Кошатник и другие неприятности

По волнам сладко-горьких воспоминаний о юности Джина качается ночью, в глубоком сне, а потом и в утренней дреме. Под веками еще не до конца стерлись тени пляшущих в угаре друзей: Хенджин в образе черного лебедя, что изламывается драматично в сложнейших па, демонстрируя невероятную пластику; Феликс же машет ногами, показывая продольный и поперечный шпагаты из позиции стоя, его офигенная растяжка — синергия танцев и регулярных занятий тхэквондо. Ребята хвастаются навыками прямо на остановке общественного транспорта, а Джина радостно хлопает в ладоши, подбадривая их и себя, призывая не заканчивать вакханалию, призывая продолжить праздник беззаботной молодости. Они пьяны в стельку, свободны и счастливы, кажется, будто так будет всегда. Возведенная в абсолют дружба и доверие, которые случаются крайне редко, а ценятся — еще реже. Издержки юности лечатся прожитыми годами, иногда очень болезненно, иногда — постепенно настолько, что ты этого даже не замечаешь, только сейчас об этом думать рано. В ту ночь они спали втроем на двух кроватях, сдвинутых вместе, и Джине было невыносимо жарко меж горячих мужских тел. Как и сейчас. Она просыпается в чужой постели, в чужой кровати, с легким чувством дежавю, но разница в том, что сейчас она одна, если не считать мирно сопящего у нее в ногах Дори. Джина вытирает пот со лба простынкой и жалеет, что вчера не догадалась включить кондиционер. Позвоночник громко щелкает, когда она встает на ноги и от души тянется: старость не радость, вот и пришло время скрипеть как старая телега. На самочувствие и настроение теперь влияет абсолютно все: чужой, слишком жесткий матрас, странные сны, отсутствие привычного пилатеса перед сном, спертый душный воздух. Отражение в зеркале ванной комнаты не сразу узнается: опухшее лицо с заплывшими веками, двумя пельменями вместо губ и венчает это благолепие воронье гнездо из волос. Немного тошно. В этот раз уже без каких-либо моральных терзаний она забирается под душ, долго и с удовольствием тратит горячую воду, в кои-то веке не обращая никакого внимания на счетчики, слава богу, платить по счетам придется не ей. Спустя тридцать минут она становится похожа на человека, а цвет волос стал еще на полтона светлее: пигменты прямого действия вымываются на раз-два. Кое-как зачесав волосы в хвост маленькой карманной расческой, она одевается и, расчувствовавшись, целует серого кота в мокрый черный нос на прощание. Остальные животные по-прежнему продолжают проводить время, где угодно, но не в непосредственной близости к Джине. Она для них как пустое место, что, в принципе, довольно удобно, ее устраивает. Не гадят в тапки и на том спасибо. На улице томительно жарко, погода намного хуже, чем вчера. Хорошо было бы догадаться посмотреть прогноз заранее, чтобы доехать до дома на такси, а теперь вот придется плестись пешком обливаясь потом, зря только мылась. Дорога, конечно, недолгая, их районы с Минхо находятся совсем рядом, прогулочным шагом не более двадцати пяти минут ходу. Родной дом в свете дня выглядит совсем непрезентабельно, Джина впервые думает о том, что не так уж сильно расстроится, когда его снесут, чтобы построить нечто новое, современное, стеклянно-высотное. Любовно свитое ей гнездышко находится в месте, где далеко не все люди пришли к принципам золотого правила морали: какие-то уже фоновые крики воспринимаются тут как само собой разумеющееся, пакеты с мусором демонстративно кинуты под табличкой «мусор не оставлять!», а единственное место, где поставлены камеры видеонаблюдения — парковка. Забаррикадировавшаяся от всего мира в своей квартире, она почти не замечала бардака раньше, а сегодня это бросается ей в глаза в невольном сравнении с местом, которое она только что покинула. Полуглухая бабуля сидит на лавочке у подъезда, врубив радио так громко, что наверняка слышно и на последнем этаже. Джина морщится от звуков трота, но все-таки уважительно кланяется соседке, на что та провожает ее презрительным взглядом вместо минимального «доброе утро», а затем утыкается в экран Айфона последней версии, сильно жмет