Crimson Ties

В комнате Энн Ацуши немного расклеился. Разве, если бы агентство собралось вместе, такое произошло бы? Он потерял шанс. Мог бы попробовать, но не стал. Не сдавайся. Думай, как распорядиться силами, которые у вас есть сейчас. Ацуши едва сдержал порыв обернуться и посмотреть на человека, который всегда его поддерживал. – Нет, мы обязательно справимся, – он поморщился. – Наверное, мы могли бы понять и сами. Страница у их лидера, Камуи. – С таким успехом она могла оказаться бы и на луне, – скривилась Люси. Ацуши промолчал, потому что был с ней согласен. В любом случае в голове плавали только разрозненные обрывки информации. – Нужно попробовать вытащить то, что есть, – объявил Анго. Пока девушки препирались, пытаясь найти приемлемый способ и не лишить головы его, Ацуши вдруг ощутил нечто странное. Он это сделает. Вам нужно спешить. Помочь своим друзьям. Ацуши правда не успел даже нормально запаниковать. Все уже закончилось. И он снова ощутил привкус горечи. Рампо и По успели раньше. Спасли Куникиду, Директора Фукузаву и Йосано. А он все это время просидел в комнате Энн и в комнате Небесного Казино. А после и вовсе болтал с преступником. Почему теперь он чувствовал себя настолько бесполезным? Он должен был чувствовать себя счастливым, глядя на своих друзей. Целых. Невредимых. Улыбающихся. Но внутри росла горечь. Будто опухоль. От него нет толку. От него никогда не было толку. И не будет. Ацуши хотелось задыхаться от эмоций. Все решили, будто он плачет от счастья. Но на самом деле больше всего на свете ему хотелось исчезнуть. А дальше они совершили самую фатальную ошибку. Поставили не на того человека. Множество раз впоследствии Ацуши задавался вопросом: если бы они разгадали истинную личность Камуи чуть раньше, изменился бы расклад сил? Но не находил ответа. Ацуши не сбежал от Фукучи по единственной причине: не выдержал веса собственных сомнений. Он не хотел смотреть в глаза Дазай-сану. Или его Иллюзии в собственной голове. И когда пришел Акутагава, он, скрепя сердце, принял помощь. И когда истекал кровью в очередной раз лёжа на палубе и слушал разглагольствования полубезумного старика по поводу войн, того, что Фукузава не пришел. Почему всегда все сводится к связям? Ему хотелось кричать в голос. Но Ацуши знал, что его не услышат. Никто никогда не слышал его слов, как бы громко он он кричал. И что бы не пытался сказать. Вставай. У тебя обязательно получится. Он увидел возле своего лица полупрозрачную ладонь Дазай-сана и чуть не расплакался. Снова. Им не выиграть. Ацуши почти сразу осознал. Но даже так не хотел сдаваться. И когда старик почти небрежно поставил меч рядом с собой и смотрел на них обоих с горечью и рассеянным превосходством, его затрясло от смеси эмоций – нечто вроде негодования, страха, растерянности и злости. Возможно, ещё и поэтому он упустил момент. Не вернул Акутагаве Расёмон. Не атаковал. Позволил страху победить. Ведь понимать другого необязательно. Когти бессильно заскребли по обшивке корабля. Ацуши плакал, когда подводная лодка для эвакуации увозила его прочь. Он не мог сдержать слёз. Но теперь некому было его осудить. Единственный человек, которого всегда осуждал он, которого и не пытался понять он, погиб. По его вине. Каким образом люди не испытывают чувство вины? Почему им не больно или не страшно? Их не пугает темнота или какие-то другие вещи? Ацуши очень хотелось бы узнать. Если он снова встретится с тем парнем-одаренным, Гоголем, теперь и у него будет вопрос к нему. Каким образом вторая его половина не сожалеет о содеянном? Он не мог перестать думать об этом даже когда в мире все катилось в тартарары, когда все совещались в пространстве книги По. И даже, признаться, почти не слушал. Придется просить Люси или Кёку повторить, и кто-то из девушек будет ругаться. Ацуши хотел испытывать свою обычную решительность, но она утекала, подобно песку сквозь пальцы. Так что он в итоге выслушал от недовольной Люси высказанные уже второй раз скороговоркой инструкции. Он слишком доверчив. Наверное, тогда он бы так легко не попался на удочку Ищейки. И, пожалуй, глуп. Или он куда быстрее понял бы, что девушка водит его за нос. И не оказался бы в плену. Снова. Хотя, наверное, если бы