from a beating heart to the farthest place

СЕНТЯБРЬ 2011, ЛОС-АНДЖЕЛЕС, КАЛИФОРНИЯ У Луи вспотели ладони. Они стояли на взлетно-посадочной полосе в Лос-Анджелесе, казалось, уже несколько часов, хотя он понимал, что на деле прошло не больше десяти минут. В самолете не было жарко, но он уже весь вспотел, у него влажные и шея, и руки; казалось, он вспотел даже в таких местах, которые вообще не должны были потеть. Отвратительно. Луи с трудом сглотнул и в который раз вытер руки о джинсы, но это не помогло. Он жутко устал, но поспать нормально явно не удастся. Хотелось только свернуться калачиком в теплой постели и проспать минимум сутки. Увы, сейчас это было невозможно, как и в ближайшем будущем, но он старался об этом не думать. Он облажался. Луи это знал, тут и к Саймону Коуэллу не ходи. Луи понял это в ту же секунду, как сошел со сцены вчера в Лондоне. Свое выступление он помнил урывками, но точно знал, что ему было хорошо, по-настоящему хорошо. А после он вернулся в отель, провел ночь с Гарри, и стало еще лучше. Все было хорошо, пока он не проснулся и не получил от самого́, мать его, Саймона Коуэлла довольно длинное сообщение, в котором говорилось, чтобы он как можно скорее вылетал в Лос-Анджелес, чтобы они могли поболтать с глазу на глаз. А теперь он сидел в частном самолете на взлетно-посадочной полосе в Лос-Анджелесе, немного с похмелья, сильно напуганный, и не знал, что будет дальше. Они ждали машину, чтобы их отвезли в какой-нибудь шикарный отель, где его встретит Саймон. Луи понятия не имел, что ему скажет. И что еще хуже, он даже представить не мог, что хочет сказать Саймон. — Эй, — тихо позвал Гарри, ногой поддевая его голень. — Ты в порядке? Зрение Луи резко сфокусировалось — он даже не заметил, насколько оно затуманилось. Он встретился взглядом с Гарри, впитывая каждую частичку обеспокоенности на его лице. Нахмуренные брови, искусанные губы — он нервничает не меньше Луи, а то и больше. Луи говорил Гарри, что не обязательно ехать с ним, что, скорее всего, речь пойдет не о них, а всего лишь о том, что Луи пил на сцене и устроил бедлам (или повеселился, что, по его мнению, больше подходило для описания случившегося. Очевидно, Саймон так не считал). Но Гарри настоял на своем. Он отнесся к этому совершенно серьезно, сказал, что поедет с ним, к черту сон, и Луи был до того ошеломлен, что оставалось только согласиться. Он даже сам себе не поверил, когда сказал Гарри, что разговор будет не о них. Он сказал это, просто чтобы тот сильно не волновался, но это было бесполезно, потому что Гарри все равно волновался. — Я в порядке, — ответил Луи, одаривая Гарри самым близким к улыбке изгибом губ. Это не так уж много, и это стоило ему большого труда, но, кажется, он все же улыбнулся. Гарри молча встал и уселся Луи на колени. Тот сразу же положил руки ему на бедра. Гарри устроился поудобнее и обхватил лицо Луи ладонями. — Все будет хорошо. Ну, что он сделает? Все ведь уже случилось. Луи не стал описывать возможные исходы. Не стоило, Гарри и так весь извелся. Луи сам безумно нервничал, и самое меньшее, что он мог сделать, — это держать худшие сценарии развития событий при себе. — Я знаю, — тихо сказал он. — Просто идешь, киваешь, улыбаешься, говоришь, что тебе жаль и что больше так не будешь. А завтра утром мы вернемся в Лондон. По щекам разлился жар от ладоней Гарри, и хотя всего пару минут назад Луи казалось, что его одежда насквозь пропитана по́том, прикосновения Гарри к его лицу приносили блаженство. Он большим пальцем поглаживал его по щеке, а затем чмокнул Луи в нос, и тот игриво поморщился, изображая спокойствие, хотя внутри него все медленно рушилось. Это все, что он мог сделать для Гарри. — Спасибо, что разрешил мне поехать с тобой, — мягко сказал Гарри. Ласково, заботливо, успокаивающе. — Знаю, тебе страшно, но все будет хорошо, да? Луи кивнул и повернул голову, чтобы нежно прижаться губами к руке Гарри. — Спасибо, что поехал. Все будет хорошо, — подтвердил он, хотя тяжесть в груди и неприятное чувство в животе говорили об обратном. Наконец Пол зашел в самолет и сказал, что пора идти. Гарри быстро поцеловал Луи в губы, а затем слез с колен, схватил свою спортивную сумку и, не дожидаясь Луи, вышел вслед за Полом. Через мгновение Луи тоже встал, но только потому, что у него не было выбора. Он взял свою сумку и сел к Гарри в черный внедорожник. По дороге они не разговаривали, но Гарри взял руку Луи в свою, крепко сжимая и не отпуская ни на секунду. Луи ценил этот жест и, с досадой думая о том, как сильно у него вспотели руки, мысленно благодарил Гарри, что тот ничего об этом не сказал. Их проводили в номер люкс в отеле, запомнить название которого у Луи не хватило концентрации; номер был просто огромным, но у Луи не хватило духу удивляться. Саймон его умасливал, пытался расположить к себе, прежде чем пригласить на порку. К тому времени, как Саймон с ним закончит, от Луи останутся одни запчасти, головоломка, которую он не сможет собрать обратно, однако он знал, что Гарри расшибется, но разгадает ее. Гарри растянулся на кровати и принялся листать меню ресторана при отеле, в то время как Луи вообще не мог думать о еде. Он понимал, что Гарри так же напуган, если не больше, поэтому нарочно говорит о хорошем, валяется на кровати и листает меню в попытках отвлечься. Гарри думал, что так убедит Луи, что с ним все в полном порядке, но у него это никогда не получалось. Луи знал, что у него не все хорошо, что у них не все хорошо, и они не представляли, как с этим справиться, но Луи изо всех сил старался придумать как. Томлинсон расхаживал по комнате, пока Гарри бессвязно перечислял множество разных блюд, вин и коктейлей. Он говорил и говорил, не дожидаясь ответа, просто чтобы Луи слышал его голос, и обычно этого было достаточно. Но сейчас Луи слышал его слова словно сквозь толщу воды. Наконец дверь открылась, и в номер вошел Саймон. Он посмотрел на Луи, затем на Гарри. — Гарри? Не думал, что ты тут будешь. Ты не мог бы оставить нас наедине? Пол проводит тебя в другой номер. Можешь заказать там еду, если хочешь, — сказал Саймон. По его тону Луи понял, что ничего хорошего можно не ждать. Совсем. Гарри, широко раскрыв глаза, посмотрел на Луи. Тот едва заметно кивнул, и Гарри встал. Он подошел и поцеловал Луи в щеку, снова прошептал: «Все будет хорошо» — и секундой позже вышел из номера. Стоило только двери за ним закрыться, Луи откашлялся, засунул руки в карманы и посмотрел на Саймона. Только он и Саймон, отрезанные от Пола, Гарри и всего мира, в роскошном номере — всего год назад он и представить не мог, что окажется в подобном месте. Один. Саймон указал на диван, и Луи сел, а сам Коуэлл устроился в кресле напротив. — Должно быть, ты уже догадался, почему мы здесь, — прямо начал он. Луи открыл было рот, чтобы заговорить, но Саймон поднял ладонь, обрывая его. Луи сел прямее. Он убеждал себя сохранять нейтральное выражение лица, чтобы не дать Саймону возможности понять, что он до смерти напуган. Он не позволит себе отвести взгляд. — Луи, ты самый старший в группе. Я знаю, что на тебя оказывается большое давление, и знаю, что ты справишься. Это неизбежно. С большой силой приходит большая ответственность. Для американского законодательства ты еще несовершеннолетний, но мне плевать, я знаю, что вы найдете способ это обойти. Черт, да люди вам хоть говно на блюдечке с голубой каемочкой принесут только потому, что вы знамениты. Луи медленно кивнул, потому что он был прав, но и