from a beating heart to the farthest place

НОЯБРЬ 2022, ЛОНДОН, БРИТАНИЯ Луи стоял перед открытым шкафчиком, медленно обводя взглядом полки, пытаясь выбрать, чем бы перекусить. Когда дошел до самой нижней, он уже забыл, что было наверху, поэтому пришлось начинать заново. Он тяжело вздохнул, снова возводя глаза к верхней полке. Буквально взгляду не за что зацепиться. Возможно, он не совсем вовремя принял обезболивающее. Наверное, слишком рано, потому что мозг сильно затуманен. Обычно Луи просто чувствовал сонливость, но не такое. Он будто под кайфом, а такого не должно быть. Тут где-то были крендельки. Может, от них полегчает. Он принялся сканировать полки, на этот раз целенаправленно выискивая упаковку крендельков. — Луи, — внезапно раздался голос Гарри где-то за спиной. Он оглянулся через плечо и помахал рукой. Тот стоял гораздо ближе, чем ему показалось. Гарри замер в дверях кухни, неодобрительно скрестив руки на груди. — Ты чего вскочил? Луи повернулся обратно к шкафчику. — Я не инвалид, — сказал он. Отодвинул коробку в сторону и тихо ахнул. Крендельки. Луи схватил пакетик и разорвал, полностью разворачиваясь к Гарри. Стайлс подошел ближе, опуская руки по швам. — Я знаю, что ты не инвалид, — спокойно произнес он. — Но утром ты все жаловался, и я вернулся из спортзала, а ты слишком рано принял свои лекарства. Значит, тебе было больно, а сейчас ты под кайфом. Что искал? Луи глянул на пачку крендельков, затем снова на Гарри. Даже с туманом в голове он не переставал восхищаться внешностью Гарри. Красивый, как и всегда; волосы убраны маленьким черным крабиком, одет в толстовку из своей коллекции мерча и хлопковые шорты, которые при правильной позе могли задраться. Вот как сейчас, когда он поставил ногу на табуретку и положил руку на колено, продолжая неодобрительно смотреть на Луи, а из-под шорт показалась татуировка с тигром. Ему потребовалось довольно много времени, чтобы перевести взгляд обратно на лицо. — Мне не больно, — медленно начал он, и Гарри слегка наклонил голову. — Но да, возможно, я под кайфом. Гарри усмехнулся. Сократил расстояние между ними и, к большому разочарованию Луи, выхватил у него из рук пакетик крендельков. К тому времени, как мозг осмыслил происходящее, было уже поздно. Луи заскулил. — Перестань, — твердо сказал Гарри. — Иди приляг. Хочешь соус? Луи хмыкнул, облизывая губы, и задумался. Они сухие. Наверное, нужно пить больше воды. — А какой? — спросил он, но тут же покачал головой. Можно даже не слушать варианты: он все равно не сможет выбрать. Это как перекус на стероидах. Или опиатах. Луи хихикнул про себя. Гарри вопросительно выгнул бровь, и, как бы странно это ни прозвучало, Луи захотелось укусить его за щеку. Возможно, он принял раньше положенного целых две таблетки. Но ничего же страшного, да? Ему правда было очень больно. Пока он на обезболивающих, ему нельзя курить и пить, но, скорее всего, их осталось принимать всего день или два. Гарри, наверное, лучше знает, но Луи не станет спрашивать. Гарри. Такой красивый, нежный и милый, даже когда раздражен. Луи снова облизал губы. Гарри терпеливо ждал ответа. Терпеливый, любящий, внимательный мальчик. Луи готов ради него на все. — Выбери сам, — наконец сказал он. — И еще поцелуй меня. Пожалуйста. Гарри закатил глаза. Но обхватил подбородок Луи и на секунду прижался губами к его, прежде чем отступить на шаг назад. — Ты смешон. Иди приляг, пожалуйста. — Ладно. — Луи кивнул. — Ты только недолго. — Хорошо. Смотри не заблудись. — У меня не деменция, — возмущенно воскликнул Луи, и Гарри рассмеялся. Томлинсон сделал бы что угодно, чтобы он вот так искренне смеялся все время. Гарри все еще немного злился, но, по крайней мере, Луи еще в силах его рассмешить. Он пошел в гостиную, плюхнулся на диван и закинул ноги на подушки. Потянулся за пультом, лежавшим на краю кофейного столика, включил телевизор и уставился на экран. Через мгновение он вспомнил, что хотел сделать. У них оставались непросмотренные серии «Ходячих мертвецов» (этот сериал они всегда смотрят только вместе, и уже успел накопиться целый сезон), и сейчас самое подходящее время. Он перевернулся на спину и, прищурившись, поднес пульт ближе к лицу. Говорил ему Гарри носить очки дома. Но Луи-то знал, что это только потому, что Гарри нравится, как он в них выглядит. Он нашел нужную кнопку и нажал на нее, подняв голову, чтобы увидеть медленно появляющийся на экране логотип. Это же новый телевизор. Должно загружаться быстрее. — Надо купить нормальный телевизор! — крикнул он Гарри. — Нет! — крикнул тот в ответ. Луи надулся. Он зашел в свой аккаунт, включил сериал, положил пульт на грудь и бросил взгляд в сторону кухни. — Ты чего так долго? — спросил он. Ответа не последовало. Он фыркнул. Хорошо, что он оставил телефон на кофейном столике, вне пределов досягаемости, иначе бы начал названивать Гарри. К счастью, на всякие безумства, например встать, чтобы взять телефон, идти не пришлось, потому что Гарри наконец зашел в гостиную. В руках у него было две миски, а под мышкой бутылка с водой. Заботливый, внимательный малыш. Луи его обожал. — Я люблю тебя, — выпалил он, когда Гарри подошел к дивану, и тот снова рассмеялся. Луи хотел бы попробовать записать этот прекрасный звук и вставить в трек, если бы был уверен, что ему это сойдет с рук. — Я тоже тебя люблю. Выпей воды, — отозвался он, протягивая бутылку. Луи открутил крышечку и сделал