***
К вечеру энтузиазма нагнать пять лет школьной программы в Софи явно поубавилось, и, после лёгкого ужина девушка по привычке отправилась в гостиную факультета, пока в паре шагов от двери не вспомнила, что те, ради кого она так спешила, уже наверняка далеко отсюда. Друзья даже толком не попрощались; Себастьян казался несколько взвинченным в ожидании встречи с сестрой. Чувство радости от скорого воссоединения с семьей давно смешалось в нём с чувством сожаления, бессилия и даже злости. Казалось, он был в равной степени и счастлив провести время с Анной, и раздосадован тем, что её болезнь не отступает, и при этом чувствовал стыд от невозможности забрать или хотя бы разделить её бремя. Всегда спокойный и немногословный Оминис же теперь едва сдерживал своё раздражение. На днях они с Себастьяном в очередной раз поссорились, и, несмотря на попытки их новой подруги разрешить этот спор, парни решительно игнорировали друг друга. «Я сотни раз предупреждал его!», — в сердцах восклицал Оминис. «Тёмные искусства — скользкая дорожка, на которой легко оступиться. Я знаю, каково это — потерять из-за них семью…» «Потерять семью?» — с издёвкой переспросил Себастьян. «Что ты знаешь о том, каково это — потерять семью? Похоронить своих родителей, будучи ребёнком — вот, что значит потерять семью. Наблюдать, как твою сестру прокляли и каждый день её жизнь угасает на твоих глазах — вот, что значит потерять семью! Ты и правда слепец, если не видишь очевидного! Такой же высокомерный, как и твои родители…» «Я и правда слепец, ” — чуть погодя, повторил Оминис, сжав кулаки до побелевших костяшек. «Но даже такой слепой как я может видеть, когда его друг оступился и нуждается в помощи». После этого ребята почти не разговаривали, а при встрече демонстративно игнорировали друг друга. Они больше не собирались после занятий в старой Крипте, а по вечерам не сидели в куче подушек, на полу общей гостиной комнаты, занятые то играми в шахматы, то жгучими спорами, то предающиеся мечтам о далёком будущем. Себастьян даже имел наглость использовать Софи в качестве «совиной почты». Но после пары неудачных попыток (и гнева юного Ганта в частности) оставил их. Ей и самой наскучила эта игра в посыльных, сопровождающаяся гнетущей атмосферой. «О, всемогущий, пожалуйста, сделай так, чтобы эти двое помирились. Хотя бы на рождество», — глубоко вздохнула она, бесцельно бродя по лестницам замка. Добравшись до большого окна у парадной лестницы, Софи ненадолго остановилась. Словно завороженная, она глядела на белую вьюгу, напористо стучавшуюся в старые стёкла, а затем замиравшую в причудливом вальсе снежинок. Будто какой-то волшебник решил поиграться со временем, и с упорством маститого дирижера по мановению своей палочки то замедлял, то ускорял белоснежный хоровод, захвативший последнюю ночь перед рождеством. Отчего-то, каждый раз, когда Софи смотрела на снег, ей вспоминался дом. Ведь что может быть уютнее, чем в разгар метели свернуться клубочком у тёплого камина, слушая рассказы родителей о заснеженных просторах далеко оставленной родины? И под мерный треск дров погрузиться в сладкие грёзы. Она легонько шлёпнула себя по щекам, отгоняя накатившую тоску по дому. И, твёрдо решив не поддаваться унынию в такой день, вознамерилась отыскать свою знакомую Натти, которая тоже осталась на каникулах в Хогвартсе. Софи уже направлялась в сторону общих гостиных Гриффиндора, как вдруг её слух привлекла музыка, доносившаяся откуда-то сверху. Слегка неровная, но очень экспрессивная, словно играющий вложил в неё свои самые сильные эмоции — мелодия совсем не походила на идеально выверенную игру заколдованных инструментов. Обуреваемая догадками о личности музыканта, она быстро преодолела два пролёта винтовой лестницы, и, следуя за нарастающим звуком пианино, осторожно подошла к незапертой двери. Играли Шопена. Софи слегка сглотнула, не уверенная в том, стоит ли беспокоить того человека. Она нерешительно обхватила дверную ручку и, выждав несколько тактов, слегка приоткрыла дверь. Тонкий луч света вырвался