неправ тоже. Луи его ненавидел, хотелось кричать, вопить и разнести тут все, но он не мог. — Я всего лишь прошу, чтобы все это оставалось за закрытыми дверями. То, что произошло вчера, недопустимо. Это было безрассудно, опасно и, по правде говоря, просто глупо с твоей стороны. Ты часть группы. И, как часть этой группы, ты часть имиджа. Бренда. И этот имидж и бренд — не двадцатилетние пьяные парни, скачущие по сцене. Наше лицо — это пятеро милых, здоровых парней, которые даже слова такого не знают, и точка. Саймон наклонился вперед. — Ты молод и глуп. Но эта работа сопряжена с определенными требованиями, особенно к тебе как к самому старшему. Ты образец для подражания не только для фанатов, но и для мальчиков. Они смотрят на тебя как на лидера. Знаю, мне не нужно это тебе говорить, ты осознаешь, что они на тебя равняются, хотят, чтобы у тебя были все ответы, чтобы ты взял на себя инициативу. И один из них сейчас в соседнем номере. Знаю, что нет смысла тебе говорить, как сильно этот мальчик на тебя рассчитывает. Как только становится страшно, он идет к тебе, и ты ему помогаешь. Он совсем рядом, сидит и ждет, когда ты скажешь ему, что все в порядке, ждет, пока ты укажешь путь. Было очень неправильно втягивать в это Гарри. Саймон даже его по имени не назвал, даже не назвал его парнем Луи, и это было неправильно. Луи не даст Саймону заметить его дрожащие руки. Сердце бешено колотилось в груди. Он сжал руки в кулаки, упираясь ими в бедра. Жарко ему больше не было; от ярости кровь словно заледенела. Саймон оставался безучастным. Он был холоден настолько, насколько вообще возможно, и держался так, словно не задевал уязвимые места Луи. Самое уязвимое место, в которое только можно было ткнуть, — это любовь Луи к Гарри, его потребность защищать его. Саймон сейчас давил именно на это место, и Луи почти готов был взорваться, но не мог. — Твои поступки отражаются на всех. Ты даже представить не можешь, скольких людей это затрагивает. Далеко не только вас пятерых. Твое поведение отражается на мне, на лейбле, на каждом человеке, который на вас работает. На охране. Стилисте, который подбирает тебе наряды. Лу, которая делает тебе прическу и грим. Парня, который работает в приемной. Ты винтик в очень большой и очень эффективной машине, Луи, как и мы все. Вы все винтики в этой системе. — Я понимаю, — сказал Луи и удивился твердости своего голоса. Словно это и не он говорил вовсе. Словно его связками завладел кто-то другой, кто-то гораздо старше и увереннее в себе. — Значит, ты поймешь, когда я скажу, что следующие две недели мне придется держать тебя на коротком поводке, — холодно и собранно заявил Саймон. Луи не идиот, он знал, о чем тот говорит, что это означает. Это бизнес. Луи — винтик в хорошо смазанной машине. — В смысле? — спросил Луи. Он и так знал ответ, но прекрасно понимал, что Саймон не выйдет из этой комнаты, пока не убедится, что Луи принял и осознал свое наказание. Потому что все всегда сводилось именно к этому. Это бизнес, и это наказание. — Для начала на следующей неделе тебя заснимут с Элеанор. Никаких вечеринок. По сути, будешь сидеть под домашним арестом до начала тура в декабре. Тебя заметят с Элеанор, и ты будешь вести себя так, будто ты окрылен любовью и собираешься остепениться после этого злосчастного вечера. Когда начнется тур, ты не будешь напиваться, как вчера. Я не могу запретить тебе выпить баночку пива перед выходом на сцену и не могу контролировать, что ты будешь делать после в гостиничном номере; но пусть это будет только пиво, и все. И после выступлений тебя будут запирать в номере. Что бы вы ни делали, это не выйдет за пределы номера. Домашний арест. Поводок. Пиво. Что бы вы, блядь, ни делали. — Мы хотели с вами позже об этом поговорить, на более официальной встрече, но хочу сказать тебе это сейчас, чтобы ты был готов к ограничениям касательно ваших отношений. С Гарри. Мы можем рассадить вас по разным автобусам, заселить в разные номера, дать какие-то советы, как сделать все менее… очевидным. Не сейчас, это все пока обсуждается. Лед в венах Луи разбился вдребезги, новость подействовала на его организм как мощный шок. Она наполнила его тело гневом. Впутывать сюда Гарри — жестоко, воспитывать его таким образом — садизм. Упоминание об изменениях, которые могут вступить в силу в любой момент, как только Саймон даст отмашку, вызвало у Луи тошноту. Говорить о его отношениях с Гарри, о будущих изменениях и о том, что Гарри тоже получит свою порцию ударов кнута, было неправильно. Он понимал, что их поведение отражается на обоих, и это было самое ужасное; а ведь Гарри даже нет рядом, он не может услышать того, что напрямую его касается. И это казалось таким неправильным и грязным, что у Луи свело желудок от смеси страха, гнева и тошноты, которые вот-вот его убьют. — Мы с Гарри не имеем никакого отношения к тому, что произошло вчера, — сказал Луи. Саймон торжественно кивнул, делая вид, что понял, к чему он клонит. — Вы решили внести эти изменения как можно быстрее из-за вчерашнего выступления? — Нет, — быстро ответил Коуэлл. — Твое вчерашнее поведение здесь ни при чем. Это обсуждается уже некоторое время. — Тогда почему вы не обсудили это с нами? — поинтересовался Луи. — Со мной? Это ведь мои отношения. Что касается вчерашнего, то это я облажался. Гарри ничего не сделал. — Я понимаю, — успокоил его Саймон. — Мы ничего ему не делаем из-за вчерашнего, отвечать за то, что произошло во время выступления, будешь только ты. И только за это. Луи наклонился вперед, отражая позу Саймона. Если он старший, лидер, тот, кто за все отвечает, к кому Гарри обращается за советом, Луи будет вести себя соответствующе. — Делайте все, что захотите или должны. Но делайте это со мной, а не с Гарри. Я не хочу, чтобы его наказывали или он принимал удар на себя. Если вы хотите, чтобы я был лидером, я буду. Пускай мне достанется больше дерьма. Не Гарри. Саймон откинулся на спинку кресла. Он выглядел… впечатленным строгим тоном Луи, его твердостью. Уверенностью. Если раньше Луи казался себе больным и грязным, то этот взгляд Саймона, словно тот гордился тем, как Луи держится, стал последней каплей. Он и есть больной и грязный. — Хорошо. Буду иметь в виду. Мы друг друга поняли? Поняли ли они друг друга? Луи усмехнулся. Они поняли, что они впятером просто зарабатывают деньги. Они поняли, что Саймон держит палец на спусковом крючке, готовый спустить на них адских гончих, особенно на Луи с Гарри. Они поняли (по крайней мере, Луи на это надеялся), что Луи возьмет на себя основной удар. Потому что Луи старше и они видят в нем лидера, а еще они бойз-бэнд, а не рок-музыканты, позволяющие себе выходить на сцену пьяными. — Конечно, — наконец сказал он. — Поняли. Луи сейчас стошнит. Саймон встал и ждал, пока встанет и Луи. Он поднялся, пожимая протянутую Саймоном руку. Луи чувствовал себя отвратительным и грязным, а тот светился самодовольством. Только за Саймоном закрылась дверь, Луи ринулся в ванную. Он едва успел встать на колени перед унитазом и поднять сиденье, прежде чем его вырвало выпитой водой и завтраком, который Гарри впихнул в него в самолете. Когда желудок опустошился, Луи спустил воду в унитазе и прислонился спиной к ванне, вытирая рот тыльной стороной ладони. Именно таким его и нашел Гарри, выглянувший из-за дверного косяка, тихо ахнув при виде его. — Что случилось? — слабо спросил Гарри. Он подошел и сел рядом с Луи, касаясь его лба, проводя рукой по волосам. Луи покачал головой, взял