Пока звезды на небе не погаснут

      Великий смотрел на них с такой яростью, что кожа только чудом не сползала с костей. Под тьмой его бешеного взгляда Мэн Яо чувствовал, как крошечная слабая душа щекотно забивается в пятки.       — Что значит — убили? — процедил Султан. Мягкие подошвы расшитых туфель ступали осторожно, беззвучно; Мэн Яо только ниже опустил голову, вздрогнув от звука пощечины.       Стоящий рядом Не Минцзюэ даже ресниц не опустил. На смуглой прокаленной солнцем коже остался багровый отпечаток: Султану не удалось заставить его покачнуться, хотя силе удара позавидовали бы и молодые воины.       — Что значит — убили? — хрипловато повторил Великий и замахнулся снова, но с раздражением потер запястье и нахмурился. — Кто позволил убить одного из наложников?       — Наследник забрал его себе, господин, — тихо напомнил Минцзюэ. — Он и решал его судьбу.       Султан в нитку поджал сухие губы. Едва осмелившийся бросить на него короткий взгляд Мэн Яо задержал дыхание, пугливо зажмурившись. Будто песчаная буря застала прямо посреди барханов, и некуда от нее скрыться. Только воздуха не хватает да не определить, где небо, где земля: не спастись, не укрыться. На мгновение мелькнула тусклая мысль, что стоило оставить все как есть и позволить Султану сдавить пальцы на горле нового наложника. Мелькнула и пропала, ведь как бы ни был Великий велик, а и он не вечен. Лучше потерпеть сейчас и дожить до того дня, когда на трон взойдет Лань Сичэнь. А уж если сейчас неправильный выбор сделать, то наследник не пощадит. Он добр и светел лицом, но с врагами расправляется с той же нежной улыбкой, с какой говорит о делах или гладит нос любимой лошади.       — Ты ответишь, — совсем тихо бросил Султан. Он не отходил, продолжая наблюдать за Старшим Беем с нездоровым яростным любопытством. — А пока стой здесь и не сходи с места. И с коленей не поднимешься, пока я не разрешу. Думаешь, не найду на тебя управу?       — Наследник приказал, — с туповатым упрямством повторил Не Минцзюэ. В голосе его прорезалась звонкая жалобная нота. — Еще до вашего приказа.       — Молчать, — уронил Султан и раздраженно вздохнул. — С Сичэнем я сам поговорю. Убийства наложников за моей спиной…       Все равно тебе на наложников, с иссушающей яростью подумал Мэн Яо. А вот что не дотянулся — так то огорчительно, вот и кнут в углу стоит-дожидается, и как бы теперь самим не попасть. Минцзюэ-то, может, и выстоит, а вот он точно расскажет все что знал и чего не знал.       — А у тебя ведь брат… совсем беспомощный, — Султан подпустил яда в голос, едва-едва, лишь предупреждая. — Случись с тобой что, и кто заботиться о нем станет?       Не Минцзюэ неосязаемо дрогнул. Где-то в самой глубине мощного тела зародилось и сразу погасло стремительное движение.       В эту секунду Мэн Яо понял вдруг, что при следующем нападении Старший бей не станет Султана защищать. Пусть и казнят его после, но не отступится. Встретит будущую смерть Великого лицом к лицу, кивнет и отойдет в сторону. Только вот сам Великий не поймет до последнего, что же случилось и почему верный раб предал.       Уже не верный. Уже не раб. Так и освобождаются от цепей, когда хребет уже от натуги хрустит, а вся шкура кровью запятнана.       Слуги уже мчались в покои наследника, наверняка сорвали с ложа, вытянули из рук новую игрушку с грозовыми глазами. От этой мысли на душе стало будто чернее, но чуточку теплее.       Задумчиво хмыкнув, Султан зашагал прочь. Пушистый ковер совсем заглушил его шаги, а вот плиты под коленями Мэн Яо и Не Минцзюэ источали мертвенный холод. Откуда холод в этом дворце посреди раскаленной пустыни, неужто силы Великого позволяют и такое?       — И глаз не поднимать, — звонкие капли ударили по тонким стенкам чаши. Зашелестели плотные листья, в которые слуги укутывали виноград, сохраняя влажную сладость.       Едва слышные звуки рисовали картину на изнанке плотно зажмуренных век: вот тело в белоснежном наряде валится в кресло, тянется к кувшину, отпивает из чаши. Вот разворачивает глянцевую зелень, вытаскивает крупную, прозрачную от сока винную ягоду. По ней мелкие капельки воды стекают, стирая белесый налет…       В горле вдруг пересохло. Мэн Яо гулко сглотнул — раз, другой, но язык лишь царапнул нёбо. Он даже не сразу услышал странный булькающий звук, а когда услышал, изнутри закусил щеку.       Звук повторился, и Мэн Яо осторожно, сквозь ресницы покосился на Султана.       Великий правитель с искаженным в недоумении лицом схватился сначала за горло, потом за грудь. Глаза его становились все больше, а впалые щеки смешно округлились. Только постепенно наливающаяся краснотой кожа показалась совсем не смешной.       