Посмотри мне в глаза

Горячая турка с дымящимся ароматным кофе звонко приземлилась на поверхность столешницы. Напиток оказался нещадно разбрызган по дереву, а аль-Хайтам болезненно поморщился от неприятного громкого звука. — Как же мне уже это всё осточертело, если бы ты только, блять, знал, — утренняя катастрофа в домашних мягких тапочках прямо сейчас сносила своим возгласом все барьеры Хайтама, которые тот так усердно выстраивал перед собой с надеждой на новый хороший день. Очевидно, утро заранее началось с плохой ноты. — Что на этот раз? Глаза были переполнены изобилием ярчайшей смеси эмоций, понять которые, по мнению Хайтама, не смог бы даже учёный с соответствующей специализацией. — Не нужно говорить это так, будто я каждый день тут убиваюсь! Сейчас неподходящий момент для твоих колкостей. — Но так и есть. — Нет! Р-р-ра! Ненавижу! Хайтам продолжал смотреть на бушующее пламя, именуемое Кавехом, пока тот злобно бил и бил чёртовой туркой о стол. Ладонь крепко ухватилась за чужое запястье, предотвращая очередной удар. — Прекрати немедленно. Что за цирк ты тут устроил в такую рань? Он, продолжая сжимать чужую руку, недовольно осмотрел весь тот бардак, который устроил Кавех, одной лишь попыткой сварить несчастный кофе. Архонты, этот человек однажды доведёт его до белого каления. — Я устал. Устал уже не спать нормально третью ночь подряд, устал считать каждую копейку, как идиот и ещё знаешь что? Устал слушать твоё вечное недовольство, мне сейчас не до него. И отпусти уже мою руку! — он с усилием вырвал кисть из чужого хвата, уставившись на хозяина дома. Хайтам продолжал недовольно созерцать запачканную столешницу. Грязно. — Этот идиот делает мне правки уже в девятый раз, сам не понимая, чего он вообще от этого проекта хочет, и я вынужден это дерьмо терпеть и переделывать все наработки снова и снова! — Кавех поднял глаза на Хайтама, но тот так и не посмотрел в его сторону, недовольно оценивая то, с чем ему придётся мириться на протяжении всего дня, если Кавех не уберётся. — А сейчас я посмотрел на эти чёртовы чертежи и увидел две ошибки в расчётах, которые допустил из-за недосыпа, и из-за них мне придётся снова всё переделывать! Я так не могу уже! Тяжело выдохнув горячий воздух губами, чтобы охладить пыл, Кавех присел на край столешницы, пряча лицо в ладонях и стараясь собраться с мыслями. — Ладно. Не выспался и сорвался. Иди, куда шёл, я сделаю нам новый кофе. Только сейчас аль-Хайтам подметил, что чашек на столе было действительно две. Холодное и непрошенное подытоживание Кавеха стало точкой их утреннего диалога и он, с трудом удерживая в глазах непрошенные слёзы усталости, взял кухонную тряпку в руки, намереваясь устранить учинённый беспорядок. Долгожданная тишина затянулась, но несмотря на это, атмосферу утра это никоим образом не скрасило. Хайтам почувствовал себя некомфортно в собственном доме и это ему совершенно не нравилось. Кавех развернулся к нему спиной, с трудом пряча предательски подрагивающие плечи. Как же надоело быть заложником собственных принципов и собственного тела, которое противилось задушить в себе все эмоции и всячески отказывалось принять факт того, что Кавеху с головой хватало и четырёх часов крепкого сна. — Почему ты позволяешь им это? Ты что, не в состоянии отстаивать собственные личные границы? — он подошёл чуть ближе. К превеликому удивлению и, возможно, разочарованию Кавеха, Хайтам не ушёл в свою комнату, как делал это обычно. — У меня нет на это сил. О каких границах речь, когда я хватаюсь за каждую возможность заработать и выплатить этот чёртов долг?! — Ты должен относиться к вещам проще. Это всего лишь работа. — Я не могу относиться проще к единственному, что у меня выходит хорошо, и чем я мечтал заниматься всю жизнь. Тебе не понять этого, ты всегда ищешь только возможность всё упростить и избавить себя от лишних хлопот. Избегаешь людей, отказываешься от высоких должностей, как так можно… Хайтам