Für Alice

Руди изменился. Он подрос — во всяком случае, мантия стала ему коротковата, — похудел, а под глазами у него залегли темные тени; чем бы ни был этот Хогвартс, там ему явно приходилось несладко. Элиза показала ему и фигурки гиппогрифов, и комнату с книгами, и поделки мистера Антонина, но Руди только рассеянно кивал в ответ, ничего не говоря; за ужином больше копался в тарелке, чем ел, а сразу после ушел к отцу в кабинет и уселся у камина, молча глядя в огонь. Элиза притихла было рядом — уж очень мрачным выглядел брат, — но он заметил ее и сам усадил на колени, разрешив Элизе обнять себя за шею и прижаться. — Извини, Элли, — негромко сказал он. — Я обещал тебе приехать и не смог. Но я пытался. — Да уж наслышан, — раздалось от двери. Отец вошел следом; неслышно прошагав по холодным камням, он тоже уселся в кресло у камина — прямо напротив них. — Слагхорн настучал? — недобро сощурился Руди. — И не только он, — отец постукивал палочкой по ладони. — Интересные люди в красных мантиях заходили, спрашивали, не знаю ли я, куда мог удрать мой сын. Далеко ушел хоть? — Да не. Утром сбежал, ночью авроры в Форт-Уильяме поймали. — А говоришь, недалеко. Там миль сорок, не меньше, — отец поворошил кочергой угли. — В школе били? У Руди странно дернулась щека: — А как же. Отец пристально на него посмотрел и отложил кочергу. — Слагхорн вроде старался не посылать нас к Принглу. — И сейчас старается, — буркнул Руди. — И Диппет не особо злился, я ему все объяснил — мол, отец совсем один и сестра совсем кроха, проведать их хотел, так что он меня полы до рождественских каникул драить отправил, только и всего. Старостам нашим что-нибудь объясни, их же хлебом не корми — дай руки распустить. — Впрочем, ничего нового, — хмыкнул отец. — Ну, что поделать. Думаешь, в Дурмштранге было бы лучше? — В Дурмштранге меня бы никто не знал. — Вот оно что, — процедил отец после повисшего молчания. — Амадей? — Не только, — мотнул головой Руди. — Мне заняться? — Сам. — Сам так сам, — отец, явно смягчившись, растрепал ему волосы. — Драккл с тобой, захочешь — расскажешь. Иди ложись и Элли уложи, она заснет сейчас. Уже в кровати, засыпая под боком у брата, Элиза внезапно не столько поняла, сколько почувствовала, что Руди почему-то рассказал отцу далеко не все; и так же скорее почувствовала, чем поняла, что с ним там, в Хогвартсе, что-то случилось — он стал скрытнее и как будто злее и жестче, чем до отъезда. Хотя вел себя как обычно: так же помог с утра умыться и одеться, так же накормил с утра кашей — хотя бы не пригоревшей, Малли расстаралась, — и так же, как до отъезда, повел Элизу гулять в заснеженные поля, с той только разницей, что теперь она больше шла своими ногами, чем ехала у кого-то на руках. Даже пошли они, как и до отъезда, к Джеку, а не куда-нибудь еще, хотя Элиза думала, что раз Руди пошел в школу, то отец будет отпускать их дальше, чем до деревни. Джек был старше Элизы, даже старше Руди, и сразу понял, что с ним происходит. — Что, барчук? — спросил он, потрепав Элизу по голове и усадив себе на плечи, едва они втроем вышли к морю через задний двор трактира Грейбеков. — Вид у тебя не шибко радостный... брешут, небось, про распрекрасный Хогвартс-то? Руди только плечами передернул: — Ну, есть такое. — Так что, все там паршиво, а? Руди ответил не сразу; прошел немного вдоль берега, распинывая мерзлые водоросли, гальку и обломки каких-то деревяшек, выбрал камень поудобнее, уселся и уставился на льдисто-зеленое море такими же льдисто-зелеными глазами. — Не все. Хорошего тоже много. Учиться интересно, учителя ничего, не злые... замок сам красивый, а жратвы сколько, Джек, ты бы видел!.. — Руди аж прижмурился от удовольствия. — Я в жизни так от пуза не жрал, разве что когда бабка Маргрета жива была. Джек облизнулся и явно сглотнул слюну: видимо, ему "жрать от пуза" тоже доводилось редко, не сказать — никогда. — А чего кислый тогда такой, если и интересно, и замок красивый, и учителя не злые, и жратвы завались? Руди помрачнел и ссутулился; Элиза, до того искавшая камешки на берегу, подошла к нему и подлезла под руку. — Люди — уроды, вот что, — глухо, как-то по-взрослому ответил Руди. — Первый-второй курс за людей не считают — принеси, подай, почисти, пошел вон... прислуживай им, как распоследний домовик и