just an overlay

Топор в руках угрожающе сверкнул на солнце, когда он замахнулся им в очередной раз прежде, чем беззащитное дерево с грохотом повалилось на землю. Некоторые пушистые листья нежно-розового цвета разлетелись в стороны от удара, но гитарист тут же поспешил подобрать их, тем самым не давая разлететься от резкого и весьма нежеланного дуновения летнего ветерка ещё дальше. На прекрасную долину медленно опускались сумерки, и многие птицы уже смолкли, а звери постепенно прятались в свои укромные места то ли ради того, чтобы отправиться спать, то ли для того, чтобы лишний раз не слышать этих устрашающих звуков инструмента в чужих руках, что, под усилием Уанслера, так безжалостно уничтожал одно дерево за другим. С каждым новым замахом юноша чувствовал, что руки его ослабевают, становясь почти ватными и оттого непослушными, а топор предательски дрожит в его ныне некрепкой хватке. Он явно утомился за весь день, и на это ему намекало не только собственное тело, но и отсутствие приятного тепла солнца, которое практически скрылось за горизонтом. Гитарист сонно зевнул, прикрывая рот рукой, и решил, что закончит с этим несчастным деревом завтра. Он нехотя поднялся в полный рост и слегка прогнулся в спине, как бы разминая её после столь утомительного нахождения в полусогнутом положении, а затем блаженно выдохнул. — Я уж думал, ты никогда не устанешь рубить их, — послышался чуть недовольный, но до боли знакомый голос где-то сбоку, заставивший Уанслера лишь закатить глаза. — Все лесные зверушки уже давно должны спать, — парень в неком раздражении вдруг повернулся к Лораксу лицом, — и ты не исключение. Давай, кыш отсюда! — он сделал жест ладонями, будто отмахивался от чего-то. А точнее — кого-то. — Ты не можешь прогнать меня! Я дух леса, и я буду говорить… — …от лица деревьев, — нервно закончил за него Уанслер и тяжело вздохнул. — Да-да, знаю. Что ты скажешь за них на этот раз? — Что ты поступаешь неправильно! Ты ведь дал слово, что больше не тронешь ни одно дерево, — Лоракс подошёл ближе, с осуждением глядя на юношу. Уанслер в ответ одарил надоедливого духа безучастным взглядом голубых глаз, в которых сейчас, пожалуй, не было ничего, кроме усталости, и, пожав плечами, направился в сторону речки. Лоракс без умолку продолжал что-то лепетать насчёт леса и его обитателей, однако парень теперь даже не пытался сделать вид, будто слушает. Оказавшись рядом с журчащей водой, гитарист вновь опустился на колени и окатил ею своё лицо, слегка задевая тёмные локоны волос и шляпу. Вмиг стало куда легче и свежее: приятный вечерний воздух блаженно обволакивал влажную кожу, вызывая неконтролируемый табун мурашек по всему телу. Со стороны Лоракса послышался какой-то недовольный фырк, и вскоре парень боковым зрением заметил, как это необычное существо вновь оказалось рядом с ним. Повисло несколько напряжённое для Уанслера молчание, изредка прерываемое шумящей от всё того же игривого ветра шелковой кроной деревьев. Гитарист ещё какое-то время подержал руки в быстром течении чистой речки, ощущая, как кончики пальцев слабо покалывает не то от холода, не то от удовольствия, которое заставило тело вмиг расслабиться, а разум избавиться от совершенно ненужных сейчас мыслей. Хотелось раствориться в этом ощущении сквозящих меж твоих тонких пальцев бодрящих струек, бегущих так же быстро, как и время. В такие моменты Уанслер, благодаря многочисленным поучительным речам Лоракса, что невольно западали в память, не раз задумывался: не стоит ли ему взаправду бросить свою затею? В действительности, перестать рубить эти удивительно очаровательные деревья и просто наслаждаться красотой леса, пением птиц и живительным плеском воды, в отражении которого парень видел бесконечное безоблачное небо, будто переливающиеся от постепенно появляющихся на нём звёзд. Однако вместе с тем в отражении он видел себя, столь мечтательного и наивного юношу, коим движила жажда быть не только успешным, но и любимым. И, как не печально, сам Уанслер с тяжестью на душе понимал, что