недоумённо приподнял бровь, продолжая просверливать взглядом спину согнувшегося над столешницей Кавеха. — Ты мне сейчас хочешь доказать, что это плохо? Судя по твоему виду, я как раз-таки всё делаю правильно. — Хайтам, просто уйди уже. Что-то кололось. Неприятно. Аль-Хайтаму не нравилось, что Кавех вот так обрывал разговор, не нравилось, что у него не получалось его прочитать и понять ход его мыслей. Вечное чувство недосказанности начинало порядком утомлять. Зачем так усложнять все аспекты своей жизни? Продолжая сверлить взглядом чужую спину, он обогнул Кавеха со стороны, перехватывая обе чашки. — Я сам. Лучше приведи себя в порядок. Неумышленно, но тон даже самому Хайтаму показался чересчур холодным. Вероятно, виной всему было то, что он только проснулся. Кавех дёрнулся, как от ожога кипятка, снова надевая на себя маску недовольства и ярости. — Ты можешь хоть немного меня поддержать?! Или лучше просто уйти, как я просил тебя изначально? Ты считаешь, что твоё «приведи себя в порядок» должно хоть как-то помочь мне действительно успокоиться? — он встретился с ним глазами, но Хайтам тут же поспешил увести их в сторону, замечая убранную столешницу. — Господи, какой же ты бесчувственный идиот. — Я просто говорю очевидные факты, тебе нужно взять себя в руки и успокоиться. Это не мои проблемы, что ты не способен знать себе цену и поставить своих клиентов на место. — Я прекрасно знаю себе цену! — Оно и видно, — аль-Хайтам недовольно поджал губы. — Вечно вставляешь сам себе палки в колёса, не давая возможности выбраться из потока самобичевания. Это просто смешно, ты не замечаешь, — на секунду задумавшись, он поправил себя: — не хочешь замечать то, что действительно отравляет твою жизнь изо дня в день – это ты сам. Ты и твоё желание наказать себя за проступки, которых толком и не совершал. Последнее предложение он отчеканил чуть ли не по слогам. Слова холодным мерзким металлом впивались в кожу, заставляя Кавеха проглотить ком в горле. — Ты хоть в глаза мне смотри, когда пытаешься прочитать, как одну из своих дешёвых книжонок, — прошипел в его сторону. — К слову, у тебя это весьма херово получается, Хайтам. С этими словами дверь за ним со звоном хлопнула, от чего Хайтам болезненно скривился уже, наверное, пятый раз за это утро, и захотел задушить себя подушкой, хоть так оставаясь в тишине. Он уставился пустым взглядом в сторону банки с кофе, который был так жизненно необходим Кавеху каждое утро. Без него, как и без бокала вина по вечерам, его организм отказывался функционировать напрочь. Не думая, и даже не пытаясь проанализировать весь тот эмоциональный ураган, который на него вывалил Кавех с самого утра, он принялся за дело. Чашка кофе оказалась на подносе рядом с небольшой тарелкой, в которой аккуратно были разложены крупные ломтики пахлавы и гроздь винограда. Пить кофе на голодный желудок – это глупо и нерационально, а ещё Кавех любит фрукты и сладости – то немногое, что Хайтаму удалось понять из его предпочтений и желаний по жизни. На его тихий стук в дверь никто не ответил. Хайтам недовольно закатил глаза и повторил попытку, но осточертевшая тишина снова ответила ему ничем. Он искренне не любил заходить в комнату Кавеха. Это была их безмолвная договорённость: в чужую комнату – ни ногой, но сейчас эту договорённость пришлось нарушить, потому что готовить кофе в третий раз уже точно никто не собирался. Перехватывая поднос свободной рукой, аль-Хайтам проскользнул в чужую комнату, где слишком пахло благовониями и слишком пестрило различными предметами декора. И хотя они сочетались друг с другом и вписывались в интерьер их дома, он нашёл их отвлекающими и мешающими. Глазами он нашёл спину Кавеха, который, как и предполагалось, уснул, свернувшись калачиком и уткнувшись носом в подушку. На пушистых ресницах и в уголках глаз виднелись явные следы от недавно высохших слёз. Покачав головой, Хайтам поставил поднос на тумбу возле кровати, намереваясь