поблагодарить не забудь, что внимание на тебя, ничтожество, обратили. А если родители у тебя без денег там или связей, ну или хвост кому отдавили, как папаша — все, пиши пропало, до выпуска в домовиках ходить будешь. — А если отказаться? Руди пристально посмотрел на Джека — тем самым, холодным отцовским взглядом: — Я и отказался. Я и еще один пацан. — Чего-то не заметно. Ты живой. — Они же не дураки убивать, — Руди снова передернул плечами. — В коридор стоять в пижаме выгоняли, жрать не давали, били — было, да... ну так я и без них битый и мерзнуть давно разучился, а кухню мне ребята со второго курса показали, они тоже там пасутся, — он подпер щеку кулаком. — Да нет, все было бы здорово, если бы не эти уроды, которые издеваются над младшими, а у самих в башке только квиддич, бухло да как бы грязнокровке какой подол задрать. — Так ты из-за них сбежал тогда, осенью? — спросил Джек. — Помню, к хозяину краснопузые приходили, спрашивали о тебе... ух и бранился он, аж у нас в деревне слыхать было. Элиза смотрела то на одного, то на другого; в ее сознании все крепче отпечатывалась мысль, что Хогвартс — это такое место, где обижают маленьких и задирают подолы каким-то грязнокровкам, но почему-то все обязаны туда ехать. Элизе после рассказов брата туда хотелось все меньше и меньше, но отчего-то она не сомневалась, что к тому моменту, как она станет такой же большой, как Руди, или он, или отец что-нибудь придумают. — Я из-за неё вот сбежал, — Руди потормошил Элизу, и она захихикала. — Все думал, как она тут — мелкая же совсем, а папаша, когда один, пьет как черт, да ты и сам знаешь... — Знаю, — кивнул Джек. — Мой старик бормотуху гнать и хозяину возить не успевает. Так что, решил проведать барышню? — Ну да, — хмуро ответил Руди. — Я же знаю эти места, думал — посмотрю, что тут да как, и вернусь. Посмотрел, ага. Две недели на животе спал. — Это тебя учитель так? — Нет, староста. Амадей. Дядюшка, чтоб его дракклы в задницу кочергой, — Руди сплюнул в прибой. — Еще и сказал, мол, бьем не за то, что сбежал, а за то, что попался. Ничего, я ему, суке, все припомню, как вырасту. — Что-то мнится мне, что ты ждать не будешь, — сощурился Джек. — Припомнишь все, как в школу вернешься. Вернешься же, а? Элиза протестующе пискнула — она не хотела снова оставаться одна, не считая отца, домовиков и мистера Антонина, а еще не хотела, чтобы Руди возвращался туда, где его обижали. — Не буянь, — Руди несильно шлепнул ее и усадил рядом с собой. — Вернусь, а как же. Будто у меня выбор есть. Учиться дальше надо, да и потом... наслушался я всякого, про то, что отец тут заперся и с ума сходит, а я у него дичаю... не хочу, чтобы болтали еще больше. Он замолчал и снова угрюмо уставился на море; Элиза прижалась к нему, стараясь сидеть тихо-тихо, как мышка. Джек топтался рядом, сопел и чесал в лохматой башке, пока наконец не решился: — Ладно, хорош дуться. Когда тебе еще возвращаться надо... а я вот в лесу волчий след видел. Всю мрачность с Руди и впрямь как ветром сдуло: — Брешешь! — Чтоб мне сдохнуть — видел! — Дворнягу небось видел! — За опушкой-то? — хмыкнул Джек. — Не веришь — пойдем да поглядишь сам. Только барышню к моей мамаше забросим. — Неть! — возмутилась Элиза. Раньше она была совсем не прочь остаться с миссис Грейбек, пока мальчишки бродили по лесу, но это было раньше. Раньше Руди не надо было возвращаться туда, где его обижают. — Элли, мы пойдем далеко и вернемся не скоро, — примиряюще начал Руди. — Там темно, холодно и страшно, а ты еще слишком маленькая. Посиди пока у миссис Грейбек, ладно? — Неть! — повторила Элиза. Она бы и ножкой топнула — для убедительности — но все еще сидела на камне и не хотела с него упасть. Руди явно хотел сказать что-то — или сделать — но только бессильно уронил руки и помотал головой: — Извини, Джек. Она сегодня разгулялась. — И не отцепится теперь? — понимающе ухмыльнулся Джек. — А, пускай... она легонькая, а у мамаши на заднем дворе угольная корзина стоит. Посадим туда, тебе за спину, и всего делов. — Перемажется же. — Это лучше, чем если бы она вопила. Вопили бы, барышня? Элиза покивала; вряд ли она стала бы кричать, конечно, но пусть мальчики думают наоборот. — Ну вот, — пожал плечами Джек. — Тащи корзину, а то вон — тучи с моря идут. Как бы нам в пургу не встрять.