скрюченными пальцами в дисплей. Хрен знает как реагировать на такую встречу, проще пройти мимо, сделав вид, что все в порядке, не заморачиваясь, так Джина и поступает. Квартира встречает ее относительной тишиной, взвесью пылинок в пронизанном солнцем воздухе и шеренгой грязных чашек на подоконнике. Дом, милый дом, где и стены должны лечить. Джина скидывает обувь, задумавшись на секунду о том, что чего-то не хватает. Чего-то эфемерного, потому что физически все на месте. Смысла мучиться определениями нет никакого, в конце концов, у нее работа горит и других дел по горло, так что в итоге она кучкует в себе остатки дисциплины и послушно идет мыться, завтракать, пахать. Компьютер включается и грузит необходимые программы так долго, что она успевает сварить себе кофе, сделать пару сэндвичей на скорую руку и просмотреть новые фотки, что выложил Хенджин. Пролайкано от и до. Насколько будет уместно, если она подпишется на Минхо? Вопрос встает сам собой, когда она видит его комментарий под одной из фотографий, где Сола гладит кошек. Джина вспоминает их вчерашний разговор, перебирает в голове все сказанное, все сделанное, стыдливо открывает в галерее телефона скриншот с его профилем, любуется. Печальный вздох самопроизвольно вылетает изо рта, Джина царапает экран ногтем, очерчивая линии прямого носа Минхо, его губы, гладит подушечкой указательного пальца щеку. Очевидный факт — он ей нравится. Еще более очевидный факт — кандидат для симпатий из него так себе. Джина после их разговора действительно больше не обижается, только вот его слова про то, что в отношениях не заинтересован, засели в голове. Друзья с привилегиями может, конечно, и прикольная для кого-то тема, но она эти потрахушки без обязательств давно переросла, уже не хочет и не может общаться только в постели. Тем более, если тебе кто-то нравится, а этот кто-то хочет тебя только выебать, имеются все шансы стать жертвой неразделенной любви. Надо оно? Ответ очевиден. Томные любовные страдания для тех, кто настолько молод, что ни разу не платил коммуналку. Она трясет головой, стремясь выкинуть оттуда всю эту слюняво-сопливую поеботу про чувства. В системе ее ценностей нет места для долгих переживаний из-за мужиков, но есть место для желания быть профессионалом в работе. Джина открывает папку с замечаниями господина Ли и принимается за редактуру ранее сделанного. Все это много времени не занимает: она тратит от силы часа четыре, чтобы исправить цвета, выравнивание текста и еще какие-то мелочи в оформлении. В конечном итоге она вообще не видит резона в проделанном, предыдущие шрифты кажутся удачнее, однако хозяин — барин, спорить с заказчиком она не будет. Звонок в дверь вырывает из мыслей, вновь с какого-то хрена утекших в русло «почему я недостаточно хороша для Минхо», заставляет вздрогнуть и замереть. Джина к себе в гости никого не приглашала, еду не заказывала, остается один вариант — соседи, которым вдруг что-то понадобилось. Такие сюрпризы никто не любит, а уж ее интровертная душа и подавно в восторг не пришла. Джина крадется на цыпочках по предательски скрипящему полу, хая на чем свет стоит в равной степени и тех, кто стелил ей паркет и того, кто стоит сейчас за дверью и долбит звонок, тем самым нарушая ее размеренное существование. В глазок почти ничего не видно, потому что человек встал куда-то вбок, единственное, что можно сказать однозначно — это мужик. В такие моменты Джину накрывает острое сожаление по так и неустановленному видеодомофону. Она все-таки открывает дверь, правда, через цепочку, чтобы успеть захлопнуть в случае чего. — Здравствуйте, доставка, — губы незнакомца растягиваются в широкой профессионально-вежливой улыбке, — распишитесь, пожалуйста. Джина замечает стоящую у его ног шляпную коробку с композицией из ирисов, тюльпанов и мелких кустовых роз, торопливо снимает цепочку и расписывается на планшете, смущенно благодаря курьера. — А кто их послал? — наудачу спрашивает она. — Без понятия, — пожимает плечами мужчина, — там должна быть записка, посмотрите. Из квартиры напротив выглядывает противная старушка-сплетница, неодобрительно