разбудить Кавеха, но хаос, который воцарился на его рабочем столе, отвлёк всё внимание на себя: разбросанные принадлежности для черчения, смятые и исчерченные хаотичными злобными линиями обрывки бумаги, пустые бутылки из-под вина и, наверное, десяток поломанных-покусанных карандашей. Единственное, что осталось в более-менее божеском виде – это открытый альбом, аккуратно уложенный поверх всего беспорядка на столе. Ведомый совершенно непонятным для него порывом, он оказался у чужого рабочего места. Ему вовсе не было страшно, что его «застукают» на месте преступления, но ему вдруг захотелось узнать, о чём мог писать Кавех. Подушечки пальцев мягко прошлись по твёрдому переплёту обложки, подмечая то, какая она старая. Определённо, Кавех вёл этот альбом на протяжении нескольких лет, если не больше. Хаотичные записи о планах, работе, важных замерах и информации клиентов перебивались с аккуратными скетчами и вклейками. Вырезки из студенческих журналов, коллективные фото, засушенные листья и веточки с припиской о том, что именно эти растения рекомендовал сажать Тигнари во дворике Алькасар-сарая. В целом, весь альбом своей сумбурностью полностью соответствовал хозяину. Перелистывая страницу за страницей, Хайтам натыкался на записи о знакомых ему событиях из жизни Кавеха. Некоторые из них он перелистывал в ту же секунду, не желая лезть слишком глубоко в личное, а на некоторых глаза задерживались сами собой. Собственный портрет, датируемый годом их обучения в Академии на предпоследнем курсе, смотрел на него с толикой осуждения, а приписка внизу гласила: — «Какой же ты идиот.» Хайтам улыбнулся самому себе. Хоть что-то в этом мире стабильно. Справа от портрета было примечание более мелким шрифтом: — «Он без конца носит эти свои наушники, но даже музыку никакую в них не слушает. Это так странно, мне кажется он просто издевается. Тигнари сказал, что всецело его понимает, ха.» Задумчиво сведя брови к переносице, он недовольно всмотрелся в следующий разворот. — «С ним невозможно разговаривать, он попросту не понимает мои чувства, да и в целом, чувства человеческие. Может, это со мной что-то не так? Почему он так холоден ко мне… /перечёркнуто/ Плевать. Займу себя чем-нибудь другим.» Вклеенные рядом порванные билеты на выступление, неприятным осадком отпечатались в памяти. Он прекрасно помнил, как отказался пойти с ним на концерт. Потому что шумно. Потому что некомфортно. Он был бы не против провести время где-то в более тихом месте, но Кавех, на тот момент, уже ушёл прочь. Следующая страница. Портрет женщины с глубокими алыми глазами. Приписка: — «Она теперь каждый раз улыбается, но что скрывается за этой улыбкой? Мама, ты совершенно не умеешь лгать. Почему люди, которые меня окружают, не умеют выражать свои эмоции нормально?» Множество набросков изящных архитектурных сооружений, нарисованных от руки, разными по толщине, штрихами, аккуратно заполнили собой несколько следующих страниц. Для создания каждого из них, по мнению Хайтама, было затрачено немало времени. — «Мне никогда не достичь такого совершенства. Это бессмысленно. Зачем я вообще всё это делаю… Нет, так нельзя, если я сейчас всё брошу, они узнают, какой я на самом деле неудачник и бездарность.» Снова запись рядом с небольшой иллюстрацией в виде кристальной дендро-бабочки. — «Вероятно, все эти теории про эффект бабочки всё-таки оправдывают своё существование. Зачем он мне тогда помог? Возможно, он мне где-то задолжал, пока мы учились? Не припоминаю.» Следующий разворот полностью состоял из портретов аль-Хайтама в различных ракурсах и освещениях. Каждый из рисунков выражал яркую выраженную эмоцию: от искренней улыбки с забавными ямочками на щеках, до жгучих горьких слёз и горя. Рядом была вклеена небольшая фотография самого Хайтама, изображающая его расслабленный спящий профиль с закрытыми глазами. И когда только сфотографировать успел. — «Как бы ты выглядел, если бы умел искренне