As though there were no tomorrow

      — Вы пили? — строго спросила Бет, ошеломленно уставившись на стоявшего в дверях её гостиничного номера Боргова. Ничем иным она не могла объяснить этот внезапный, заставивший её нервничать визит. Мысли мгновенно испарились, Бет лишь ощущала покалывание на кончиках пальцев и начавшее предательски сдавливать горло волнение. Русский чемпион очутился на её пороге без своего казавшегося бронированным пиджака. Рукава его рубашки были закатаны до локтей, узел слегка съехавшего набок галстука ослаблен. Неотрывно глядевшие на Бет глаза блестели, а к исходившему от него запаху дорогого одеколона примешивался тонкий, едва уловимый запах спирта. — Нет, — Боргов отрицательно покачал головой и, выдержав паузу, добавил: — Только что выпил шот водки. Для храбрости… — Не думала, что непобедимый чемпион может кого-то бояться, — нахмурясь, с досадой ответила Бет и уже хотела захлопнуть дверь. — Сильнее всего он боится своих желаний, — неожиданно нашелся Боргов, властным движением руки удержав дверь открытой, а затем и вовсе распахнув её настежь. Бет посчитала себя атакованной, но отнюдь не побежденной. Так просто сдаваться, как это случалось в разыгранных ими двух шахматных партиях, она не собиралась. Однако Боргов, похоже, снова решил пойти на какую-то хитрую рокировку: решительно двинувшись вперед, оказавшись в номере, он плотно закрыл дверь и повернулся к Бет, замерев как вкопанный. — Ну, и чего же вы хотите? — с вызовом спросила она, отойдя в полутемный угол комнаты, скрестив на груди руки. Мурашки забегали по коже Бет от напряжения. Она ждала, сама не зная, чего именно. Боргов с опаской глянул на нее, набрал в грудь побольше воздуха и решился: — Сказать вам, что вы… — он осекся — слова давались русскому нелегко. — Сегодня вы превзошли сама себя. Блестящая игра… Товарищ Лученко вас очень хвалил, особенно комбинации в миттельшпиле… Почувствовав острый укол разочарования, словно у нее отняли нечто, что она уже считала своим, Бет словно оглохла. Она широко раскрыла глаза и в отчаянии закусила нижнюю губу. Что он несет? Неужели это все? Нет, в это невозможно поверить! И уж совсем никак нельзя упустить этот, может быть, единственный в жизни шанс… Никто не знает, что случится завтра! Жить нужно здесь и сейчас! Бет спешила жить в моменте. Моменте ее приближающегося московского триумфа, который обещал стать лучшим периодом ее жизни… А еще она всегда любила риск! Твердым шагом рванувшись к несчастной двери, Бет защелкнула внутренний замок, после чего с видом победительницы повернулась к оторопело наблюдавшему за ней Боргову. Тот, разумеется, не ожидал, что она разделяет эти его «пугающие» желания. В душе Бет торжествовала, но не хотела выдать себя. — Не смотрите на меня так, — с раздражением произнесла она, прислоняясь спиной и затылком к запертой двери и запрокидывая голову. — Лучше подойдите ближе… И побледневший, обезоруженный Боргов, словно под гипнозом, послушно направился к ней, сверля Бет полным отчаяния взглядом светло-зеленых глаз. В них то мелькал безотчетный страх, то вспыхивало нечто похожее на пламя, но главным было неверие — должно быть, происходящее казалось ему нереальным, как и самой Бет, оцепеневшей в напряженном ожидании. Прерывисто дыша, она глядела в приближавшиеся магнетические глаза, вспоминая оба своих проигрыша. Тогда глаза Боргова пугали, его прямой не мигающий взгляд казался холодным и пронизывающим, вызывая трепет, словно русский каким-то образом мог заглянуть в ту мрачную бездну, которой была ее душа. Играя с ним, Бет попеременно видела перед собой то обаятельно улыбающегося ей Таунса, то презрительно глядящего на нее мистера Шейбела. Раньше она боялась непобедимого чемпиона, а сейчас ясно поняла — это он испуган. В эти мгновения он не был похож на себя прежнего. Новый Боргов показался неотрывно смотревшей на него Бет особенно красивым. — Не надо, — мотая головой, обреченно произнес он, подойдя к ней вплотную. На что Бет, заметившая на лице русского всегдашнюю скорбь и усталость, молча обхватила ладонями его голову и притянула к себе, привстав на цыпочки. Глаза обоих были