смеряет взглядом развернувшуюся перед ней картину, а затем громко хлопает дверью, так и не проронив ни слова. Штукатурка с потолка оседает пыльным облачком на ее же цветастый коврик, впрочем, и без того замызганный экскрементами кота еще одного соседа. — Спасибо вам, — извиняющимся тоном благодарит Джина, отпуская курьера. Все-таки не будет преувеличением сказать, что соседи заманали позорить, но тут уж ничего не поделать, только переезжать. От коробки исходит волшебный аромат свежих цветов, Джина засовывает нос поглубже в букет и кайфует. Такой красоты ей не дарили примерно никогда. Мобильный телефон взрывается похоронным маршем Шопена, эту эксклюзивную мелодию пришлось скачать специально для контакта самого неприятного заказчика. — Здравствуйте, — кисло отвечает Джина, — правки по вашим замечаниям выполнены, отчет пришлю в ближайший час. — Ах, вы, как всегда, только о работе и думаете, — он бархатно смеется, будто упрекая ее за такой подход, — хотел узнать, цветочки понравились? Лично выбирал. — Да, спасибо. Она отвечает максимально безэмоционально, пытается ходить по тонкому, натянутому над пропастью харасмента, канату деловых взаимоотношений. Раздражение уже почти готово вырваться наружу, расставить все по своим местам и доходчиво объяснить, что она не заинтересована ни в чем, кроме того, чтобы закрыть проект. Терпения меньше с каждой его выходкой, с каждым звонком. И пусть сейчас этот мужчина пытается культурно за ней ухаживать, или что вообще происходит, но она никогда не забудет, как он позволил себе шлепнуть ее по пятой точке в самый первый день их знакомства. Сомнений в его моральных качествах не возникает, первое впечатление слишком сильное и, даже если бы Джина хотела изменить мнение, навязчивость господина Ли ее только отталкивала и допекала, настраивала все больше против. — Я тут совершенно случайно рядом проезжал, может, выпьем кофе? Она подходит к окну, выходящему на внутренний дворик и действительно видит на парковке уже знакомую черную Бентли, возле которой курит ее злосчастный ухажер. — Извините, я занята, — отвечает сквозь зубы, быстро отходя вглубь комнаты. — Бросьте, всего на пару часов. Джина считает дыхание и делает несколько глубоких выдохов, прикрыв рукой динамик телефона. Злость заполняет ее от кончиков пальцев ног до самой макушки, агресиия ищет выход, но не находит, потому что хамить нельзя и послать настырного мудака — тоже. Короткие ногти впиваются глубоко во внутреннюю часть ладони под большим пальцем, оставляют заметные следы, но боли она не чувствует. — Извините, у меня планы, всего хорошего. Она бросает трубку, чтобы он не успел возразить или сказать что-то, после чего она будет вынуждена согласиться. Может быть, еще минута их разговора, и огненный шар раздражения разорвался бы на миллионы колких матов, извергнутых в пасть безразличного смартфона. Настойчивое внимание триггерит и вызывает желание спрятаться, а, если бежать некуда, то нападать. Джина обнимает себя за плечи, сползает по стенке на пол, утыкается лбом в острые колени, желая себя хоть как-то успокоить. Она не боится этого человека, но боится, что может несдержанной реакцией потерять выгодный проект. Взрослая жизнь часто ставит выбор между самоуважением и деньгами. Сейчас она выбирает второе в последний раз, в дальнейшем же не позволит ситуации заходить так далеко. Надо известить Чинена, что она увольняется, тем самым отсечь себе дорогу назад, чтобы не было шанса передумать. Запах цветов теперь кажется удушливым, навязчивый аромат пробирается в ноздри, забивая рецепторы. Красивый букет читается символом чужого присутствия, засланным казачком, врагом, непотребством. Растоптать его, изничтожить, растереть между пальцев хрупкие бутоны, прожевать и выплюнуть нежные лепестки. Цветы не виноваты. Джина вздыхает, тащит коробку в прихожую, накрывает старым шарфиком и прикидывает, что будет более гуманным, выкинуть их в мусорку или поставить в подъезде. Опасаясь аллергий у соседей или претензий от них же, выбирает первый вариант. Радости любования они ей больше не доставят, так что жалеть не о чем.