чувствовать?» — Насмотрелся? Недовольный сонный возглас со спины, заставил Хайтама оторвать глаза. Стыдно не было, чувствовалось лишь какое-то… опустошение? — Кажется, я не давал тебе права рыться в моих личных вещах, — понимая, что прятать или смущаться чего-либо из того, что мог увидеть Хайтам, не имеет смысла, Кавех с силой захлопнул альбом, закидывая в выдвижной ящик. — Какого чёрта? — Я принёс кофе. — Безумно рад, а теперь выметайся из моей комнаты. — Кавех. — Что? Если ты сейчас начнёшь комментировать что угодно из увиденного, клянусь, этот кофе окажется у тебя на голове. Хайтам молча перевёл взгляд в сторону окна, за которым город, в лучах рассветного солнца, начинал бурлить своей повседневной жизнью. — Я видел там несколько записей обо мне и… — По-моему, я достаточно ясно выразился! Сейчас же. Выметайся. Из моей. Комнаты, — каждое слово с нотами ярости пробивалось сквозь толщу воды, в которой сейчас находились все здравые мысли аль-Хайтама. — …и мне жаль. Кавех болезненно усмехнулся. — Вот спасибо! Как же мне твоей жалости-то не хватало, а! Ты просто не пред- Сухие, после короткого чуткого сна губы, были мягко, совсем невесомо, припечатаны губами Хайтама. Фраза оборвалась на корню, мысли помахали платочком и вышли в окно, вслед за самообладанием. Кавех продолжал пусто смотреть перед собой в немом удивлении, но глаза Хайтама были закрыты, в них невозможно было найти какие-либо ответы. Он не сопротивлялся, конечно же нет. Настолько этот поцелуй был для него желанным, ещё со времён Академии, насколько был и забытой подростковой мечтой, которую он затолкал в глубокие недра души, запечатывая однозначным и сухим «не достоин». Хайтам продолжал сминать его губы. Мягко, без лишней напористости, стараясь не испугать и не дать понять эти действия как-то неправильно. Ему просто захотелось, его влекло, он не мог это отрицать. Ему было всё ещё трудно разобраться в своих чувствах, но желания он мог трактовать весьма однозначно. Кавех был красив, он всегда ему нравился. Своей неоднозначностью, желанием следовать идеалам, несмотря на то, что его поступки и он сам – были полной противоположностью этого термина. Его действительно хотелось узнавать, изучать и, как он немного ранее выразился, «читать». Их вечно что-то отталкивало друг от друга, то обстоятельства, то время, то они сами. Не факт, что и в этот раз у них хоть что-то получится, но… Тяжёлое дыхание сдавленно обожгло податливые губы. Приоткрыв глаза, аль-Хайтам уловил лёгкую дрожь ресниц напротив. Кажется, его действия всё-таки трактовали именно так, как ему того хотелось. Рука тепло прошлась вдоль широкого выреза на спине, едва-едва задевая лопатки подушечками пальцев, тут же улавливая чужое вздрагивание. Кавех с опаской выставил руки перед собой, стараясь отстраниться. Противясь собственным расширенным от истомы зрачкам и звонко колотящемуся в его грудной клетке сердцу. Тяжело. — Остановись, пока мы не наделали глупостей, — дыхание жгло горло. — Точнее, ты не наделал. Я не прощу тебе ни за что на свете, если ты снова отвернёшься от меня. — Снова? — Да. Снова. В помутневшем сознании промелькнул ряд воспоминаний об их студенческой жизни. Да, их совместный проект принёс мало положительных эмоций друг для друга. И всё же… И всё же он тогда узнал его блондинистую потерянную макушку и осунувшееся лицо, спрятанное в сгибе собственного локтя. Оказавшись в таверне Ламбада по воле случая, он никак не ожидал увидеть своего бывшего напарника по проекту, спящего за столом в окружении дешёвой выпивки. — Не буду. — Что не будешь? — Отталкивать. Мне не хочется, — каждое слово давалось со скрипом, с самопознанием. — Кавех, правда, я и сам не очень хорошо понимаю, что чувствую. И уж тем более мне сложно понимать, что чувствуешь ты, но этот альбом… с ним понятнее. — Что ж, рад, что от него есть хоть какой-то толк, кроме моего вечного нытья в пустые листы бумаги, — он как-то грустно улыбнулся. — Ты