желание признания от собственной семьи было куда сильнее, чем желание сохранить нетронутой окружающую его природу. Хотелось бы объяснить это Лораксу, чтобы тот наконец понял, в чём заключается истинная причина, заставляющая его уничтожать одно дерево за другим, но тому, вероятно, будет на это искренне наплевать. Парень ощущал это противно скребущее внутри чувство, и решительно ничего не мог с ним поделать. Каждый раз он молча терпел, натягивая фальшивую улыбку на лицо и поудобнее перехватывая топор в своих руках, как бы говоря себе: «Я просто следую за мечтой, что в этом плохого?». Пожалуй, только это и помогало ему не думать о последствиях. — Эй, я знаю, ты ведь славный малый, — чужой голос заставил гитариста отвлечься от своих мыслей и нехотя посмотреть на говорящего. — Так почему же не слушаешься? Я уже понятия не имею, как объяснить тебе, чтобы наконец прекратить это издевательство над деревьями. Уанслер чуть нахмурился и резко вытащил чуть озябшие руки из воды, тут же вытирая их об ткань своих штанов. Он собирался было встать и уйти в дом, так и оставив разочарованного Лоракса без ответа, но что-то остановило его. Какое-то странное чувство злобы, некогда вскипающей в нём от очередных речей этого вечно докучающего духа, вот только в этот раз вызванное им самим. Почему он каждый раз продолжает выслушивать эти нравоучения от какого-то пушистого существа, что не представляет ему никакой опасности? Почему просто не может избавиться от него, дабы тот не болтался под ногами и тем самым не мешал развиваться бизнесу? Почему он вообще должен слушаться кого-то, кроме себя и своей матери? В глазах гитариста искрилось возмущение. — Почему же «издевательство»? Да этот трюфельный лес никому не нужен, кроме меня! Быть может, я только лучше сделаю, если использую его по назначению. — Какому ещё назначению? Быть материалом твоей страшной ерундовины? — саркастично поинтересовался Лоракс. — Знаешь что, Лоракс? Можешь больше не пытаться: я всё давно решил, и твои попытки уговорить меня бессмысленны. Парень продолжал сверлить существо напротив своим выразительным взглядом, пока его руки всё в том же раздражении скрестились на груди. Он заметил, как Лоракс чуть прищурился и сжал свои маленькие лапки в кулаки, будто бы собирался закричать, но в тот же миг обречённо вздохнул и закрыл глаза. Уанслер в лёгком недопонимании наклонил голову вбок, в то время как лицо его вновь стало спокойным, почти нейтральным. Кажется, сейчас он с интересом ожидал от духа чего угодно, однако тот, к большому разочарованию юноши, стал медленно уходить. Гитарист коротко хмыкнул, повернулся обратно к прозрачной глади воды и наклонился чуть ближе, всматриваясь в своё усталое лицо. Неужели, у него получилось? — Раз я не могу объяснить тебе, — вдруг послышалось прямо из-за спины, и Уанслер вздрогнул от неожиданности, — попробуй объяснить себе сам. Парень хотел было повернуться к Лораксу, но вдруг ощутил, как тот с непривычной для столь небольшого существа силой толкнул его вперёд. Гитарист не успел опереться на свои руки, поэтому с криком, способным разбудить едва ли не всех животных в округе, беспомощно рухнул прямо в воду. Его тело вмиг окутал её уже не такой приятный холод, а воздуха, который он почти полностью потратил на визг, катастрофически не хватало. Уанслер почувствовал, словно грудь его больно сдавили, и попытался быстро всплыть, дабы поскорее сделать свой самый блаженный вдох. Но вдруг вода исчезла — парень с глухим стуком упал на что-то твёрдое, больно ударившись спиной, и страдальчески застонал. Затем он слабо откашлялся и перевёл дух перед тем, как открыть глаза и осмотреться вокруг. Но секундой позже юноша понял, что лучше бы вообще этого не делал. Уанслер оказался, как он сумел понять ещё не до конца пришедшим в себя сознанием, в каком-то кабинете, посередине которого стоял круглый стол, а недалеко от него стояли разнообразные стенды с экономическими графиками и рекламными постерами. За ним сидело несколько человек, что моментально устремили свои