несколько глотков, чудом ничего на себя не пролив. Закрыл бутылку и осторожно поставил ее на пол. Хоть таблетки и сняли боль, он не хотел потревожить руку. Он не возражал, когда Гарри поднял его ноги, чтобы сесть. Луи пришлось лишь слегка подтянуться, прижавшись задницей к бедру Гарри. Тот наклонился, схватил своими длиннющими руками обе миски и пристроил их Луи на бедра, лежавшие у Гарри на коленях. — И не вздумай двигаться. Мне совсем не хочется сейчас убираться, — предупредил Гарри. Луи даже и думать об этом не смел, но, конечно, Гарри не остановился на сказанном. — Я же не виноват, что ты принял не ту дозу не в то время. Тебе правда было так больно? Если да, нужно позвонить врачу, потому что я не знаю, нормально ли это. Шов вроде заживает как надо, но у нас с тобой нет рентгеновского зрения, так что мы не можем узнать, как дела обстоят на самом деле. — Детка, — посмеиваясь, пробормотал Луи. Он старался не рассмеяться, что было довольно трудно, учитывая принятое обезболивающее, переутомление и то, что он посмеялся бы над этой выходкой Гарри даже на ясную голову. Гарри смотрел на него сверху вниз, жуя кренделек. — Ничего страшного. Наверное, нужно было все-таки дождаться тебя, но в тот момент казалось, что это хорошая идея. Я выпил одну и потерял терпение. Не обязательно беспокоить врача, солнышко. Все в порядке. Гарри изучал его лицо, медленно пережевывая еду. — Ты до одури очарователен, даже когда под кайфом. Ты это знаешь? — Знаю. — Луи лениво улыбнулся. — Ты ешь мои крендельки. Гарри снова закатил глаза. Луи любил, когда он так делает: находил это милым, зная, что в этом жесте нет злости или грубости. Гарри просто изображает раздражение. Он же сам сказал, что Луи очарователен, а значит, он не злится. Гарри переставил миску Луи на живот и, схватив пульт, включил серию. — Хочешь посмотреть повтор? У него и правда красивый профиль. Нет ни одной части тела Гарри, которую бы он не считал красивой (вообще-то ему не очень нравились его ноги, но даже их — ради Гарри — он готов полюбить каким-то извращенным образом), но сейчас он казался особенно красивым. Он только вчера вернулся после долгого тура и изнурительного перелета, поэтому на лице читалась усталость и небольшое напряжение. Но он все равно выглядел сногсшибательно, даже только приехав из аэропорта, и Луи сразу же ему об этом сказал. И сейчас, когда началась серия, он с трудом сдерживал улыбку. Луи не нравилось, что из-за его глупого поведения у Гарри между бровями пролегла тревожная морщинка, но он все равно любил это прекрасное лицо, точно так же, как Гарри любил его несносное поведение, пусть даже и говорил, что это не так. Когда Луи позвонил ему сказать о руке, Гарри ужасно разволновался. Он сразу понял, что все плохо, потому что Луи дождался окончания концерта, чтобы все рассказать. Если бы это был обычный вывих или растяжение, Луи оставил бы голосовое или просто написал бы сообщение, а не ждал бы возможности нормально поговорить. Поэтому в ту же секунду, когда Луи начал невнятно, со стыдом и болью в голосе пересказывать случившееся, Гарри понял, что дело дрянь. Луи тоже это понимал, но надеялся, что удастся как-то сохранить это в секрете, — однако Гарри слишком хорошо его знал. Он тут же начал судорожно соображать, как перенести концерты или поменять билеты на самолет, чтобы на несколько часов прилететь в Нью-Йорк, а потом вернуться и выступить. Луи пытался его отговорить, но уже был на обезболивающих и с трудом выражал свои мысли, поэтому ничего не оставалось, как позвать Оли, чтобы тот успокоил Гарри; он был на громкой связи в тихой больничной палате, Оли объяснял ситуацию, а Луи вмешивался, когда мог. В конце концов пришлось забрать телефон, отключить громкую связь и тихо, невозмутимо заверить, что все в порядке, что нет никакой необходимости лететь в Нью-Йорк, потому что Луи все равно придется лететь на операцию в Лондон, поэтому Гарри нужно лишь сосредоточиться на выступлениях и свалить к чертовой матери из страны, чтобы как следует позаботиться о Луи уже дома. И ему удалось Гарри во всем этом убедить под действием препаратов. Это было настоящее чудо. И вот они здесь, Гарри носится с ним как с писаной торбой и страшно доволен, потому что может держать лечение под контролем и быть самим собой — заботливой хозяюшкой. — Луи? — окликнул Гарри. Луи перевел взгляд на телевизор — сериал снова стоял на паузе — и снова на Гарри. — Хочешь посмотреть повтор? Он взял свою воду и сделал внушительный глоток. — Пожалуйста. Прости. Гарри ухмыльнулся, и Луи это заметил, даже когда тот снова повернулся к экрану. А еще он заметил ямочку на щеке. Невозможно прелестную. Луи очень уж удобно устроился и не хотел менять положение, а так бы он, наверное, сел и облизал ее. — Ничего. О чем задумался? — Ни о чем. Ты просто… — Он замолк. Такой весь из себя заботливый муженек и сиделка, а в упрямстве мог бы посоперничать с Луи. — Милый, — закончил он. Больше он ничего не смог выдать, потому что от таблеток его слишком разморило, чтобы заняться сексом, а Гарри хватило бы одного упоминания чего-то хотя бы отдаленно связанного с домашним очагом, чтобы завестись. — Понятно. — Гарри хмыкнул. — Сколько у тебя осталось таблеток? — Хм. — Даже пересказ предыдущих серий ему не слишком помог. Придется все смотреть заново. — Две, может, три. А что, тоже хочешь? — Нет, — хихикнул Гарри. — А теперь замолчи и смотри. Луи бросил взгляд на