***
Конечно, Пак оказался не так прост и альтруистично настроен, как могло бы показаться на первый взгляд. Джина не ожидала, что ее внезапный уход из компании обойдется без последствий, но, честное слово, такого объема работы даже предположить было невозможно. Не только текущий проект с уже набившим оскомину кафе, но и множество других мелких дыр, которые требовалось залатать в кратчайшие сроки. По примерным расчетам на все про все потребовался бы минимум месяц. Возможно, это некоторое заигрывание с желанием Джины покинуть организацию, попытка выиграть время и дать ей возможность пожалеть о принятом решении. А, может, фора для того, чтобы найти годную кандидатуру на замену. Так или иначе — неважно, к исходной она не вернется. План действий подробно пишется во встроенном блокноте мобильного телефона, по пунктам фиксируя отведенное время на каждую задачу. На самом деле ей так даже комфортно: привычный аврал и дедлайны организуют ее лучше некуда, заставляют собраться в кучу и действовать. Адаптивность к стрессу красной линией вышита на ее личности. Первостепенным она ставит, разумеется, закончить с кафе. А потом, как только подпись заказчика заверит принятие работы и отсутствие претензий, Джина пошлет господина Ли нахуй. Он достал ее уже во всех смыслах, но в первую очередь придирками к мелочам в оформлении, которые были не проявлением здравого перфекционизма, а топорными заигрываниями, почти переходящими в домогательства. За последнюю неделю он умудрился два раза подловить ее сразу по приходу домой и совершенно очевидно, что это не было случайным совпадением. Джина подозревает в сливе информации бабку из квартиры напротив, та и раньше была замечена в круглосуточном дежурстве у дверного глазка, излишней прижимистости и борьбе за каждую копейку. За скромную сумму не отказалась бы подзаработать. Наверное. Джина не мастак домысливать, не любитель придумывать и потому, руководствуясь исключительно логикой и здравым смыслом решает проверить эмпирически верность своей догадки. Она достает из недр шкафа старенькую спортивную сумку, с которой ходила на занятия хореографией еще в университете, проверяет молнии, наличие дырок. Все в идеале. Эта сумка более вместительная, чем та, с которой Джина посещала спортзал в последние годы. А еще в этом бауле есть какой-то бомжатский ностальгический вайб. То, что надо. Нырок в прошлое за пару секунд. Джина собирает аккуратными стопками нижнее белье, пару смен домашней одежды, резинки для волос, походный чемодан косметики и спортивный костюм. Кажется, взяла все самое необходимое. По собственным расчетам, она морально пала за последний месяц больше, чем за всю предыдущую жизнь. Вот и сейчас она вновь минусует собственную карму, но, по крайней мере, делает это осознанно. Только совесть пытается сыграть в шашки с чувством вины, зарекаясь исправить все в будущем, уверяя, что лжи, как таковой, ее не будет. Ну да, не договаривались они с Минхо, что она станет жить в его квартире целых две с половиной недели, но ведь он сам предложил пожить у него два дня! Немного выйти за сроки это совсем не то же самое, что в наглую вселиться в чужое жилье. Думать о том, что она наврала Минхо, сказав, что в ее квартире покрашены стены и жутко воняет, а потом, для пущего эффекта, грамотно поныв про скудные финансы и невозможность снять себе апартаменты, тем самым практически напросившись в гости, Джина не будет. Мало что ли поводов для самобичевания? В этом была доля правды все равно: тратить деньги на отель она не хочет. В конце концов она скоро останется без работы, хорошо бы подкопить финансового жирка на черный день. Минхо и не должен будет узнать, что в его квартире она пробудет дольше предполагаемого. Она обязательно тщательно уберется, следов ее существования там не останется, пусть хоть с микроскопом ищет. И котам компания плюс уход круглосуточно обеспечены. Джина, откровенно говоря, уже не первый, не второй и не третий раз бессовестно пользуется доступом в чужую квартиру. Она уходила туда ночевать несколько раз на этой неделе и несколько раз на