шокированные взгляды в его сторону, а кто-то даже встал с места для лучшего обзора. Уанслера целиком охватила паника, не позволяя хоть немного рационально размышлять в столь тревожной и странной обстановке, когда он понятия не имеет, где оказался и кто все эти люди. Парень в испуге шумно дышал, пока пытался отползти чуть назад, но тело будто не слушалось: руки дрожали и подкашивались, то и дело роняя его трясущееся не то от холода мокрой одежды, что противно прилипала к коже и стесняла движения, не то от страха неизвестности тело, в то время как ноги проскальзывали по поверхности пола, не давая возможности оттолкнуться. Со стороны это наверняка выглядело чересчур жалко и глупо, но сейчас Уанслеру было совершенно плевать. Его переполненные страхом глаза судорожно бегали от одного человека к другому, от одного красочного предмета к следующему до тех пор, пока не остановились на человеке, повернутому к нему вполоборота. Тот выделялся среди остальных как минимум своим внешним видом, ведь был одет во всё зелёное, а на голове у него красовался высокий черный цилиндр с окантовкой того же цвета, что и вся одежда выше пояса. Он вдруг резко повернулся к Уанслеру лицом и в явном удивлении приспустил с переносицы голубые очки, переливающиеся от игры света в помещении. — Что за бред, — чужой голос звучал удивительно знакомо, но нотки холода в нём невольно отталкивали. — Не может быть, это… я? Уанслер испугался ещё больше, услышав эти слова. Что значит «я» и что он под этим подразумевает? Ему показалось, что человек напротив лишь сильнее приходил в ярость от осознания этого факта, в то время как сам юноша совершенно не понимал, что происходит, и ему хотелось под землю провалиться, лишь бы скрыться куда-нибудь подальше от этого пылкого взгляда из-под тёмного стекла аксессуара. Гитарист обнял свои плечи и робко поджал ноги, тем самым стараясь лишний раз не провоцировать своим поведением того, кто прямо сейчас резво поднялся в полный рост — парня удивило, что этот незнакомец со стороны, вероятно, был даже чуть выше, чем он сам, — и решительно направлялся в его сторону. Уанслер шумно сглотнул и поёжился от размеренного стука каблука, эхом отражающегося от стен кабинета и раздающегося всё ближе и ближе. Когда он оказался совсем рядом, то осторожно присел на корточки перед Уанслером и с неподдельным интересом заглянул в его перепуганное лицо, которое нашёл для себя весьма миловидным и даже забавным, несмотря на собственное негодование и удивление. Ему определённо нравилось видеть чужой страх, а в совокупности со всем внешним видом мелко дрожащего гитариста, это чувство приносило куда больше удовольствия, возбуждая каждую клеточку некогда расслабленного тела. Уголки губ дёрнулись вверх в сдержанной улыбке, пока руки его, облачённые в зелёные перчатки, покорно лежали на собственных островатых коленях. — Послушайте, это… это какое-то недоразумение. Мне наверняка это снится! — Уанслер нервно хихикнул. — Д-да, определённо! Просто глупый сон! Сейчас я ущипну себя и… Уанслер в действительности поспешил ущипнуть себя за предплечье, однако, вопреки его наивным ожиданиям, боль оказалась настоящей, и он тихо, почти расстроенно ойкнул. Парень напротив сопроводил сие действие своим совершенно безэмоциональным взглядом, только под конец позволяя себе усмехнуться. Почему-то его крайне развлекала такая реакция от человека, что буквально появился из ниоткуда, и притом с первых же секунд нахождения здесь, у него на фабрике, привлекал внимание своим обаятельно-сконфуженным поведением. Но куда больше сознание будоражил факт того, что этот юноша — его точная копия всего пару лет назад. Более того, парень соврал бы, если бы сказал, что столь внезапное появление Уанслера не поразило его так же сильно, как этого ещё совсем неопытного и мечтательного юношу, вовсе не подозревающего, что ждет его в будущем. Гитарист стал внимательно всматривался в чужие черты, по крайней мере, насколько сейчас ему это позволяли рамки хоть какого-то приличия и того небольшого