миску с крендельками. — Дай-ка мне соус. Он вздохнул, придвигая тарелку ближе. Луи не глядя макнул в него крендель и отправил в рот, когда, наконец, началась серия. Хумус. — Серьезно? — Тш-ш, я смотрю, — прошептал Гарри. Так что Луи погрузился в просмотр сериала, поедал крендельки с хумусом и почти ничего не говорил, не считая редких комментариев о происходящем на экране. Гарри в основном оставлял их без внимания, потому что, когда Луи в таком состоянии, с ним трудно поддерживать диалог: он может уйти далеко от темы, и его уже будет не остановить. Вскоре Луи перестал есть, и Гарри отставил тарелки на стол, тихо напоминая выпить воды. Луи допил бутылку, и только тогда Гарри смог расслабиться. Он откинулся на подушку, забираясь с ногами на диван, и наклонился ближе к Луи. Гарри уже какое-то время нежно поглаживал Луи по ноге, и Томлинсон лениво потянул его на себя. Затем несильно толкнул в бицепс, но и это не помогло. — Нет, — проворчал он. Гарри поставил серию на паузу и в замешательстве на него посмотрел. Луи удовлетворенно улыбнулся. — Иди ко мне. — Но… — Гарри резко сел. — Нет, — прервал его Луи, зная, что собирался сказать Гарри. — Рука вот здесь, — сказал он, на секунду приподнимая поврежденную руку, — а ты можешь лечь вот сюда. И быть рядом. Пожалуйста. Он чуть-чуть отодвинулся, освобождая место для Гарри. Тот будет почти лежать на Луи, зажатый между ним и спинкой дивана, — Луи нравилось именно так. Ему просто хотелось сейчас быть ближе. Гарри с сомнением на него посмотрел. — Малыш, пожалуйста, — прошептал он. — Мне больно, и я скучал по тебе, и я просто хочу к тебе прикоснуться, но ты слишком далеко. Ты бы не хотел, чтобы мне было больно. — Ты же сказал, больше не болит, — отметил Гарри. Но все равно заерзал, пытаясь лечь именно так, как хотелось Луи. Томлинсон поднял левую руку, чтобы она не была зажата между ними, вытащил из волос Гарри крабик и, бросив его на край дивана, зарылся пальцами в кудряшки. Гарри чмокнул его в грудь через футболку, кончиками пальцев нежно обводя шрам. — Милый, клянусь, я в порядке. Мне все нравится. Пульт у тебя? Гарри снова поцеловал его в грудь и кивнул, прижавшись сильнее. Это лучше любого болеутоляющего. Если бы только мог, он бы клонировал Гарри и раздал бы людям, чтобы облегчить их страдания. Луи прижался губами ко лбу Гарри, стараясь не рассмеяться над своими мыслями. — Ты выводишь меня из себя, — пробормотал Гарри, снова нажимая кнопку воспроизведения. — Люблю тебя. — Я тоже тебя люблю. Луи заснул в начале второй серии. Попытка сериального марафона не удалась.

**

Через какое-то время он проснулся и медленно открыл глаза. Луи потер лицо и попытался понять, прояснилось ли сознание. Он вытянул ноги и заметил, что под боком уже нет теплого и мягкого Гарри. Он нахмурился и убрал руки от лица. Оглядевшись, он увидел, куда тот переместился. Гарри сидел по-турецки в углу на другом конце дивана, положив блокнот на бедра. Прищурившись, он пытался разглядеть то, что читал или написал; наверное, Гарри тоже нужны очки. Они стареют, его сестры не уставали им об этом напоминать (хотя Гарри твердил, что он преувеличивает), а еще Гарри бы очень шли очки. Луи мысленно усмехнулся и перевернулся на бок, почти утыкаясь носом в спинку дивана. — Тебе нужны очки, — пробормотал он, снова прикрывая глаза. — У меня идеальное зрение, спасибо, — пропел Гарри, даже не смотря в его сторону. — Я щурюсь не потому, что плохо вижу. Я сосредоточен. Пишу. Луи хмыкнул. Ну конечно. — Себе или мне? — спросил он, закрывая тему очков, потому что сейчас просто не было на это сил. Гарри положил ступню на ногу Луи, рассеянно водя ею вверх-вниз. Луи не сдержал улыбки. Он не понимал, из-за чего этот туман в голове — спросонья или из-за таблеток, но решил, что скорее первое. Да и привычное опьянение от присутствия Гарри явно играло свою роль. — Не знаю, — наконец ответил тот. — Можно взглянуть? — Не-а. Как ты себя чувствуешь? — Кажется, меня уже отпускает. — Луи снова хмыкнул. — Прости, что заснул. Сколько ты уже посмотрел? Гарри все еще рассеянно поглаживал его ногу своей. — Нисколько. Я выключил. Ты спал часа три, детка. — Черт, — простонал он. — Прости. — Эй, — ласково сказал Гарри. Так искренне, что Луи был просто вынужден на него посмотреть. Он снова перевернулся на спину и немного приподнялся, опираясь на левую руку. Гарри убрал ногу и вновь подтянул ее к себе. — Не извиняйся. Тебе больно, и отдых важен для твоего выздоровления. — Значит, ты не злишься на меня, что я налажал с лекарствами? — спросил Луи, силясь не улыбаться. Гарри закатил глаза. Он закрыл блокнот и бросил его вместе с ручкой на кофейный столик, а затем осторожно забрался к Луи на колени. Томлинсон обхватил Гарри левой рукой за талию и просунул большой палец под кромку толстовки, поглаживая по бедру. Гарри поцеловал его в щеку и прижался лбом к виску, истосковавшись по такой простой близости ничуть не меньше, чем Луи. Он положил руку на правый бицепс Луи, нежно касаясь кожи вокруг шва. — Я на тебя не сержусь. Ты же не виноват, что дурачок, — шутливо прошептал он. Луи засмеялся. Он наклонился за новой бутылкой воды, которую Гарри принес взамен пустой, и отпил побольше. — Шучу, — добавил Гарри, словно Луи еще этого не понял. — Знаю. И не обижаюсь. Я могу сглупить. Иногда. Ты же знаешь это, как никто другой, да? — спросил Луи с улыбкой, и Гарри хихикнул ему прямо в ухо. А Луи и рад был