Ты встал во главу
Не проиграв,
Что дальше?
— Ой, да что ты такой несчастный. Улыбнись, хотя бы, Генри, я же спасать тебя пришел, не смотри как зверь, — вопросов насчет того, откуда все здесь знают кто он уже не возникает, однако другие появляются когда Генри осторожно подходит к двери. В решетчатом окошке виднеется улыбка, мелькают яркие цвета несуразного костюма, тонкая рука постоянно поправляет съезжающую на бок шапку. С колокольчиками. Она шокирует Генри больше, чем нахождение постороннего человека тут. Больше, чем происходящее в этом городе. Ничего из того, что носит этот человек, не должно быть тут, его поймали бы сразу, услышав звон. Он, особенно такой, не мог здесь находится, его бы растерзали с потрохами, выжали из него бы цвета. Раз его не трогают, то он заодно с теми, кто его сюда заключил. Наверное. Неуверенность в собственные суждения проскальзывает в мыслях, въедается в подозрения. Свечу подносят прямо к окошку, как бы внимательно разглядывая. От внезапно яркого огня Генри зажмуривается до пятен перед глазами, и в этот же момент слышится скрип двери. В комнату это нечто не заходит, ждет на пороге. — Пойдем. Я понимаю, что ты мне не веришь, но это единственный выход отсюда. Я отведу тебя к королю. Брови недоверчиво хмурятся, Генри не смеет сделать шаг к внезапной свободе. — Зачем? — Можешь называть меня просто Шутом, – разворачивается, уходя от темы, но в голосе звучит странная печаль. Странное, почему-то непривычное и кажущееся неправильным молчание повисает между ними, пока они продвигаются по сырым и мрачным проходам, с редкими факелами и поворотами. Свеча почти дорогает к тому времени, как они доходят до большой железной двери. За все это время Шут на самом деле издавал много шума, но все равно был как будто не виден и не заметен. Казалось, он остается тенью даже в своем истошно вопящем наряде. — Теперь запомни одно правило. Сейчас мы снова войдем в город, но нам нужно пробежать сквозь него, за дворец, в самую северную часть. Не ведись на высокую башню, там Короля уже нет. Нам нужно в Разлом, на самую глубину. — Откуда ты знаешь? — Я же Шут! Я всегда рядом с Королем. Все слышу и подмечаю, – он подмигивает. — Тебя… Не накажут за это? Шут смеется, трясет рыжими волосами так, что его шапка почти спадает с головы. — Насмешил! Конечно же нет. Зато представь какое лицо будет у Короля, когда он узнает что его обыграл обычный шут, а? Так вот, дослушай. Чтобы пройти через гвардейцев, ищущих тебя, придется прибегнуть к хитрости. Знаешь, что пугает тьму больше всего? — Сила? Огонь? — Смех. Возможно, Шут видит неверие в его взгляде, но лишь улыбается в ответ. — Я отдам на время тебе свой голос. Это их испугает, они никогда не любили мои выступления. Вот дураки, верно? Мои представления изумительны. Но так мы сможем пробраться к разлому. Иначе… Ты можешь стать одним из них. Подавить в себе желание прорваться сквозь толпу силой трудно, но Генри справляется. Натужно и нехотя кивает, показывая, что готов на все. «Прости», — шепчет Шут, и быстро касается своими губами куда-то в уголок рта. — Почему ты извинился? — недоумение слишком велико. — Что это вообще зн… Договорить он не успевает. Его пробирает смех до самых внутренностей, так, что он сгибается. Странное чувство. Он понимает, что _это_ принадлежит не ему, ему самому не весело, но тело поддается на уловку. Принимает нечто чужеродное на удивление легко, и смех льется не переставая. Демоны на самом деле обходили две фигуры, в украденных из какого-то опустевшего дома плащах, лишь слыша смех, но к концу пути Генри почти икает и мысленно проклинает Шута всеми возможными способами. Впереди зияет мрачная фигура каменного замка, угрожающе нависшего над городом. Это не то, чего ожидал Генри: никакого мрамора или стекол — того, что говорило бы о богатстве королевской семьи. Нет, главное качество этого замка — неприступность, а вид его внушает лишь страх и благоговение. — Шут, ты… Что произошло с Королем? — они огибают дома, больше и богаче, чем были на окраинах, и движутся вдоль городской стены. Стражи тут совсем немного, и выглядят они… Человечнее. — Боюсь, я и сам не знаю. Могу сказать одно: Королей было