***

Черная машина давно уехала, Джина проверяла, украдкой заглянув в окно. В квартире царит непривычная тишина. Свет выключен и в темноте так уютно лежать на мягком матрасе, смотреть в потолок, но не видеть ни зги. С работой на сегодня покончено, она отдыхает, но не может отделаться от ощущения, что за ней наблюдают: господин Ли звонил еще два раза, чтобы пригласить ее на ужин, и он точно знал, что она находится у себя дома. Откуда? Следит что ли? Или ей просто кажется и эти мысли лишь результат работы воспаленного воображения перегретого заботами мозга. Видеозвонок нарушает хрупкий покой погруженной во мрак комнаты. Чересчур яркий экран не позволяет сразу разглядеть имя абонента, но, поняв кто именно ей звонит, Джина удивленно крякает. — Чем обязана? — спрашивает хриплым после долгого молчания голосом, принимая вызов. — И тебе привет, — противно хмыкает Минхо, — может, включишь свет? Она, конечно, этого не хотела бы. Девственно чистое лицо без ретуши косметикой демонстрировать посторонним неприятно. Но он все равно уже все видел в прошлый раз, так что терять нечего. Джина идет на компромисс, щелкает выключателем ночника: его рассеянный желтый цвет льстит ее чертам, смягчая и выравнивая тон кожи, глубокими тенями под глазами увеличивает их. Хочется думать, что выглядит загадочно. — Ты вампир что ли, в сумраке сидишь? — разбивает веру в собственную таинственность Минхо. — Чего хотел, а? — голос ее и впрямь звучит замогильно. Минхо выглядит усталым и расслабленным. Он сидит в каком-то кафе, на уличной террасе и ест эклеры, не стесняясь испачканных жирным масляным кремом губ. Мимо него снуют люди, а сбоку виден кусочек предзакатного разноцветного неба: розовые широкие мазки на светло-голубом холсте и размашистые полосы оранжевого. Абстрактная картина мира в одном маленьком вечере. Джине кажется, что она чувствует свежесть уличного воздуха, смакует на языке внезапную фантомную сладость, хотя ничего не ела уже несколько часов, а пила только воду. Минхо в растянутой белой футболке с легкой испариной на лбу похож на те картинки, что Пинтерест определяет как «бойфренд материал». — Вчера едва узнал тебя без боевого раскраса, решил удостовериться, что это точно один и тот же человек, решил позвонить. А ты снова неглиже. На лице Джины читается отчетливо одна-единственная фраза: «ты что, дебил»? Внутренне она вся сжимается в пружину, готовая в любой момент разжаться и проткнуть незадачливого врага острием ржавой проволоки. Разговоры о ее внешности — дело привычное, и проблема совсем не в том, что она не понимает, какое впечатление может производить эпатажным образом. Просто, по не до конца понятным ей самой причинам, удара в спину от Минхо она не ожидает. Никто из компании ее друзей никогда не говорил ей гадостей в лицо, только коллеги и незнакомцы, да пару раз соседские бабушки. — Я просто шучу, — Минхо вздыхает, дергает рукой, от чего картинка на экране телефона неприятно трясется, — это не было попыткой тебя задеть. Такое вот у меня дурацкое чувство юмора. — Ты своеобразный, конечно, человек, — недоверчиво тянет Джина, украдкой наблюдая, как он вытирает рот салфеткой. Вздернутые полные губы привлекательно блестят, вот бы провести по контуру подушечкой пальца… Она гонит от себя эти дурацкие мысли уже который раз. — Решил узнать, как там твои дела. От этого зависит благополучие моих котиков. — Корыстный какой. Она игриво дует губы, строя из себя обиженную маленькую девочку, а потом