его убили, все бы закончилось. Его бесполезность перестала бы докучать всем. Ацуши-кун. Просыпайся. Он не хотел. Хотя слышал голос, такой знакомый и мягкий, будто сквозь толщу воды. Ну же, давай. У нас мало времени. Его лба коснулись тонкие пальцы. И Ацуши, наконец, открыл глаза. Он лежал, спелёнутый как мумия, и медленно пытался восстановить очередность событий. Выходило слабо. Голова болела. Кажется, он снова слышал Дазай-сана. Тот, так или иначе, в итоге пришёл за ним. Как делал это раньше. И сделает снова. – Ну что? Носик зачесался? Почесать? Ацуши уже сжался и попрощался с жизнью, но девушка-Ищейка всего лишь перерезала ремни. – Почему? Она махнула рукой. – А ты чего рожу скорчил? Думал, я тебя сожру? Ацуши нервно оглядел комнату и признался. – Вообще, если честно, да. Ищейка усмехнулась. – Вот же ж. Ну да ладно. Ты меня ловко раскусил, – она потерла затылок так, что фуражка чуть не слетела на пол. – Вообще не мое это – корчить из себя не пойми что. Начальник так и говорил тысячу раз: актриса из тебя, Тэруко, дерьмовая. Ацуши безмолвно смотрел на неё и слушал, пока девушка говорила, глядя в потолок. – Когда утром мне объяснили, как обстоят дела на самом деле, и когда я решила, что готова… – она замолчала на некоторое время и зажмурилась, будто вспоминая. – Знаешь, если так подумать, я впервые пытаю не преступника, в чьей вине уверена, а обычного человека, хорошего человека, который заботится о других. Так же, как я сама. Как Дзено, Тэттэ или Тачихара. Как некоторые другие мои коллеги, с которыми я общаюсь в отделе, – она накручивала волнистые алые волосы на палец. – И именно поэтому я колеблюсь. Такое странное чувство. Не сомневайся, Ацуши-кун. В решающий момент. Помни ради чего ты здесь. Ацуши пытался, но почему так тяжело отринуть сомнения? Почему так щемит в груди, а в горле встаёт ком? – Тебе ведь не чужда справедливость? Тогда почему? Ведь мы можем найти другой способ! Язык снова сработал раньше, чем он успел осмыслить собственные фразы. Так же, как и всегда. Если бы он только знал, зачем он это говорил. Он вздрогнул и не успел уклониться. Ищейка была поразительно быстра. Сперва прогрохотала кровать, ударившись в стену, на шее сжалась стальная хватка, а ноги оторвались от пола. Взгляд ее вишнёвых глаз встретился с его собственным. В нём читалась отточенный решимость стали клинка за мгновение до удара. Но это выражение почти молниеносно исчезло. – Справедливость у каждого своя, – теперь в радужке плескалась горечь. – Для кого-то она – лишь пустой набор звуков. Я выбрала сторону главы отряда, Фукучи-доно, потому что захотела сама. Хватка разжалась, и Ацуши попятился, хватая ртом воздух. Ищейка улыбнулась. – Давай развлечемся. Я тебя не выпущу, но мне так не хочется отрывать тебе руки и ноги снова и снова. Потому, пожалуй, расскажу, ради чего все это происходит, – она повернулась к нему и заговорила. Ацуши зажал уши руками. Он не желал знать. Но ему не оставили выбора. – Ты выбрала его, услышав его причину сражаться? – только и спросил Ацуши после. Всё, как и обычно, сводилось к личным привязанностям. Тэруко открыла дверь и бросила на него быстрый взгляд вишнёвых глаз. На её зелёной форме танцевал цвет ламп, делая её ещё темнее. – Нет. Я сделала бы так в любом случае. Потому что это человек, ради которого я готова умереть. Ацуши сжал руки в кулаки. И двинулся вперёд. К выходу. Призрачный силуэт Дазая, стоящий у стены помалкивал и взглядом указывал ему на темнеющий коридор. Ацуши знал, что нужно идти. Нельзя здесь задерживаться: что бы не происходило снаружи, он нужен сейчас там. Вот только он сомневался, что она на самом деле его отпустит. И оказался прав. Ищейка двинулась ему наперерез так быстро, что он едва успел отпрянуть. Решимость убить. Он читал это в её вишнёвом взгляде, в её движениях. Больше она с ним церемониться не планировала. Едва Ацуши вознамерился переступить порог этой комнаты, Тэруко Оокура приняла решение. Он тоже встал перед выбором. Ведь и с ней они тоже схожи. Есть внутри крошечный осколочек, скребёт по ребрам, царапается, задевает сердце. Так, что хочется то ли плакать, то ли кричать. Больно тебе, Ацуши? А будут ещё больнее. Физическую боль преодолеть легко. За это он Директору