из коридора и упал в темноту просторного помещения. Девушка затаила дыхание. Привыкшая за всё это время к приятному полумраку гостинной Слизерина, она без труда различила спину сидящего за пианино. Во всём замке был лишь один человек, способный играть в абсолютной темноте. — Оминис? — удивлённо прошептала студентка. Длинные пальцы моментально остановились, оборвав композицию на середине. — Кто здесь? Девушка на секунду вздрогнула, не ожидая застать его врасплох. — Оминис, это я. Софи, — успокаивающе ответила она. — Софи, — с облегчением выдохнул парень. На его лице промелькнула слабая улыбка. — Почему ты здесь, совсем один? Почему не сказал мне, что останешься в школе? Мы могли бы…ах, неважно. Я просто надеялась, что вы двое наконец…помиритесь. Понимаешь? Оминис молча продолжил играть, чуть сильнее нажимая на клавиши и выдавая изменившимся звучанием мелодии свою сердитость. — Этот упёртый… — раздраженно прошептала она, подсветив себе дорогу «Люмосом». Остановившись у пианино, Софи окинула комнату взглядом: выстроенный вдоль стен старый хлам и укрытая простынями мебель говорили о том, что помещением уже давно не пользовались. Сквозь единственное незашторенное окно блёкло пробивалась луна. Удивительно, но пианино было в хорошем состоянии. Видимо, это не первый раз, когда Гант прятался здесь от всего мира. — О-ми-нис, — по слогам протянула Софи, нависнув над своим другом. Непослушная прядь ее волос соскользнула ему на плечо, однако парень продолжал сохранять невозмутимое выражение лица. Тогда девушка наклонилась ещё ниже и шепотом повторила прямо в его ухо: — О-ми-нис. «Ба-ам!» — взвизгнули клавиши. Оминис закусил губу, явно делая над собой усилие; но он не знал, как предательски выдавали его раскрасневшиеся уши. «Милашка», — подумала Софи, расплываясь в лукавой улыбке. Кажется, дразнить наследника Слизерина постепенно вошло в её привычку. Она честно обещала себе прекратить это дело, но каждый раз, глядя, как его хладнокровное лицо алеет от смущения, девушка внутренне трепетала. — Опять эти твои.. шутки! — нарочито обиженно ответил он. Словно почувствовав, что раскраснелся ещё сильнее, парень стыдливо отвернул от нее своё пылающее лицо. Хихикнув, Софи обошла друга с другой стороны, и, пристроившись с края банкетки, спросила уже серьёзным голосом: — Как ты? После вашей ссоры с Себастьяном… — Себастьян то, Себастьян это! — вспылил Оминис. — Я бы предпочел не обсуждать мистера Сэллоу хотя бы один день. Сыт этим дураком по горло. В воздухе повисло напряженное молчание. Снова, как и прошлые разы, когда они пытались обсудить их конфликт из-за изучения тёмных искусств. «Ах, лучше бы я и дальше шла себе к Натти», — внутренне сожалея о поднятой теме, подумала Софи. Оминис беспокойно заёрзал на месте, силясь вымолвить хотя бы словечко. Вязкая, неприятная тишина расползалась по комнате. — Хорошо, — первой нарушила молчание студентка, намереваясь уйти. — Ты не хочешь говорить о Се…кгхм, сэре, чьё имя нельзя называть. Ты не хочешь говорить о себе. Ты избегаешь меня. Оминис, действительно ли мы друзья?***
«Действительно ли мы друзья?» — эхом раздавался голос Софи в его голове. С той самой Софи Бенуа — загадочной студенткой Слизерина, поступившей сразу на пятый курс? С той самой, которая сражалась против тролля в Хогсмиде? Которая впечатлила его придирчивого друга — Себастьяна, ловко разделавшись с ним на дуэли? С той, что никогда не стеснялась его общества? Чьи тёплые, ласковые руки не отпускали его, несмотря на насмешки вокруг? Та, чей звонкий смех был способен разогнать самые хмурые тучи? С его ma chérie Софи? О нет, меньше всего ему хотелось быть её другом. Поначалу — из-за недоверчивости к таинственной незнакомке, нагло влезшей в их с Себастьяном дружбу. Теперь — потому, что она успела стать для него кем-то большим, нежели просто «подругой». И каждый раз после её ребячеств, подобных сегодняшнему, Оминис был готов провалиться сквозь землю. Софи ни за что не должна узнать о его недостойных, порочных мыслях. Иначе она непременно возненавидит