всегда избегаешь даже простого зрительного контакта со мной, как я должен это расценивать, если не отвращение? — Это не так. — Тогда посмотри мне в глаза и скажи это прямо в лицо. Неловкая тишина заполнила комнату тяжёлым туманом. Мысли путались у обоих, губы жгло от недавних касаний, всё казалось нелепым, странным и совершенно неуместным. Неуместно вот так вламываться в чужую комнату. Неуместно читать чужие записи и рыться в чужих переживаниях. Неуместно, совершенно неуместно целовать человека, который испытывает к тебе столь глубокие чувства, не разобравшись в своих собственных. Хайтам был бы рад сейчас выдвинуть несколько гипотез и оспорить каждую из них, предлагая весомый аргумент, но и это было сейчас неуместно. Кавех выжидающе смотрел на него, он чувствовал это кожей, но собраться с мыслями было трудно. Понять было трудно. — Хайтам? Его взгляд задержался сначала на губах, минуту назад целованных, затем на чужом носу, и только сейчас встретились с горящими выжидающими глазами напротив. — Я сказал, что это не так, — повторил своё предыдущее заключение, теперь увереннее. — я бы не стал предлагать тебе помощь тогда в таверне, если бы ты был мне противен. — Тогда почему предложил? — Потому что решил, что между нами осталась недосказанность ещё со времён обучения, и нам есть, что сказать друг другу. — Надо же, не думал, что ты умеешь разговаривать. — А ещё потому что мне просто захотелось помочь. Кавех снова ощетинился, ловя на себе спокойный пронзительный взгляд. Как он и просил, Хайтам смотрел ему прямо в глаза, в самую душу. Внезапно возникшая буря так же быстро сошла на нет, уступая место спокойному глубокому вздоху. Кавех потряс головой, сбрасывая с себя секундное наваждение. Осознание того, что он всё ещё стоял в одной комнате с Хайтамом, который буквально минуту назад его целовал, значительно отрезвляло. Их диалог чем-то напоминал детскую игру в «угадайку». Глупые односложные вопросы – такие же глупые, по мнению Кавеха, ответы. — Если я скажу, что влюблён в тебя? — Ты не скажешь. Мы с тобой вообще не умеем разговаривать, если ты не заметил. — И всё-таки, — аль-Хайтам хитро сощурился. Тяжёлый вздох. — Кто ты, и что сделал с моим душным, невыносимым, отстранённым и до ужаса холодным соседом? Колкость осталась без ответа. Стараясь прочесть мысли, бушевавшие на дне рубиновых глаз, он плавно сократил расстояние и притянул Кавеха ближе, вновь невесомо касаясь обнажённой спины и проезжаясь большим пальцем по чужой скуле. Более осторожный, скорее вопрошающий поцелуй, приятным теплом согревал губы. Зарываясь в мягкие серые волосы, и, кажется, постепенно сдаваясь, Кавех ненароком поддел наушники, так добросовестно защищавшие своего хозяина от излишне шумного окружения. Один наушник послушно сполз вниз, давая Кавеху возможность тихо прошептать в самое ухо: — Можно? Скорее из вежливости, чем из искренней заинтересованности, он вопросительно уставился на Хайтама. Ответа не последовало, вместо этого он в одно мгновение снова оказался на своей кровати, но теперь придавленный к подушкам. — Ох, да ты тяжёлый… — Ну характер же мой ты как-то вынес. — Архонты! Наш аль-Хайтам пытается в юмор, вы только посмотрите. Да ещё и в самоиронию! — тихий смех в самые губы оказался весьма заразительным, но Хайтам не поддался. Вместо этого он аккуратно сдвинул светлые, почти что солнечные пряди волос с шеи, открывая для себя вид на тонкую белоснежную кожу и мягко касаясь её кончиком носа. Кавех заёрзал. Губы мокро, но практически бесшумно, не издавая лишних влажных и отвлекающих звуков, прошлись от ключицы вверх. Кавех притянул его ещё ближе, будто опасаясь, что такой хрупкий тактильный контакт будет безбожно разорван и всё вернётся на круги своя. От этой мысли у Хайтама отчего-то потеплело в груди. Поцелуи перешли выше, мягко поглаживая и лаская тёплым дыханием. Кавех зажмурился, всё ещё не доверяя собственным ощущениям. Хотелось продолжать держать в