той просто потому, что чувствовала себя там в большей безопасности, чем в родном жилище. Теперь она решает сделать последний рывок, исчезнуть с радаров бабульки напротив и, возможно, господин Ли перестанет караулить ее у подъезда вечерами, если поймет, что в квартире никого нет. Попытка не пытка. Плохо только, что работать придется на ноутбуке, но это допустимый уровень дискомфорта, тем более Минхо дал ей пароль от вайфая. Джина вызывает такси, демонстративно громко хлопает входной дверью, чтобы все точно поняли, что она ушла. По дороге она не может отделаться от ощущения, что погостить у Минхо ее вынуждает вовсе не холодный экономический расчет, а какие-то другие причины. Знакомый трепет в животе, колыхание обтрепанных жизнью крыльев бабочек, уже не первый день поднимает настроение, пугает своей неожиданностью, волнительно щекочет нервы. Предвкушение. Что можно будет спать, вдыхая запах его постельного белья, что она будет есть из его посуды, что будет пользоваться его гелем для душа (совсем редко, чтобы не заметил), что сворует его футболку и будет использовать ее как пижаму. Ей самой противно, когда она обличает свои желания в слова, попахивает сталкерством, будто она сасен-фанатка известного айдола, а не обычная женщина с симпатией к обычному мужчине. Уже покормив котов, поужинав наскоро заваренным раменом и расположившись на излюбленном диване с котом в ногах, она смотрит в яркий экран мобильника и в сотый раз перечитывает их историю переписки. Если бы Джина видела глупую улыбку на своем лице и то глупое хихиканье, которое она издает в процессе, пожалуй, была бы в себе разочарована: в зрелом возрасте вести себя как первый раз влюбленная школьница уже не комильфо. Только суровое хлебало, только хардкор. Отчасти причина, почему она здесь —эти самые переписки с Минхо. После обмена фотографиями с носками было еще множество похожих диалогов и множество других снимков различной степени приличности. Как бы Джина себя ни одергивала, как бы ни уговаривала, что лучше бы им остановиться, пока оно не зашло слишком далеко, они продолжали. Каждая беседа — на грани между дружеской и секстингом, идиотский пикантный флирт, после которого болят от улыбок щеки, а нижнее белье хоть отжимай. Это становится проблемой, когда она однажды обнаруживает себя у зеркала в ванной, выискивающей ракурс, в котором откляченная пятая точка будет смотреться максимально аппетитно. Не слишком ли много телодвижений ради Минхо, который шлет ей селфи с абсолютно ебанутыми фильтрами? Она лишь хотела бы знать, что он испытывает этот чудесный трепет тоже, а не просто занимает свободное время пустой болтовней с первой попавшейся девицей. Вязко тонет в болоте чужой харизмы. Ей нравится Минхо, его коты, его квартира и его (на самом деле их общие) друзья. Все больше мыслей о том, что будет, когда ребята вернутся с гастролей. Будет ли им с Минхо неловко общаться вживую? За окном панорамных окон давно стемнело, а звезды не видны из-за густого смога. Джине кажется, что в тумане где-то мелькает мороком отблеск луны. А может это отражение ламп из окон соседних высоток путает в сознании искусственный источник света с сиянием небесных светил. Телефон слепит ожившим экраном, Дори с громким мявом спрыгивает с дивана, уносясь на всех парах куда-то вглубь квартиры. Очевидно, коту громкий рингтон пришелся не по вкусу. Джина не может сдержать улыбки, потому что сегодня, как и каждый вечер последних полутора недель, ей звонит Минхо. В этот раз даже по видеосвязи. — Опять сидишь в темноте, — недовольно хмыкает он вместо того, чтобы поздороваться. Его манера общения стала совсем привычной. То, что раньше могло бы показаться грубым, теперь вызывает только одобрительную усмешку и прилив нежности в области диафрагмы. — Любуюсь видом, для этого свет не нужен. Джина все же встает с нагретого места и подходит к окну, где хоть немного светлее и теперь в селфи камере ее мобильного вместо черного пятна отражается силуэт. — Хочешь чудо? — голос Минхо загадочно понижается. — Давай. Чего от него ждать не ясно, она только