***

В пургу они не попали, но ушли действительно далеко — тяжелые, засыпанные снегом еловые ветки мало-помалу закрыли от них небо и тот небольшой свет, который оно давало. Поле рядом с деревней и тропинка к нему мало-помалу скрылись из виду; Элиза из своей корзины не видела практически ничего, кроме неясных очертаний деревьев, но и Руди, и Джек, похоже, неплохо видели в полумраке — во всяком случае, по лесу пробирались совсем не ощупью, да еще и умудрялись что-то разглядеть на снегу. — Вот, видишь? — Джек, чуть не лопаясь от гордости, остановился рядом с небольшой ямкой; цепочка из таких же ямок вела чуть в сторону и дальше в лес. — И кто брешет, а? — Действительно, волчий, — Руди встал рядом с ямкой на одно колено и внимательно в нее всматривался. — Здоровый, др-раккл... откуда взялся только? Отец в прошлом году всех велел отловить. — Может, с голодухи прибежал откуда-то, — дернул плечом Джек, принюхался и вдруг поморщился. — Фу, мать твою. Падалью несет. — Отец велел кого-то вздернуть по-тихому, вот и несет, — рассеянно отозвался Руди. — Да не, не было такого. С полгода не было, — Джек снова принюхался. — Со стороны следа несет. — Так волчара этот задрал кого-то... — Ага, и не дожрал? Тут крупнее кролей и белок нет никого, а они ему на один укус, — Джек решительно двинулся вдоль следа. — Пойду гляну, а вдруг кто из наших или из соседней деревни. — Джек, стой! Но было поздно — Джек скрывался в лесу. Руди нерешительно потоптался на месте, оглянулся на Элизу и... стиснув на мгновение лямки корзины, зашагал следом: — Сиди тихо, Элли. Что бы ни случилось, поняла? Элиза протестующе хныкнула — в лесу стремительно темнело и холодало, к тому же она проголодалась. Джек же сейчас вернется, зачем Руди идти следом? — Кому сказал, помалкивай! — Руди недовольно встряхнул корзину. — Сама с нами напросилась, нечего ныть теперь! — Надо было ее у мамки оставить, — донесся откуда-то спереди голос Джека. — Покричала бы да перестала, а сейчас поди успокой, если что... ах ты ж, мать твою растак! — Что там, Джек? Кто там?! Элизу подкинуло и затрясло — Руди побежал через лес. Она снова сердито пискнула и съежилась в комочек — так ей было немного теплее, а в корзину начал задувать ветер. — Не подходи, — сдавленным голосом ответил Джек. — О, чтоб тебя... не подходи, кому сказал! — Да что там такое? — Руди остановился, как вкопанный, и Элизу снова подбросило. — Ох и ни драккла ж себе! Элизе ничего не было видно, но, судя по реакции брата, на той поляне, куда их вывел Джек, происходило что-то запредельное. Сама она чувствовала только запах горящих еловых веток — видимо, Джек поджег их, чтобы было посветлее — и другой, сладковатый, но неприятный: так пахла раздувшаяся мертвая мышь, которую она как-то нашла в одной из комнат. — Да не то слово, — Джек сплюнул в снег. — Ты был прав, здоровый волчара... был. Пока не сдох. — Пока его кто-то не задрал, — поправил Руди. — Смотри, кровищи сколько, и требуха у него вся наружу. Кто его так, что думаешь? Элиза вздрогнула и впервые обрадовалась, что ничего не видит из своей корзины — вряд ли бы ей понравились кровища и требуха. — Без понятия, — ответил Джек. — Но вопрос хороший. Кто его так, и как далеко эта тварь от нас. Словно в ответ из леса донесся протяжный вой, и Элиза даже через стенку корзины почувствовала, как оцепенел Руди. Джек шумно сглотнул; над поляной повисла гробовая тишина, а затем вой повторился — уже чуть поближе. — Чтоб тебя, — прошептал Руди. — Это уже не волки. — Сматываемся! — Элизу вновь тряхануло — видимо, Джек рванул Руди подальше от поляны. — Беги с барышней в замок, а я — в деревню, предупредить! — Мы до замка не