насладиться этим звонким смехом с такого близкого расстояния — не через динамик телефона или ноутбука, чистый, без помех, настоящий и так близко. — Я скучал по тебе. Очень. — Знаю, — сказал он, наклоняя голову и целуя Луи в подбородок. — Я тоже соскучился. И переживал за тебя. — Знаю. — Луи несильно сжал его бедро. — Прости. — Тебе не за что извиняться. Я же уже говорил. Я знаю, что тебе больно, и знаю, что тебе было тяжело. Все в порядке. Луи прижался губами ко лбу Гарри. Несколько мгновений они молчали, потому что, конечно, Гарри чувствовал, что ему есть что сказать. Луи снова поцеловал его в лоб. Гарри прижался к нему еще теснее, утыкаясь лицом в изгиб шеи. Даже спустя все эти годы Томлинсон был совершенно уверен, что когда Гарри сворачивается калачиком у него на коленях — это лучшее чувство на свете. Все те годы, когда Гарри беспокоился, что он слишком высокий или слишком маленький, что просто растет не таким, каким, по его мнению, должен был расти; если не руки, то ноги, если не ноги, то ступни, если ни то ни другое, то он спрашивал Луи о чем-то совсем безумном, например: «У меня слишком длинный торс?», а тот просто не был готов к таким вопросам: это что вообще значит? За последние лет десять Луи провел бесчисленное количество часов, склонившись над Гарри. Целуя каждый сантиметр кожи, какой только мог. Каждую мелочь, которую Гарри считал недостатком или странностью, Луи целовал и подробно рассказывал, почему эта особенность ему нравится. Луи нравилось в Гарри все. Нравилось наблюдать, как он становился самим собой, с длинными конечностями и вытянутым животом. Луи исследовал губами его бедра, касался каждого места на торсе, где, по его мнению, неплохо бы смотрелась какая-нибудь татуировка. Он целовал шрамы Гарри, залечивал его раны и уверял, что не важно, что о нем говорят в проклятом интернете — о нем, о его голосе или теле, — потому что Луи всегда будет рядом, будет любить каждую мелочь в нем. Потому что для него и правда все было идеально. Так оно и было до сих пор, и он изо всех сил старался почаще напоминать об этом Гарри. Сейчас, прижавшись к нему, Гарри глубоко вздохнул, обдавая кожу теплом, возвращая Луи в реальность. — Я серьезно, — пробормотал он. — Прости, что заставил тебя волноваться. Но я чертовски тебя люблю, и я очень рад, что сейчас мы вместе. Ты… — Он замолчал просто потому, что на него смотрели обворожительные глаза, словно из диснеевского мультика. Луи запрокинул голову, уставившись в потолок, только чтобы не смотреть в эти глазки олененка Бэмби. — Ты лучшее, что со мной случалось. Даже когда ты этого не знал, ты все равно был лучшим, что со мной случилось в жизни. Гарри хмыкнул, побуждая пояснить. Ему даже и говорить не надо было — прошло двенадцать лет, Луи точно знал, чего хочет Гарри. Тот провел указательным пальцем по шву. Этот жест снова напомнил ему о случившемся — а шрам, который останется, будет напоминать до конца жизни. — Ты же это знаешь? — спросил Луи, и Гарри снова засмеялся. Луи просунул руку под его толстовку, поглаживая по ребрам. Чтобы чувствовать тепло, исходящее от Гарри, чувствовать каждый его вздох и то, как грудь дрожит от смеха. — Знаю ли я, что я лучшее, что с тобой случалось? Да. Потому что стоит мне только уйти на пару часов, как ты принимаешь слишком много обезболивающего, а когда я возвращаюсь, ты засыпаешь под сериал. И я терплю все это, потому что я — лучшее, что с тобой случалось. Луи ущипнул его за дополнительный сосок, точное расположение которого ему было известно до сантиметра, потому что он знал тело Гарри лучше, чем свое. Гарри никак не отреагировал, как будто знал, что он так сделает. — Я пытаюсь быть романтичным, а ты все сводишь в шутку. Пожалуй, заткнусь тогда. Гарри затих. Затем снова поднял голову и положил руку Луи на затылок, заставляя посмотреть в глаза. Тот посопротивлялся, но игриво: к счастью, он не был настроен ругаться. — Я не дам тебе меня трахнуть, пока ты все еще под кайфом, — сказал Гарри. Луи почти потерялся в этих невероятных глазах, в которых находил утешение. Он открыл было рот, чтобы заговорить, но Гарри быстро продолжил: — И я не буду трахать тебя. Но буду целовать, жарко и страстно, но потом ты пойдешь в душ, а я тут приберу. Луи поднял правую руку и положил ее Гарри на щеку. Поглаживая большим пальцем подбородок, он заметил, что на лице уже проступила двухдневная щетина. — Тебе бы побриться, — отметил он. Гарри снова засмеялся. Этот великолепный звук отдался вибрацией в ладони Луи, в груди, эхом в ушах. — Да, тебе бы тоже не помешало, — парировал он. — Завтра. — Мхм, — легко согласился Луи, уже вытягивая губы для поцелуя. И Гарри, разумеется, подарит ему желаемое, потому что любит его — и знает, что рука не так уж и болит, но он будет принимать таблетки до тех пор, пока Гарри его не остановит. Наконец губы Стайлса прижались к его, мягко и уверенно, и Луи расслабленно откинул голову. Гарри потянулся за ним. Его даже не волновало, целовал ли его Гарри только для того, чтобы заткнуть; он и так замолкал, когда Гарри хотел (в основном), но лучше всего его заставляли замолчать губы Гарри. Его мальчик у него на коленях. Губы на его губах. Теплый и манящий, такая заботливая хозяюшка. Его мальчик. Это было лучше всех лекарств, какие только могли ему выписать в больнице, вот правда. cause nothing gets through here through that circle 'round my heart where the best of me should start.

