на пижамные брюки Рыжего падает слеза. Он зачаровано провожает ее затуманенным взглядом. Мальчики не плачут, правда ведь? Мальчики не должны плакать. Почему же тогда голос срывается на крик и глаза краснеют стремительно, прорезая щеки дорожками слез, щиплющих кожу? — Пожалуйста, пожалуйста, Стервятник, я ведь... Что "ведь"? Важнее брата? Многое не успел за два года? Имеет хоть какое-то право приказывать Вожаку? — Ты не можешь.., — он обнимает его ноги, словно это удержит Птицу в этом мире, — нет, нет, это же неправда. Его взгляд, преданный Стервятнику, становится преданным им же, когда глаза, впервые за десять лет намокшие от слез, прячутся в ткани брюк Птицы. Крик раскалывает ночь, на Втором этаже Ральф вспоминает ночь двухлетней давности, вскакивает с кровати. — Нет! Рыжий на коленях молит остаться. Дать шанс этому кругу, дать шанс Крысе. — Я буду для тебя только, я и сейчас для тебя только, пожалуйста, я же не смогу... В ярости на самого себя стирает с лица дурацкие слезы и кричит, кричит, шепчет, просит и требует, без результата, получает отказ за отказом, крушит мебель вокруг, отталкивает руку Стервятника, пытающуюся успокоить хотя бы немного. Остается тихо рыдать на полу, не в силах подняться.

***

Ни через год, ни через десять лет лицо Стервятника не стирается из памяти бывшего вожака. Он не знает, но догадывается, что на втором кругу Птица не нашел его, потому что маленький Смерть умер еще не успев даже познакомиться с ним, увидев Сиамца Рекса во сне в свою последнюю ночь.