успеем, они нас в поле догонят! Джек на мгновение задумался. — Тогда чеши в развалюху егеря и сидите там, а я хозяину скажу, он за вами придет, как все кончится. Двигай давай! И Руди двинул. На этот раз Элизу трясло и подкидывало так, что она пару раз чудом не вылетела из корзины и только каким-то чудом осталась внутри; сверху на нее то и дело сыпались снег, хвоя и мелкие ветки — Руди пробирался, точнее, проламывался через ельник. Элиза рассердилась было на него — почему он не остановится, почему не посмотрит все ли с ней в порядке, всегда же проверяет — но скоро сообразила, что если Руди остановится, то они оба пропали. Поэтому она закусила губу и изо всех сил старалась не плакать — только тихо всхлипывала, когда ей за шиворот валилась очередная гость снега. В какой-то момент Руди перешел на шаг, а потом оперся на дерево, тяжело дыша — видимо, забег по заснеженному лесу нелегко ему дался — но неподалеку вновь раздался тот самый вой, и Руди, странно выдохнув, будто сдерживая слезы, снова бросился бежать. Элиза подумала и собралась все же разреветься — если уж Руди чуть не плачет, то ей тем более можно — но не успела: Руди влетел в какую-то хижину, запер дверь, заложил засов, а потом, вытряхнув из корзины Элизу, усадил ее на колченогую табуретку у холодного очага. — Тш, тихо. Не плачешь? Вот и молодец, не плачь, — в полумраке дома Элиза разглядела, что брата трясет. — Сейчас я найду, где нам спрятаться, мы спрячемся и подождем отца, Элли, хорошо? Только не плачь, прошу тебя, только не плачь! Он принялся лихорадочно обыскивать небольшую темную комнату, и Элиза вдруг поняла, что ему так же страшно, как и ей. Что-то напугало их с Джеком — то, что выло в лесу и убило большого волка. — Оки? — тихонько спросила она. — А, что? Нет, Элли, это не волки. Это оборотень, — Руди отбросил от стены вылинявший половик. — И похоже, не один... нашел! Иди сюда! Элиза неуверенно сползла с табурета, и Руди, закусив губу, потянул за спрятанное под тряпками кольцо в полу; несколько досок, противно скрипнув, поднялись вверх, и из открывшейся черной дыры пахнуло холодом и сыростью. Элиза замотала было головой — она совсем не хотела лезть в эту дыру, — но Руди сгреб ее в охапку, прижал к себе и принялся спускаться вниз по шаткой лестнице: — Тихо. Не кричи, — он опустил за собой доски с кольцом, и Элиза оказалась в кромешной темноте. — Мы посидим тут немного, пока не придет отец. — Неть! — запротестовала Элиза; хватит с нее темноты и холода на сегодня, ей хотелось домой ну или хотя бы к миссис Грейбек. — Хо-дна! — Мне тоже холодно, но я терплю. Все, замолчи, а то выдеру, видит Мерлин, как взрослую выдеру! Элиза надула губки — никогда еще Руди ее не бил, даже не грозился, — но сообразила, что в темноте ее не видно, и решила пообижаться потом, дома. Руди же облегченно выдохнул и, не выпуская ее из рук, отошел чуть в сторону, пошарил рядом и закутался в какую-то вонючую тряпку, не забыв укрыть и Элизу. — Так должно быть потеплее, — сказал он уже мягче. — Попробуй поспать, отец... придет, конечно, но вряд ли прямо сейчас. Элиза решила не спать из принципа: раз Руди грозит ее поколотить, то драккла с два, как он сам говорит, она будет слушать его советы. Получилось плохо: она все же уснула — очень уж устала и намерзлась за день — но довольно скоро проснулась от воя, который теперь раздавался прямо над головой. Руди, тоже задремавший было, вздрогнул и прижал ее покрепче к себе. — Все в порядке, — шепнул он. — Они сюда не войдут. К вою над головой добавился треск ломающегося дерева — кто-то крупный пытался ворваться в хижину; Элиза, забыв о том, что она сердится на Руди, зарылась личиком