СЕНТЯБРЬ 2022, НЬЮ-ЙОРК Луи понятия не имел, как им это разрешили, но ему очень понравилось наблюдать, как их маленький уголок интернета сходил с ума. Он выступал всего в нескольких кварталах от Гарри, в то же самое время, и планировал подъехать к арене, чтобы застать момент, когда Гарри будут вручать баннер, даже если это будет последнее, что он сделает в своей жизни. Он все еще был немного зол на него: утром Гарри ни с того ни с сего взъелся из-за событий, которые никак от них не зависели, — но все равно хотел увидеть, как его мальчика награждают баннером. Они могут выяснить отношения, когда доберутся до квартиры, а потом помирятся, и Луи скажет, как сильно им гордится, как сильно любит и как рад, что увидел это своими глазами. Поэтому сейчас он был невероятно горд, ровно так же как и зол. Он знал, что Гарри тоже на взводе, потому что утром он прервал их ссору, отказавшись ругаться в такой важный день. Луи, конечно, согласился, потому что хотел, чтобы тот смог насладиться концертом. Они объявили перемирие — взяли тайм-аут, а потом Луи накормил Гарри клубникой и отсосал ему в душе. Наверное, это не самое лучшее решение проблем, но им подходит. Хотя ему было бы очень интересно узнать, что об этом думает психотерапевт Гарри. Ему в любом случае не следовало так распаляться. Сейчас происходило много того, что они не могли контролировать, но благодаря этому у них могло появиться то, чего они очень хотели. Например, фильмы Гарри. Альбом Луи. То, что Луи выступал в том же городе, что и Гарри, в тот же вечер, и сразу после этого мог отправиться на его концерт. Это просто фотографии, напомнил себе Луи, сидя на заднем сиденье автомобиля, ползущего по городским пробкам. Он надеялся успеть вовремя, чтобы застать поднятие баннера. Луи уже переоделся в заранее приготовленную толстовку и кроссовки. Когда они подъедут к арене, он наденет капюшон и по самым малолюдным коридорам доберется до специальной кабинки, чтобы посидеть в темноте с пивом и улыбкой на лице, пока его солнышко будет получать баннер за пятнадцать концертов с аншлагом подряд. Так что он снова и снова напоминал себе, что это просто фотографии, что благодаря им Гарри снимется в двух фильмах (и в одном из них сыграет гея, они все еще были в восторге от этого. Каких-нибудь два года назад они и мечтать об этом не могли), и на этом все. Он еще не высказал свою точку зрения — это будет позже. А пока что он полностью сосредоточится на своем мальчике, играющем концерт. Гарри отправил ему фотографию своего сегодняшнего наряда, на которую у Луи просто не было времени взглянуть до выхода на сцену. Сейчас же он наконец достал телефон из кармана своих спортивных штанов, разблокировал и зашел в диалог с Гарри. Тот по-прежнему был записан как «Г» с невозможно дурацкой, причудливой, очень подходящей Гарри комбинацией смайликов. Луи не фанат эмодзи, а вот Гарри да, так что он не стал их менять. Сегодня Стайлс был в ярком разноцветном комбинезоне, расшитом пайетками. Блестящие, подумал Луи. Отражающие свет. Он приблизил изображение, внимательно изучая материал. И, возможно, пялясь на его грудь. Все равно никто не мог бы его за это винить. Затем прокрутил снимок вниз, смотря на покрытые тканью бедра. Комбинезон был приталенный, немного обтягивающий, сшитый точно по меркам Гарри, как и все его наряды. Луи до сих пор помнил случай, когда брюки Гарри разошлись по швам, и заволновался, как бы сегодня не случилось то же самое. В глубине души он хотел, чтобы таки случилось: его прельщала мысль о том, что мир хоть и мельком, но увидит то, что видел только он, а еще ему нравилось, как очаровательно Гарри каждый раз дуется, когда портится его одежда. Это селфи Гарри сделал в зеркале, повернувшись лицом. Луи не отказался бы и от второго, со спины, но главное, что позже он увидит это лично — так даже лучше. Машина остановилась. За любованием Гарри время быстро пролетело. Луи натянул капюшон и засунул телефон в карман. По пути в кабинку он встретил в коридорах Джоша, Оли и нескольких охранников. Он взял себе и двум друзьям пиво и — как всегда — предложил выпить и охранникам, но те — как всегда — отказались. Однажды Луи их уговорит с ним выпить. У него еще будет много времени, чтобы их извести. Гарри как раз исполнял Matilda, когда Луи устроился в кресле и отпил пива. Он едва мог разглядеть самого Гарри, поэтому довольствовался изображением на экране. Выглядел он великолепно: кожа блестела от пота, идеально уложенные кудряшки с каждой секундой все больше растрепывались; на припеве он крепко обхватил микрофон. Луи даже не знал, чего хотел больше: чтобы Гарри пел вечно или чтобы он как можно скорее закончил, ведь тогда Луи сможет заключить его в объятия и целовать везде, где только можно, шепча на ухо слова, которые будут знать только они одни. К тому времени, как Гарри взял свою гитару (любимицу Луи) и подошел к микрофону, чтобы удивить зрителей (и даже весь мир) старой песней, Луи допивал уже четвертое пиво. Арену наполнили знакомые аккорды Ever Since New York, сопровождаемые криками, знакомыми Гарри, но несколько чуждыми Луи, по крайней мере в таком масштабе. Гарри и ему не сказал, какой будет песня-сюрприз, — только то, что исполнит одну из своих собственных старых песен, а не кавер или дуэт с кем-то. Но он знал Гарри, знал, что для него (и для них) значит Нью-Йорк и эта песня. Луи сто лет ее нигде не слышал — только когда включал в наушниках или когда Гарри тихонько напевал ее себе под нос. Луи принялся уже за пятую порцию, когда Гейл Кинг вышла на сцену, чтобы вручить Гарри его баннер. Ничего удивительного, что на глазах показались слезы. Заметив это, Оли, снимавший происходящее на видео, лишь издал смешок, а Джош сделал несколько фотографий, зная, что Гарри захотел бы это увидеть. Пока что снимки не выйдут за пределы галереи; быть может, однажды они взорвут интернет, попутно разбив несколько сердец, но до этого было еще далеко, хоть и просто думать об этом было весьма приятно. Луи вытер щеки и отпил из пластикового стаканчика, не отрывая глаз от экрана, пока Гарри возвращался на сцену, чтобы спеть Sign of the Times. На его лице, в голосе, в языке тела не осталось и следа от утреннего напряжения. Сейчас он был тем самым Гарри Стайлсом, в самом лучшем из возможных проявлений. На