рассчитывает, что дистанционно большого вреда не причинить. Минхо копается в телефоне, тихо похрюкивая, как ему кажется, про себя, а Джина молчит в ожидании. Под потолком внезапно загорается розовый свет, бросая по периметру страшные тени, Джина подпрыгивает от удивления, хоть и сидит в данный момент, вздрагивает всем телом, вопит: — Что за хрень?! Минхо весело хохочет, крайне довольный произведенным эффектом. — Всего лишь светодиодная лента, она спрятана за потолочным плинтусом, — поясняет он, утирая выступившие от смеха слезы рукавом белого лонгслива, — а управляется с пульта или с мобильного приложения. — Напугал меня, — насуплено бурчит Джина. — Ты, наверное, в кинотеатр на фильмы ужасов в подгузнике ходишь? С такими-то истеричными реакциями. — А вот и нет! — Уверен, что ловишь инфаркты на малейший скример. — Это не так! — Да ладно? Готов поспорить, что все именно так. — Ну проверь, — она с вызовом смотрит в камеру, — у меня нервы как стальные канаты. Почти всегда. — Приеду, проверю. Затащу тебя на самый страшный фильм ужасов, который найду. Или нет, посмотрим лучше у меня. Что-нибудь из классики. «Изгоняющий дьявола», «Сайлент Хилл» или «Мученицы». А лучше все сразу. Джина сглатывает вязкую слюну и начинает самую каплю нервничать. Мучениц она смотрела и, если быть откровенным, хотела бы стереть эти воспоминания из своей головы. Фильмы ужасов она ненавидит. — Феликс не любит ужастики, — вяло отбрыкивается она от предложения. — А причем тут он? — Если ты хотел устроить киновечер, то стоит учитывать вкусы всех собравшихся. — Я приглашаю только тебя. — Так себе у тебя идеи для первого свидания. Она ходит по грани, решая закинуть удочку, решая направить их общение в более конкретное русло. — Можем рассмотреть твои варианты первого свидания. Джина хлопает ресницами, вглядывается в напряженное лицо Минхо, пытаясь найти в нем признаки насмешки. Снова пустой флирт? — Шутки шутишь? — Ничуть, — он рассеянно хмыкает, отводит глаза куда-то в сторону, будто стесняется. — Ты хотела бы куда-нибудь сходить со мной? — Сходить куда-нибудь или сходить куда-нибудь на свидание? — На свидание. — Ты пересмотрел свои принципы или что? Сердце делает небольшой кульбит и попытку покинуть грудную клетку, взволнованное и беззащитное. Джина по жизни реалист, но вдруг становится самым большим оптимистом на свете: хочется верить, что ее симпатия взаимна, что влечение не односторонне. Минхо часто-часто моргает, что выдает его волнение, криво улыбается, обличая свою заинтересованность. — Слушай, мой принцип не заводить отношения основан на трезвом подходе и не самом удачном опыте, но у меня не было какой-то особенно трагичной истории в жизни и ужаса от перспективы полюбить я не испытываю. Ты мне нравишься, хоть мы совсем мало знакомы. — И? — Ну, я уважаю твои принципы… — Конкретнее? Джина нетерпеливо ерзает на месте, ожидая развязки, адреналин в крови смешивается в стремный коктейль с другими гормонами и хочется бегать, прыгать, кричать, тверкать. — Если короче, то я бы хотел дать нам шанс узнать друг друга. Тебе нужны отношения, чтобы встречаться, я подумал, что нет смысла лишать себя удовольствия влюбиться, коль выдался такой шанс. Раз у тебя такие условия, то давай попробуем поближе пообщаться в реальной жизни, вдруг мы действительно созданы друг для друга, чем черт не шутит. — Ладно, — сухо отвечает она. А в животе танцуют джигу те самые бабочки. Однажды они с Минхо дойдут до такой степени близости, чтобы говорить о своих чувствах начистоту, но не сегодня. Набить себе цену, изображая снежную королеву — святое дело. — Так ты согласна? Он выглядит действительно неуверенным в ее ответе. Это смешно и мило, потому что она, конечно, всеми конечностями «за». — Да, давай попробуем, — Джина мысленно вручает себе очередной Оскар как самой лучшей врушке на районе, актерские навыки качаются с каждым днем, — но придумай что-нибудь получше, чем фильм ужасов для первой встречи. — О, об этом можешь не беспокоиться. И почему он выглядит как довольный кот, нажравшийся сметаны?***