двое. И принцев тоже было двое. — Что? — Прошлый король куда-то исчез, и оставил после себя двух сыновей. Ты видел одного, ну, Его Высочество Эдвард, — Шут говорит со смесью жалости и пренебрежения. — А второй… Пропал скоро после того, как новый Король захватил власть. — Так ты не знаешь куда они все делись? — Генри! Помилуй меня, я же обычный шут, куда мне до политики? Это дело министров, — он ярко улыбается и показывает язык. «Он что-то не договаривает, но… Почему?», — раздумывает Генри, все еще сомневаясь. Через некоторое время показывается огромная воронка. Она прижимается к стене города, по мере приближения к ней вокруг становится все темнее и темнее. Ветер жутко завывает среди камней, выступающих по ее краям. Пустынно, уже ни стражи, ни демонов, и это напрягает Генри все больше. Разве место, где находится Король, не должны охранять как зеницу ока? Может ли Шут оказаться предателем? Ведет в западню, где его потом убьют? Они останавливаются около самого края. Туман накрывает пропасть, видна лишь тьма и исчезающий в ней спуск. Шут резко поворачивается к Генри, смотрит как будто в самую душу, и говорит четко и твердо: — Запомни самое главное: не верь ни одному Голосу. — Откуда ты… Но серьезность тут же пропадает с лица Шута, он достает откуда-то губную гармошку, и, весело играя, начинает идти. — Ну же, чего застыл как ледяная статуя в Лабиринте? Идем же! Выбора нет, поэтому Генри все же следует за ним, игнорируя пробегающие по спине мурашки. Что-то подсказывает, что дальше все будет совсем не так весело. Рыжие волосы как будто бледнеют с каждым часом, пламя их догорает, и кажется что воск стекает по тонким плечам, прямо как у свечи в руках Шута. В конце концов и она потухает, а мысли начинают затмевать всё остальное. «Может убить Шута и вернуться к той толике света и пепельному солнцу?» «Голоса меня обманывают?» «Ради чего это всё?» «Зачем мне убивать короля?» «Зачем идти дальше?» Цепочки разрываются, нити путаются, туман накрывает разум и оседает на бледной коже. Темнота становится невыносимой как там, в темнице. «Что я сделал с ними?» «Что произошло с этим местом?» «… С кем?» «Что?» «Где я?» «Почему?» «… Кто я?» Как в том мертвом лесу, все кажется ненастоящим, а чувство потери чего-то, за что не схватиться руками и не предать описанию, обжигает сердце словно раскаленный уголь. Тьма кажется непроходимой, она съедает любой смысл и светлые мечты, любой прорывающийся лучик надежды на спасение. Вот что он делает: сходит с ума. Здесь, со спутником-призраком, без света, когда за спиной множество ошибок и пустота вместо воспоминаний, это сделать легче всего. Может, он начал сходить с ума ещё когда сделал первый шаг? Не стали ли все голоса и люди, которых он встретил, всего лишь кроликами, ведущими его за черту разума? Голос в голове молчит, как и Шут. Молчит пугающе и тяжело. «Растрясти бы его, выбить всю правду, узнать, сжать между пальцев тонкие руки и шею…» Нельзя. Это Шут. …Почему его нельзя трогать? Его затягивает все дальше и дальше в пучину, а выхода все нет и нет… — Хей, Генри! Там свет! Свет! Наконец-то, великий… Всё тело вздрагивает, и глаза сосредотачиваются на фигуре спереди. Шут указывает на вход в пещеру, откуда льется тусклый свет. Там король? Он достиг своей цели? Руки Шута поворачивают его лицо к себе, нервный и сбивчивый шепот достигает его ушей не сразу, только когда в руку вкладывают кинжал. — Не думай, просто атакуй, нужно поскорее покончить со всем этим. Не слушай его, беги, просто беги и бей! Ты сможешь, Генри. Убей его и забери корону, надень её, и тогда… Тогда возможно… — он как будто бредит, сумасшедше скользя глазами из стороны в сторону. Странный блеск во взгляде исчезает, как только натыкается на проход. — Удачи тебе… Ничего не остается, кроме как послушать его. Бежать и бить не кажется чем-то сложным, разум принимает просьбу как само собой разумеющееся. Бей и беги, бей и беги, бей и беги… — О Боже! Кто у нас тут, — больно знакомый голос раздается так близко, так непривычно, что это становится неожиданностью. — Наш герой. Добрался всё-таки. Генри останавливается. Упускает единственную возможность. Но мысль об атаке теряется, когда