в его зимнюю мантию. Руди обнял ее еще сильнее, и Элиза почувствовала у виска что-то острое и деревянное — Руди зачем-то приставил к ней волшебную палочку. — Они сюда не войдут, — повторил он странным, ломким голосом. — А если войдут, то... то ты просто заснешь, а проснешься уже дома. Все хорошо, Элли. Все будет хорошо. Элиза не поверила ему. Пусть она и была маленькой, но знала, что когда говорят правду, то сердце так не бьется, и палочку к виску не приставляют; к тому же, как все может быть хорошо, если оборотень — так Руди его назвал — вот-вот ворвется сюда? Вой и треск дерева наверху внезапно сменились на рычание и скулеж; над головами у Руди и Элизы слабо вспыхнуло красным, потом — зеленым, а затем все стихло. Скрипнула дверь; кто-то — не оборотень, а человек — вошел внутрь и медленно прошелся по хижине. — Опоздал, что ли? — негромко спросил человек голосом мистера Антонина. — Но парень сказал, что они должны быть здесь, да и дверь этот уебок не доломал... Гоменум Ревелио! Люмос! Доски наверху засветились так, что у Элизы заслезились глаза; через пару мгновений снова заскрипела крышка люка, и на лестнице возник сам мистер Антонин — бледный, как снег, и с небольшим светящимся шариком на конце палочки: — Живы?! — Будто, — выдавил Руди. — Не добрались они до вас по дороге? Не укусили? — Нет. Не успели, — Руди стиснул палочку. — И не успели бы. Мистер Антонин посмотрел на Руди, на Элизу и отчего-то мрачно покачал головой. — Палочку-то опусти, — неожиданно мягко попросил он. — Все уже закончилось. Давайте-ка выбираться отсюда и до дому, Рэйф там с ума сходит. Только отогрею вас сначала. Померзли, поди, в этой дыре?

***

В очаге весело плясал огонь, согревая промерзлую хижину; Элиза, завернутая, как в пеленки, в огромную теплую мантию мистера Антонина, лежала на старенькой кровати и зевала, пытаясь не уснуть. Хмурый Руди сидел у стола; сам мистер Антонин возился у огня — сушил одежду Элизы, помешивал что-то в небольшом котелке и ворчал, то и дело поглядывая на них: — Мало тебя отец дерет, да больше, видимо, ни рук, ни вожжей не хватает... Кой черт тебя понес оборотню в пасть, неслух? Да еще и с маленькой сестрой на руках? — Я по лесу один лет с семи хожу, — насупился Руди. — И отец отсюда всех повышвыривал, что волков, что оборотней. Откуда они тут взялись вообще? — От холмов пришли, — мистер Антонин разлил из котелка по кружкам что-то горячее, пахнущее травами. — Краснопузые с неделю назад приходили, предупреждали, мол, бродят тут трое, обычно грабят, но к полнолунию еще и жрать начнут... — А мне откуда было знать, что приходили и предупреждали? — У отца спросить или у меня, словами через рот, где можно шляться, а где нет! — мистер Антонин отшвырнул котелок в угол. — Пей давай, пока не остыло. — А мелкой? — Ей в ложку налью. Руди отхлебнул из кружки, поморщился, но посмотрел на мистера Антонина и отхлебнул снова. Мистер Антонин споро одел Элизу в теплое и сухое и подсел вместе с нею к столу: — Давай-ка, Лизок. За папу, чтобы он за вами следил получше... Элиза глотнула из ложки и закашлялась — питье было горячее, но горькое. — Знаю, меду бы, да где ж его возьмешь, — мистер Антонин вытер ей лицо. — Вот умничка, и еще одну — за братца-обормота, чтоб у него мозги поскорее на место встали... Руди фыркнул и спрятался за кружкой. — На правду не обижаются, — отрезал мистер Антонин. — Допил? Вот и славно, потопали. Хижина оказалась не так уж и далеко от поля между домом и лесом — а ведь Элизе показалось, что Руди бежал через лес очень долго. Когда они вошли в зал с камином, по лестнице к ним сбежал бледный, как наволочка, отец и сгреб в охапку всех троих: — Ну, слава тому, кого нет... — Авроры подарочек приняли? — деловито спросил мистер Антонин. — Да, двоих. Явились, мать их, к шапочному разбору, — поморщился отец. — Третий где? — У хижины в лесу, больше не встанет. Надо будет потом пойти прибрать, — мистер Антонин посмотрел вниз и нахмурился; Элиза посмотрела тоже и заметила на серых плитах пола темное пятно. — Кровь? Подрали-таки кого-то? Отец сжал губы так, что они превратились в белую полоску. — Пойдем, посмотришь. На старом диване в одной из смежных с залом комнат лежал Джек — не бледный даже, а какой-то синеватый; старая куртка на нем была бурой от крови. Мистер Антонин передал Элизу отцу, развел в стороны полы куртки Джека и присвистнул: — Не жилец. Жаль, неплохой он парнишка. — Это он сказал детям бежать в хижину, — негромко ответил отец. — И он предупредил всех об оборотне. Мы не знали, что их двое, пока одного загоняли, второй кинулся на мальчишку. Оглушили, конечно, но подрать успел. Руди, стоя подле отца, тоже смотрел на Джека и яростно кусал губы. — Это из-за меня, да? — тихо спросил он. — Если бы я не сказал, что Джек брешет, мы бы не пошли в лес и его бы не... — Нет, — отец обнял его за плечи. — Не из-за тебя. Оборотни все равно шли в деревню, и если бы вы не наткнулись на них в лесу, Джек не успел бы нас предупредить. Не вини себя. Судя по сопению Руди, не винить себя у него получалось плохо. Не сказать — не получалось совсем.

***

Джек все-таки выжил. Он пришел за день от возвращения Руди в школу — они все как раз сидели за завтраком: отец и мистер Антонин, Руди и Элиза. При виде Джека Руди радостно вскочил было, но тут же сник и сел на место, и Элиза понимала, отчего — перед ними, казалось, стоял другой человек, совсем не тот Джек, с которым они гуляли по лесу и к которому ходили в гости. — А-а, герой! — одобрительно кивнул отец; Джек стянул с головы потрепанную шапку и неловко поклонился. — С чем пришел? Джек помялся, потеребил в руках шапку, опустил глаза и выдавил: — Меня... меня из дома выгнали... сэр. — Вот как? Это отчего же? — Так... полнолуние было... когда эта сволочь меня погрызла... сэр. Руди стремительно побледнел; мистер Антонин закашлялся, а отец враз помрачнел и бросил на стол полотенце: — Так. И чем мне тебе помочь? Джек вскинул на него умоляющий взгляд: — Дайте мне работу, сэр! Любую, я работы не боюсь, сами знаете! Мне же теперь только под забор... и там подыхать... Голос у него сорвался, и он опустил голову; Руди, все такой же бледный, повернулся к отцу: — Ты же... — Помолчи, — оборвал его отец. — Работу, значит? Джек неуверенно кивнул. Отец пожевал губами, задумавшись. — Вот что. Пойдешь ко мне егерем, будешь жить в той хижине, где мои дети от оборотня прятались. Про обязанности мне тебе рассказывать не надо. Про оплату договоримся. Ясно? — Да, сэр! — выдохнул Джек так, будто у него камень с души свалился. — Когда мне можно, ну... — Да хоть сейчас. Бери свое барахло, тащи в хижину и принимайся за работу. Сам видел, что в лесу творится. Джек еще раз поклонился и, ни сказав ни слова ни Руди, ни Элизе, вышел прочь. Руди смотрел ему вслед, стискивая спинку стула до побелевших костяшек. — Это... получается, нам теперь вообще с ним гулять нельзя? — негромко спросил он. — Ему теперь не до прогулок будет, да и тебе тоже, — отец намазывал маслом подсушенный хлеб. — А Элли я к нему не подпущу, не обессудь. Мала еще. — А в каникулы? — В каникулы — пожалуйста. Но один, без сестры. И помни про полнолуния. Руди вздохнул и снова принялся за кашу. Элиза задрожала в своем стульчике — ей стало сильно не по себе. Кажется, в ближайшие дни она останется не только без брата, но и без друга.