и Воспитателям даже благодарен. Может и прав Дазай-сан? Ведь он сейчас – такой, какой есть. Сомнения и тяжесть собственно принятых решений – куда тяжелее. Они давят, к земле прибивают так, что вздох сделать больно. А вот из-за этого хочется злиться: на себя, на других, на весь свет. Сомневаешься, Ацуши? На кого же ты похож? На нее или, всё же, больше на террориста с мягкой улыбкой и смеющимися разноцветными глазами? Кажется, сегодня он найдет ответ на первый вопрос, который тот парень ему задал при их первой встрече. Ацуши уверенно сделал пару шагов навстречу и выпустил когти. Не сомневайся, Ацуши-кун. Ради меня. Ради нас всех. Переступая через истерзанное тело в залитой кровью форме и выходя в коридор, он хотел бы сказать, что больше не сомневается. Вот только это будет лицемерием. Ведь он все ещё испытывает страх и хочет оплакивать человека, который погиб из-за него. Хорошего человека, ни в чем не виноватого. Гораздо лучшего, чем он сам. Разве что в том, что он тоже следовал за тем, кого отчаянно желал защитить. Образ Дазая шёл рядом с ним, сунув руки в карманы. И, наверное, только это позволяло ему сохранять ясность рассудка. Больше всего хотелось сесть в конце коридора, обнять колени руками и так и остаться сидеть. Ацуши выбежал наружу, осматриваясь по сторонам настороженно. Мало ли откуда может появиться враг. Началось, Ацуши-кун. Он не понял о чем речь. И тут же его пронзила боль. Невыносимая боль от переломанных конечностей, порванных жил, повреждённых внутренних органов. От нее хотелось кричать, задыхаться. Будто из него выкачивали силы, забирали их куда-то в другое место. Ацуши неуклюже плюхнулся на пятую точку и запрокинул голову. Там, на крыше здания, темнел силуэт. – Онии-сан, осторожно! Здесь опасно. Когда в глазах прояснилось, он смог внятно разглядеть её. Связанная рыжая девочка. И Акутагава в своем черном плаще. Мысли плавали. Голова все ещё кружилась. Почему ему так больно? Чья эта боль? Свист, падение, удар и сломанные кости. Нужно встать и сражаться, но его одолела непривычная слабость. Ощущение, которое он только что испытал, почти исчезло, но оставалось вязкое послевкусие. Может ли он вообще превратиться в тигра? Надеюсь, с Дазай-саном все в порядке? И с этой мыслью в голове разверзся ад. Дазай улыбался в камеру, другому человеку, похожему, но другому. Тот улыбнулся в ответ неживой холодной улыбкой. Пауза. В комнату влетел парень с разноцветными волосами Сигма и принялся размахивать пистолетом и что-то кричать. Ацуши чувствовал себя звеном цепи, к ней не принадлежащей. Лишним, искусственно припаянным. Он видел то, что не для него, частью чего он не является. Не сразу он осознал, что теперь видит глазами Сигмы, ощущает его непонимание и нарастающий страх. Вот парень жестикулировал, но выражение лица его собеседника выглядело нарочито искусственным. Мир поддернулся дымкой и запестрел провалами. Ацуши был вынужден обратить внимание на реальность. Черные ступени лестницы, ведущие на крышу. Черный плащ Акутагавы и его белоснежная рубашка. Картинка сменилась на такой же ослепительно белый коридор. Кровь на стене. Боль. Перед глазами возник смутный образ рыжеволосого парня, приближающегося к нему, потом его снова выкинуло в реальность. Почему все это происходит? Между ребрами продолжало царапать, будто изнутри нечто рвалось на волю. Ацуши попятился и чуть не вывалился обратно на лестничную клетку, откуда вышел буквально мгновение назад. В горле першило, он ощущал привкус бумаги, словно пережевал несколько листов. Ты знаешь ответ. Он моргнул и снова оказался в Мерсо. Сигма отшатнулся от парня с мёртвыми глазами. Тот опустил руки и улыбнулся ему. Рука тряслась так сильно, что пуля угодила мимо, куда-то в экран, и тот теперь потрескивал, и по нему шли помехи. Шипение, казалось, эхом звучало в его ушах. На рубашке парня, тем не менее, расплывалось кровавое пятно. От удара в спину. На его узкие плечи легли пальцы в темно-вишневых перчатках. Едва различимый звенящий шёпот на незнакомом Ацуши языке. Струящиеся по плечам из растрёпанной сбившейся косы светлые волосы. Глаза потеряли всякое выражение, радужка окрасилась чёрным. В мгновение ока темно-фиолетовый вихрь пробил потолок, обрушив стены