заливисто смеется, потому что эта роль ей совсем не подходит. Минхо не смеется, но начинает улыбаться, что делает его отчасти похожим на маньяка, а отчасти — на выбитого из привычной язвительной колеи цундере. Теперь она снова видит в нем того самого парня, с которым они по пьяни болтали за жизнь. — Я хотел тебя попросить об одолжении. — Внимательно слушаю. — Могла бы ты фотографировать Суни, Дуни и Дори, когда будешь их навещать? Мне так было бы спокойнее. — Не доверяешь моим навыкам кошачьей сиделки? — Разумеется не доверяю. Это же твой первый опыт. — Я ко всему подхожу с умом, а уж тем более к тому, что делаю в первый раз. Тебе не о чем переживать, но, ради твоего спокойствия, могу их поснимать. — Спасибо. Улыбка на лице Минхо становится все шире, да так, что Джина может видеть его передние, чуть длинноватые, зубы. Ей-богу она не сделала ничего сверхъестественного, не зверь же она в конце концов, понимает, что даже суровый мужчина может соскучиться по своим животинкам. — Без проблем, всегда рада помочь. — Не всегда, вот помнишь, я предлагал взаимовыручку, и ты проигнорировала… — Идиот! Джина неловко краснеет и немного бесится: вроде договаривались позабыть этот стремный эпизод, но Минхо будто свой язык контролировать не умеет, что странно, потому что по рассказам друзей, он казался молчаливым, разумным. — Ты сегодня такая милашка в этой сорочке, мои мысли уносятся куда-то не туда, извиняюсь. Он виновато прячет глаза, а Джина мысленно бьет себя по лбу: ведь действительно переоделась в развратную кружевную комбинацию с полупрозрачным лифом. С того расстояния, что она держит телефон, можно угадать очертания грудей, в глубоком вырезе виднеется ложбинка. Не пошло, а эротично, но все-таки слишком откровенно, чтобы демонстрировать посторонним. — Я смутил тебя? — расстроенно спрашивает Минхо. — Пф, это, похоже, я тебя смутила, — презрительно фыркает она в ответ, гордо распрямляя плечи. Пусть видит, что потерял и жалеет об этом вечность. — Ты слышал про эксперимент Вегнера? — Нет, а что это? — он заинтересованно приподнимает брови, приближает экран телефона к лицу настолько, что видна маленькая родинка на его носу. — Однажды один профессор психологии по имени Дэниел Вегнер собрал кучку студентов-добровольцев, чтобы провести эксперимент. Он разделил их на две группы. Первой группе дали задание думать о белом медведе, а второй — думать о белом медведе запретили. В итоге выяснилось, что запрет побудил студентов думать о медведе настолько часто, что эта мысль стала практически навязчивой, в то время как у ребят из первой группы таких проблем не наблюдалось, — ее голос становится все ниже, вкрадчивей, переходит почти на шепот. — Так вот, Минхо, я запрещаю тебе думать о моих сиськах, жопе и тех моих гольфах с котятами. Она вырубает звонок, едва успев насладиться его обескураженным лицом, ощущая себя победителем. После разговора настроение шальное и сон отменяется как минимум на ближайшие три часа. Перевозбуждение скапливается в теле, дрожит на кончиках пальцев, энергия требует выхода. Было бы классно сделать джампинг джек, попрактиковаться в боксе, однако первому будут возмущаться соседи снизу, а для второго не хватает площадки и партнера для спарринга. Она ходит туда-сюда по комнате, вприпрыжку пересекает все небольшое пространство квартиры, но этого недостаточно. То самое чувство дебильно-удачного флирта заполоняет ее, хочется смеяться, плакать, кружиться на месте, параллельно