Гарри за запястье и отвел его руку. — Не надо, я грязный. Гарри быстро убрал руки и сложил их на коленях. Луи не хотел быть с ним так резок, но у него сейчас столько всего было в голове, и желудок опять словно делал сальто, и он понятия не имел, что, черт возьми, со всем этим делать. Луи провел руками по лицу и поднялся. Он вымыл в раковине руки, чувствуя пристальный взгляд Гарри на своей спине. На тумбочке лежал набор туалетных принадлежностей, словно они знали, что из вещей у Луи будет с собой только одежда, которая на нем. Он расстегнул молнию, достал зубную щетку, маленький тюбик пасты и принялся чистить зубы, стараясь не смотреть на себя в зеркало. — Что он сказал, Лу? Тебя вырвало, да? Поговори со мной. Я полчаса сидел в номере один, со мной был только Пол, но он ничего мне не сказал. Расскажи, что, черт возьми, произошло. Луи было невыносимо смотреть на себя и так же невыносимо смотреть на Гарри. Он просто продолжал чистить зубы, потому что это единственное, на что он был способен. Ему казалось, что он заключил сделку с дьяволом — по крайней мере заложил для нее основу. На Гарри он не мог смотреть по той же причине: сделка с дьяволом, все дела, а Гарри слишком хороший для всего этого — Луи его недостоин. Он просто сидел и выслушивал нотации, даже почти не сопротивлялся, пока не прозвучало имя Гарри. И даже тогда он заключил сделку с ебаным дьяволом. Луи знал, что, когда он ввяжется в это — в группу, в отношения с Гарри, — будет много такого, что ему не понравится, много сомнительного, но он всегда представлял, что будет делать… больше. Уходить, когда будет трудно, выдвигать ультиматумы. А он мог бы. Сказать: прекратите над нами издеваться, или я уйду. Мы уйдем. У Саймона не будет группы без Луи. Без Гарри. Если Луи расскажет остальным, они тоже пригрозят уходом; и даже могут уйти взаправду, если не получат чего хотят. Марионетки, винтики в машине, инструменты для зарабатывания денег могут и уйти, если Коуэлл не отступит. Но Луи этого не сделал. Вместо этого он пожал руку человеку, из-за которого был вынужден пролететь через полмира на рассвете, чтобы ему прочитали лекцию, и согласился, что они поняли друг друга. Поняли, что Луи примет любую хуйню, какую бы они ни сделали. Поняли, что Саймон согласился, что ему даже слишком это понравилось. Луи в последний раз сплюнул пасту, стараясь не подавиться. В желудке было пусто, но он знал, что его в итоге стошнит в унитаз желчью, пока Гарри будет его утешать. Он отложил зубную щетку и оперся обеими руками о раковину, опуская голову. Не нужно было даже смотреть, чтобы знать, что Гарри двинулся и встал всего в метре от Луи. Больше он ничего не говорил. Был слишком напуган, Луи точно знал. — Он сказал, что я на коротком поводке. Меня заснимут с Элеонор, и я должен сделать так, чтобы все выглядело правдоподобно, — тихо сказал Луи, изо всех сил стараясь не выдать волнение. — И когда мы будем в туре, перед выходом на сцену я смогу пить только пиво. После я могу делать за закрытыми дверями, что захочу. За закрытыми дверями. Запертый в номере отеля. Гарри коснулся рукой его спины, между лопаток. Легко, нерешительно. Луи голову не поднял. Он не мог рассказать Гарри о том, что для них запланировал Саймон, не сейчас. Он скажет ему через пару дней, через неделю, месяц. Как только боль отступит и он сможет уговорить Гарри через это пройти. — Все… Все в порядке, — выдавил он, притворяясь, что Гарри не знал, что он врал. Как будто они оба не знали, словно он не лгал самому себе. — Все было не так уж и плохо. Он просто сказал мне держать себя в руках на сцене. Он не стал говорить, что Саймон практически подтвердил, что они, по сути, марионетки. Не сказал, что их разделят. Он уже придумывал способы обойти это решение. Он не сказал Гарри, что пожал руку человеку, который одержим идеей держать их в шкафу, запихнуть поглубже, чтобы они могли продолжать зарабатывать деньги и привлекать ту целевую аудиторию, которую хотел лейбл. — Он вел себя как придурок, и я чертовски устал после похмелья и просто хочу спать. Примерно неделю, — продолжил Луи, поняв, что молчание длится слишком долго. — Ох, — выдохнул Гарри. — Ладно. Хочешь пойти прилечь? Луи хотел ему рассказать. Да так сильно, что у него болело все тело, но он не мог. Луи самый старший из парней, и он всегда это знал. Именно к нему обращался Гарри, и он тоже это всегда знал. Как и знал, что именно его он и любил. За такой короткий промежуток времени они узнали друг о друге почти все, с каждым днем они становились друг к другу все ближе и ближе. У Луи сжимался желудок при мысли о том, чтобы скрыть все это от Гарри. Но сейчас было не время. Гарри поймет, когда он все-таки ему все расскажет через несколько дней, неделю или месяц. Луи обернулся. Гарри стоял, положив ладонь ему на спину, прикусив нижнюю губу. Луи просто не мог ему сейчас сказать. Он снова опустил взгляд, уделяя себе последнюю секунду, прежде чем посвятить себя другому человеку. Его человеку. Он повернулся и прислонился к раковине, теперь внимательно глядя на Гарри. — Это правда? — спросил Гарри. Его губы были искусаны до крови, покраснели и припухли. Луи так и видел его в гостиничном номере, в компании одного только Пола. И прекрасно знал, почему они такими стали. Луи представил Гарри расхаживающим взад-вперед. Кусающим губу, мигом прикусывая, пытаясь заставить себя перестать. Беспокоящимся о том, что происходило в соседнем номере. Волнующимся о Луи в центре Лос-Анджелеса, когда мог бы быть дома в Лондоне. Надо было уговорить Гарри остаться. Но сейчас уже ничего нельзя изменить. Луи схватил его за запястье и притянул ближе. Он обхватил ладонями лицо Гарри. Такой юный, красивый, невинный. Луи было невыносимо представлять, как ему будет больно — сколькими способами Луи причинит ему боль — многие годы. Не нужно было заключать эту сделку с дьяволом. Но так была гарантия, что Гарри не пострадает. Луи тяжело сглотнул, проводя большим пальцем по скуле. Красивые глаза Гарри наполнились слезами, и не сносить Луи головы, если они прольются. — Не плачь из-за меня, малыш. Пожалуйста. Все в порядке, — пообещал Луи. — Я на поводке, и это я идиот и должен быть образцом для подражания. Я это и так знал. — Я… Луи прервал его. Потому что он бы заплакал, и у него такие красивые глаза, что Луи боялся, что все выболтает, если услышит, что скажет Гарри. — Я знаю, — вместо этого сказал он. Вместо того, чтобы все выдать. Гарри оттолкнулся от него, больно впиваясь рукой Луи в грудь. Но Луи это заслужил, этого и даже больше. Он прислонился к дверному косяку и смотрел, как Гарри вошел в номер и начал рыться в его сумке. Он достал штаны и белую футболку, поворачиваясь лицом к Луи. — Переоденься. Я не буду снимать с тебя джинсы, когда ты заснешь, и уж точно не хочу выслушивать завтра твои жалобы. Гарри бросил одежду на кровать и вернулся в гостиную (можно ли назвать комнату гостиной, если это гостиничный номер? Луи точно не знал, но этот номер был просто огромный). Он понял внезапную перемену тона и действий Гарри; он понял, что Луи чего-то недоговаривает и из-за этого злится. Это не заставит его передумать, но Луи, по крайней мере, сможет понять, к чему тот клонил. Луи сопротивлялся желанию посмотреть на себя в зеркало, прежде чем выйти из ванной. Он его просто разобьет, если взглянет на себя. Вместо этого он переоделся. Отбросил джинсы и футболку в сторону и натянул штаны и футболку, а затем сел на край кровати. Минуту спустя из-за угла