здания. Ацуши обнаружил себя лежащим лопатками на поверхности крыши и пригвожденным черной лентой к ней. Теперь он смотрел в пустые черные глаза Акутагавы. Он позволил тебе сделать это? Подпустил тебя близко? Совсем как я делаю сейчас с другим человеком? Получится ли у них поговорить? Ацуши хотел дать свой ответ. И задать свой вопрос. Ещё один. Ещё совсем немного. Дальше, наверное, многое потеряет смысл. Но сейчас ему хотелось знать. Небо заволокло тяжёлыми свинцовыми тучами. Акутагава на мгновение отвлекся. Этого Ацуши хватило, чтобы воспользовавшись заминкой, трансформировать ноги в лапы и отбить его назад. Тучи, тяжёлые, черные, собирались слишком быстро, чтобы это казалось правдой. Где-то вдалеке в небе возникло два силуэта. И Акутагава осел на землю подобно сломанной игрушке. Ацуши подошёл к нему и пощупал пульс. Мёртв. Теперь на бледной шее возник шрам, и Ацуши неловко коснулся его пальцами. Не свежий, но и не выглядело так, что ему хотя бы пара недель. Во всем он виноват. В его смерти, во многом на самом деле виноват только он. Будь он тогда, на корабле, быстрее, возможно уйти удалось бы им обоим. Ацуши хотелось бы надеяться, что Акутагава не слишком сильно страдал перед смертью. Или, по крайней мере, ничего не чувствовал все время, пока находился в состоянии вампира. Он бы этого не пожелал даже врагу. На улице резко стемнело из-за неестественных облаков, и он взглянул в ту сторону. – Онии-сан? Извини, не мог бы ты меня развязать? Ацуши вздрогнул и лишь тогда вспомнил, что не один. У дальнего края крыши сидела связанная девочка и пыталась гусеничкой подползти к нему. Он быстро расправился с верёвками. – Моя огромная благодарность вам. Ацуши перевел взгляд на ещё одного привязанного… человека? Нет, в том, что от него осталось, торчал меч. Девочка пыталась отвязать его, но не справлялась одна. Акутагава затянул узлы на славу. Брэм. Из-за него началась эпидемия вампиризма. Но если жив он, выходит, мертв Фукучи? – Если ты не умер, но умер обращённый тобой вампир…? – Теперь я не скован условиями контракта с тем человеком. Он погиб, и все, кто живы, освободились, – он прикрыл глаза. – Если маленькая женщина не против, я бы хотел послушать то, о чем она говорила. – Музыку. Му-зы-ку! – произнесла по слогам девочка девочка и негодующе топнула. – И какая я тебе женщина?! Меня зовут Айя! – Но разве это делает тебя мужчиной? – искренне удивился эспер. – Да я тебя уроню сейчас! И нарочно ударю! Об пол! – Но мы же на крыше? – Ааааа! Ацуши невольно улыбнулся. – Бегите отсюда. Здесь скоро будет опасно, – он заметил, как две фигуры увеличиваются, приближаясь к нему. Девочка распахнула синие глаза, но сноровисто взвалила Брэма себе на спину и побежала к лестнице. – Спрячьтесь в здании. На открытом пространстве опасно! Он не хотел, чтобы она погибла. Наверное, он немного завидовал тем, кому действительно есть, что защищать. Правильным людям. Он сделал глубокий вдох и запрокинул голову, сдерживая лезущую на лицо несвоевременную жалкую улыбку. Гоголь находился здесь. Не один. За ним в воздухе висел полупрозрачный силуэт парня. Достоевский. В светлой рубашке и штанах. В тех самых, в которых Ацуши видел его в тюрьме. Он выглядел совершенно неживым, будто фигура из мрамора, одна рука из согнута в локте и пальцы скрещены, вторая безвольно висит вдоль тела. Лишенные выражения глаза смотрят прямо перед собой. – Мы снова встретились, – тихо сказал Ацуши. Гоголя окружали клубящиеся облака тьмы, исходящие из тела человека за ним. – А ты ждал этого? – с любопытством спросил его тот. – Я нашел ответ, – твёрдо сказал ему Ацуши. – Я могу убить ради того, что желаю защитить. Гоголь тихо рассмеялся, и тьма заколыхалась в такт. Человек позади оставался так же недвижим, да и пятно на его рубашке в области рубашки оставалось бурым, никак не менялось. Он мертв? Или не до конца? – Достойный ответ. Но достаточно ли этого? Ацуши вздрогнул. Вопрос хлестнул по лицу, будто пощёчина. – Вот тебе загадка: достаточно ли чужой смерти, чтобы защитить то, что тебе дорого? – он растопырив пальцы и начал их загибать. – Хватит ли одной, двух, пяти, двадцати…ой…пальцев недостаёт? Он рассмеялся, но даже на таком расстоянии Ацуши видел, что его глаза