Пока звезды на небе не погаснут

      Караван прибыл ранним утром, едва отступили предрассветные сумерки. В это время ленивое солнце только выбиралось из-за дальних барханов, готовое накрыть своим медовым светом стены благословенной столицы. Синие тени расползались по углам, воздух согревался, готовый спустя несколько часов раскалиться добела, до мерной ряби и горячечной неподвижности.       В коридорах сновали слуги, в отдалении бил тяжелый колокол. Он возвещал начало нового дня — такого же хлопотного и беспокойного, как и тысячи дней до него.       С караваном прибыла дань. Солдаты редкой цепью окружили многочисленных верблюдов, не давая посторонним приблизиться; их юркие лошадки не покидали пределов мощеных улиц.       Деньги, драгоценности, тонкие ткани и чудесные масла. Цепочка рабов и отдельная повозка с теми, кто позже станет усладой для глаз и тела Великого Султана.       Этих юношей выводили с большим почетом. Даже лица и кисти рук их скрывались под легкими слоями газовой ткани. Дети озерных краев и высоких гор отличались такой нежной и бледной кожей, что местное дикое солнце вмиг выжгло бы ее до красноты; Великий Султан превыше прочих ценил эту нефритовую белизну и приказал беречь ее как зеницу ока.       Слуги и берегли — кому пристало портить подарок Величайшему и Справедливому, который в гневе мог и пополам человека разорвать своим ужасающим кнутом. Говорили, что в нем ровно 33 хвоста с металлическими наконечниками; один удар пробивал каменную стену, а уж хрупкое тело и вовсе не было для него препятствием.       Новые наложники сбились стайкой, словно перепуганные рыбки. Ярко сверкали подведенные сурьмой глаза — или то блестели непролитые слезы?..       Не Минцзюэ только досадливо сморщился, но взгляда не отвел. Хоть одна царапина на новых игрушках, и головы не сносить уже ему, а он за свои годы привык и к голове своей, и к высокому положению.       Одного за другим слуги уводили наложников в глубины дворца. Вечером они предстанут перед Великим Султаном, а пока будут отдыхать и набираться сил, перебираясь из бассейна в бассейн и впитывая десятки ароматных масел.       Кому-нибудь из них повезет, и Султан выберет их, отправив в Золотые Клетки. Остальных предложит старшему племяннику — тот не были охоч до развлечений, но правила есть правила.       Если и наследник откажется, то юношей распределят в танцовщики и виночерпии. Сложные дипломатические соглашения между странами не позволяли использовать этих юнцов в качестве прислуги. Они — лучшие из лучших, гордость и краса знаменитых семей. Для слуг сгодятся и местные или рабы попроще, те, что плелись вслед за караваном.       Чаще всего там, в хвосте, оказывались пустынные бандиты. Караван Великого Султана ничем не отличался от сотен других караванов, которые пересекали пустыню с богатым товаром. Ничем, кроме отборной охраны с магическим оружием и духами-помощниками, сокрытыми до поры.       Еще никому не удавалось покуситься на то, что принадлежало Султану, и уйти живым.       Наложники растаяли в прохладной глубине коридоров, и Не Минцзюэ украдкой утер пот со лба. Солнце сегодня жгло особенно яростно, как всегда бывает перед песчаной бурей. Совсем скоро его затянет пеленой песка, вот и ярится напоследок, напоминает людям, на чьих землях они живут.       Напоминает, кто здесь настоящий властелин.       Пожалуй, даже темно-бронзовый загар Не Минцзюэ сегодня станет еще темнее. Вечером брат будет трогать напряженные плечи, кончиками пальцев касаться иссушенных скул и вслух гадать, насколько ярко было сегодня днем и с какой силой жарило неугомонное светило. Не Минцзюэ не знал, каким брат воображал солнце. Наверное, твердым и круглым, а еще кусачим, словно пламя.       Нужно спросить обязательно.       Дождавшись, пока последнего верблюда уведут, а слуги разбредутся с дарами, Не Минцзюэ нырнул в спасительную прохладу и тьму.       По пути ему пришлось два раза раскланиваться с придворными — первый раз со старшим евнухом, вот уж кому сегодня работы до головной боли, а потом с младшим эфенди из тех, что когда-то возился с обучением Не Хуайсана. Евнух занимал положение повыше, но с молодым эфенди Минцзюэ поздоровался куда как душевнее.       — Как молодой господин? — приветливо спросил юноша, не поднимая глаз. Это в личных покоях могли они с обоими братьями Не говорить на равных, а в коридорах только и гляди, чтоб никто не заметил оплошности; нельзя эфенди смотреть в глаза Старшему бею, начальнику стражи Великого Султана.       — Брат здоров, только жара доставляет хлопот.       Эфенди несколько раз кивнул и прижал ладони к сердцу:       — Юному господину нелегко. Быть может, новый лекарь сможет исцелить его недуг? Говорят, этот юноша весьма сведущ, а для семьи Великого Султана его допустят не скоро. Может, стоит вам воспользоваться шансом?..       Не Минцзюэ нахмурился. Что может дать им новый целитель? Чтобы усмирить боль, он готов младшему брату притащить хоть демона, хоть джинна, хоть нового лекаря, да только бы хуже не стало.       — Благодарю, — холодно бросил он и подумал, что злится зря, а юноша и правда озабочен благополучием Не Хуайсана. И дело тут вовсе не в нежной дружбе, а в том, что здоровый и веселый младший брат — залог его, Не Минцзюэ, доброго нрава. А если младший сын семьи Не чувствует себя хорошо, а старший за это благодарен маленькому эфенди, то и положение маленького эфенди будет куда как крепче, а спать он будет слаще.       Чем больше ниточек тянется к человеку, тем труднее его свалить, только вот и он легко упадет вслед за кем-нибудь из покровителей.       Солнце уже клонилось к закату, когда Не Минцзюэ отыскал-таки нового целителя. Тот покидал покои наложников и выглядел столь невозмутимо, что Минцзюэ едва не скривился. Хорошо знает свою работу, раз не бледнеет и не исторгает содержимое своего желудка в ближайшую вазу с сушеными цветами.       А ведь вчера вечером Султан потребовал двоих любимцев и развлекался с ними до рассвета, а утром слуги отмывали пол и стены от кровавых брызг. Но носилки в холодные залы не вносили, значит, остались в живых и отданы в руки лекарям…       При виде начальника стражи целитель едва заметно вздрогнул и склонился в поклоне. Стань он одним из Старших дворцовых лекарей, и кланяться они будут друг другу как равные, но этому юноше еще слишком мало лет, чтобы всерьез полагать себя опорой здоровья Султана.       Свою просьбу Не Минцзюэ изложил коротко и отрывисто, то и дело косясь на залитый ослепительно белым маревом двор. Солнце сегодня и не думало желтеть, как обычно после полудня. Оно продолжало испепелять, и от света ломило виски.       В такие дни Не Хуайсану становилось куда хуже обычного.       Смущенный вниманием к своей персоне целитель покорно последовал за Минцзюэ. Он был таким тоненьким и хрупким, что сам казался нездоровым, но тело его было достаточно выносливо.       В целительском деле хрупкие и болезненные надолго не задерживаются.       В покоях было немного душно, но тазы и чаши с холодной водой дарили прохладу. Не Минцзюэ лично распорядился откалывать лед и приносить его сюда, чтобы брат хоть ненадолго мог отрешиться от назойливой головной боли.       Не Хуайсан сидел у стола, бездумно перебирая отполированные камни. С сухим треском они сыпались сквозь тонкие пальцы, но юноша не обращал на них внимания. Белые, лишенные радужек и зрачков глаза были полуприкрыты тонкими веками.       — Брат? — негромко позвал он и легонько нахмурился, услышав парный звук шагов. — У нас гости?       — Нет, нет, — торопливо заговорил Минцзюэ, пропуская целителя вперед.       — Значит, снова лекарь, — с легким неодобрением заметил Хуайсан и сложил руки на коленях. Разных оттенков нефриты и несколько прозрачных гранатов остались лежать на столе.       — Он может помочь тебе, — Минцзюэ плотно прикрыл дверь и огляделся. Заветная бутылочка стояла на самом краю заваленного грудой вееров столика, готовая вот-вот опрокинуться; подхватив ее, старший Не обошел просторную комнату по кругу, оставляя по капле масла на деревянных брусках.       Остро и свежо запахло морем, мятой и бамбуком. Хуайсан слабо улыбнулся, полной грудью вдыхая знакомый аромат.       — Мое имя — Сяо Синчэнь, — целитель церемонно поклонился, словно Хуайсан мог его увидеть. Наверняка сразу почуял ту единственную слабость, которая позволит заслужить мое уважение, мимолетно подумал Минцзюэ и запечатал пузырек с маслом.       — Сяо Синчэнь, — эхом отозвался Не Хуайсан, поднялся и поклонился в ответ. — Мое имя вам наверняка известно, но раньше я не слышал о вас. Вы прибыли сюда недавно?       Легкие зеленоватые одежды плеснули тем самым ароматом, который облаком висел в воздухе.       — Недавно, — рассеянно согласился Сяо Синчэнь. Он казался немного растерянным и скованным, но темные глаза смотрели с таким вниманием, что Не Минцзюэ даже невольно сделал шаг вперед. Уловив это движение, целитель мягко улыбнулся и успокаивающе покачал головой.       — Вижу, масло унимает ваши боли.       Он коснулся висков Хуайсана, едва не насильно усадил его на место и сжал запястье, высчитывая пульс.       — Как часто вы покидаете свои покои?       — Я их не покидаю, — с легким удивлением отозвался Хуайсан и качнул головой, указывая на ширмы. — Брат все устроил.       Сяо Синчэнь оглянулся сначала на Не Минцзюэ, а потом — на темно-зеленые ширмы, густо расшитые золотыми листьями.       За ширмами прятался настоящий сад. Крошечный пруд, устланный по дну цветной мозаикой, регулярно очищали, а парочка карпов отрастила великолепные плавники и толстые бока. Хуайсан любил опускать туда руки и ощущать скользкое прикосновение. Эти рыбы вызывали у него улыбку, и на всякий случай Минцзюэ держал еще пять десятков карпов за пределами покоев — на случай, если одна из рыбин решит сдохнуть.       Вокруг пруда стояли маленькие деревья и кусты в кадках. На ветвях раскачивались золотые клетки с маленькими, с две фаланги пальца, певчими птичками; возле удобной лежанки валялись подушки и стояла большая картина.       На первый взгляд это была просто деревянная тонкая доска, сплошь заклеенная камешками. Все они отличались по цвету и форме, были здесь и полудрагоценные, и поделочные камни, и галька с ближайшей реки. Взгляд Сяо Синчэня зацепился за эту картину, и Не Минцзюэ мысленно взмолился, чтобы целитель не посмел бросить ни единого насмешливого слова.       — Вы создаете мозаики? — мягко спросил Сяо Синчэнь. — Они выглядят очень необычно.       — К сожалению, я не знаю, как они выглядят, — вздохнул Не Хуайсан и вскинулся, широко раскрыв глаза. Рассеянный свет отразился в молочных пустых глазах. — Брат, позволь мне показать!       Минцзюэ молча подхватил мозаику и подтащил ближе. Она была почти по бедро взрослому человеку и немалого веса.       — На нее нужно смотреть не глазами, — буркнул он и установил мозаику у стены. — Пальцами.       — Закройте глаза и просто потрогайте ее, — Хуайсан заулыбался и лукаво прикусил нижнюю губу.       Пока Сяо Синчэнь осторожно усаживался прямо на пол перед картиной, Минцзюэ снова залюбовался братом. Это было опасно, не для посторонних, но уже несколько недель он не видел Хуайсана таким живым и горящим, словно огонек свечи.       — Просто потрогайте ее, — Хуайсан подался вперед. — И закройте глаза, ну же!       Сяо Синчэнь послушно опустил веки и коснулся камней.       — Тут… шершавое и острое, — беспомощно заметил он и сдвинул пальцы. — А здесь такое… как речной песок.       Лицо Хуайсана выражало ничем не омраченный восторг.       — Дальше, дальше!       — А здесь такое прохладное и гладкое, как вода, — Сяо Синчэнь уложил поверх мозаики обе ладони. Он выглядел заинтересованным. — Это словно трогать пейзаж. Здесь скалы, а вот эти мелкие резкие осколки — трава, верно? Здесь вода, а тут начинается небо. Оно немного шершавое и как будто теплое… Удивительный подбор камней!       — Небо и кажется мне шершавым, — отмахнулся Хуайсан. — Жаль, я не могу его потрогать…       Беседа текла своим чередом, но Не Минцзюэ словно остался за бортом и только краем уха слышал мягкой говор целителя и порывистый, резкий — Хуайсана. Прежде брат никому своих картин не показывал, только нескольким своим учителям. Внутри заворочалось недоброе чувство зависти.       