публике, во время интервью, на сцене — Гарри всегда разный. И только Луи знал его настоящего, знал всего от и до, потому что был рядом с самого начала — на его глазах творилась история. Гарри вырос и как артист, и как человек — наверное, он слишком быстро повзрослел, ведь в столь юном возрасте от него требовалась недетская зрелость и присутствие духа. Луи вырос вместе с ним, осознал, что, даже когда Гарри делает то, что любит больше всего на свете, — выступает на сцене, — иногда кажется, что эта идеальная, вечно веселая кукла — не он настоящий, что он лишь играет роль. А когда игра заканчивается, это его убивает, но он возрождается из пепла, как феникс. Сегодня он был больше Гарри, нежели Гарри Стайлсом — исполнителем, лицом бренда, кино- и поп-звездой. И Луи это чертовски нравилось. Ему в любом случае всегда нравилось смотреть, как Гарри выступает, но больше всего ему нравился просто Гарри, его Гарри. Во время Kiwi Луи снова прослезился — просто потому, что был чертовски горд, а еще потому, что на горизонте маячила ссора. Уже в машине по дороге в их квартиру в Трайбека он быстро взял себя в руки. Водитель не только ехал молча, но и позволил Луи закурить. Он не мог полностью открыть окно, но оно было опущено достаточно, чтобы дым выходил наружу, а водитель тактично делал вид, что все в порядке. Луи незаметно проскользнул в здание, по дороге улыбаясь швейцару и регистратору (связанным по рукам и ногам договорами о неразглашении и хорошей компенсацией, разумеется). Оказавшись в квартире, он первым делом пошел в душ. Бросил всю одежду в корзину для белья (обычно он оставлял ее валяться на полу, но сегодня старался не взбесить Гарри еще больше) и включил чуть теплую воду, желая, чтобы Гарри осталась горячая вода, когда он придет. Теперь, стоя под душем, он решил поразмыслить над тем, что скажет. Сначала он выскажет все, что думает, а потом извинится. Начинать с извинений было никак нельзя, даже если бы он очень захотел. А он не хотел, хотя должен был. Он скажет, что она ему очень не нравится. Что ему все это не нравится. Для Гарри это не новость, но он все равно скажет. Что будет после, он не знал. Не мог предугадать ответ Гарри, не представлял, во что выльется эта маленькая, пустячная ссора. В этом и была особенность их конфликтов: все начиналось с какой-то мелочи, а потом нарастало, как снежный ком. У них была дурацкая привычка молчать, копить претензии, пока в самый неподходящий момент это все не выливалось в некрасивые сцены. Они оба говорили то, о чем потом жалели. Однажды в пылу ссоры Гарри ударил его по лицу — они тогда не были вместе и спорили о том, почему разошлись и кто был виноват. Луи был почти уверен, что вина была полностью на нем, может, он даже заслужил эту пощечину, но все, что он помнил, — запах перегара от Гарри и жжение от удара на левой щеке. Гарри и Луи бились друг с другом и друг за друга вот уже десять лет. Размолвки — это просто размолвки, пока они не перерастают во что-то серьезное, во что-то опасное и уродливое. Над ними всегда нависала темная туча, угрожающая вскрыть старый нарыв и позволить всей грязи выплеснуться наружу. Десять лет драк, криков, бурных примирений, и все же он до сих пор не знал, чем закончится сегодняшний вечер. Знал лишь, что ничем хорошим. Луи натянул спортивные штаны и футболку, которая висела в шкафу, вероятно, с тех пор, как они купили эту квартиру, потому что он еще не распаковал свой чемодан, и сейчас ему меньше всего хотелось этим заниматься. Луи взял на кухне бутылку пива, открутил крышку и выбросил ее в мусорное ведро, а затем облокотился на стойку. Всего через несколько минут Гарри уже открывал ключом дверь. Он появился в дверях с большой сумкой через плечо, в черной толстовке и спортивных штанах, на ногах были потрепанные кроссовки. Волосы, чуть влажные от пота, были заколоты крабиком, а лицо все еще слегка блестело. Он замер, заметив Луи. — Привет, — тихо сказал он. — Привет, — эхом отозвался Луи. — Ты давно здесь? Именно так и начинались все разговоры, когда они оба знали, что будет дальше, но были еще не готовы начать. Когда они не знали, как начать. Когда никто не хотел начинать. Луи пожал плечами. — С полчаса, наверное. Может, чуть больше. Я уже принял душ, так что ванная в полном твоем распоряжении. — Хорошо, — кивнул Гарри. Он прикусил губу, взглядом блуждая по телу Луи, и снова кивнул. — Я спущусь минут через пятнадцать, ладно? Можешь принести мне пива? — Да, я тебе открою. — Нет, в смысле, сейчас. — Да, — фыркнул Луи. Обычно он смеялся над Гарри за то, что тот пьет пиво в душе. Но только не сейчас. Луи оставил свое на стойке и взял еще одну бутылку для Гарри, снял крышку открывалкой. Медленно пересек кухню, остановившись на расстоянии вытянутой руки, и передал бутылку ему. Теперь Гарри изучал его лицо, словно пытаясь понять, что Луи собирается сказать, еще до того, как Луи сам успел бы придумать реплику. Но тому казалось, что он ничем не выдает своих мыслей. Стайлс взял пиво, а затем почти незаметно наклонился вперед, но от Луи это не укрылось. Он придвинулся, чтобы поцеловать Луи то ли в щеку, то ли в губы, но вовремя остановился, все же оставляя между ними чуть меньшее расстояние, чем того требовала ситуация. Луи так и подмывало плюнуть на ссору и просто трахнуть Гарри, но он не мог. Он знал, что Гарри тоже не был бы против такого исхода событий, но лучше сейчас об этом не думать. Он заставил себя отойти и, прочистив горло, вернулся к пиву. — Тогда скоро увидимся, — сказал он, разворачиваясь на пятках. Гарри уже пошел в сторону ванной. Луи знал, что Гарри становится таким перед ссорой. Они просто не могли слишком долго оставаться наедине, иначе отвлекутся. Так что Гарри ушел прежде, чем успел бы его поцеловать или начать умолять (чтобы Луи заговорил, чтобы трахнул его, чтобы они отложили все на потом и обсудили счастливое событие). Сегодня было особенно тяжело: концерт был настолько замечательным, что сейчас они должны были просто радоваться. Луи не хотелось ничего, кроме как заключить Гарри в объятия, поцеловать и сказать ему, какой он феноменальный — и сегодня, и вообще. Но им придется разорвать сердца друг друга на части, прежде чем они смогут снова собрать их воедино. Просто так получилось. Луи как раз откупорил второе пиво, когда Гарри