оставались безразличными. Немногим лучше, чем у того, чью способность Гоголь использовал теперь наряду со своей. – Я тоже хочу спросить. Как ты справился? – Мм? – Гоголь мягко опустился на крышу, и подошвы его остроносых ботинок коснулись поверхности, а сам парень посмотрел на него вопросительно. – Ты говорил, что понимаешь, насколько твои поступки противоестественны. При этом продолжаешь их совершать, – Ацуши посмотрел в другую сторону, не сомневаясь, что прежде, чем остальные сюда придут, пройдёт совсем немного времени. – Как ты справляешься с теми эмоциями, которые ломают тебя каждый раз? – Ответ номер один: я предпочитаю глубоко об этом не задумываться, чтобы не сомневаться, – безмятежно отозвался он. – Ответ номер два: я придумываю каждый раз себе приемлемое оправдание. Ответ номер три: я не справляюсь. Выбери подходящий по своему вкусу. Последнюю фразу он произнёс нараспев и покачал пальцем перед своим лицом. Ацуши замер, не сводя с него взгляд, и предположил. – Что-то четвертое и нечто из этого списка? – Вот видишь, мы правда похожи, – мягко отозвался тот, и Ацуши едва не упал с крыши. Тьма удлинилась, прошла через портал, намереваясь ударить его подобно плети. – Этому приему меня научил один человек. Не он непосредственно. Видел не раз. Горло перехватило от вала накативших изнутри эмоций, которые он попросту не был способен распознать. Понимание и осознание на грани того, когда теплеет на сердце, отторжение на грани отвращения. Ацуши резко затормозил. Сейчас он отчего-то почти самостоятельно контролировал превращение. Будь у его тигра крылья, хоть взлетай. Отрастить лапы и хвост и броситься навстречу, в тщетной попытке навредить. Сквозь один портал на него обрушился автобус для перевозки пассажиров, до того мирно стоящий на поле, второй сменил цвет, заалел и отрезал ему ноги. Его края казались острее Амэгодзена Фукучи. – Мне казалось, ты куда-то спешил, – задумчиво произнес Гоголь. – Решил тебя замедлить. Ацуши нелепо вскрикнул и снова упал на крышу. Порталы нарезали его ноги словно овощерезка морковь. Регенерация просто за ними не поспевала. Ацуши приподнялся, кровь липла к ладоням и коже митенок. На мгновение он чувствовал только это ощущение, а не чудовищную нарастающую боль. На лице Гоголя действительно не отражалось особого восторга – его лёгкая улыбка казалась больше дежурной. Тень заинтересованности, не более того. – Он позволил себя убить! Почему? – воскликнул он в отчаянии. Боль прекратилась. – Помнишь, я тебе говорил, что понимать другого необязательно? – беззаботно сообщил ему Гоголь. – Я солгал. В этот момент Ацуши понял его. Ещё один фрагмент в его картину. В образ. На самом деле ему больно. Так же, как и самому Ацуши. Он не мог понять человека, который ему дорог. Ни его чувства, ни его мысли. Более того, он не знал, как следовать выбранным другим путём. Ему осталось только идти следом. Как и мне. – Не думай, что ты можешь легко понять другого. Ацуши перекатился и ушёл от следующего удара. Регенерация ещё не закончилась, но он не сомневался, что парень играет с ним: хотел бы – убил. – Тебе известно, что такое, выйти из клетки, и тут же оказаться в ней вновь? – Гоголь повёл плечом. – Поэтому я решил его убить. Вот ответ на заданный тогда тобой вопрос. – Ты лжёшь, – возразил Ацуши. Ноги снова отросли, и спустя пару мгновений он оказался с ним рядом. Тот разорвал расстояние между ними – если и ожидал подобного, то никак не оказал. – Этот человек дорог тебе. Поэтому ты сейчас здесь, с ним. Поэтому он с тобой! – Но разве делает это мои нынешние слова ложью? – во время следующего выпада он резко схватил Ацуши за руку. – Скажи, мальчик-тигр, Ацуши-кун, если мы готовы и умереть за них и убить за них, готовы ли они хоть на что-то ради нас? Запястье отпало, туда хлынула чернота. И в тот самый момент, когда Ацуши умер во второй раз он, наконец понял. Нет. Он признал. И увидел всё. Маленькая комната с прутьями, сквозь которую он видит бледное лицо мальчика с замотанным глазом. – Смотри, Дазай-кун. Он – твоя новая Книга, а ты – Его Хранитель. У сопровождающего его мужчины вместо лица темное пятно, а волосы короткие и разделены на два цвета. С собой он носит трость. Мальчик смотрит на сидящего по