появился Гарри, ныряя в ванную. Вода текла долго; три, четыре, пять минут, затем наконец выключилась. Гарри вышел одетым в белые штаны и поношенный танк-топ. — Я же уже сказал, — начал Луи, надеясь, что его голос звучит достаточно убедительно, чтобы Гарри ему поверил. Он даже не врал, просто недоговаривал. Но все равно чувствовал себя гребаным обманщиком. — Он сказал, что я идиот, сказал, что я должен быть образцом для подражания и что теперь я на коротком поводке. — Гарри ничего не ответил. Лишь снова прикусил губу. — Надо было тебе остаться в Лондоне, малыш, — обратился к нему Луи. Гарри покачал головой. — Серьезно, потому что сейчас мы оба устали из-за сущего пустяка. Это можно было сказать по телефону или написать в письме. — Я не… — медленно начал Гарри. Он подошел достаточно близко, чтобы Луи мог до него дотронуться, но не осмелился. Он решил подождать, пока Гарри сообразит, что сказать дальше. — Это из-за нас? Вот оно, точно в цель. — Нет, — сказал Луи. Но это было правдой. Это наказание не из-за них. Не совсем. — Это потому, что я гребаный идиот. К нам это не имеет никакого отношения. Технически и это тоже правда. По крайней мере, он так думал. Все это такой пиздец, и все так запутано. Луи протянул руку и коснулся талии Гарри. Гарри ненавидел свои бедра, талию, но Луи чертовски их любил. Ему нравилось оставлять на них поцелуи, кусать везде, где вздумается, нежно сжимать. — Малыш, — пробормотал он. — Вот почему я не хотел, чтобы ты со мной ехал. — Ты был напуган, — ответил Гарри. — Мне не нравится видеть тебя напуганным. Луи покачал головой. — Со мной бы все было нормально. Мне тоже не нравится видеть тебя напуганным. Гарри пожал плечами, прикусывая губу. Его взгляд опустился на талию, где все еще покоилась рука Луи. Томлинсон не мог знать наверняка, что в этот момент происходило у Гарри в голове. Но он мог хотя бы предположить; он думал, что еще мог Саймон сказать Луи, гадал, сказал ли Луи правду об их взаимодействии, но из-за неуверенности не мог настоять, думал о том, что ему не нравились его бедра, а именно там сейчас Луи к нему и прикасался. — Все хорошо, любимый. Со мной все хорошо. С нами все хорошо. Уже все кончено, — прошептал Луи. — Давай ляжем. Немножко отдохнем, а потом покажешь мне, что тебе понравилось в меню. Гарри нетерпеливо кивнул. Он схватил Луи за руку (за ту, что лежала у него на талии) и переплел их пальцы, прежде чем забраться на кровать, потянув Луи за собой. Сквозь щели в занавесках лился свет, чего быть не должно, поэтому Луи поцеловал костяшки пальцев Гарри и отпустил руку. Он встал и плотнее задернул шторы, прежде чем вернуться обратно. Гарри все еще сидел на аккуратно застеленной кровати, поэтому Луи подошел ближе и осторожно потянул его к себе. Гарри приподнялся и натянул на себя одеяло. Он лег рядом, прижимаясь ближе к Гарри, касаясь везде, где только можно. Луи улыбнулся, совсем чуть-чуть, и в этот раз вовсе не натянуто. — Темно тут, — заметил Гарри, закидывая ногу на Луи. Он положил голову Луи на грудь, обхватывая большой рукой его бедро. Луи знал, что Гарри был в себе не уверен, что он чувствовал себя странно большим и неуместным. Луи и это нравилось. Ему очень хотелось увидеть, как Гарри будет расти; в его и без того красивом, гибком и сексуальном теле не было ни одного недостатка. Луи не терпелось заново изучать его тело каждый раз, когда в нем произойдут даже малейшие изменения. — И все-таки я рад, что приехал. Рад, что с тобой все в порядке. В порядке. Сейчас это было довольно относительное понятие, но звучало хорошо и почти идеально, почти точно, слетев с языка Гарри, так что он был доволен. Луи накрыл руку Гарри своей и глубоко вздохнул. В темноте номера Луи наконец почувствовал уверенность, чтобы прошептать: — Будет тяжело, Гарри. Я не уверен, что мы справимся. Гарри изо всех сил замотал головой, крепче сжав бедро. — У нас нет выбора. Потому что, если у меня не будет тебя, все это не стоит ни цента. Луи крепко зажмурил глаза, сдерживая слезы. — Я боюсь, что сделаю тебе больно. Гарри хмыкнул. Луи, кажется, даже затаил дыхание в ожидании ответа. — Наверное. Но я, наверное, тоже причиню тебе много боли. Но я не хочу быть ни с кем другим, даже если мне будет очень больно. Из уст Гарри это сошло так просто. Как будто это был самый очевидный и единственный ответ (и, может, так оно и было), как будто ничто и никогда не сможет между ними встать. — Хорошо, — наконец прошептал он. — Хорошо. all of these voices, all of these choices, i don't hear them anymore. МАЙ 2017, ЛОНДОН, БРИТАНИЯ Отчасти Луи был несчастен. Хотя нет, даже больше, чем отчасти. Он мог бы обвинить перелет, свое расписание или то, что, похоже, он не мог ничего стоящего написать. Мог бы обвинить в этом беспокойство за семью или за мать своего ребенка или то, что он все еще не оправился после потери собственной мамы, но он знал, что дело в другом. Он не любил об этом говорить. И не любил говорить кое о чем еще. Кое о ком еще. О том, с кем он толком не разговаривал уже несколько месяцев, о том, к чьей квартире он сейчас подъезжал. Луи припарковался в гараже и схватил свой телефон. Он прикинул, не написать ли ему сообщение, но в конце концов решил этого не делать. Он знал, что Гарри еще не вернулся, и боялся, что если тот узнает, что он у него в квартире, то вообще не придет домой, а Луи этого точно не хотел. Он схватил ключи и телефон, поставил машину на сигнализацию и вошел внутрь. Этого швейцара Луи не узнал, вот сколько времени прошло с тех пор, как он был здесь в последний раз. Луи просто улыбнулся и вежливо кивнул, и мужчина не стал задавать никаких вопросов. Он, наверное (или точно), знал, кто такой Луи, поэтому ничего не сказал. Луи стало интересно, проинформировал ли Гарри всех работников. Если да, Луи был очень рад, что ему разрешили пройти. Используя ключ, который у него все еще был с собой, он поднялся на лифте прямо на этаж Гарри. Если бы он переехал, было бы чертовски сложнее это все провернуть. Так что Луи был счастлив, что он этого не сделал. Но также он слегка нервничал, открывая дверь и сталкиваясь лицом к лицу с тем местом, которое оставил в прошлом, почти не надеясь его снова когда-нибудь увидеть. Кажется, прошло уже много времени, но два месяца, по его мнению, не совсем подходили под понятие вечности. Могло быть и дольше. Должно было пройти больше времени, но Луи был несчастен. Он больше не мог так жить. Он не мог продолжать плестись по жизни, нигде не пришвартовавшись, зная, что его гавань была в соседнем городе, штате или континенте. Он так сильно любил Гарри и так сильно по нему сейчас скучал, что даже океаны казались пустяком. Он пролетел бы миллион часов на миллионе самолетов, если бы в конце он оказался у двери Гарри. Бывали моменты, когда Гарри был слишком близко. А бывали и такие, когда он был далеко. В такие моменты Луи был уверен, что такого понятия, как «слишком близко», просто не существовало. Он зашел в квартиру, которая когда-то была их, но теперь она принадлежала исключительно Гарри. В начале марта Луи обзавелся своей, но старался не проводить там слишком много времени, потому что она навевала на него грусть и чувство одиночества, заставляла думать обо всем и обо всех, кого он потерял. Поэтому он старался туда не ходить. Там было практически пусто, потому что он не стал тратить время, чтобы как следует ее украсить и обставить, кроме предметов первой необходимости. Диван. Кровать. Обеденный стол с двумя стульями, хотя за ним