спустился вниз. Он даже не захмелел. Он испытывал только страх, ярость и любовь. И любовь ранила больше всего. Потому что эта любовь была такая всепоглощающая, такая мощная и ослепляющая, что затмевала все остальное. Трудно не думать об этом, когда они кричат друг на друга так, словно и вовсе не хотят быть вместе. Потому что они хотят быть вместе — больше всего на свете. Просто иногда случаются такие вот моменты. Гарри взял на кухне еще одну порцию пива и пришел к нему в гостиную. Садиться не стал, вместо этого принялся мерить шагами пространство между телевизором и кофейным столиком. Вот как Луи понял, что не он начнет разговор. Он знал, что Гарри только что стоял в душе, отмываясь после концерта и надевая свою броню. Обдумывая каждое слово, которое собирается сказать. Луи наклонился вперед, упираясь локтями в колени, крепко сжимая горлышко бутылки. Гарри сделал несколько глотков, а потом опустил руки по швам. Но расхаживать по комнате не перестал. — Я знаю, что ты ревнуешь, ясно? — начал Гарри, словно они и не прекращали разговор, начатый утром, и Луи приготовился к первому удару. — Ты всегда таким был, и чаще всего мне это даже нравится, а иногда это даже возбуждает. Но из-за этого ты точно не должен ревновать, ты просто не можешь из-за этого ревновать. Он взглянул на Луи, оценивая его реакцию. Луи не позволил себе даже моргнуть, чтобы не дать Гарри понять, когда он зайдет слишком далеко. Тот снова принялся расхаживать взад-вперед, уставившись себе под ноги. — Я знаю, что мне и говорить не нужно, что я не хотел этим заниматься. Конечно, кино — это моя мечта. Будь моя воля, я бы снимался в фильмах без всей этой лишней ерунды. Но в нашей ситуации иначе быть просто не может, и я знаю, что ты это понимаешь. Я рад, что ты приехал сегодня и все видел, правда рад. Но в ту секунду, как я сошел со сцены, я не мог думать ни о чем, кроме нашей ссоры, и это было ужасно. Луи медленно кивнул. Он знал, что это еще не конец, поэтому терпеливо ждал продолжения. Гарри остановился — так близко, но так далеко, что у Луи защемило в груди. Словно его сердце жаждало слиться воедино с сердцем Гарри, словно легкие объявят забастовку и откажутся дышать, если при следующем движении они не прижмутся к Гарри. — Я хотел, чтобы ты был рядом, просил тебя. Мы сделали то, что должны были. Но я бы никогда, блять, не попросил тебя об этом, если бы знал, что ты закатишь истерику. — Я не закатывал истерику. — Луи сглотнул. — Ты же знаешь, что мне она не нравится, ты знаешь, что мне не нравится, когда вам приходится заниматься этой хуйней. Я просто сказал об этом, и все. — Да, но ты сказал и разозлился. Не надо мне напоминать, что она тебя бесит, Луи, я и так прекрасно это знаю. Я тоже не прям ее фанат, о чем ты тоже прекрасно знаешь. Это не она отнимает у нас время. — Только вот она очень даже отняла и продолжает это делать, потому что сейчас мы стоим и говорим о ней, когда нам следовало бы делать что-то совершенно другое. Гарри усмехнулся. Отпил пива. — Блять, не надо было просить тебя прийти. Я же знал, что мне придется это сделать, мы оба знали, и я знал, что ты будешь ревновать. Надо было сказать тебе держаться подальше, вот и все. Не планировать концерт, не приходить сюда. Нужно было просто сказать тебе не приходить. Луи встал, ставя свое пиво на стол. У него пересохло во рту, но он боялся, что если слишком разозлится, то запустит бутылку в стену, а он не хотел потом убирать беспорядок. — Да, конечно, — медленно произнес он, встречаясь взглядом с Гарри. Тот на секунду отвел взгляд, но тут же снова посмотрел ему в глаза, хотя Луи не сомневался, что тот предпочел бы смотреть куда угодно, только не на него. — Я же забыл, что я у тебя на побегушках. Все только так, как хочешь ты. Как тебе удобно. Хочешь, чтобы я куда-то пришел по первому зову, неважно, вместе мы или нет, пьян ли ты, возбужден, нужно поплакаться кому-то в жилетку, разделить радость или просто хочется, чтобы я был рядом. — Луи казалось, словно его рот наполнен ядом, а такого он точно не планировал; эти слова, этот тон — все это на него не похоже, всего этого он от себя не ожидал. Он надеялся, что Гарри был готов к чему-то подобному, потому что знал, каким он бывает; увы, Луи иногда говорил такое, что сам приходил в ужас. Ни один мускул на лице Гарри не дрогнул. Луи обошел кофейный столик и остановился в каком-нибудь метре от него. — Ты всегда говоришь мне, когда и где быть. Или налетаешь, как ебаный ураган, в любой город, в котором я нахожусь, не задумываясь о последствиях. О том, с кем нас должны будут спалить, чтобы отвести подозрения. Приедешь, побудешь с денек, а мне потом разгребать. Как я мог забыть, мы же живем только по твоему расписанию. Даже несмотря на то, что я твой гребаный парень, жених, муж — называй как хочешь, — и я хотел быть сегодня здесь. Гарри тихо сказал: — Не обязательно вести себя как мудак из-за того, что мне приходится делать, чтобы получить желаемое. А именно тебя, фильмы и концерты. — Я не вел себя как мудак, когда сказал утром, что я об этом думаю. А вот сейчас я буду вести себя как мудак, — честно ответил Луи, и он уловил тот момент, когда Гарри начал ломаться. Плакать он не станет — он выплеснет весь свой накопившийся яд на Луи. — Сейчас мы вместе, но девяносто процентов времени, когда мы видимся, мы либо не одни, либо выпиваем, либо уже пьяны. Ты даже сегодня — и то пил! — Ты сейчас тоже пьешь, и не делай вид, что вы с Митчем перед выходом на сцену не пропустили по рюмашке. Гарри подошел ближе. — Ты не имеешь никакого права говорить мне о пьянстве, Луи. Если я и вижу тебя трезвым, то только в первые секунды после пробуждения. Мы потрахаемся, а потом ты пойдешь за сигаретой и косяком. Это ты так обкуриваешься, что не можешь целиком запомнить свой концерт, ты блюешь на заднем сиденье машины, а мне приходится все убирать. Это было много лет назад. Гарри до сих пор ему это припоминает, хотя это было всего один раз. Конечно, его и после, бывало, тошнило, но не так, как в тот единственный раз. В Луи снова вспыхнула ярость. Этот огонь всегда тлел у него в животе и разгорался только тогда, когда они с Гарри ругались, как сейчас. Из-за таких глупостей, как сейчас. Он заметил, как тот начал сжимать и разжимать кулаки, и знал, что внутри него пылает точно такой