Джина просыпается от звука смс-сообщения в семь утра: Минхо желает доброго утра. Как мило. Она отправляет ему недовольное голосовое, желает в ответ отличного дня и запомнить, что так рано она обычно не встает. Как всегда, на обмене любезностями диалог не заканчивается, и вообще уходит в какое-то странное русло: Минхо присылает фотографии из душа, которые, хоть и не показывают ничего лишнего, но уже конкретно граничат с эротикой. Джина устало вздыхает и откладывает телефон на соседнюю подушку, вяло рассуждая, что после таких переписок этот наглец должен на ней жениться, а не просто «попробовать пообщаться поближе в реальной жизни». Ей, если честно, уже не терпится. Прошло лишь полторы недели с того самого разговора, а чувство, что они знакомы вечность: двадцать четыре на семь на связи и не могут наговориться. Ну, кроме тех моментов, когда работают или спят. Она принимает теплый успокаивающий душ и снова ложится в кровать, погружается в дрему, лишь бы не думать о тонких ключицах, мускулистой груди и хитрых глазах, на которые падает мокрая челка. Почти чудо, что, постоянно отвлекаясь, Джина все равно смогла закончить свою часть работы над проектом господина Ли. Посылать его в пешее эротическое она, конечно, не стала. Из уважения к Чинену, а также, чтобы не портить свою и без того не слишком чистую карму. Но ту искреннюю радость, с которой она передала финальный пакет документов сложно было бы не заметить. Со спокойной совестью сразу после встречи она заблокировала его везде, где могла. На душе сразу стало легче и веселей. Лето подходит к концу, а жизнь продолжается, входит в самую цветущую пору. Такой внутренний подъем случался с Джиной и раньше, на пограничье, когда жизнь делится жирной чертой на то, что было до и то, что будет после: окончание школы и поступление в университет; окончание университета и первая работа; переезд из родительского жилья в свое собственное; первые кажущиеся серьезными отношения и первый разрыв. Еще не само счастье, но ожидание его возбуждает нервную систему, мешает спать нормально, сбивая напрочь режим. Джина воодушевленно фантазирует, как вернутся друзья, как она обретет любимого в лице Минхо, как заработает кучу денег, когда уйдет в свободное плаванье. Вместе с тем нарастает страх, что излишне распаленное возможными успехами сердце будет безжалостно растоптано суровой действительностью. Биполярно метает от наилучшего из возможных сценариев к худшему, а выкинуть из головы всю эту белиберду не выходит. Она делится переживаниями и с Феликсом, и с Хенджином, просит их не рассказывать ни о чем Минхо и те клянутся быть могилой вопреки порывам посплетничать. А потом уговаривают успокоиться, доказывают, что волноваться не о чем. Феликс для убедительности палит Минхо, рассказывает о том, что тот выведывал у него информацию романтического толка: какие цветы ей нравятся, какие конфеты предпочитает и прочую чушь. Надо просто пережить, дождаться. Она не сообщает Минхо, что осталась в его квартире надолго. И друзьям тоже не рассказывает, не желая беспокоить темами о домогательствах заказчика и собственных загонах. Решает поведать, когда это перестанет иметь значение. Ее сумка лежит неразобранной в углу комнаты, напоминая, что тут она лишь гостья, залетная пташка, в любой момент готовая упорхнуть в собственное гнездо. В голове Джины все по полочкам: она заранее заказала клининг на дату накануне приезда ребят из турне; заранее решила, что все же поживет в отеле еще неделю, прежде чем возвращаться в свою квартиру; прикупила новое кружевное бельишко на всякий случай, мало ли куда заведет первое свидание. Однако их встреча происходит куда быстрее, чем она ожидала.***