всегда сидел только он один. Телевизор, даже не самый хороший. Но эта квартира полностью характеризовала Гарри. Дурацкие плакаты Луи (которые Гарри заставил поместить в рамки) исчезли. Теперь на стенах висели картины, которые Луи не мог узнать. Также стоял новый диван, на этот раз белый, на вид он был не таким удобным, но Луи знал, что, если он туда сядет, ему не захочется вставать. Их старый диван был серым, выглядел удобным и таким и был. У телевизора стоял новенький проигрыватель, на нем стояла виниловая пластинка Fleetwood Mac, остановленная на середине записи. Луи подошел ближе, не отрывая взгляд от пластинки. Затем он включил ее. Из динамиков раздалась Songbird, намного громче, чем он ожидал. Очевидно, Гарри подключил проигрыватель к колонкам. Громкость Луи убавлять не стал. Он переместил иглу на начало песни, пытаясь представить, что заставило Гарри остановиться на середине трека. Либо ему пришлось уйти, чтобы поехать на свой концерт, либо песня была для него слишком тяжелой. Последнее ударило по Луи гораздо сильнее, но он был склонен думать, что именно это заставило Гарри остановить запись. Мысль о том, что Гарри было почти так же больно, как Луи… Может, когда он увидит Луи в его квартире, он не будет истерить и вызывать охрану. Может, Луи сумеет все исправить. Он через многое прошел — они через многое прошли, — и если у Гарри была какая-то эмоциональная реакция на Songbird, то, возможно, у них еще был шанс. Просто не могло быть иначе, потому что без Гарри Луи чувствовал, что у него самого нет шанса как личности, брата, отца, певца, автора и исполнителя. Просто в один день он взял и ушел во время ссоры, а неделю спустя ему пришлось снимать себе квартиру. С тех пор он не видел Гарри. Они обменялись дружескими сообщениями. Все, что Луи смог сказать ему об альбоме, — это то, что он был хорош. Он не мог просто взять и спросить: «Эй, это обо мне, да?» Когда он впервые слушал сольный альбом Гарри, Луи вырвало. Он так и не понял, было ли это из-за текста, из-за того, что все песни были о нем, или из-за того, что он не смог быть рядом с Гарри в момент его выхода. Ему пришлось слушать самому, выпивая, и его тошнило не из-за спиртного, а из-за гребаных текстов, что написал Гарри. Они были прекрасны. Они были душераздирающими. Они были о Луи и для Луи. А его не было рядом, чтобы обнять Гарри и послушать, как тот объясняет каждое слово, рифму и аккорд, и сказать ему, какие они прекрасные. А теперь он стоял в этой квартире, чувствуя себя здесь чужим, снова слушая на проигрывателе Songbird. Грудь словно сдавило тисками, ему показалось, что он упадет в обморок. Ему хотелось закурить, выпить, обкуриться. Но Луи не сдвинулся ни на сантиметр. Если бы он выключил музыку, то он бы услышал только гулкий стук сердца, шум крови в ушах. Когда через две минуты песня закончилась, он включил ее заново, еще больше увеличивая громкость. Звук наполнил квартиру, и Луи смотрел на крутящуюся пластинку. Сердце и желудок словно вращались вместе с ней. — Она написала ее минут за тридцать. — Голос Гарри был внезапным, громким, знакомым и в то же время чужим, и Луи подпрыгнул. Он медленно обернулся, пойманный с поличным. Войдя в квартиру Гарри. Слушая его пластинку. Ведя себя как в музее, стоя у памятника изменениям Гарри за то время, что они были в разлуке. — Словно она была не она, словно в нее кто-то вселился. Слова просто пришли к ней из ниоткуда. Ей дали пианино, микрофон и пустой зал, и в итоге у них получилась эта песня, — продолжил он. На нем все еще были причудливые розовые брюки и черная рубашка, которая при правильном освещении становилась почти прозрачной. Он вспотел и держал сумку, которую бросил на диван, и еще не помылся, потому что не думал, что здесь будет Луи. Луи здесь быть и не должно было вовсе, и он это знал. Ему пришлось стиснуть зубы, чтобы не приоткрыть от шока рот. Потому что Гарри выглядел чертовски красивым, потным, в одежде с концерта, беспечно вываливая на него факты о Fleetwood Mac. — Songbird, — удалось вымолвить ему голосом едва громче шепота. Луи откашлялся. — Ты слушал Songbird. Остановился на середине песни. Гарри подошел ближе. — Зачем ты пришел? Луи на секунду забыл причину своего визита, но это можно было списать на то, что Гарри выглядел чертовски сексуально. — Потому что я скучаю по тебе, — честно ответил он. Его сердце бешено билось, колотилось о грудную клетку и умоляло выпустить, тянулось к Гарри. — Эта ебаная строчка, — резко ответил Гарри. Он звучал совсем не так, как сам Луи. Томлинсон его даже испугался, потому что Гарри был зол, и он мог быть чертовски пугающим, особенно когда гнев был оправдан; когда они оба знали, что Луи не прав. Когда он облажался так сильно, что они жили в разных квартирах и месяцами не разговаривали. — Почему ты здесь, Луи? — Я не повторяю строчку песни, Эйч. Я скучаю по тебе, — сказал Луи. Заиграла The Chain, и Луи даже пожалел, что снова не включилась Songbird. — Я, блядь, схожу с ума. Все, что я пишу, слишком грустно, чтобы включить в альбом. И если мы куда-нибудь идем, я ужасно себя веду, потому что я просто хочу быть с тобой, я все время о тебе думаю. Я хочу, чтобы ты был рядом. Еще хуже, когда я ложусь в кровать, а тебя там нет. Мне так надоело, что тебя нет в моей жизни. — Это Songbird тебя вдохновила? — спросил Гарри. Он методично, осторожно хрустнул костяшками пальцев на обеих руках, и все, что Луи хотелось сделать, — это взять его руки в свои и заставить его остановиться. Вместо этого он заставил себя посмотреть ему в глаза и покачать головой. Гарри усмехнулся. — Тогда, блядь, почему ты это сказал? — Я же сказал, — начал Луи, — я был один. И я хотел быть с тобой. Я… Каждый раз, когда что-то случается, я хочу обернуться и рассказать тебе. Плохое ли это, хорошее, я просто хочу вернуться за закрытые двери и рассказать тебе. Ничего меня не заставило так думать. Я не прозрел из-за Fleetwood Mac, я пришел сюда, потому что хотел это сказать. Гарри медленно кивнул. — Почему ты это говоришь? Луи раздраженно засмеялся. — Потому что моя мама умерла и мы расстались, а ты, блядь, слушаешь Songbird! — воскликнул он, пораженный внезапным повышением голоса; он сделал это бессознательно. Он не хотел кричать на Гарри, правда. — Я постоянно слушаю этот альбом, Луи, — невозмутимо ответил Гарри. — Только не эту песню. И ты никогда ее не останавливаешь на середине. Ты всегда говорил, что это была моя песня, она напоминала тебе обо мне. Гарри ничего не сказал. Его дыхание участилось, грудь стала заметно быстрее подниматься и опускаться. Луи не мог позволить себе слишком долго на нее смотреть, потому что тогда он потеряет концентрацию и уверенность и не получит то, зачем пришел. Эта унизительная засада случилась только потому, что Луи хотел вернуть Гарри, он не должен отвлекаться. Луи разочарованно вздохнул. Fleetwood Mac все еще орали: if you don’t love me now, you will never love me again. Луи покачал головой и продолжил: — Послушай, Хаз, ты же знаешь, что я не очень в этом хорош. — В чем? — уточнил Гарри. Луи не знал, искренне ли он спрашивал или он уже знал и просто хотел услышать это от Луи. — Что ты делаешь? Какого хрена тебе нужно? Ответы. Решение. Уверенность. — Я хочу тебя, — прямо и незатейливо сказал он, так ясно и уверенно, как только мог. На лице Гарри ясно, как божий день, читалось потрясение. — Я серьезно, Гарри. Я… Я так чертовски несчастен. Мне грустно и тяжело, и я так сильно скучаю по тебе, что не могу ни на чем