Незачем, брат и так целиком и полностью ему принадлежит, надежно укрыт в покоях и защищен репутацией старшего, скорого на расправу и гнев. Когда-то сам Султан пожелал увидеть младшего Не, и пришлось выдумывать тысячу причин и выставлять его тяжелобольным вдобавок к слепоте. Кому, как не начальнику охраны, знать вкусы своего господина и то, каким кровавым путем он им потакает!       Если бы пришлось бежать в те дни, Минцзюэ готов был бросить службу и скрываться среди песков. Лишь одно его останавливало — брат не знал походной жизни и вряд ли смог бы ее пережить.       Тогда пришлось на поклон идти к старшему племяннику Султана, Лань Сичэню. Тот с улыбкой выслушал сбивчивые просьбы, пожурил за неуважение к Великому, но помог — больше о Хуайсане никто не вспоминал.       Этого оказалось достаточно, чтобы Минцзюэ признал в нем нового хозяина. Служа Султану, он по первому зову переметнулся бы к Лань Сичэню, если бы тот позвал за собой.       Самые верные псы всегда выбирают хозяев сами, и Минцзюэ отдал свою цепь в руки младшему, а потом и Лань Сичэню. Оставалось только надеяться, что Султан никогда об этом не узнает.       — Я передам со слугами новое масло и сборы, — целитель тем временем давно поднялся на ноги и уже готов был уходить. Взгляд его, темный и глубокий, на мгновение задержался на Минцзюэ. — С закатом Великий Султан будет выбирать новых наложников. Полагаю, мы с вами еще встретимся.       Минцзюэ едва удержал лицо. Отвращение, должно быть, все-таки показалось в глубине его глаз, потому что целитель мгновенно отвел взгляд.       — Через несколько часов я буду в зале, — отрывисто бросил Минцзюэ и распахнул дверь.       Едва проводив Сяо Синчэня, Хуайсан мигом подкатился ближе, урчащим комком взобрался на колени и уткнулся в изгиб шеи.       — Устал сидеть один? — Минцзюэ погладил острые лопатки сквозь тонкий шелк. Собственные руки показались ему чудовищно огромными и грубыми.       — Это был долгий день, — ворчливо пожаловался Хуайсан и тяжело вздохнул. — Тяжелый жаркий день. Новые наложники? А ведь Султан может подарить тебе одного. Или вовсе свадьбу устроить.       С недавних пор Минцзюэ научился различать ревнивые колючие нотки в его голосе и теперь только усмехнулся. Усадив Хуайсана поудобнее, он принялся перебирать густые пряди, стянутые простой лентой.       — Зачем мне наложники, душа моя? Подарит, так поселим в покоях для слуг, пусть носит тебе лед… Все еще не хочешь выйти наружу?       — Не хочу, — Хуайсан нахмурился и боднул его в плечо, как ластящийся вредный кот. — Зачем мне туда? У меня и здесь все есть, даже ты.       — Даже я, — согласился Минцзюэ и зажмурился. — Не засыпай, дождись меня. Я не стану задерживаться. Султан вчера одаривал своей милостью до глубокой ночи и вряд ли сегодня отберет многих. Раздаст кому придется и отправится спать.       — Почему он с ними так жесток?       — Люди — жестокие существа, душа моя, — распутав пряди, Минцзюэ потянул ленту и запустил ладонь в густую тьму гладких волос, сжав их в горсти. — У него много власти, жен и детей. На женщину он не посмеет замахнуться, каждая его жена или любимица — будущая мать, ее должно холить и лелеять, чтобы и рожденного ребенка она воспитывала в любви. А мальчишки дитя не понесут, с ними можно делать что угодно. Это очень опасная власть, А-Сан. Власть над теми, кто не может защититься.       Как только первые голубоватые сумерки сгустились над городом, Минцзюэ вернулся во дворец. Он занял место слева от трона, коротко переглянувшись с замершим по правую руку советником.       Место Великого Султана пустовало, однако наследники уже заняли свои места.       Лань Сичэнь улыбался доброжелательно, но скука и холод в его глазах были бесконечны. Белоснежный наряд оттенял смуглую, до красноты загорелую кожу. На фоне загара светло-карие глаза казались неправдоподобно яркими, словно янтарь или мед.       Его главный наложник скромно сидел у ног, щекой прижавшись к коленям наследника. Хрупкий и нежный, он смотрел на всех влажными глазами обиженного олененка и робко улыбался. Маленькие ямочки на щеках и безграничная доверчивость его казались такими естественными, что Минцзюэ каждый раз ежился.       