ту сторону решётки Ацуши безразличным взглядом и пожимает плечами. – Если вы так говорите, хорошо. Классная комната. Мальчик скучающе сидит у окна. Учитель кричит на него, но он не реагирует. Мальчик старше Ацуши, так что он идёт мимо его класса и видит только привычную его глазам картину. И пытается броситься на помощь. – Разве мы не должны дружить? – он потирает синяк уже после того, как его избили. Мальчик смотрит на него безразличными глазами. – Дружить? Зачем? У меня было пять Книг до тебя. После я, скорее всего, все забуду. Не вижу смысла. Ещё пара раз, и меня тоже заменят, – он крутит между пальцами ручку. И вбивает ее себе в запястье. Ацуши кричит. Мальчик балансирует на краю крыши, Ацуши оттаскивает его за край рубашки, но мальчик только смеётся. Они толкаются, но Ацуши удается оттолкнуть его подальше, прежде чем прибегают Воспитатели. Но Директор наказывает его так сильно, что регенерация не справляется, и у себя в подвале он умирает. Мальчик смотрит на него сквозь прутья решетки. Дверь открыта, но выйти больше некому. Когда он снова делает вдох, мальчика уже нет. Видения сменяются калейдоскопом – одно за другим. Тогда он не знает, что такое Книга и Печать, но донимает Старшего мальчика, пока тот бесследно не исчезает. И они не встречаются уже впоследствии, через много лет. И он не обретает то чувство целостности, которого ему так не хватало почти всю его жалкую жизнь. Ацуши закричал снова и резко открыл глаза. Всё, что он так долго отрицал, оказалось правдой: его видения, образ Дазай-сана, всегда сопровождающий его и заменивший Директора. Всё имело логичное объяснение. – Они искали тебя всё это время, – скучающе потянул Гоголь, а после его выражение лица резко исказилось, стало неопределённым, в нем читалось безумие, и та самая грань, за которой человек срывается. – А ты был у них под носом. Вся королевская конница, вся королевская рать…. Ацуши корчился от боли на крыше. Даже умереть не может. Пока он Книга, а Дазай-сан его Печать. И это всё. Никакой иной причины для его существования нет. Ни для его чувств к Дазай-сану, ни для его желания находиться рядом. Ни для чего. Вот почему он такой жалкий. – Если бы ты знал, что вся твоя жизнь – фальшивка, то… что бы ты сделал? – прохрипел Ацуши, тщетно пытаясь дышать. Носом шла кровь, перед глазами двоилось. Не то, чтобы обычный человек мог ответить, но прежде чем сдаться, хоть от кого-то, хоть от кого-то он хотел услышать ответ. Гоголь воззрился на него удивлённо, будто ему задали очень странный вопрос. – Разумеется, я наполнил её смыслом, – легко ответил он. – Но я не дал другим право решить, фальшивая она или нет, внутри она или нет. Я сам придумал себе мою собственную жизнь. Ацуши сглотнул. Звучало легко. Но разве можно вот так? Когда жизнь разбивается на осколки, как можно собрать её и просто продолжить идти дальше? – Даже если узы между тем, кто тебе дорог ненастоящие? Он тихо рассмеялся. – Тебе выбирать. Но если ты задаёшь такие вопросы, значит ты совсем не ценишь этого человека, – теперь во взгляде разноцветных глаз не было ни тени тепла и понимания. – Какая разница? Если даже за вас когда-то что-то решили, выбор всегда за тобой. Если ты сам считаешь эти узы фальшивкой или ошибкой, лучше исчезни! Снова темнота. Иного рода. Два мальчика. Один, светловолосый, смеётся и постоянно в движении, кривляется так, что его лицо искажается и становится некрасивым. Второй, темноволосый, молчит. За спинами обоих безмолвные тени разных форм – вокруг первого постоянные смеющиеся лица, за вторым массивная невнятная тень. Вспышка. Оба мальчика старше, почти взрослые. Второй стоит в богатой спальне, у старомодной кровати с балдахином, и сам балдахин и простыни заляпаны кровью, чья-то рука свисает с кровати; первый, сидящий на ковре возле неё, смотрит на него широко распахнутыми разноцветными глазами. – Ты хотел свободы, верно? Кадр меняется, они оба взрослые, как сейчас. Светловолосый протягивает руку, но пальцы проходит сквозь силуэт, на лице второго улыбка. И кроме неё ничего. Ацуши снова открыл глаза. Он чувствовал, что нечто, держащее его в мире живых, слабело с каждым ударом. Даже если этот человек и (не) прав, всё это неважно. Если сам для себя Ацуши не