сосредоточиться. Гарри недоверчиво фыркнул. Он провел рукой по волосам и слегка потянул за кончики, и Луи знал, что он был смущен, напряжен и напуган одновременно. — Луи, я… — начал он, а затем остановился. Он поджал губы и глубоко вздохнул. — Я выгляжу отвратительно, и я еще даже не переоделся после концерта. Можно я просто… приму душ? Пожалуйста? — Нет, — твердо сказал Луи, в очередной раз шокируя самого себя. — Просто… дай мне высказаться? А потом в душе подумаешь над этим. И я либо подожду, либо уйду, как ты захочешь. А потом — не знаю. Я просто знаю, что мне нужно с этим разобраться. Сейчас. Прежде чем я потеряю самообладание или ты решишь, что ненавидишь меня, даже не выслушав. Стайлс тяжело вздохнул, садясь на диван. Он наклонился вперед, упираясь локтями в колени, глядя на Луи снизу вверх. На лоб упал выбившийся локон, и Луи так сильно хотел подойти к нему и смахнуть его. — Ладно. Говори, зачем пришел. Хорошо. Ладно, Луи сможет это сделать. Ради этого он сюда и пришел. И Гарри сел и сказал ему продолжать. Луи должен был это сделать. — Когда в марте мы расстались… я был не в лучшей форме. У меня не было ни сил, ни терпения справиться с тем, что со мной происходило. И все закончилось тем, что я пренебрег тобой и нами. Я оттолкнул тебя, когда мне нужно было на тебя положиться, принять помощь и пройти через все эти ужасные вещи вместе с тобой. Я очень этого хотел, я не хотел тебя терять, но я не знал, как со всем этим справиться. Гарри уставился в пол, зажав губу большим и указательным пальцами. Луи продолжил почти сразу, испугавшись, что Гарри вдруг решит, что он закончил. — Мы ссорились из-за того, из-за чего не стоило ссориться. Но я испугался, и за последнее время я так много потерял, что не знал, что еще делать. Мне казалось, что ты тоже от меня ускользаешь, поэтому подумал, что лучше уйти самому, чем позволить тебе уйти от меня. — Луи принялся расхаживать по комнате. — Я не хочу расставаться с тобой, Гарри. Я хочу пройти через все это с тобой, хорошее или плохое. Я слушал твой альбом в полном одиночестве и больше никогда не хочу слушать твою музыку один. Больше всего на свете я хочу быть с тобой, чтобы ты мне объяснил все эти песни, даже если они немного суровы по отношению ко мне. Гарри коротко рассмеялся, звук явно вырвался против его воли. — Они не все о тебе, — пробормотал он, но они оба знали, что он врал. Луи проигнорировал смех (что было сложно) и комментарий (на который было так же сложно не ответить) и решил закончить, пока у него на это были силы. — Я все еще люблю тебя, Гарри. И я хочу быть с тобой. Если ты будешь со мной. Если хочешь, я встану на колени и буду умолять, только бы ты принял меня обратно. Если нет, то… тогда я не знаю. Потом что-нибудь придумаю. Гарри снова на него посмотрел, недоверчиво качая головой. — Я не… Ты явно долго об этом думал. Поэтому мне кажется, что мне тоже нужно немного времени, чтобы это переварить. — Тебе хватит времени в душе или… больше? — спросил он, чувствуя, что уверенность покинула его тело. Он сказал, что хотел, и теперь все было в руках Гарри — и в его сердце. Так совпало, что сердце Гарри всегда было одним из мест, где Луи чувствовал себя в наибольшей безопасности. Но, тем не менее, сейчас он чувствовал смущение (что случалось нечасто) без его речи. Только Гарри мог заставить его чувствовать себя таким смущенным и взволнованным. Гарри улыбнулся своей дерзкой полуулыбкой, от которой у Луи трепетало сердце. — Душа должно хватить. Впрочем, я сам тебе скажу. — Ладно. Эм, все в порядке. Ты хочешь… ты хочешь, чтобы я ушел? Гарри медленно покачал головой. — Нет, уходить не обязательно, — сказал он так же медленно, как и всегда. — Просто, э-э, устраивайся поудобнее. Если хочешь, продолжай слушать на повторе Songbird. Луи подавился смешком. Щеки вспыхнули, оттого что его застукали за прослушиванием пластинки Гарри. — Да. Может, послушаю пару раз. Гарри поднялся. Теперь, когда у него отлегло от сердца, Луи, наконец, позволил себе в полной мере оценить внешний вид Гарри. Он выглядел великолепно. Облегающие розовые брюки с рисунком, его красивая черная рубашка была не заправлена и почти полностью расстегнута. Прошло не так уж много времени, но Луи все же решил, что он стал выглядеть старше — и технически так и было; он отпраздновал свой двадцать третий день рождения, видео с которого Луи смотрел в темноте своей спальни, — и красивее, чем в последний раз, когда Луи видел его лично. — Гарри? — наконец окликнул Луи, не давая Гарри уйти. Он встретился с Луи взглядом и выжидательно выгнул бровь. — Я просто хотел… Ты выглядишь очень, очень хорошо, Эйч. Гарри опустил голову, пряча застенчивую улыбку. Луи хотел бы увидеть ее, она ему очень нравилась. — Спасибо, — застенчиво прошептал он. С этими словами он убежал в спальню. Луи наконец с облегчением вздохнул. Он повернулся, чтобы посмотреть на проигрыватель, размышляя, стоит ли снова переставить иглу. В конце концов он решил поднять иглу и выключить проигрыватель вовсе. Луи сел на диван, и, как он и думал, он был гораздо удобнее, чем казалось на первый взгляд. Он достал телефон и отправил сообщение Лотти, просто чтобы сказать ей, что Гарри не ударил его по голове каким-то смехотворно дорогим предметом декоративной посуды из стекла и ему даже хватило любезности выслушать и обдумать его болтовню. Прошло больше получаса, прежде чем Гарри вернулся из душа, и все это время Луи листал ленту Твиттера и читал то, что фанаты написали о концерте. Он как раз смотрел фанатское видео, где Гарри пел Two Ghosts на сегодняшнем шоу, когда Гарри вернулся в гостиную. — Быстро сработано, — прокомментировал он, присаживаясь на другой конец дивана. — Почему ты ведешь себя так, словно мы и не прекращали говорить? — спросил Луи, не успев хорошенько подумать. Однако Гарри засмеялся, так что Луи не сильно облажался. — Потому что ты появился у меня в квартире и думал, что мы просто случайно заговорим, так что то, что я делаю, и вполовину не так запутанно. — Это было достаточно прямолинейно, как сами слова, так и то, как Гарри их произнес. — Справедливо, — выдохнул Луи. Это не могло его никак задеть, потому что это чистая правда. — Прости за это. Знаю, что застал тебя врасплох и немного подпортил твою обычную рутину после шоу и все такое. — Да плевать мне на рутину, Луи. Что заставило тебя сюда притащиться? Именно сегодня, почему не в другой день? Помимо того, что ты все еще меня любишь и все такое. Луи повернулся к Гарри и в защитном жесте подтянул колени к груди. Он проигнорировал фразу «и все такое», потому что это было слегка оскорбительно, но у него было такое чувство, что Гарри не хотел, чтобы это так прозвучало. — Мне пришлось слушать твой альбом в одиночестве. И когда я сегодня увидел, что у тебя вечером выступление, осознание того, что я не смогу быть там, заставило меня чувствовать себя чертовски ужасно. Я просто сидел в своей гребаной квартире совсем один, и у меня возникло такое чувство, будто… Как будто я никогда больше не буду счастлив. Я понимал, что до тебя всего несколько минут езды, ты выступаешь в том же городе, что и я, а я просто сижу и жалею себя. Но пока мы в одном городе, я мог бы попытаться все исправить. И все, что мне было для этого нужно, — это сесть в машину и приехать сюда. — Ты был так уверен, что я не сорвусь на тебя? Что выслушаю и позволю остаться? — Ни в коем случае. — Луи усмехнулся. — Я просто был рад, что у меня остались ключи, потому что иначе я бы переживал, что