— Привет, малыш, — будит ее в четверть пятого вечером. Минхо нависает над ней и мерещится очередным мокрым сном: его волосы растрепаны, на губах шальная улыбка, а в глазах лихорадочный блеск. Он пугает и Джина пугается: резко вздрагивает и вскрикивает от неожиданности, руки и ноги выбрасывает вперед в защитном жесте. Узнавание в ту же секунду и тело расслабляется, конечности обмякают из глаз брызгают слезы облегчения. — Испугалась? — приглушенный разочарованный вздох. Минхо наклоняется, сближается с ней неотвратимо. Его чудесное лицо расплывается в кляксу, его мятное дыхание обжигает ее обоняние, тяжесть чужого тела вдавливает в кровать. Джина все не может понять — это сон или правда? Она не раз мечтала о подобном. Легкий поцелуй на губах не дает ответов, не расслабляет окоченевшие мышцы, а только распаляет жар внизу живота, только заставляет еще больше сомневаться в реальности происходящего. Тонкие пальцы, что с усилием зажали простынь, конвульсивно сжимаются: ток касаний прошибает хрупкое тело, все что остается — вяло мычать, поддаваясь напору и растворяясь в чужом желании. Ненавязчивый, едва угадывающийся аромат мужских терпких духов пьянит, дурманом обволакивает сонный мозг, наркотически гасит волю и здравый смысл. Она сама тянется навстречу к полным чуть вздернутым губам, удивляется их мягкости и сладковатому привкусу, будто Минхо недавно съел что-то приторно-сахарное. В противовес всему происходящему поцелуй выходит нежным, неторопливым, изучающим. Их губы мягко сталкиваются снова и снова, почти целомудренно, пока Минхо не решает пойти дальше: он аккуратно толкается языком глубже и Джина податливо отвечает ему. Слюна и дыхание смешиваются, перечная мята ощутимо щиплет язык и это как раз и заставляет Джину очнуться. Она упирается руками в твердую мужскую грудь, отталкивая от себя, разрывая поцелуй. Минхо выглядит слепым котенком: забавно щурит глаза, часто моргает в попытке сфокусировать поплывший взгляд. — Как ты здесь оказался? — чуть хрипло спрашивает Джина заметно севшим голосом. Осознание приходит постепенно, заполоняя все нутро легкой паникой: она не успела убраться, постирать вещи и ее здесь быть сейчас вообще не должно. По всей квартире разбросаны следы ее присутствия, и никто бы не поверил, что она тут заночевала случайно. Она все еще лежит под Минхо, но теперь ощущает себя загнанным в угол зверьком. Возбуждение спадает. — Я здесь живу вообще-то, — громко смеется Минхо, скатываясь на край кровати. — Решил тебе сюрприз сделать. Осталось одно выступление в конце недели, у меня есть четыре свободных дня. Отличная возможность побыть с тобой, тем более, когда твои товарищи и работа не фонят за спиной. Он быстрым движением принимает вертикальное положение, спрыгивает с кровати (да здравствуют мушки перед глазами, потеря давления и резкий отток крови от головного мозга), молча уходит и шуршит чем-то в прихожей, а затем возвращается с объемным букетом кроваво-красных пионовидных роз, завернутых в черную крафтовую бумагу. — Увидел их и сразу подумал о тебе, — он протягивает ей цветы, неловко улыбаясь. — Красный — символ страсти? — смущенно спрашивает Джина, вдыхая поглубже нежный аромат бутонов. — А бутон — символ зарождающихся чувств. Если ты, конечно, во все это веришь. — Мне стоит верить? — В нашем случае, думаю, стоит. Сердце гулко стучит о грудную клетку, грозясь пробить тонкие кости, чтобы упасть кровавым конвульсирующим куском требухи на пол. Было бы неуместно начать считать дыхание прямо сейчас, а потому Джина сдерживается. Вдруг вспоминается, что она выглядит как минимум не очень: помятое после сна чуть опухшее лицо, растрепанные вылинявшие волосы (не стоило ложиться спать с мокрой головой), вместо пижамы — футболка хозяина квартиры и прошедшие афганскую войну слипоны с бабочкой на попе. Минхо же, хоть и очевидно уставший с дороги, все еще чертовски хорош. Его украшают даже глубоко залегшие тени под глазами и простая белая футболка в сочетании с простыми черными шортами. Красота ли в глазах смотрящей на него с восторгом Джины или действительно так хорош? — Тебе, наверное, интересно, почему я здесь? —спрашивает она, опережая его вопрос. — Наверное, — ухмыляется Минхо. — Ты ко мне переехала? — Нет, просто ремонт подзатянулся, — тянет она, вспоминает она недавнюю байку про покраску. — Брось, я знаю, что ты здесь постоянно ночуешь. Скорее даже живешь. — Откуда? — громко сглатывает вставший в горле ком Джина. — У меня в прихожей стоит камера с датчиком