он видит трон. На нем восседает не король. Не тот король, которого представлял Генри. Голос. На его волосах как будто осел пепел города, глаза, бездонные и черные, как выжженный лес, смотрят насмешливо. Корона на голове сдвинута немного вбок и явно большевата, или сдвинута для большего драматизма — тут уже не угадать. Все движения ленивы и расслаблены, Король покачивает ногой и лениво смотрит на Генри. Картина пугает своей безмятежностью. — Давно не виделись, герой, — обращение едко скользит за шиворот, и уже не кажется обычной насмешкой. Оскорблением, скорее. — Хотя, мы ещё не виделись, да? Твой преданный слуга, Огонь. Заменяю Короля… На некоторое время. — Откуда ты здесь? — Генри говорит тихо и хрипло, в голове все путается. — Ты убил Короля? Смех раздается по всей пещере, отражается оглушающим эхом о стены. — Я? Его убил ты, герой. Какой-то осколок впивается в висок. — Что? — Первый Король был слабым, и поэтому появился другой. Но знаешь, у нового Короля тоже была слабость. Его сын. Генри слышит вскрик: «нет!», и лишь через секунду понимает, что кричит он сам. Руки сжимают волосы, колени опускаются на пол и их пронзает болью, но на нее он просто не обращает внимания. — Да, герой. В один момент его сын просто исчезает, не знаешь почему? — обманчиво нежный тон обволакивает мысли, словно дикий мед, после которого следует лишь боль от жала. — Ах, может из-за странного голоса в голове? Ну ладно, ты же все равно не помнишь. Город так был опечален, что его заполнили духи страхов и раздора, пустота подступала к воротам, а Король… Король отдал душу Страннику, чтобы еще раз увидеть своего сына. Правда демоны никогда не заключают честных сделок, так что Король ушел раньше, чем увидел тебя, герой. — Нет! Ты врешь! Отец не поступил бы так глупо! — О? Ты вспоминаешь? Занимательно. Воспоминания всплывают в памяти. Король не мог так поступить, он считает что самопожертвование это чушь для глупцов, и… Не мог же...? Разум и мысли его не слушаются, уводят в чашу, и смех Огня слышится приглушенно. — Генри, нужно его убить, давай! Даже если это не Король, на нем есть корона, — отчаянный голос Шута немного приводит его в себя, но тело все ещё дрожит. Он не может встать, не может послушаться, сердце стучит в ушах, затмевает все остальное. Отец… — Всё ещё веришь, Шут? Твой разум уже почти разрушился, после всех тех раз, не так ли? — скучающе тянет Огонь, и Генри заставляет себя прислушаться, до боли стискивает кулаки. — Не твое дело, — шипит Шут, и поворачивается к Генри с натянутой, кривой улыбкой. — Возьми кинжал, и стань Королем. Давай же. Тогда все прекратиться. — Не прекратится ничего, скоморох ты никчёмный! Как ты не поймёшь? Я часть тебя, герой, и ты сам умрешь, если уничтожишь меня. Я теперь Король! Голова раскалывается от боли. Оборванные и искаженные воспоминания, больше похожие на иллюзии, продолжают наступать, мучают и терзают. Клинок всё ещё лежит в руке и соблазн его использовать с каждой секундой становится всё больше. Возможно, на себе. Слышится грохот. Как гром среди ясного неба, он достигает даже недр земли. Кажется, Шут и Огонь что-то друг другу доказывают, уже почти забыв о его существовании, пока Генри не выдерживает: — Да помолчите вы! Лица обоих бледнеют, когда раздается еще грохот. Воцаряется тишина. Рука с кинжалом подрагивает. Правда ли, что убийство Огня поможет? Есть ли у Генри выбор? Он тяжело встает, еле как подходит к Королю. Шаркает ногами, до безумия медленно плетется, но тот даже не отодвигается. Генри смотрит прямо в бездну — в тёмные, злые и торжествующие глаза — и бездна смотрит в ответ. Всё еще свежо чувство входящей под ребра стали, там, в Лабиринте, но когда он пронзает Огонь в сердце, боль становится в тысячу раз больше. Рана раскрывается. Вместе с Генри кровоточит и город. Грохот раздается ещё раз, громче, сильнее. Стены начинают подрагивать. Разрушается всё. Ничего не заканчивается. Из уголка улыбки течет ядовито-красная кровь, как будто не настоящая, подчеркивая бледность бывш его Короля. Он не выглядит как тот, кто умрет, нет. Он выглядит как победитель. — Надень же Корону, герой, раз решил. Но знаешь… Мы еще встретимся.