расстояния, что оставалось между их лицами. Ужасающая мысль вмиг возникла в его голове по мере того, как он бегло изучал человека напротив, а сам Уанслер растерянно захлопал ресницами — ему вовсе не хотелось признавать и эту навязчивую мысль правдивой. — Кто… кто ты такой? — он пытался звучать уверенно, однако голос его предательски дрогнул. — А ты не узнал меня? Человек напротив весело рассмеялся с истеричной эмоции на лице гитариста, после чего потянулся к своему лицу. Его тонкие пальцы элегантно стянули с себя очки, скрывающие за собой едва ли не половину лица, а сам он насмешливо ухмыльнулся, глядя прямо на Уанслера. Он поверить не мог — только сейчас парень наконец признал в этом человеке себя. Это, действительно, был он, только с небольшими изменениями, которые и не позволили Уанслеру сразу догадаться о том, кто на самом деле находится перед ним. Чужие глаза были не голубыми, как у него, а тёмно-зелёными, такими пронзительными и глубокими, отчего складывалось впечатление, будто они скрывают в своей глубине нечто опасное; лицо было немного впалым и слегка измученным, но оттого не менее приятным, даже привлекательным, вот только без чудесных веснушек, а волосы стали на полтона светлее, чем его собственные. Неужели, этой его версии так не понравилась природная внешность, раз он решил кардинально поменять в себе почти всё, включая и повседневный стиль одежды, сменив на этот броский и яркий костюм, от которого парня жутко мутило? Как бы то ни было, прямо сейчас Уанслер, будто завороженный, почти неотрывно смотрел на эту версию себя, впечатляющую абсолютно всем, а в мыслях меж тем невольно промелькнули слова Лоракса. Губы юноши распахнулись в немом крике, и он в очередном приступе шока снова попытался отползти назад. Однако тогда же длинные пальцы в перчатке грубо схватили его за оголённую лодыжку, не давая этого сделать, и почти рывком подтянули обратно. — Куда же ты? Так испугался, хотя я ещё ничего тебе не сделал, — он явно забавлялся происходящим, несмотря на то, что говорил спокойно, почти успокаивающе, чем ещё больше пугал Уанслера. — Ты… но ведь… т-ты, это… — бессвязно, будто в бреду шептал он. — Ты же понимаешь, что сорвал мне важное совещание? Это очень некультурно, Уанслер, — парень специально сделал акцент на чужом имени, в правильности которого был не полностью уверен, но предполагал, что именно оно принадлежит этому незнакомцу. Эмоции его выражали скорее не злобу, а разочарованность, будто тот по-отцовски отчитывал парня за провинность. — Однако я прощаю тебя, но лишь потому, что у тебя шок. У меня, конечно, тоже, правда не настолько сильный. Ты ведь даже не удосужился объяснить мне, откуда ты здесь взялся и почему ты… мокрый. Уанслер хотел сказать в ответ хоть что-то, но вместо членораздельной речи из его уст доносились лишь обрывки слов, вздохи и приглушённые мычания. «Откуда он знает моё имя? Хотя он — это я, как он может не знать, как его зовут? Раз так, то почему он в точности не похож на меня? Почему ведёт себя так, будто я не представляю никакой опасности, хотя знает, кто я и что могу сделать в панике?.. Боже мой, он ведь знает, кто я, а я совершенно ничего о нём не знаю!» — гитарист вновь ужаснулся своих мыслей и в приступе очередного страха попытался с силой оттолкнуть от себя парня напротив. В ответ на этот жест одна рука в перчатке чуть сильнее сжалась на его ноге, как бы пытаясь вернуть парня в реальность этим болезненным прикосновением, дабы наконец получить хоть какую-либо адекватную реакцию, а другая перехватила сопротивляющуюся руку Уанслера, пытаясь успокоить. У последнего от всего этого ужасно кружилась голова, а перед глазами, помимо лица своей копии, туда-сюда носились белые пятна, чем-то напоминающие светлячков, которыми он частенько любовался вечерами в трюфельном лесу. Его попытки вырваться вдруг ослабели и практически сошли на нет, пока сам он чувствовал, что с каждой новой секундой сознание покидает его. Весьма неудивительно, учитывая тот факт, как сильно был измотан его организм до