движения. Данные передаются на сервер и оповещения, что кто-то зашел — мне на телефон. Не знаю, как ты ее не заметила, она даже не особо спрятана. — Блять, — выругивается Джина. Как же глупо было не подумать, что в его понтовой квартирке нет никакой системы безопасности. — Только в прихожей? — Только там. Будешь кофе? Не дожидаясь ответа Минхо снова уходит, чтобы через минуту вернуться с двумя большими стаканами айс американо. — И что ты об этом думаешь? — она отпивает большой глоток угрюмо отмечая, что почти весь лед уже растаял. — Просто хочу выслушать хоть какие-то объяснения, — он пожимает плечами. — А так, главное, что с котами все в порядке, я проверил. Вроде как, Дори даже немного поправился. — Тебя только коты волнуют? — раздраженно всплескивает руками Джина, едва не опрокидывая на себя кофе. — Если бы меня волновало, что в моей квартире живет девушка, которую в жизни я видел лишь несколько раз, то вызвал бы полицию. А так все в порядке. Джина нервно постукивает ногтями по покрытому испариной стаканчику думая, что ответить. Выбирает сказать все, как есть. Кратко, не упоминая имен и без лишних подробностей она излагает события последнего времени. — Так он тебя больше не преследует? — хмуро интересуется Минхо. — Вроде нет, но я все равно собираюсь еще некоторое время пожить в отеле, прежде чем ехать домой. — Оставайся у меня, — неожиданно предлагает он. — Ты мне так легко поверил, — удивляется она, — неужели не страшно пускать постороннего в дом? — Ты и так тут живешь, — он слабо щелкает ее по носу, — я тебе почему-то доверяю. — Не похоже на тебя как-то, — смеряет его подозрительным взглядом. — Ладно, я проверил тебя через знакомого на наличие судимостей, подробно расспросил о тебе Феликса и Хенджина, да и через наше общение могу сделать выводы. Я склонен тебе доверять. Ты очень нравишься мне. Джина растеряна и немного оглушена свалившейся на нее информацией, а еще возмущена предательством друзей. Феликс упомянул вскользь, что Минхо о ней спрашивал, но не так же подробно. Минусы в карму и проклятие недельным поносом таким товарищам! — Ты тоже мне нравишься, — признается в ответ. Она вытаскивает из его рук стаканчик с недопитым кофе и ставит его вместе со своим на тумбочку, где уже лежит букет. — Эй, я не все, — возмущается он. Джина затыкает его поцелуем. Они почти сталкиваются лбами, все-таки ударяются носами, но это не так важно в моменте, когда тебя сбивает цунами чувств. Она обхватывает его голову руками, тянет на себя, сует свой язык ему в рот, не заботясь о том, что это грубо и может быть неприятным. Минхо разгорается как спичка за доли секунды: Джина чувствует, что безвозвратно теряет контроль, инициативу, когда он властно подхватывает ее под ягодицы и сажает себе на колени. Просто для порядка она ерепенится, меняет положение, чтобы только не быть так сразу послушной. Джина перекидывает через Минхо ногу и садится уже иначе, скрестив лодыжки за его спиной, вжимается в него всем телом, не оставляя между ними никакого расстояния. В голове белый туман, а сознание заполоняет похоть. Джина отпускает вожжи, перестает бороться за лидерство и отдается пороку с концами. Она чувствует легкую боль, когда он прокусывает ее нижнюю губу своими острыми клыками. Слюна мешается с кровью, привкус металла вплетается в поцелуй органично, никого не смущая и уж тем более не останавливая. Минхо разгоняется от любовных неторопливых поглаживаний спины до похабного лапанья: сильно сжимает ее за ягодицы, тянет на себя, заставляя проехаться пахом по его полувставшему члену. Тонкие шорты не способны скрыть ничего, ее слипоны — тем более, Джина знает, что ластовица уже мокрая и, кажется, ей может хватить даже этого трения через жалкие два слоя одежды, чтобы кончить. Она тихо постанывает в чужие губы, начинает двигаться уже сама, гонится за скорым удовольствием. Так близко. Минхо неожиданно останавливается, разорвав поцелуй. Его глаза — бездны, его взгляд что-то среднее между дезориентированностью и сумасшествием. Грубым движением он заваливает ее на спину, наваливается, не дает