Пока звезды на небе не погаснут

      Они входили один за другим — тонкие силуэты, мягкая полупрозрачная ткань и огромные искусно подведенные глаза. Каждый был воином и наследником богатой семьи, но не каждый сможет стать достойным рабом.       Лань Сичэнь пошевелился и уронил ладонь на гладкий затылок Мэн Яо. Тяжелые волосы струились сквозь пальцы, ласкали кожу и заставляли раздражение отступать, уползать в самые глубины рассудка.       От скуки наследник принялся рассматривать новых наложников. Смотреть больше не на что, а юноши, что ни говори, хороши: Султану никогда не отправят дешевку, слишком дорого обойдется такая насмешка.       Сам Лань Сичэнь не желал новых наложников. Получив Мэн Яо, он вовсе забыл о том, что мужчине его положения нужно не менее десятка юношей, да и нескольких дев пора бы уже привести на женскую половину покоев. Весь огонь достался дяде, тому сколько ни дай, а все было мало; в себе Лань Сичэнь такой жадности не замечал. Он умел дарить ласки и принимал их с удовольствием, но наслаждения — лишь крошечная часть его жизни, разве можно раздувать ее до таких непристойных размеров?       Мэн Яо едва ощутимо потерся щекой о его колено: незаметно, почти не двигаясь. За слишком откровенный контакт Султан мог и изгнать из зала, а то и вовсе наградить плетью. Никто не станет так старательно удерживать маску праведности, как человек, который о праведности давно позабыл.       Перебирая прохладные пряди, Лань Сичэнь украдкой коснулся тонкой раковины уха и улыбнулся. Тело Мэн Яо дрогнуло от сладкого предвкушения.       Только вот заслуги Сичэня в этом не было. Тело его наложника создано для удовольствий и долгих ночных сражений, но самое большое возбуждение охватывало его на приемах, где в воздухе отчетливо пахло властью. Власть — самый дурманящий наркотик для милого юноши с робким взглядом и ямочками на щеках, от ее присутствия глаза Мэн Яо становились шалыми, как у пустынной кошки во время течки.       Это было ясно с самого начала, и Сичэнь ничего не имел против. Ему ведь тоже куда интереснее допоздна засидеться за разбором нового закона или составить вместе с младшим братом тактику битвы, которую неугомонный Ванцзи мгновенно проверит в ближайшей схватке. Тело — всего лишь тело, а эмоции — изысканный соус, которым жизнь делается приятнее. Разве может соус быть важнее самого блюда?       Едва сдержав тяжелый вздох, Лань Сичэнь украдкой бросил взгляд на брата и заинтересованно прищурился.       Лань Ванцзи вытянулся в струну, хищно подавшись вперед. Потемневшие глаза впивались во что-то одному ему ведомое, тонко вырезанные ноздри подрагивали как у вставшего на след охотничьего пса.       Кто-то из безликих наложников заинтриговал брата?       Сичэнь в задумчивости улыбнулся, проследив его взгляд. Тот нитью протянулся между Ванцзи и рослым юношей в ярко-алых шелках.       Сейчас Султан не разрешит младшему завести наложника; можно даже не просить об этом, возраст еще не тот. Только вот показывать свой интерес так откровенно…       Ощутив легчайшее беспокойство, Сичэнь через плечо покосился на Султана и понял, что опоздал.       Дядя уже заметил пристальное внимание племянника к одному из наложников и теперь сам рассматривал окутанную алым шелком фигуру, не скрывая блеска в глазах. Осталось лишь посочувствовать новой игрушке и забыть о ней.       Невольно Сичэнь и сам присмотрелся к загадочному наложнику. Он ничем не выделялся в ряду таких же: яркие широкие штаны, легкие жилеты, минимум украшений и тонкая вуаль, скрывающая лицо. Рослые и широкоплечие юноши вступили в тот возраст, в котором гибкие тела еще сияют молодостью, но нет уже незримого налета детского несовершенства. Едва ли хоть один был старше двадцати одного года, но и младше восемнадцати никого не привезли.       Наложникам запрещено было двигаться и говорить, и они просто стояли посреди зала в тяжелом молчании, словно товар на базаре. Ощутив на себе пристальные взгляды, юноша в алом поднял глаза.       Прозрачно-серые озера в обрамлении черных ресниц и толстого слоя сурьмы казались совсем светлыми. В них плескалась веселая злость и отчаяние того рода, с которым обреченные на неравный брак невесты вонзали себе в живот оружие своих неудавшихся супругов, выбирая смерть вместо нелюбви.       В них был вызов.       