не пройду дальше входной двери. Я надеялся, что ты, по крайней мере, выслушаешь меня, даже приготовился получить пощечину, но потом решил, что мне лучше уйти. Оставить тебя все обдумать, понимаешь? Гарри вздохнул, повернулся и прислонился спиной к подлокотнику кресла. — Ну, а я оказался таким вот радушным хозяином, — заметил он. — Я бы никогда не смог тебе отказать, Лу, думаю, ты и сам это прекрасно знаешь. Еще как знал, но это было не всегда хорошо. Но он тоже ни в чем не мог отказать Гарри. Неважно, насколько они друг на друга злились, они никогда не смогли бы друг друга оттолкнуть. — Да, — подтвердил он. Они замолчали, и тишина тяжелым туманом осела в комнате. Он чувствовал, как она давила на его легкие, сердце и плечи, так сильно и напряженно, что казалось, будто могла въесться в кости. Луи не знал, кому заговорить первым, но Гарри, кажется, говорить не собирался. Луи покрепче обнял себя, положил подбородок на колени и глубоко вздохнул. — Ладно. Ты подумал? — спросил он. — Да. — Гарри кивнул. — Я решил, что ты очень романтичный и очень поэтичный, когда хочешь, — начал он, и Луи закатил глаза. — Я серьезно! Приехать сюда посреди ночи с заготовленной речью о том, что ты все еще меня любишь и хочешь, чтобы я вернулся. Единственное, не хватало только дождя, Лу. Или если бы ты принес с собой колонку с включенной на полную громкость In Your Eyes. У Луи не было оправдания этому поступку, потому что, признаться, речь и спонтанное появление у Гарри на пороге (ну, в данном случае в его гостиной) были довольно романтичны. Вряд ли это было похоже на сцену из «Скажи что-нибудь», но Луи бы попробовал провернуть нечто подобное, если был бы уверен, что это сработает. Гарри вроде как вытаскивал это из него. Заявления. Гарри всегда вытягивал из него признания, секреты и желания, как будто они просто всегда сидели где-то внутри Луи — а сам он не мог дотянуться, — и дергал за них невидимой ниточкой. И они развязывались, словно их никогда и не было — ни спутанных, ни застрявших. Один легкий рывок, и что-то романтичное, поэтичное и лирическое изливалось из тела Луи, как будто это всегда вертелось у него на языке. — Думаешь, все так просто? — спросил Гарри, снова нарушая тяжелое молчание. — Думаешь, что нужна просто парочка добрых слов и признание в любви, и что? Я должен просто упасть к твоим ногам? — Нет, — ответил Луи. — Я знаю, что это непросто. Ничто никогда не бывает легко. Я вроде как, эм… Ну, я еще этого не сделал, но планирую, и это важная часть, но я рассматривал возможность… встречаться с кем-нибудь? С профессионалом. Эм… Ментально. Губы Гарри дернулись. Он снова сдерживал улыбку. Луи, оказывается, тоже пытался не улыбнуться. Видите ли, в этом их особенность: иногда даже в самые трудные моменты вдруг становилось все безумно легко. Одна фраза от Луи, что он подумывал пойти на терапию, и их обоих это так позабавило, что они оба пытались не улыбнуться. — Ты говоришь о психотерапевте? Ты даже не можешь произнести это слово. Ты серьезно, Лу? — Вот она, эта иногда дерзкая, а сейчас чертовски самоуверенная полуулыбка. Луи открыл рот, чтобы заговорить, но Гарри его опередил. — А если серьезно, то это здорово, Лу. Думаю, это поможет с… со всем. Наверное, надо было раньше с кем-нибудь пообщаться. Но лучше поздно, чем никогда, да? Гарри начал терапию через месяц после распада группы. Дело не в том, что они не могли этого сделать, пока были в группе, технически нет, просто им банально не хватало времени, и никто из них не был полностью готов противостоять всему, через что им пришлось пройти за те пять лет, что они были на вершине мира. Как только они распались, Гарри решил, что пришло время ему с кем-нибудь обо всем этом поговорить. Луи же в тот момент готов не был, и он все еще не был уверен, что готов сейчас, но что-то делать было нужно. Но теперь он чувствовал готовность поговорить обо всем этом с кем-нибудь, что Гарри делал уже много лет. — Я думаю… Думаю, что сейчас самое время. Я слишком долго от всего убегал. И мое бегство — это пренебрежение тобой и нами, а я этого не хочу. Я не хочу причинять тебе боль. Я хочу… — Он остановился, глядя Гарри в глаза, пытаясь понять, что же он хотел сказать. Это это осознание поразило его, как несущийся поезд. — Я хочу быть достойным тебя. Достойным твоей любви, любить тебя, и видеть тебя в хороших и плохих моментах. И я знаю, что у меня получится. Может, с небольшой помощью, но я знаю, что смогу таким человеком стать. Гарри возвел глаза к потолку, сдерживая слезы. У Луи сдавило грудь. Ему всегда было тяжело смотреть, как Гарри плакал (или хоть немного расстраивался), но особенно было трудно в такие вот моменты, когда он не мог протянуть руку и прикоснуться к нему, успокоить его, помочь. Все еще глядя в потолок, Гарри немного дрожащим голосом сказал: — Луи, я всегда тебя любил. На каждом этапе, независимо от того, был ли ты способен принять это или любить меня в ответ. С тех пор, как я тебя знаю, не проходило и дня, чтобы я тебя не любил, независимо от того, считал ты это заслуженным или нет. Я всегда думал — и знал, — что ты этого заслуживаешь. — Думаю, я знаю это. По крайней мере большую часть времени. — Луи кивнул. — Но мне так надоело проходить через все это и переживать моменты, когда я чувствую, что не могу… Принять это. Или быть для тебя тем самым человеком, достойным любить тебя и быть любимым тобой. Ты этого не заслуживаешь, и я тоже. Гарри снова на него посмотрел блестящими от слез глазами. — Это очень, очень хорошо, Лу. Я горжусь тобой. Он смущенно пожал плечами, смутившись от такого внимания и похвалы. — Посмотрим, как все пойдет, когда я действительно начну ходить, — сказал он, пытаясь поднять настроение. — Я могу, э-э, спросить у моего? Кого она порекомендует. Не думаю, что нам стоит ходить к одному терапевту, но я уверен… Я уверен, что она знает других людей с таким же опытом, как у нее. — Да, наверное. — Луи улыбнулся. — Впрочем, нам сейчас не обязательно об этом говорить. Есть более важные темы для разговора. Например, о чем ты еще думал? Ну, кроме того, что я ослепительно красив, романтичен и поэтичен. Гарри хихикнул. — Что-то не помню, чтобы я упоминал о твоей ослепительной красоте. Но вообще да, я так и думал. Я тоже по тебе скучал. Очень-очень. Делать все это без тебя было… очень тяжело. Особенно когда мы все ближе подбирались к дате релиза, и я очень хотел побежать к тебе за помощью, утешением и поддержкой. Было страшно и тяжело, и я хотел, чтобы ты был рядом. Луи понимающе кивнул. Он как никто другой это понимал, в последнее время он относился ко всему точно так же. — Но если мы это сделаем, нельзя просто… Мы не можем просто вернуться к тому, как было, понимаешь? Над этим нужно работать. Много работать. Нельзя просто сегодня лечь вместе в постель и думать, что утром мы проснемся и все сразу будет хорошо. У нас все еще остались неразрешенные моменты. У меня только вышел альбом, у нас будут совершенно разные графики, и мы оба все еще скорбим, а у тебя есть Фредди и весь тот бардак, который устраивает его мать. — Я и не говорил, что будет легко, — возразил Луи. — Я просто знаю, что люблю тебя, и не хочу продолжать проходить через все это дерьмо в одиночку. Грустные моменты, счастливые, не важно. — Значит, ты не будешь против, если я скажу, что не хочу торопиться? — предложил Гарри, и Луи кивнул. Он сделает все, как скажет Гарри. — И никакого секса? Пока мы не будем… готовы? И ладно. Луи даже это устроит, да, конечно, это