пошевелиться, вдохнуть полной грудью. Одной рукой он фиксирует запястья Джины у нее над головой, а второй рукой лезет под кромку ее нижнего белья. Ее ноги инстинктивно пытаются сдвинуться, но он раздвигает их коленом, томно шепчет на ухо: — Не двигайся. Джина замирает, ей немного страшно от того, что она обездвижена, немного тяжело дышать, а перед глазами пелена желания. Минхо беспардонно сжимает ее лобок, оглаживает большие половые губы, дразнит. Она уже сама готова умолять, чтобы он сделал хоть что-нибудь, но может только жалко скулить: его язык вновь хозяйничает в ее рту. Он входит в нее сразу двумя пальцами, выбивая громкий стон, а затем начинает ими трахать. Джина крепко жмурит глаза, под ее веками взрываются разноцветные фейерверки, тело готовится к наслаждению, напрягая все мышцы. Громко, пошло хлюпает смазка, это смутило бы ее раньше, а теперь все равно, ведь от нее все равно ничего не зависит. Минхо в прямом смысле дрочит как хочет: размашисто трахает уже тремя пальцами, отбивая основанием ладони ей по клитору. Грязно и мокро. Джине хватает пары минут, чтобы кончить. Минхо слезает с обмякшего тела, снимает с себя футболку, вытирает ей пот со лба. Выглядит горячо и сексуально, если бы она не словила один из самых лучших оргазмов в ее жизни секунду назад, то снова бы возбудилась. — Ты не против заняться сексом? — скорее из вежливости спрашивает он. — Если хочешь, — отвечает вяло и тоже скорее из вежливости. По ее системе координат они уже занялись сексом вообще-то. — Я знаю, что тебя взбодрит. Он возвращается с запотевшей бутылкой шампанского, клубникой и двумя бокалами. — Как банально, — подкалывает Джина, усаживаясь на край кровати поближе к нему, а потом и вовсе устраивается у него между ног, облокотившись спиной на широкую грудную клетку. Развернувшись вполоборота, чтобы видеть его лицо, мешает ему управляться с бутылкой. — Феликс сказал, что ты любишь такое, — он озадаченно хмурится, едва скрывая разочарование. — Я потому и купил. — Так и есть, — сознается она, внимательно наблюдая, как пузырится игристое, — спасибо. Два бокала на голодный желудок делают свое дело: мир видится краше, добрей, хочется любить и быть любимой. Для клубники сейчас не сезон, она импортная, а потому не такая уж сладкая, однако это абсолютно неважно. Джина жует кисловатую ягоду, запивая полусухим и ей по-настоящему хорошо. Минхо ставит свой бокал на пол, тяжело дышит, уткнувшись в ее затылок и молчит. Она чувствует его все еще возбужденный член своей поясницей, ценит его терпение, но хочет помучить, растянуть удовольствие. Потому она пьет, пока не заканчивается вся бутылка (всего-то два с половиной бокала на ее долю и половина еще одного для Минхо), встает с кровати, чтобы отнести посуду на кухню, а букет поставить в воду. — Это все подождет, — его терпение, оказывается, не безгранично. — Я сам подрежу ножки цветам и поставлю в вазу, намою посуду, выкину мусор. А сейчас иди ко мне. — Не хочу, чтобы розы завяли, — смеется Джина, — такие красивые. — Если эти завянут, я куплю тебе новые, пожалуйста, иди сюда. Новые незнакомые просящие нотки появляются в его голосе, ударяя прямиком в кинк-фетиш центр в ее голове. Она покорно ставит все туда, где оно и было, возвращается к сидящему на краю кровати Минхо и снова его седлает. То, как он глухо стонет, когда она едва касается рукой его ширинки, выдает болезненное напряжение, которое он сдерживал эти бесконечные полчаса перерыва. Джина снимает с себя осточертевшую футболку, пуляя ей в самый дальний угол. — И это тоже уберешь и постираешь, — щебечет ему негромко. Минхо вздыхает тяжело, кивает, согласный, видимо, на все. Он торопливо приникает губами к ее груди, выводя знак бесконечности на ареолах, прикусывая до едва различимой в общем наслаждении боли. Он везде и повсюду: успевает ласкать одной рукой свободную от его губ грудь, второй рукой прижимает к себе за талию. Джина исступленно прыгает на нем, быстро седлая волну нового удовольствия: чувствительность после долгого воздержания сейчас на пике. — Погоди, — заполошно останавливает