найдет причину сражаться здесь и сейчас, Гоголь прав. Ему лучше умереть. Я ведь здесь, для тебя. Дазай-сан, его Печать, стоял позади и смотрел на него. Ацуши пытался отыскать в своей душе сомнения. Может, он на самом деле создавался без изъяна? Если во всех ситуациях он постоянно метался, то здесь он горел ровно, будто пламя свечи – колеблющееся, но целеустремленное. Здесь. Для тебя. Если в финале останется один лишь воск. Ацуши хотел порвать цепь, ту цепь, для которой существовал не он. – Ты решил пойти своим путем! – крикнул он парню, оступился, уворачиваясь от очередного удара. – И повести его за собой! Теперь он не удержал равновесие и всё же полетел вниз. Удара все равно не последовало. Потому что он оказался прав, и Гоголь не ударил в третий раз. «Ты решил его спасти. Перед тем, как уйти один. Или он тебе позволил обмануться и отдать это. Что бы не нёс твой друг, ты решил попытаться забрать это вместе с собой», – от удара о землю снова пришла немилосердная боль. Боль стала его постоянным спутником. И его утешением. – «Не знаю. Мне опять хочется плакать, но дело не в этом. Неважно, сколько вы общались или насколько ты его понимал. Или даже преуспеете ли вы в финале. Наверное, совсем немного, я завидую вашей силе»? Ещё несколько бесконечных мгновений темнота казалась всеобъемлющей. А после он открыл глаза. Мужчина с разноцветными волосами. Тот самый, которого он смутно помнил. – Ацуши-кун. Я очень рад, что ты очнулся, но у нас очень мало времени, – он серьёзно на него смотрел. – Если ты ещё не вспомнил, я хочу ввести тебя в курс дела. Меня зовут Нацумэ Сосэки, и… – Не тратьте время. Я слушаю, – Ацуши сел и, опёршись ладонью о холодный каменный пол, посмотрел ему в глаза. Где-то за его спиной, в тени, стояли директор Фукузава и босс мафии, Мори Огай. Первый почему-то стыдливо отвёл взгляд, второй смотрел ровно, но почти отстранённо. – Отлично. Ацуши-кун, нам очень нужна будет твоя помощь. Видишь ли, заполучив в свои руки часть огромной и неправильно работающей мощи, Николай Гоголь может сейчас уничтожить часть города. Пока его сдерживают другие люди, в том числе и твои друзья. Для того, чтобы его остановить, мне нужно распечатать Книгу. Он говорит лишь об одном человеке. Они или не понимают, или им нет дела. Почему-то Ацуши немного горько. Дазай-сан стоял у стены зала. Выглядел он, к облегчению Ацуши, целым. Как и предполагалось, он обеспечивал Книге защиту, а она ему по обратной связи невозможность умереть. Пока жив один, жив и второй. – Хорошо. Что мне нужно делать? – тихо спросил он. – Понимаешь, после распечатывания Книги… – мужчина сделал паузу, позволяя Ацуши самому сделать вывод. Ацуши сомневался, что ему жаль. Им никогда не бывает жаль. Вы все знаете это, ведь правда? Дазай смотрел в сторону и молчал. Неясно, он осознает происходящее, или ему на самом деле неинтересно, что произойдет дальше. Наверное, самое время плакать. Перейти в стадию отрицания и сожалеть о своей короткой и жалкой жизни. Но отчего-то никак не выходит. Сейчас, из всех ситуаций, даже зареветь не выходило. Раньше слезы сами текли водопадом, а теперь будто источник внутри иссяк. Мой путь… никогда не был фальшивкой. Нет, не так. Я все это делаю… Ацуши робко взглянул в сторону Дазай-сана, после вспомнил горящие лихорадочным огнём разноцветные глаза Гоголя. И безразличный взгляд второго парня. И сделал глубокий вдох. Наверное, действительно он слишком много думает. Ему надлежит быть идиотом до самого финала. В конце концов, его причина и не должна быть возвышенной, или серьезной. Или такой же, как у другого человека. Дазай-сан, пожалуйста, на следующем витке, найдите то, что вы ищете.. – Я готов. Нож рассёк запястье. Бинты превратились в белые ленты. Грудная клетка изогнулась наружу, выпуская ребра. Кожу окрасили письмена на старояпонском. Кости, просвечивающие сквозь кожу, принялись гнуться как будто сделаны из пластилина, а руки и ноги укорачиваться. Хотя бы на пару минут. Пока ваш срок не кончился. Пальто Дазая вдруг стало ему велико, а его тело начало стремительно уменьшаться, словно нечто отматывало время вокруг него. Сперва взгляд парня был безразличным, потом сменился откровенно недоумевающим. И он огляделся растерянно, будто не понимал, где именно находится, и кто все эти люди вокруг него. Ради этого я… не буду ни минуты сожалеть о том времени, которое всё же у меня было. С ребятами. Письмена въелись в плоть, и вскоре тело исчезло, приобретя форму изящной книги в белой обложке с черным тиснением на ней. В левом нижнем углу на обложке перечислялись имена. Сейчас там появилось, начерченное маленькими витиеватями иероглифами ещё одно. Памяти: ...Накадзимы Ацуши. И с Вами. Будьте счастливы. Проживите лишнее время за меня. Этого мне будет достаточно.