Остальные наложники упрямо смотрели в пол, и невозможно было понять, что у них на уме; только еще один юнец никак не мог решить, смотреть ли ему на собравшихся или скрыть глаза под длинными ресницами. Его глаза тоже оказались серыми, только совсем другого оттенка. В них играло мрачное ураганное море и клубились тяжелые тучи, готовые выпустить карающие молнии. В нем не было дерзкой уверенности спутника, но Сичэнь чуял что-то тяжелое и опасное в глубине этих глаз.       Должно быть, те самые затаившиеся на самом дне молнии, которые могут равно испепелить и врага, и своего хозяина.       Не рабской масти, подумалось Сичэню. Из тех, кого склониться заставит только удар под колени или любовь, если еще не успели они разочароваться в этой глупой отраве.       Только после легчайшего движения у своего колена он понял, что и сам всем телом подался вперед, недвусмысленно показывая собственную заинтересованность. Обернулся на дядю, вопросительно приподнял бровь.       Султан уже позабыл о своем интересе и смотрел на юношей без прежнего внимания, вяло и даже немного хмуро. На взгляд племянника он только коротко кивнул и прикрыл глаза, разрешая делать что хочется.       Неприметный слуга мигом оказался рядом с Сичэнем, внимательно выслушал указания и юркой змеей скользнул к наложникам. Те напряглись и подобрались, готовые сбиться в кучу.       Похоже, долгое путешествие объединило их, подумал Сичэнь, вяло перебирая гладкие пряди. Теперь он не ощущал их завораживающей прохлады. Конечно, он не станет покушаться на того, кто приглянулся Ванцзи, — это было бы слишком, но забрать себе обоих…       Даже если дяде донесут, что наследник развлекается только с одним из наложников, того вряд ли заинтересуют такие глупости. Завтра он и не вспомнит о двух сероглазых юнцах.       Слуги увели обоих. Сичэнь поймал настороженный взгляд младшего и легонько улыбнулся, прикрыв глаза. Когда тому исполнится двадцать один, наложника можно просто передарить.       Султан не стал долго длить церемонию. Гулко хлопнул в ладоши и поднялся, так и не выбрав ни одного юноши для своего многочисленного гарема. Стража увела растерянных наложников прочь — те никак не могли понять, оказалась ли судьба к ним благосклонна или наоборот.       Отобранных Сичэнем слуги с поклонами повели прочь. Быть наложником будущего правителя — не самая страшная участь, которая могла поджидать их среди красных песков.       Султан удалился в окружении охраны. Сичэнь проводил глазами болезненно-прямую спину и развернулся к Ванцзи.       — Не беспокойся.       Брат все понял правильно. Разжал побелевшие пальцы, выпустил узорчатые подлокотники и расслабил напряженные плечи. Глядя на него, Сичэнь даже удивился немного. Что такого можно было увидеть по глазам да кусочкам кожи, чтобы так переживать за незнакомца?       Немногочисленные знатные господа, которых допустили до церемонии отбора, продолжали стоять неподвижно. Они проводили Султана, стоя на коленях, но в зале оставались наследники. Позволить себе дерзость уйти раньше отпрысков рода Лань не мог позволить себе никто, кроме личной свиты правителя.       Лань Сичэнь поднялся и поманил брата за собой.       — Я все правильно понял? — негромко спросил он. — Я не обижу его, не бойся.       Ванцзи прищурился.       — Конечно, не обидишь. Ты же не он.       Сичэнь безмятежно улыбнулся.       Только в прохладе собственных покоев он заметил наконец, что с Мэн Яо творится что-то неладное. Даже легкие шаги его, бесшумные, как у осторожной кошки, стали вдруг тяжелее. Обернувшись, Сичэнь успел заметить только волной взметнувшиеся волосы: наложник рухнул на пол, не жалея колен и наверняка сбивая тонкую кожу в кровь, а мгновение спустя и вовсе распластался на полу.       — Что случилось? — озадаченно спросил Сичэнь и шагнул ближе. — Яо?       — Прошу господина простить меня, — сбивчиво забормотал тот, и в голосе его зазвенели близкие слезы. — Этот ничтожный позволил себе огорчиться… Яд ревности отравил мой разум.       — Ревности? — Сичэнь не сразу сообразил, о чем он говорит, и даже нахмурился на мгновение. — Какой?.. Яо, ты ведь не глуп. Разве мог я всю жизнь обходиться одним тобой?       — Прошу простить, — жалко пробормотал тот, не поднимаясь с пола. Тихий сдавленный всхлип прошелся по нервам как острый клинок по струне.       — Хватит, — Сичэнь подхватил Мэн Яо под руки и заставил подняться. — Я и без того обращаюсь с тобой куда лучше, чем обращаются с любым наложником в этих стенах! Чего ты испугался? Я же не собираюсь отсылать тебя прочь или отдавать…       Хрупкие плечи ходуном ходили от рыданий. Мэн Яо не поднимал глаз, но крупные капли одна за другой скатывались по щекам и дождем сыпались на пол.       — Прекрати, — холодно бросил Сичэнь. Он подцепил тонкую, но прочную цепочку на шее наложника, полюбовался игрой бликов в мелких рубинах и цитринах и намотал ее на пальцы, вынуждая Мэн Яо испуганно округлить глаза.       — Господин…       — Все верно, — согласился Сичэнь. — Я — твой господин. За последние несколько лет ты потерял всякий стыд, Яо. Твоя любовь ко мне не имеет ничего общего с чувствами, так шакалы любят охотников, за которыми доедают падаль.       Выпуклые звенья цепочки впились в тонкую кожу. В огромных, залитых слезами карих глазах Сичэнь видел свое отражение.       — Ты боишься, что новый наложник сместит тебя, — хмуро добавил он и потянул сильнее. Кожа вокруг цепочки налилась краснотой. — Он угрожает твоему положению. Ради устранения опасности ты готов плясать на углях, рыдать или показно резать себе руки, чтобы доказать свою невозможную любовь ко мне. Только ты совсем позабыл, какой финал ожидает неудобных наложников. Яо?       — Я понял, господин, — просипел тот. Лицо его покрылось нездоровым румянцем. Одно из звеньев прорезало кожу, и по шее стекло несколько алых капель, пачкая солнечно-желтую ткань. — Я не посмею…       — Посмеешь, — вздохнул Сичэнь и выпустил украшение. На его пальце осталась глубокая борозда. — Можешь устраивать свои истерики здесь, наедине, пока сам не устанешь или не устану я. Но, если об этом узнает кто-нибудь еще или кто-то из новых наложников пострадает... позже я приведу свою невесту, и ты будешь кланяться ей и моим детям, и второй жене, и наложницам будешь кланяться, и моим детям от них. Ты — умная ящерка, Яо. Даже если наша династия падет, ты выберешься из обломков и найдешь себе нового господина. Султан, окажись он на моем месте, давно сломал бы тебе шею.       Растирая пережатый палец, Сичэнь оглянулся и подхватил со столика кувшин с мятной водой.       — Позови лекаря, — равнодушно посоветовал он. — И сними украшение. Одно звено слишком остро, я прикажу заменить его.       Сяо Синчэнь появился глубокой ночью. В покоях единственного наложника шелков и золота было едва ли не больше, чем в покоях его хозяина: Сичэнь роскошь не жаловал, а Яо в капризах и тратах не ограничивал.       Мэн Яо сидел на полу посреди разбросанных подушек. Кровь уродливым подтеком запеклась на шее, а веки оставались припухшими и красными.       — Почему ты совсем не бережешь себя? — с укором вздохнул целитель и принялся размачивать корку, боясь побеспокоить рану. — Хозяин твой добр, но не стоит бесконечно проверять его терпение.       — Он не верит мне.       Мэн Яо сморщился, и непонятно было, виной тому признание или боль.       — Потому что он не глупее тебя, — Сяо Синчэнь наложил поверх поврежденной кожи травяную мазь. — Нам остается только выживать, это поймет любой, кто даст себе труд задуматься.       — Но я и правда люблю его, — едва слышно пробормотал наложник и прикрыл глаза. Прикосновения прохладных пальцев успокаивали и усмиряли бесконечный огонь обиды, который жег куда сильнее местного выцветшего солнца. — Я правда…       — Да, — сочувственно улыбнулся Сяо Синчэнь. — Тебе нужно его любить, и ты любишь. Стань твоим хозяином кто-то другой, ты любил бы и его. Тут нельзя позволить себе роскошь показать настоящую свою суть…       Мэн Яо промолчал. Скромный целитель не имел никакой власти, использовать его было нельзя, и в короткие встречи можно было отпустить лицо. Не открывая глаз, наложник боком опустился на пол и уложил голову на покрытые светлыми одеждами колени, пачкая их в зеленоватой мази.       — Ты нашел того, за кем пришел?       Сяо Синчэнь тускло улыбнулся.       — Нашел. Он погиб еще до моего приезда. В нем горела такая же жажда выжить любой ценой, но жизнь не была к нему благосклонна.       — Тогда ты свободен, — пробормотал Мэн Яо. Припухшие веки словно медом смазали. — Можешь уйти…       — Никто не может уйти.       Синчэнь коротко, едва касаясь кожи, погладил висок с бьющейся голубоватой жилкой и глубоко задумался. Его путь по следам давнего друга обернулся сплошным разочарованием, а сам он увяз в песках, как глупая муха в сетях паука. Без цели его жизнь не имела смысла.       Мэн Яо раз за разом ставил его в тупик. Ему, казалось, вовсе не нужна была цель — только сама жизнь. Любая жизнь, какая может с ним случиться.       Быть может, у него стоило поучиться. И ему, безликому целителю на службе Великого Султана, и другим невольникам, и даже Лань Сичэню, который сегодняшний вечер решил посвятить своему новому рабу с грозовым небом в глазах.