Минхо. Она удрученно ссаживается с него, разочарованная тем, что до грани, достигнуть которой ей не дали, оставалось совсем немного, но тут же замирает в предвкушении большего. Минхо раздевается полностью, его измученный долгой прелюдией член буквально выскакивает из боксеров, оставляя за собой тянущуюся тонкую ниточку смазки. Во рту скапливается слишком много слюны, когда Джина смотрит на его обнаженное тело, на мощные бедра, с рельефными мышцами. Пожалуй, она не против быть ими задушена, приятная была бы смерть. Он вытаскивает из кармана шорт квадратик с презервативом, быстро надрывает фольгу, со скоростью света надевает резинку. Сама Джина тоже снимает надоевшие уже слипоны, мысленно радуясь, что в полумраке не так заметно, что белье не слишком новое и абсолютно не кружевное. Она прячет стремную тряпку под кровать, обещая разобраться с этим позднее и ложится на спину, раздвигая ноги по шире. Приглашает. Минхо долго упрашивать не нужно, он тут же оказывается над ней, целует в этот раз нежно, параллельно ласкает рукой ее промежность, размазывает обильную вязкую смазку по вульве пальцами, раздвигает чувствительные складочки, дразнит все внутри поглаживаниями и надавливаниями. — Хватит, — просит она, устав от гиперстимуляции, — я готова. Минхо входит в нее постепенно, бережливо, но Джина не хрустальная ваза. Она резко давит пятками ему в крестец, заставляя продвинуться быстрее. У обоих почти одновременно вырывается громкий вздох облегчения. Так хорошо. Она просит быстрее, и он подстраивается под ее просьбу, ускоряя темп. — Я долго не продержусь, — предупреждает он, одним поворотом меняя их местами, но не разрывая связи. Джина, честно говоря, тоже почти в ноль. Она откидывает голову назад, седлая его член, скачет на его крепких бедрах. Этого не хватает для того, чтобы кончить, но зато выглядит эффектно с его ракурса. — Давай вот так. Он заставляет ее чуть наклониться навстречу. Джина упирается ему в грудь двумя руками, чтобы не потерять опору, и не завалиться вперед. Ей становится действительно приятнее, из-за увеличившегося давления на клитор. Минхо сгибает ноги в коленях, упирается пятками в кровать, придерживает ее за талию и начинает вбиваться в Джину снизу. Все это уже чересчур, слишком много эмоций и ощущений. От кончиков пальцев ног расползаются мурашки, распространяясь все выше и выше. В паху начинает неметь и Джина замедляется в преддверии оргазма, а потом и вовсе замирает, закрыв глаза и сосредоточившись на сильных глубоких толчках внутри себя. Руки слабеют, она все-таки ложится на грудь Минхо не выдержав и наконец разбивается в оргазме с тихим всхлипом, крепко сжавшись вокруг члена. Ему хватает еще пары десятков фрикций в безумном темпе, чтобы финишировать вслед за ней. Они не могут отдышаться еще несколько долгих минут, лежат в объятиях друг друга, слипшись как пельмени в помятой подтаявшей пачке. — Еще пять минут и в душ, — бормочет Минхо. — Сначала поставь букет в вазу, — напоминает ему Джина.***
Спустя четыре ужасно быстро пролетевших дня они прощаются на автобусной станции. Остался последний концерт и Минхо, как и все остальные танцоры, вернется обратно в Сеул совсем скоро. Несмотря на это отпускать его сложно. За четыре ужасно счастливых дня они не провели раздельно и десяти минут. Джине кажется, будто они сиамские близнецы, срослись намертво, а теперь их режут по живому, препарируют. — Я вернусь и возьму отпуск на неделю, — обещает Минхо, нежно целуя напоследок в лоб. — Можем куда-нибудь съездить. — Лучше возьми отпуск через месяц, когда я выйду на фриланс, — вздыхает она, крепко сжимая его руки. — Поехали в горы? Надоела жара. — Поехали, ты только дождись меня, — усмехается он. — Куда я денусь. Джина машет рукой долго, пока автобус совсем не скрывается из вида. На телефон тут же приходит селфи от Минхо, где он под очередным фильтром изображает из себя космонавта. На душе теплеет, а сердце сжимается от умиления. — Влюбилась, похоже, — диагностирует эти бесконечные выбросы эндорфина и окситоцина в кровь. Полюбить Минхо ей совсем не страшно.