будет непросто. Потому что сейчас Гарри сидел перед ним с влажными волосами, в шортах и водолазке, и он не мог перестать думать, что под всем этим скрывалось, и эти мысли было очень трудно подавить. — Да, — выдохнул он. — Пусть так. Гарри захохотал, быстро прикрыв рот рукой. Луи всегда было жалко, когда он так делал, потому что ему это очень нравилось, всегда нравилось. — Прости. Но вообще я серьезно. Тебя это устраивает? Луи торжественно кивнул. — Я буду настоящим джентльменом, буду за тобой ухаживать. Тебе даже надоест то, каким вежливым, романтичным и несексуальным я могу быть. Гарри снова засмеялся, качая головой. — Ты смешон, ты в курсе? — Да. Мне один любимый человек пару раз это говорил. — Кажется, он очень умный. — Мхм. Очень. И он очень, очень хорошо меня знает. — Я уже начинаю ревновать, — сказал Гарри, прижимая руку к сердцу. — Я очень чувствительный. Луи хихикнул. Он наконец опустил ноги, сев по-турецки. Он наклонился вперед, снова становясь ближе и серьезнее. — Спасибо, Эйч. А теперь я буду серьезно, ладно? — спросил он, и Гарри быстро кивнул. — Спасибо. За то, что не ударил и не выгнал, за то, что выслушал, несмотря на то что я нес какую-то чушь. — О, еще какую, — тихо заметил Гарри, прикусывая нижнюю губу в безуспешной попытке сдержать дразнящую ухмылку. Но на щеках все равно появились ямочки. Луи улыбнулся, но проигнорировал замечание. — И спасибо, — продолжил он, — за то, что согласился попробовать еще раз. Мы можем двигаться так медленно, как ты захочешь. И Луи даже не планировал заговаривать о том, чтобы снова жить вместе, пока он не будет точно уверен, что Гарри не против. Он сделает все так, как тот захочет. Примерно так все всегда и происходило; Луи всегда, всегда был готов делать все в темпе Гарри. С тех пор, как ему исполнилось шестнадцать и он обращался к Луи за советом во всем: в музыке, ориентации, сексе, выступлениях и их отношениях (последние два в конечном итоге шли рука об руку). Луи всегда был готов его подождать. — Просто скажи, с чего хочешь начать, — прошептал Томлинсон. Гарри ласково улыбнулся, изучая большими красивыми глазами его лицо. — Думаю… Я бы хотел начать с бокала вина, а потом расскажу тебе о сегодняшнем концерте. А потом об альбоме. Как тебе такой план? Это звучало чертовски волшебно и было похоже на то, о чем Луи думал последние пару месяцев, но он решил не говорить об этом вслух. — Звучит прекрасно, — вместо этого сказал он, потому что это смущало меньше, чем его первоначальная мысль. Гарри снова дерзко ухмыльнулся, уже шире, чем раньше, на левой щеке по-прежнему была ямочка, только теперь между розовых губ мелькнули зубы. — И ты даже никак не прокомментируешь то, что мы будем делать потом? Не скажешь, что не знаешь, как ехать домой после аж бокала вина? Именно так бы он и сказал. Если бы после этого он не нарвался на неприятности, он мог бы сказать, так как Гарри только что об этом пошутил. Только, наверное, он бы сказал «в квартиру», а не домой, потому что его дом здесь. Он никак это не прокомментировал, просто ухмыльнулся и медленно кивнул, соглашаясь: — Какое хорошее предложение, Гарольд. — Принеси выпить, и я подумаю, — нахально сказал Гарри, и Луи мгновенно встал. Секса сегодня у них не будет. Черт, они даже не будут спать в одной постели, но Луи возьмет из ситуации все, что сможет. Даже если ему придется спать в комнате для гостей или на диване. Лишь бы не возвращаться в квартиру, по которой даже не возможно было понять, кто там жил. Он хотел быть рядом с Гарри, поэтому он бы с радостью проспал всю жизнь на диване. Или даже на полу. Он услышал смех Гарри из другой комнаты, пока выбирал вино и открывал бутылку, наливая им полные бокалы, прежде чем вернуться в гостиную, Гарри растянулся на диване, положив босые ноги туда, где раньше сидел Луи. — Лучше убери, Стайлс. Мы еще не на той стадии ухаживания, где будет уместен массаж, — предупредил Луи, протягивая Гарри его бокал. Тот хихикнул, когда Луи поднял его ноги и отодвинул в сторону. — Я серьезно. Гарри согнул ноги и подсунул ступни под бедра Луи, изо всех сил шевеля пальцами. Луи скорчился и отхлебнул вина. — Отвратительно, Эйч, — пробормотал он. — Пожалуйста, расскажи о концерте, чтобы я не думал о твоих ногах. — Раньше тебе нравилось, — с укором сказал Гарри. — Я терпел и мог иногда предложить помять тебе ноги, когда тебе очень сильно нужно. Ты правда сейчас хочешь говорить о своих ногах? Гарри снова хихикнул. Луи так скучал по этому звуку. Честно говоря, он продолжил бы говорить о ногах Гарри, если бы Гарри продолжал хихикать. — Было потрясающе. Мы сыграли весь альбом, правда, не совсем по порядку. Решили переставить. И сделали два кавера. — А это считается кавером, если ты почти написал эту песню? — спросил Луи, имея в виду Stockholm Syndrome. Гарри пожал плечами. — Может, и нет, не знаю. Ultralight Beam была пиздецки крута, она показала, что я могу взять такую песню и как бы… сделать ее своей. Думаю, у кого-нибудь да есть качественное видео, завтра тебе найду. Хотя ты, наверное, уже весь концерт в Твиттере видел. Луи снова отпил вина, сдерживая смех. Он проглотил вино и покачал головой, пытаясь оставаться серьезным. — Не весь. Всего пару песен. Гарри наклонился вперед, прижимаясь грудью к коленям, приблизившись к Луи. Это не было похоже на защитный жест, как когда Луи сидел, прижав колени к груди, за что Луи был ему благодарен. Он не хотел, чтобы Гарри отгораживался от него. — Какие? Луи пожал плечами, отводя взгляд от лица Гарри, которое внезапно стало бесконечно ближе к нему, хотя между ними все еще было сантиметров тридцать или около того. — Sweet Creature и Two Ghosts. — Хм. Эти песни о тебе. — Только эти? Думаю, я заслуживаю гораздо большего, чем эти две песни, — парировал Томлинсон, снова глядя на Гарри. Его прекрасный мальчик снова улыбнулся, на этот раз уже застенчиво, и Луи понял, что он его раскусил. Конечно, в альбоме было больше двух песен о нем. Луи был в каждой песне — они были в каждой песне, — в каждом слове, каждом куплете, каждой ноте, каждом гитарном аккорде. — Пожалуйста, расскажи мне о них, — ласково попросил он. — И пододвинься поближе. Обещаю, руки буду держать при себе. Ну, в приличных местах. Гарри закатил глаза, словно ему это было в тягость, но все равно придвинулся. Он уселся практически Луи на колени, обнял его за шею и звонко чмокнул в щеку. — Как ты знаешь, большую часть песен мы написали на Ямайке, и там было прекрасно, — начал Гарри, и Луи хмыкнул, кивая. Он запрокинул голову, чтобы посмотреть на Гарри, когда тот начал оживленно говорить, объясняя все с такой скоростью, которой Луи от него никогда не слышал. Он постоянно отвлекался на истории и вспоминал все не совсем по порядку, но Луи цеплялся за каждое слово. Именно этого ему не хватало. Из-за этого он последние два месяца ходил под самой темной тучей. Он скучал по Гарри, который без умолку болтал о чем-то, чем невероятно увлечен. По запаху Гарри, его улыбке и по тому, какой он теплый и настоящий, когда вот так сидит у него на коленях. И сейчас у Луи не осталось никаких сомнений: он сможет это сделать. Они смогут. Они должны это сделать, потому что, если они когда-нибудь снова разойдутся, его придется вытаскивать из холодных, цепких лап смерти, потому что он больше никогда сам не примет решение отказаться от всего этого. i'm a hard man to lose but i figured it out, then i made my way back to a life i would choose, we were lucky once, i could be lucky again.