уме, что всё это не взаправду, что не стоит возлагать больших надежд на минутное помутнение разума и нежность со стороны Хайтама. Он знал, что ничем хорошим в его жизни такие эпизоды щедрости матушки судьбы не кончаются. Когда ладонь скользнула под замявшуюся от ласк рубашку, он громко всхлипнул, опасаясь, что был услышан. И конечно же был. — Кави, всё в порядке? — его собственное имя было сладко протянуто в тихом шёпоте. — Конечно нет. Ни черта не в порядке… Я не могу. Мягкий поцелуй в грудь. И снова. Снова-снова-снова. Касания будоражили, кровь закипала. Собственное тело предательски поддавалось на ласки, выгибаясь дугой в ответ. — Я не буду продолжать, если ты сам не захочешь. Просто скажи мне. Кавех больно закусил губу, стараясь отрезвить себя, но Хайтам, восседающий над ним в одних штанах и наушниках на шее, больно бил по собственной выдержке. Губа болезненно заныла, но желание никак не стихало. Бесполезно. Он точно пожалеет об этом. Кавех так ничего и не сказал, глубоко втягивая воздух и жмуря глаза, надеясь, что аль-Хайтам всё-таки соизволит раствориться, и всё это окажется лишь очередным сладким сном. Но нет. Вместо этого Хайтам невесомо прикоснулся губами к чувствительному соску, нежно поглаживая оголённые бока. Хотелось пить, но жажду было точно не утолить обычной водой. И уж точно не кофе. Нежные ладони архитектора снова зарылись в послушные короткие волосы, направляя и прижимая податливую голову чуть ближе. Хотелось что-то сказать, но он с глухим тихим стоном откинулся на подушки, прикрывая глаза в удовольствии. Удивительно то, насколько тихим Хайтам был даже в такие моменты. Ни единого звука, и уж точно никаких громких вздохов и причмокиваний. Кавех даже задумался на секунду, не делают ли ему дружеское одолжение, но выпирающая ткань в области паха говорила сама за себя. Хайтаму тоже нравилось. — Приподнимись. Кавех послушно подчинился, в ожидании новой волны удовольствия, такой непривычной и незнакомой. Голую кожу бёдер слегка обдало чужим дыханием, но Хайтам снова материализовался у его лица, уверенно касаясь Кавеха рукой снизу. — М-ха… Стой, перестань. — Точно? — рука подчинилась просьбе, и Хайтам оценивающе прошёлся по затуманенному взгляду под ним. — Нет! То есть… Ещё немного, — сбивчивый шёпот с трудом можно было разобрать, но Хайтам правда старался. — Ещё. — Ты в постели такой же принц-неопределённость, как и в жизни. — Молчи. Просто молчи… Аль-Хайтам покачал головой, пряча скромную улыбку. Нависая над Кавехом, он задержал взгляд на пшеничных волосах, хаотично разбросанных по подушке. Захотелось перебирать их пальцами, теряясь в непослушном шёлке, но очередной протяжный стон снова выбил его из мыслей. Пальцы влажно проскользнули вниз, надавливая на чувствительное место. Про смазку в прикроватной тумбочке Хайтам узнал ровно в тот момент, когда Кавех, вцепившись в его предплечье, закивал в нужную сторону. Влага прохладой прошлась по пальцам, давая возможность уловить тонкий персиковый запах. — Я начну? Кавех приоткрыл глаза и то, каким желающим щенячьим взглядом сейчас смотрел на него аль-Хайтам сверху вниз, выбивало из лёгких последний воздух. Конечно же он позволил. Сразу два пальца аккуратно толкнулись внутрь, заставляя подскочить вверх, встречаясь с чужими губами, чтобы утопить в них протяжный стон. Любовно цепляясь руками за широкие плечи, стараясь не затеряться в ощущениях, он приник ещё ближе. Хайтам не суетился, не спешил. Медленными и выверенными движениями, доводя Кавеха практически до исступления, насаживая на собственные пальцы и наслаждаясь тем, как спадают прекрасные пшеничные волосы с его плеч. Собственная одежда была безбожно скомкана и брошена куда-то на стул. Опираясь на локти по обе стороны от изнеженного Кавеха, Хайтам глубоко втянул носом воздух, стараясь удержать капли самообладания. Вместе с воздухом, в лёгких осел и тонкий сладковатый запах чужого парфюма. — Я… Давай сзади? Хайтам в недоумении