этого, а теперь ещё и эмоциональный всплеск, от которого по ощущениям было ничуть не лучше, чем от несколькочасовой рубки деревьев. Это, очевидно, почувствовал и его двойник, который вовремя перехватил уже обмякшее тело обеими руками, чувствуя, как то продрогло от всё ещё влажной одежды, заставляющей искренне недоумевать. — Мистер Гридлер, простите, что прерываю, но наши акции только что… — беззаботно начала было девушка, сидящая позади, но вмиг была грубо прервана тем, к кому обращалась: — Закрой свой рот, а лучше скройся с глаз моих. Все вы, пошли вон! — крикнул он подчинённым и указал на дверь. — Совещание окончено. — Но, сэр, этот человек потерял сознание. Позвольте нам вызвать врача, чтобы его забрали и оказали помощь, а мы могли продолжить обсуждение. Его зелёные глаза сверкнули испепеляющей желчью, а брови гневно спустились к переносице. — Я непонятно выразился? Совещание окончено, — повторил он, понижая голос. — Вы его и пальцем не тронете без моего разрешения, ясно? Считайте, что, прикасаясь к нему, вы трогаете и меня. А это непозволительно, — тон парня был всё так же устрашающе серьёзен, из-за чего многие в помещении ощутили неприятную волну мурашек, пробежавшую от затылка до поясницы. — Убирайтесь, сейчас же! Дождавшись, пока все спешно соберут свои бумаги, гаджеты и прочее, и, наконец, удалятся из кабинета, Гридлер, всё ещё придерживающий гитариста под спину, зубами снял со свободной руки перчатку и тут же потянулся к чужой кисти. Он с непривычной для него обеспокоенностью прощупывал пульс на тонком запястье, что неподвижно лежало в его пальцах, и подсознательно надеялся не ужаснуться раньше времени. Кто знает, насколько сильно он напугал этого несчастного парнишку своими манерами. Благо, с его губ срывается облегчённый вздох, и Гридлер — предварительно снявший с себя очки для лучшей видимости — с осторожностью кладёт эту же ладонь парню на щёку, ощущая под подушечками пальцев нежность чужой кожи. Как бы безразлично и насмешливо не вёл себя парень несколько мгновений назад, даже в эту минуту Гридлер поверить не мог, что перед ним — он, ещё не познавший всю суть капитализма и радость денег, ещё не получивший своё долгожданное признание и успех. Ему было так непривычно прикасаться к себе, при этом не поднося рук к собственному лицу, видеть свои до боли знакомые черты, при этом не глядя на себя в зеркало, чувствовать биение своего сердца, не принадлежащего ему. Почему-то это казалось таким запретным, но оттого невероятно манящим и сладостным, чего Гридлер никогда не испытывал раньше. Даже огромные деньги, которые он получал теперь с продаж Всемнужек, в это мгновение не сравнились бы с этим новым, незабываемым чувством упоения. Он ещё несколько секунд изучающе смотрит в расслабленное лицо Уанслера: всё ещё мокрые пряди тёмных волос прилипли ко лбу, предварительно запутавшись между собой, ресницы беспокойно подрагивали, а губы остались немного приоткрыты, оголяя верхний ряд белоснежных зубов. Парень уже и не помнит, чтобы когда-то выглядел так очаровательно со стороны, однако он, ныне как самый настоящий собственник и эгоист, был рад, что единолично застал эту прекрасную картину. Гридлер быстро натянул на себя перчатку, поудобнее перехватил бессознательное тело в своих руках и вместе с ним поднялся с пола, стараясь не совершать резких движений, дабы не тревожить и без того изнемождённого юношу. Его пиджак и перчатки тоже противно прилипли к коже, напитавшись влагой от чужой одежды, и парень с отвращением скривил лицо в силу своей чистоплотности и некоторой изнеженности, однако не произнёс ни слова, покорно принимая эти неприятные ощущения и лишь плотнее прижимая Уанслера к себе. Тот оказался достаточно лёгким, чтобы без труда успеть донести его до нужной комнаты до того момента, когда руки начнут неконтролируемо трястись от напряжения или, куда хуже, ослабнут, так и норовясь уронить тело гитариста. На своем пути он встретил нескольких сотрудников, которые либо в изумлении бесстыдно провожали своего директора