же огонь. — Не смей, блять, так со мной разговаривать, Луи. Как будто ты весь такой идеальный, белый и пушистый. Как будто тебя не снимали папарацци миллион раз с миллионом разных девушек, как будто не притворялся, что состоишь в серьезных отношениях, хотя меня поначалу это просто убивало. Как будто я не приходил вызволять твою жалкую пьяную и накуренную задницу из таких мест, где тебе точно быть не следовало, даже когда и не стоило тебя спасать. Луи не отвел взгляда, хотя каждая косточка в его теле кричала ему отвернуться, убежать. Однако он этого не сделал, он заставлял себя стоять на своем, пока Гарри тоже стоит на своем. — Ты же сам сказал, что не надо было меня звать. Я не знаю, чего ты от меня хочешь, Гарри. И он правда не знал, и они могли бы так и стоять и кричать друг на друга, и, наверное, это никогда бы не кончилось. Голос Гарри был поразительно тверд, когда он произнес: — Я хочу, чтобы ты извинился за то, как ты сегодня со мной разговаривал. Это очень простая просьба. Если бы у них не было всех этих ран, которые так легко вскрыть, Гарри мог бы с этого и начать. Но теперь кровь из них хлестала по всей квартире, и Луи было больно, но он жаждал продолжения. Это такой пиздец, за гранью пиздеца, — то, до чего они могли дойти. Луи даже не знал, как это назвать, да и вряд ли у этого вообще было название. Он понятия не имел, что случается с их разумами и телами, когда они пытаются сделать друг другу еще больнее, чем было. — Знаешь что, любимый, ты можешь сколько угодно на меня орать, ты же знаешь, я все стерплю. Но ты не можешь злиться за то, что я в ответ вываливаю на тебя то же дерьмо. Ты можешь орать на меня за мои выходки, или за то, что я спал с кем попало, когда мы расстались, или за то, что я прихожу и устраиваю мерзкие сцены ревности. — Луи поймал себя на том, что подошел ближе, остановившись в нескольких сантиметрах от Гарри. — Но не притворяйся, будто сам не делаешь того же. Будто ты тоже не творишь всякую дичь. Будто твоя Камиль не запудрила тебе мозги настолько, что ты вставил ее голосовое в песню. Будто ты не становишься таким же мерзким, когда мы ругаемся. У Гарри задрожали губы. — Я тебя ненавижу, — пробормотал он, и Луи кивнул. — Ненавижу тебя, то, что ты пьешь, то, как ты со мной разговариваешь, когда мы ссоримся. — Я тоже это ненавижу. И в себе, и в тебе, — согласился Луи. — Но это не отменяет того, что я ревную. И мы оба рубим сплеча, мы так и не научились нормально разговаривать, без вот этого всего. — Без того, чтобы кричать друг на друга даже в одну из их лучших ночей. Кричать, даже когда оба этого не хотят. — Я тебя ненавижу, — повторил он, на этот раз срывающимся голосом. Луи подумал, что, если постараться, можно голыми руками собрать обрывки слов Гарри воедино. Это было бы безумно, иррационально, невозможно, но Луи нравилось думать, что он мог бы это сделать. — Я не хочу, чтобы ты ревновал. И не хочу на тебя кричать, и не хочу, чтобы ты кричал на меня. Но мне нужно, чтобы ты вбил в свой упрямый, пьяный, обдолбанный мозг, что ты для меня все. Если я могу принять тебя с твоими гребаными выходками и с тем, что ты трахался с другими, ты должен быть в состоянии принять и это. Ты это понимаешь? Луи кивнул. Гарри вот-вот заплачет. Он не открыл рта, потому что высказал уже все, что хотел. Они друг друга поняли, Луи это знал. Он ждал, пока Гарри продолжит говорить. — Я с ней не сплю. Потому что мы с тобой вместе. Даже когда я ненавижу тебя так сильно, что едва могу дышать, мы вместе, и это не изменится. И я не хочу извиняться, если ты говоришь это не всерьез. Потому что я снова начну кричать. Он больше не будет кричать, хоть и утверждает обратное. Луи знал, что он устал. Он измотан, голос дрожит, он чуть не плачет. И Гарри знал, что извинения Луи будут искренними, но при этом они оба знали, что однажды эта тема всплывет вновь. Луи будет ненавидеть ее до тех пор, пока она будет рядом. Но Гарри измотан, и Луи тоже, и у Гарри начинают подрагивать руки. Луи сдался — потому что так было правильно. Это был единственный выход. — Я не должен был так реагировать. Тем более в такой день. Поэтому, Гарри, я прошу прощения, — сказал он, больше не повышая голоса. — Спасибо, — прошептал Стайлс. — И ты меня прости за мои слова. Луи выгнул бровь. Сейчас он был уже более уступчив, потому что это очевидный выход из положения, но его дерзость никуда не делась. Раз уж он по-человечески извинился, то и Гарри тоже должен. Гарри тяжело вздохнул. Отпил пива, а затем снова встретился взглядом с Луи. — Прости, что из-за меня ты чувствовал, будто ты у меня на побегушках, — сказал Гарри, и Луи кивнул, довольный формулировкой. — Еще раз, за что ты извиняешься? — Детка, — засмеялся Луи, — серьезно? — Серьезно. Луи набрал воздуха в грудь. — Я прошу прощения за то, что приревновал и сказал, что хотел бы, чтобы ты делал что угодно, только бы не снимался в фильмах и не появлялся на публике с женщиной, которую мы ненавидим. — Спасибо, — коротко ответил Гарри. — Текила или пиво? Луи не мог им не восхититься. Он уставился на него во все глаза, приоткрыв рот от шока. — Я люблю тебя, — сказал он, не успев получить зеленый сигнал от мозга. Гарри заметно расслабился. Тема еще не закрыта, но на данный момент они со всем разобрались. Они метали слова, как ножи, задевая больные места, шрамы, заживающие порезы, и пока хватит. — Я тоже тебя люблю, — ответил он. Благоговейным шепотом. Луи любил его так безумно сильно, даже спустя столько лет, что у него болело все тело. — Выбор за тобой, солнце. Это же твоя ночь. Теперь он наконец мог сколько угодно говорить о том, как Гарри великолепно выглядел, как прекрасно пел, как он им гордится. Не медля ни секунды, Гарри бросился на кухню — несомненно, в поисках текилы. Луи выдохнул, сам не заметив, что все это время не дышал. Ничего еще не закончилось, но буря отступила. На горизонте маячил новый шторм, он был в этом уверен, потому что они, кажется, никогда не прекратятся. Но сейчас он сел. Осушил свою бутылку. И улыбнулся так широко, что заныли щеки, стоило только Гарри войти в гостиную с текилой и лаймами, о существовании которых Луи даже не подозревал. when we're finished saying nothing can we please get back to loving? when it's good it's really something can we please get back to us now?