В самой его естественности таилось что-то неправильное. Минцзюэ был уверен, что под тонкой кожицей этого существа таится змеиная чешуя, но пока за спиной его стоял сам наследник Великого Султана, никто не посмел бы и косого взгляда бросить на странного наложника.       Рядом устроился второй племянник, Лань Ванцзи. Его загар казался еще темнее, а выправка звенела сталью. Бесстрастное холодное лицо освещал только блеск ярких, насыщенно-желтых глаз. Он редко появлялся при дворе, предпочитая степные просторы и воинские подвиги унылым интригам.       Место у его ног было свободно. Лань Ванцзи едва исполнилось двадцать, а первого наложника дарили лишь в двадцать один.       Султан свято чтил заветы предков и заставлял ожидать своего появления ровно столько, чтобы гости успели немного утомиться, но не столько, чтобы их трепет перерос в легкое негодование. Он появился в сопровождении свиты и десятка охранников, каждого из которых Не Минцзюэ подбирал и обучал лично.       При появлении Султана полагалось опуститься на колени, смиренно опустив глаза. Только племянникам дозволялось подняться с кресел и ограничиться глубоким поклоном.       А вот Не Минцзюэ год за годом единственный оставался в каменной неподвижности и даже глаз не отводил. Слишком много недругов было у Султана, чтобы смел он выражать свое почтение прилюдно.       За долгие годы правления Лань Цижэнь назначал себе разные титулы и именовал себя то Султаном, то Халифом, то Великим Указующим Путь. Не Минцзюэ застал не все годы его правления, но на его памяти внешний вид правителя Облачного города не менялся никогда.       Сухой, до звона прожаренный солнцем высокий старец с седыми волосами выглядел суровым, но благородным. Каждый раз Минцзюэ замирал при виде бронзового лица и светлых глаз, силясь отгадать — как за такой пристойной внешностью мог прятаться жестокий и надменный сластолюбец, который не мыслил ночь любви без крови и боли?       С годами его пристрастия становились только страшнее. Рослый и пугающий Минцзюэ не боялся за себя, но отчаянно сжимал зубы и холодел от одной только мысли, что Султан обратит свой взор на Хуайсана. Некоторое время он опасался, что и племянники пойдут той же дорогой, однако раб Лань Сичэня не выглядел измученным, и лекарей к нему звали всего один раз.       Досадная оплошность или шутка богов — даровать умение обращаться с погодой и призывать благословенный дождь на раскаленные пески именно роду Лань, который испокон веков отличался несдержанностью и буйством. Только это умение привело предков Султана на престол, а столицу сделало Облачным городом. Только над этим городом по велению правителя и господина облака могли ненадолго скрыть ослепительное солнце и подарить драгоценные капли прохлады.       Однако племянники Султана были куда как спокойнее, словно безумная гневливость и несдержанность понемногу растаяла сквозь года и поколения, перестав одурманивать разум.       Не Минцзюэ наблюдал, как Султан в сопровождении своры придворных добрался до трона и опустился на него, прямой и строгий, словно высохшее дерево. Племянники выдержали положенное время и выпрямились.       Глаза младшего, Лань Ванцзи, были холодны и исполнены скуки. Старший мягко улыбался, но в его глазах дремала еще более ужасающая скука — проникшая в самые кости тоска по тому, что останется навечно недостижимо.       Минцзюэ так увлекся попыткой прочесть в лицах наследников их тайны и чаяния, что едва не пропустил начало. Только когда к подножию трона подвели с десяток полуобнаженных юношей, он встрепенулся и вдруг с изумлением заметил, как оба племянника напряглись.       Лань Сичэнь обернулся звенящей струной. Тонкие пальцы с силой впились в подлокотники всего на мгновение, но даже это мгновение было непозволительно — так легкомысленно показывать свои чувства!..       Лань Ванцзи остался спокоен, только линия челюсти напряглась да взгляд вдруг превратился в цепкий и темный, словно самая безлунная ночь в сезон ураганов.       Лишь после этого Не Минцзюэ наконец рассмотрел новых наложников.