фонят опасения, что она могла показаться глупой или нахальной. Джина подходит к зеркалу, зачем-то расчесывается, заплетает волосы в аккуратную косу, щипает щеки, чтобы появился румянец, хотя он все равно едва различим в полумраке. Не проходит и часа, как телефон пиликает уведомлением. Она с волнением открывает сообщение, сердце делает неосторожный кульбит. LeeKnow: «Угадай, о чем я теперь думаю?» Джина валится на кровать как подкошенная. Тахикардия, аритмия — с ней случается все сразу. Реакции однозначно диктуют, что Минхо ей симпатичен и вовсе не как друг. Друзей, обычно, засосать не хочется… Jina: «О Суни, Дуни, Дори?» LeeKnow: «Если бы. Ты со своим Вегнером😡» Jina: «Белые мишки в голове?» LeeKnow «Белые трусишки.» Она глушит себя кулаком в рот, чтобы не рассмеяться, а в голову лезет всякая херня. Диалог уходит в очень сомнительное русло, а им, чай, не по пятнадцать, чтобы таким заниматься, но… Вообще-то ей хочется. Идея, как смутить Минхо еще больше возникает сама собой. Те самые гольфы в шкафу отыскиваются на раз-два, она натягивает их, ложится на кровать и закидывает ноги на стенку так, чтобы низ шелковой комбинации закатился до самых трусов, едва прикрывая линию бикини отстроченным по каемке кружевом. С такого ракурса ноги кажутся длиннее, стройнее, а освещение скрадывает любые недостатки кожи. Джина делает несколько фотографий, выбирает из них самую секси, придирчиво проверяя, все ли идеально, и с замиранием отправляет Минхо лучший вариант. Он молчит слишком долго, да так, что она начинает переживать. Не понравилось? Она слишком напирает? Ноги кривые? Ему противно? Самое плохое в этом то, что Джина знает: если бы она не была так сильно в нем заинтересована, то сидела бы сейчас спокойно и не парилась. В увлечении кем-то всегда есть опасность, уязвимость. Наконец, приходит сообщение. Она открывает вложение и громко сглатывает: Минхо прислал ей фотографию в точно такой же позе, а на его ногах веселые носки с котятами. Очевидно он успел за это время дойти до отеля, и очень интересно, видел ли Феликс, как его суровый хен позирует на камеру в таком виде. Его снимок тоже начинается чуть ниже линии боксеров, и, казалось бы, что тут такого, но плотные мускульные ляжки слишком хороши, чтобы стыдливо отвести от них взгляд сразу. Ладони потеют, риск выронить мобильный из рук становится уже ощутимым, а ее пальцы елозят по экрану, то увеличивая, то приближая изображение. Льстит ли ему ракурс также, как ей, неважно, укусить мясистую плоть она в любом случае не отказалась бы. LeeKnow: «Классный сайт, спасибо за рекомендацию, тоже там закупился😊» Сука. Переиграл и уничтожил, думает? Джина против такого исхода, хотя, пожалуй, они и без того зашли слишком далеко. Jina: «Бреешь ноги? Мило.» Ну, а что. Не нюдсы же ему присылать. LeeKnow: «Для выступлений приходится, но в обычной жизни я слишком ленив.» Jina: «Не такой уж ты идеальный?» LeeKnow: «Вообще не идеальный. А вот ты, кажется, да.» Jina: «О чем ты?» LeeKnow: «Ты очень красивая.» Jina: «Если ты таким образом хочешь получить еще пару фоток, то не надейся.» LeeKnow: «Жаль 😢 Ладно, пойду схожу в душ перед сном, пофантазирую о белых медведях.» Jina: «Удачи в начинаниях». Джина с визгом отбрасывает телефон в сторону, прикладывает ладони к горящим щекам и не может успокоиться. Какой же Минхо придурок, честное слово, но ведь и она не лучше. Она просто надеется, что больше он писать ей не будет, иначе, как знать, к чему это все приведет.