закрыты, когда их губы сплавились воедино. Так странно, так невероятно, но так неизбежно. Влажный, сладкий, отдающий горечью водки поцелуй, казалось, длился бесконечно. И Бет не хотелось, чтобы он прерывался. Боргов был здесь, с ней, был её, весь как есть в её объятиях. Как только его руки обхватили Бет, она ощутила, с какой страстью, с каким нетерпеливым, жадным исступлением он хотел и ждал этих объятий. Благодарение водке! Если бы он не нашел в себе смелости прийти к ней в номер, ничего этого между ними никогда бы не случилось. Размышляла Бет, зарываясь пальцами в густые темные волосы на затылке русского чемпиона, вдыхая запах его одеколона, перемешанный с запахом пены для бритья, кофе, сигарет и бриолина. Она ощущала дрожь нетерпения вперемешку со странным воодушевлением. Какую-то пьянящую смесь опасности и нежданно сбывшегося сокровенного желания, которая воспламеняла кровь, туманила разум, заставляя ноги подкашиваться, ослабевшее тело теснее прижиматься к объекту страсти, а сердце — бешено стучать. Прервавшись лишь на краткий миг, который тут же стерся из памяти Бет, они очутились рядом с кроватью. Боргов еще раз с отчаянием взглянул на нее. Глаза русского — широко раскрытые, сияющие в электрическом свете ламп, лишь на секунду встретились с глазами Бет. И этот взгляд, в котором читалась безмолвная мольба, поразил её в самое сердце. Его диковатая, ненасытно-собственническая манера обнимать, скользя раскрытой ладонью вдоль спины и ниже, и вдруг сжимать её бока, оглаживать талию и бедра, вдавливая её тело в матрас, казалась такой правильной, такой необходимой. Бет позволила себе раствориться в испытываемых ощущениях и тоже гладила его плечи, утыкалась лицом в теплую шею, взлохмачивала пальцами оказавшиеся мягкими волосы, вдыхала запах его кожи. Этот теплый, приятный запах почему-то ассоциировался с Москвой, с Союзом, с их величием и славой, причастной к которым Бет себя ощущала. Дальше все происходило словно бы не с ней. Не с ними. Как у них получилось выключить свет, снять одежду и оказаться в объятиях друг друга под покрывалами, Бет не помнила. Безоглядное упоение этим прекрасным и близким ей во всем существом, заставило её отрешиться от целого мира и даже от самой себя. И Боргов перестал быть тем, кем он был для Бет, извивавшейся в его крепких объятиях. Рядом с ней был не советский чемпион, не противник, не бездушная машина, сметавшая все на своем пути к победе. Бет явственно ощущала, что этот человек — её мужчина — благородный, внимательный, тоже страдавший, переживший, как и она, минуты отчаяния, и задыхавшийся в тисках советской идеологии, условностей и правил. А еще он прекрасно сложенный, широкоплечий и невероятно сильный. Бет точно знала — в эту минуту он готов отдать ей все — победу, корону, титул… Но именно сейчас все это перестало иметь для неё какое-либо значение. Бет просто наслаждалась, забыв обо всем. Шахматы не могли дать ей того ощущения бытия, той радости от проживания жизни, какую могла дать эта связь. — Вы… Ты… — лепетала она, задыхаясь, содрогаясь всем телом от его движений, утопая в потоке собственных чувств. До этого она никогда не испытывала подобного. Мужчины появлялись в ее жизни уже после того, как она побила их на поле боя из шестидесяти четырех клеток. Но с Борговым все было иначе. Бет не нужны были шахматы, чтобы заставить бояться себя. Она не нуждалась в выигрыше, чтобы почувствовать себя победительницей. Игра внезапно кончилась. Началась жизнь. Как если бы Бет смешала фигуры, опрокинула доску, посылая ко всем чертям коней, слонов и ладьи. Она бунтовала, как и всегда, не желая остаться лишь слабой, ничего не значащей пешкой. И сейчас Бет впервые чувствовала, что больше не одинока — русский король шахмат был её сообщником в тихом бунте против всего и вся. И этим вечером она была его королевой. А завтра? Бет, вспоминая Клео, не желала загадывать так далеко на будущее. Сейчас она в объятиях самого необыкновенного человека, возможно, лучшего из всех, кого она знала, а остальное не в счет. Ей хотелось длить и длить эту ночь, чтобы грозившее им разлукой и неизвестностью завтра никогда не наступало.