изогнул бровь, но всё-таки предоставляя такую возможность. Кавех перевернулся на живот, изящно прогибаясь в пояснице и переглядываясь с ним через плечо. От увиденного в животе сладко повело, а слюна вязким густым комом прокатилась по горлу. Ладонь, со всей присущей нежностью, горячо прошлась по ягодице, оттягивая. Кавех выгнулся ещё сильнее, от чего, воздух в груди Хайтама раскалился уже до предела. Глубоко и медленно толкаясь внутрь, он мокро поцеловал его в шею сзади, стараясь притупить возможные неприятные ощущения. Кавех замер, стараясь оценить степень непривычности своего положения. Если отбросить факт того, что с ним прямо сейчас собирался переспать аж целый Хайтам, то… ему было действительно хорошо. И спокойно на душе. Кивая самому себе в подушку и удивляясь, что столь незаметный жест был замечен, он почувствовал, как в него толкнулись ещё раз. Теперь увереннее. Член глубоко прошёлся по самым сладостным точкам, выбивая всхлип удовольствия. В глазах потяжелело, помутнело. Руки, до побеления костяшек, сжали несчастную наволочку. Его гладили, целовали, прижимали ближе к себе, не выпускали из рук, при этом продолжая толкаться всё глубже, интенсивнее. Стоны разбивались о мягкую ткань, а все касания растворялись на белоснежной коже алыми, едва заметными следами. Аль-Хайтам, с трудом удерживая себя на весу, сумел сосчитать все родинки и веснушки, искристой россыпью украшающие чужие плечи. Кавеха хотелось любить. Пальцы всё-таки зарылись в густые золотистые волосы, аккуратно накручивая на кулак. Совсем не больно, лишь слегка удерживая и потягивая на себя, заставляя оторваться от подушки и наградить его более ярким стоном. — Можешь… быстрее. — Хорошо, — поцелуй в плечо, согревающий касанием те самые родинки. Хайтам ласково прошёлся руками по чужим бокам и бёдрам, после чего быстрым выверенным движением перевернул его лицом к себе, тут же замечая чужое смятение и растерянность. — Только не прячься. Посмотри. Их взгляды снова пересеклись, выжигая любую возможность к отступлению. Горячее нутро приятно и влажно принимало в себя. Хайтам зажмурился, ощущаяя подступающее, к лёгким, жаркое удовольствие. Толчок сопровождался новым, более уверенным и сильным. Кавех не находил себе места: ёрзал, обнимал ногами, хватался за всё подряд, стараясь хоть как-то удержать в себе тот ком ощущений, который ласкал его изнутри. На светлых ресницах снова скопилась непрошенная влага, но теперь Хайтам был уверен, что её причиной было исключительно наслаждение. — Я-я… Не закончив свою мысль, да и не в состоянии её сформулировать даже у себя в голове, Кавех затрепетал, как бабочка. Глубокий скомканный вдох застрял где-то в горле. Он широко распахнул глаза, утопая в накатившем оргазме и прижимая Хайтама ногами к себе вплотную. Живот окропило горячей влагой, а мысли раздробились на тысячи осколков. Всё, что он мог, это смотреть на то, как вбиваясь в его тело, Хайтам доводит себя до исступления. Вот уж точно, чего Кавех и представить себе в мыслях не мог, так это содрогающийся от удовольствия аль-Хайтам, любовно сжимающий сильными пальцами его ляжки. Этот момент хотелось запечатлеть в своей памяти, не поддаваясь накатывающей неге окончательно. Изящные тонкие пальцы аккуратно перебирали налипшие пряди серых волос. Щекой Хайтам мягко прижался к чужой груди, улавливая ритм успокоившегося сердцебиения. Было странно, непривычно, но так… спокойно? — Теперь нам нужно сделать тебе третий кофе, — Хайтам недовольно скосил глаза в сторону прикроватной тумбочки, где на подносе грустно стоял холодный напиток и подсохшая пахлава. Довольно укладывая сочную ягоду замеченного винограда в рот, Кавех беззаботно пожал всё ещё оголёнными плечами. — Но согласись, оно того стоило? — он потянулся за очередной ягодой, но она была нагло украдена чужими губами прямо с пальцев. Украдкой заглядывая в глаза из-под взлохматившейся чёлки, он лишь прошептал однозначное и спокойное: — Стоило.