С тихим лающим звуком Султан попытался ударить себя по груди, но удар вышел совсем слабым. От стремительного взмаха руки на пол полетела тонкая чаша и мягко покатилась по ковру, вода из кувшина выплеснулась темным пятном.       Крупные виноградины посыпались на длинный ворс, словно драгоценные камни.       Мэн Яо вскинулся. В голове установилась звенящая пустота. Но даже на ноги он подняться не успел: Минцзюэ одним тяжелым взглядом пригвоздил его к полу.       — Великий запретил нам подниматься с колен, — сухо напомнил он и покачал головой. — Разве можно снова нарушить его приказ?       Султан рухнул на ковер. Лицо его сквозь плотный загар приобрело ужасающий фиолетовый оттенок. Виноградный сок из раздавленных ягод брызнул на белоснежную ткань.       — Мы больше не станем нарушать приказы, — еще тише и суше произнес Старший бей, и глаза его показались двумя черными колодцами. Жуткие сиплые звуки становились все тише, Султан в агонии пытался расцарапать шею, но от недостатка воздуха движения его становились все хаотичнее.       Виноград, подумал Мэн Яо и слабо улыбнулся. Похоже, пустыня не прочь перейти под владения Лань Сичэня, раз могучего Султана сгубили не враги, а одна-единственная виноградина. Или заступничество Не Минцзюэ хранило его не только от воинов, но и от самой судьбы…       Но сегодня от Султана отвернулись и Старший бей, и судьба.       — Выйдем, и чтобы духу твоего здесь не было, — процедил Минцзюэ. — Наследник не простит. Тут такое начнется, никто про тебя и не вспомнит. Верблюда сведи и беги. Золота на тебе на две жизни навешано. Иначе оба в песках упокоимся.       Султан в последний раз дернулся и затих. Минцзюэ прищурился, подождал еще пару мгновений и поднялся на ноги, многозначительно глядя на Мэн Яо. К выходу они подошли одновременно, но Старший бей пропустил наложника вперед, закрывая весь обзор широкими плечами.       — Султан изволит отдыхать, — обозначил он столпившимся в коридоре слугам и плотно прикрыл за собой дверь. — Не велел тревожить.       Мэн Яо песчаной змейкой скользнул прочь. В тайнике у него припрятано было достаточно украшений не то что на две — на десяток жизней, но сначала…       Сяо Синчэня ведь тоже ничего здесь не держит больше. Какая разница, одного верблюда красть или двух.                     …в покоях было свежо и прохладно. Вытянувшийся струной Не Хуайсан по звуку шагов узнал старшего, улыбнулся широко и ясно. В один звериный прыжок перелетев разделяющее их расстояние, Минцзюэ схватил брата за плечи и зашептал, будто стража уже стояла на пороге:       — Бери деньги и беги, слышишь? Я попрошу слуг увести тебя в надежное место.       Не Хуайсан непонимающе нахмурился. От неловкого движения голова его качнулась, как у фарфоровой куколки.       — Гэ, я никуда не пойду. Мне одному не справиться.       — За деньги…       Хуайсан не дал ему договорить — кончиками пальцев коснулся лица, скользнул ладонью по губам, вынуждая молчать.       — Я ведь слепой калека, — с улыбкой напомнил он. — Деньги просто отберут, а меня убьют. Не достойнее ли смерть вместе принять? Лучше помоги мне закончить.       Минцзюэ будто онемел. Покорно дал подвести себя к рассыпанной груде камней, неловко опустился следом, подвернув под себя ноги. Хуайсан устроился рядом, оперся пушистым затылком о его плечо и деловито запустил пальцы между сверкающих отполированных сокровищ.       — Вот здесь нужны гладкие, но слишком уж их много, — со вздохом сознался он и сунул один из камней в ладонь Минцзюэ. — Я хочу сделать озеро, только выбрать не могу.       В дальнем конце коридора затопали, зашумели, дробно забренчало оружие. Минцзюэ сжал красноватый агат и отбросил его в сторону.       — Давай сделаем озеро голубым. Таким, какое оно на самом деле, — предложил он и потянулся к россыпи блеклых бериллов. — Этот достаточно гладкий?       Хуайсан ощупал предложенные камни. При взгляде на тонкие полупрозрачные пальчики Минцзюэ сделалось дурно; с тоской подумалось о том, что нужно было не слушать, связать, унести, отослать. Да только куда? Больше ведь нет у них никого, кроме друг друга.       Хуайсан ощупал каждый камешек. На лице его застыл немного смущенный детский восторг.       — Я никогда не видел, но ты видел, — хрипло прошептал он и погладил смуглое запястье. — И у нас получится совсем настоящее озеро, верно? Гладкое, прохладное и голубое.       Он успел закрепить лишь один камень, когда дверь распахнулась, едва не слетев с петель.       Лань Сичэнь вихрем влетел в покои и замер. Хрупкий, кажущийся болезненно-бледным слепой юноша заливисто смеялся, перебирая рассыпанные на полу камни. Он поочередно вкладывал их в огромную загрубевшую ладонь Старшего бея и нетерпеливо вздыхал, пока тот задумчиво чесал подбородок и находил для камня место в большой мозаике.       — А для неба нужно шершавые и синие, — обстоятельно заметил Минцзюэ. Камни остались незакрепленными, неловко разбросанными по толстому деревянному квадрату.       Только теперь глава стражи отложил свое занятие в сторону, поднялся и поклонился, будто только заметив вошедшего наследника. В глазах его не было страха, только холодное ожидание.       Лань Сичэнь тонко улыбнулся, обошел его и присел рядом с Хуайсаном.       — Эта картина выглядит очень изящной, — одобрительно заметил он. — Буду рад получить ее в подарок во время церемонии.       — Церемонии? — боязливо переспросил Хуайсан.       — Великий Султан скончался, — Лань Сичэнь подхватил округлый кварц и покрутил его в пальцах, пристально глядя на Минцзюэ. — Досадная случайность. Мне придется занять трон немного раньше, чем я планировал.       Выпустив камень, Лань Сичэнь поднялся и посмотрел на Не Минцзюэ сверху вниз, хоть и был на самом деле на полголовы ниже.       — Отчего не помог? — тихо спросил он. В медовых глазах не было ни капли горя.       — Султан запретил подниматься с колен. Готов понести наказание.       — Нет, — Сичэнь безмятежно улыбнулся, — правду. Говори правду.       Минцзюэ бросил один тоскливый взгляд на брата. Наследник понимающе вздохнул и прикрыл глаза.       — Дядя никогда не понимал, каково это — любить. Я бы казнить тебя приказал, да только ты мне служишь куда честнее, чем ему. В верности мне поклянешься?       Не Хуайсан сидел тихо-тихо, едва переводя дыхание. Минцзюэ криво усмехнулся:       — Так ведь клялся уже. Картину вам поднести на церемонию или на свадьбу?       Сичэнь непонимающе хлопнул ресницами, разом превратившись из надменного правителя в растерянного юношу.       — Вряд ли вам так уж нужны эти наложники, которых ко двору свозят. Нам сплошные проблемы да лишние рты… А союз можно и браком скрепить.       — Браком, — задумчиво повторил Лань Сичэнь. — А ты куда хитрее, чем я думал. Браком, значит…       Он наклонился, рассеянно подхватил брошенный кварц и зашагал к выходу. Между бровей пролегла крошечная раздумчивая морщинка.       Не Минцзюэ шумно выдохнул. Насквозь промокшая рубашка прилипла к телу. Дождавшись, пока за Лань Сичэнем закроется дверь, он опустился на пол и осмотрел едва намеченную картину.       — И что теперь будет? — тихо спросил Хуайсан, потянув его за рукав.       — Теперь все будет хорошо.       Подобрав солнечный цитрин, Минцзюэ положил его между голубоватых и белых камней, обозначив поднявшееся в зенит солнце.       — Теперь все будет хорошо, — повторил он и недоверчиво покачал головой.       Может, теперь и вправду наладится, а стены дворцовые больше не придется от крови отмывать. И бояться, что за братом придут, тоже не придется.              Звезды мерцали и дрожали прямо над головой. Они казались такими низкими — взберись на бархан повыше и сними одну, зажми в кулаке; Вэй Ин даже потянулся навстречу, но сразу одумался и смущенно оглянулся.       Лань Чжань по песку подкрадывался как зверь — ни шороха, ни скрипа. Только на плечи опустилась пахнущая дымом и сандалом накидка: ночная пустыня задышала прохладой, избавляясь от дневного жара.       — Послание от брата, — тихо проговорил Лань Чжань и опустился на песок, запрокинув голову. — Дядя умер.       Вэй Ин с независимым видом передернул плечами и спрятал нос с складках накидки.       — Ты его любил?       Лань Чжань нахмурился, не сумев подобрать слова.       — Семья, не любовь, — наконец определил он. — Любят не так. Теперь знаю. Мы можем вернуться.       — Если брат твой теперь стал Султаном, то убивать меня точно не станет? — Вэй Ин встрепенулся и ткнул пальцем в каменное плечо. — Цзян Чэн в порядке? Он не станет его обижать? Ты поклялся! Мы можем вернуться и проверить?       Лань Чжань только усмехнулся. Строки о браке повергли его в неописуемое удивление, но и задуматься заставили тоже. Наверное, жить теперь станет куда лучше.       — Вернемся и проверим, — согласился он. — Как захочешь. А потом?       — Поедем еще куда-нибудь? — несмело предположил Вэй Ин и заглянул Лань Чжаню в лицо. — Вместе?       В ясных серых глазах отражались тысячи звезд, складывались в незнакомые созвездия, указывали новый путь. И Лань Чжань вдруг понял, что путь этот он увидел еще в огромном зале, не сумев отвернуться от наложника в алом. Увидел и шагнул раньше, чем смог осознать; шагнул и будет идти до конца дней своих только по ниточке сияния этого, которое оказалось жарче огня и светлее солнца.       До самой смерти готов идти. Или пока звезды на небе не погаснут.