***

Нацумэ Сосэки обернулся и, небрежно кивнув на растерянно хлопающего глазами мальчика, путающегося в слишком большом для него плаще. – Прошу, Мори-кун, уведите его отсюда. А ещё лучше найдите безопасное место. Это ваше первое задание: сберечь Печать. – Вы так уверены, что иного выхода не было? – Фукузава будто излучал неуверенность. Он ощутимо колебался. Совершенно невовремя. Им нужно действовать сейчас. И делать хоть что-то, а потом уже разбираться с последствиями. – Я уверен в вас обоих, – отрезал старик. – Когда я закончу, я оставлю город на вас. Если возникнет угроза, вам придется выбирать, как поступить. А теперь идите. Мы и так задержались. Возможно, уже слишком поздно. Мори придержал Дазая за плечи, сдерживая рвущийся с губ комментарий. Ему хотелось высказать слишком много, но, к сожалению, он был прав. Времени на болтовню у них нет. Он развернулся и последовал к выходу. Фукузава неохотно пошёл за ним, придерживая хаори одной рукой и положив другую на рукоять меча. Прежде чем открыть дверь, Мори кинул на Учителя взгляд. Тот обмакнул перо в собственную кровь и начал писать. На белые страницы ложились алые буквы. Ничто не обходится без жертв. Но, вот только сам Мори, не был уверен, что это тот случай, когда они того стоили. Он начал поспешно подниматься по ступенькам, концентрируясь на стуке своих ботинок и гэта Фукузавы, а не собственных сомнениях, и в тот момент комнату сзади залил ослепительно яркий свет – предтеча изменений – и запульсировал, будто чьё-то сердце. Они выскочили наружу, оказались сперва в развалинах одного из старых особняков в трущобах, а после и на улицах Йокогамы. Над головами висели тяжёлые тучи ало-фиолетового неестественного цвета. Асфальт сбоку вспучился, будто разрезанный лезвием, и из него выскользнуло щупальце. – Эта чертовщина… почему она вообще происходит? – пробормотал Фукузава. – Потому что Гоголь заполучил ту силу, которая ему не принадлежала, – буркнул Мори, пытаясь вычленить главное из пересказа событий, которые на них с Фукузавой вывалил Нацумэ-сенсей полтора часа назад. – Все, что нам надо знать. Фукузава-кун, давай мы всё обсудим потом. Когда найдем убежище. Я понесу Дазая. – Почему ты? – Потому что в ближнем бою ты быстрее и сильнее меня, – Мори поджал губы. – И защитить его первостепенная задача? Они пару секунд играли в гляделки, а после мужчина неохотно кивнул. Мори взвалил мальчика себе на плечи. И они побежали. Город вокруг напоминал филиал ада: черные плети могли выскользнуть из порталов в любой момент времени и настигнуть спасающихся бегством людей. Чёрный туман мог настичь их, оставляя после себя одни лишь трупы. Порталы могли просто разрезать машины или дома. – Я пытаюсь вспомнить, но никак не получается, – вдруг спросил Дазай. – Что-то на А? Асу… Ацу… – Ацуши. Так звали твоего друга. Мальчик не успел задать следующий вопрос. В небе над ними появились две фигуры. Фукузава выхватил меч и напрягся. Мори материализовал Элис, хотя и понимал, что все их надежды выиграть в прямом столкновении достаточно бессмысленны: если они здесь, что же с остальными, которых отправили его задержать? Он отогнал мысли о самом худшем. – А я вас ищу-ищу, да никак не выходит! И другие подсказать дорогу отказывались. Голос прозвучал очень громко, не иначе парень раскрыл порталы ниже к поверхности, а сам оставался на безопасном расстоянии. Дазай запрокинул голову и внимательно смотрел на них, будто бы заинтригованный. Тьма окутала его и понеслась прямо на них. В тот же момент пульсирующий к северо-западу в подвале сгусток света обрёл ярко-алый оттенок, вырвался наружу, взметнулся наперерез тьме, столкнулся с ней. И мир утонул в ало-черном сиянии.