до самого конца коридора, либо неловко прятали глаза в пол, не имея абсолютно никакого желания откровенно пялиться ни на Гридлера, ни на человека в его руках. Их счастье, что сейчас парню было явно не до всех них, а иначе он бы уже на ходу парировал о том, что в следующий раз будет с теми, кто засмотрится чуть дольше, чем следовало бы. Гридлеру в голову не пришло варианта лучше, чем на время оставить парнишку у себя, пока он не найдет ему что-то вроде собственной комнаты, ну или другого места на случай, если тот останется тут надолго. На это, конечно, не рассчитывалось, но и такой исход исключать было нельзя. Кое-как дотянувшись до связки ключей в кармане и для этого придерживая Уанслера одним коленом, он отворил дверь в свою спальню и пронёс юношу внутрь. Прежде чем уложить его на свою кровать, Гридлеру предстояло избавить парня от влажной одежды, из-за которой тот до сих пор едва ощутимо подрагивал у него на руках. Превозмогая свою неприязнь, он быстро стянул с гитариста совсем лёгкую рубашку с жилетом, штаны и ботинки, почти что сразу откидывая всё это в одну кучу и надеясь более не прикасаться к этой одежде, после чего всё-таки уложил Уанслера в постель. Шатен грузно осел на край кровати и тяжело вздохнул, глядя на мирно сопящую копию себя. Несмотря на всю чужую необъяснимую притягательность, отчего-то тот в этот миг показался ему особенно беззащитным и жалким — вместо очередной усмешки Гридлер вдруг противно поморщился. Эта мысль навязчиво крутилась в голове, обрекая разум на воспоминания о былом времени, когда в него не верила ни родная мать, ни он сам; когда эмоции и чувства частенько преобладали в нём над рассудком и из-за этого сулили куда бóльшие проблемы; когда он был до невозможности наивен и чувственен ко всему, что только окружало его. Ныне эти качества казались парню несерьёзными, почти детскими, и по этой же причине вызывали неприязнь и отторжение. И хотя его по-настоящему забавляли и приносили удовольствие чужой страх и беспомощность в совокупности с ощущением, что он явно возвышался над этим человеком, вскоре всё веселье сходило на нет, и Гридлер испытывал одно лишь раздражение. Чем-то подобное походило на поведение ребёнка, которому купили новую игрушку: первое время она ему интересна, он буквально не выпускает её из рук и берёт с неё всё, что возможно взять, однако вскоре та окончательно надоедает всем, чем только можно, начиная внешним видом и заканчивая возможностями. Вероятно, здесь и кроется основная причина истинной неприязни Гридлера. Во всех этих людях он так или иначе находил себя, а Уанслер, как ни странно, являлся его главным олицетворением. Ему не нравилось лишний раз наблюдать, каким слабым человеком он был до того, как в руки к нему попали слава и огромные деньги, о которых он мечтал едва ли не полжизни. Но куда более ему не нравилось смотреть на того, кто всячески напоминал ему, что было бы, пожалей он этот чёртов лес. Гридлера совершенно не привлекала былая жизнь, поэтому он без раздумий готов был отдать всё, лишь бы не возвращаться туда. Он не желал вспоминать о ней теперь, когда по одному щелчку пальцев способен получить всё, о чём пожелает. Разве не в этом кроется истинное счастье? Он негромко усмехнулся и поднялся с постели, вместе с тем брезгливо оттягивая свою намокшую одежду. Ему срочно нужно переодеться, иначе он с ума сойдёт от этого ужасного ощущения липкости и холода на своем теле. Гридлер с задумчивым выражением осмотрел разбросанную под ногами одежду, а затем мельком оглянулся на Уанслера, что всё так же неподвижно лежал на спине, любезно укрытый одеялом по самую шею. Он решил, что пока не будет приводить гитариста в сознание, тем самым давая ему немного отдыха, да и возиться с ним у парня не было соверешенно никакого желания. Гридлер заглянет к Уанслеру чуть позже, и если тот к тому времени не придёт в себя, ему необходимо будет хоть что-то предпринять. — Придётся и для тебя что-нибудь найти, — негромко произнёс он вслух и вышел из спальни, стараясь не хлопать дверью.