его. Достаточно и того, что он сам ненавидел себя за это. Дружба с ней — самое бОльшее, чего он достоин. Но как же чертовски сложно продолжать вести себя, как прежде! Тёплое бедро, слишком близко прижатое к его, резко отстранилось. По всей видимости, не дождавшись ответа, девушка намеревалась уйти. Оминис запаниковал и лихорадочно стал хватать воздух в поисках знакомых рук, словно его вдруг забросило в глубокое озеро. — Прости. Мне очень жаль, я-я… Прошу, Софи. Не уходи. Его рука, холодная от пота, слегка дрожала. И он боялся, что эта дрожь передастся и ей. Оминис услышал её усталый вздох, затем шуршание её юбки, и вновь их ноги соприкоснулись. Бенуа аккуратно взяла его ладони в свои, нежно сжимая чужие пальцы. — Если тебе тяжело говорить об этом сейчас, — осторожно начала Софи, — мы можем просто посидеть в тишине вместе. Вот так. Без лишних слов. Оминис с благодарностью кивнул. Тепло от девичьих рук расходилось волнами по всему телу, заставляя сердце биться чаще. Чуть погодя, слизеренец с надеждой спросил: — Софи, могу я тебя обнять? Слегка удивившись внезапной просьбе, девушка согласилась. Она ловко прильнула к нему, обхватив Оминиса за спину. Парень, подавшись вперёд, нежно обнял Софи в ответ. Он уткнулся носом в её плечо, глубоко вдохнул аромат её волос и кожи. Такой знакомый запах мыла, трав, и чего-то душистого, приятно щекочущего нос. Казалось, что сердце пропустило один удар. — Ты пахнешь, словно амортенция, — мечтательно прошептал он, зарывшись сильнее в шелковистые волосы. Это был его глупый способ признаться в своих чувствах, чтобы Софи ничего не заподозрила. Такие сильные зелья, как амортенция, проходят лишь на старших курсах, а уж новенькой студентке, которая едва научилась элементарным заклинаниям, с огромной долей вероятности было о нём неизвестно. Тем более, что на прилежную ученицу профессора Шарпа Софи походила с большой натяжкой. Позже, узнав об этом зелье, она вряд ли вспомнит сегодняшний вечер и эти слова… — Ч-что ты сказал? — взволнованным голосом спросила Софи. Оминис почувствовал, как её сердце сильно заколотилось в груди, словно маленькая пичужка. «Вот болван, ну конечно ты должен был объяснить ей, что это такое! Скорее, придумай любую вразумительную отговорку». — Я сказал, что ты пахнешь подобно амортенции… Знаешь, это такие цветы, очень редкие, но чрезвычайно красивые, если верить справочнику. У них очень тонкий и, мм, приятный аромат. К сожалению, их почти невозможно встретить в нашей местности. «Чуть не попался», — мысленно выдохнул Оминис. — Ох, правда? — изобразила удивление Софи. — Впервые слышу о них. Об этой, как ты говоришь, амортенции. Не знала, что ты у нас силён в травологии. — Ха-ха… что ж, это неудивительно, ведь ты совсем недавно начала учебу в Хогвартсе, в то время как я здесь уже пятый год. — …но знаешь, — продолжила Софи в своей невинной манере, — на днях я сидела в библиотеке, навёрстывала упущенное за прошедшие годы. И вот, в отделе книг по зельеварению я наткнулась на одну любопытную вещицу про сильнодействующие снадобья. Там были описаны оборотное зелье, сыворотка правды, Феликс Фелицис, и ещё один мощный любовный эликсир с, как оказалось, очень похожим цветочным названием — Амортенция. В этот момент Оминису захотелось исчезнуть. «Ты высокомерный идиот, Оминис Гант! Ну конечно же за эти четыре месяца она могла узнать о нём, и ещё о массе других вещей. Как же глупо и невежественно смотреть на других свысока, упиваясь своим мнимым превосходством. Возможно, Себастьян был прав, сравнивая меня с моими родителями…» Юноша неловко приподнял руки, но затем тут же опустил их обратно, испугавшись, что сделает только хуже, оттолкнув Софи. «Что, что мне делать? Я всё испортил! Теперь она точно подумает, будто я чокнутый. Но Софи слишком добрая, чтобы честно признаться в этом. Если бы я только мог повернуть время вспять, я бы никогда не сказал этих глупых слов! Ах, надо попробовать перевести всё в шутку». — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — искушающе прошептал её голос. — Совсем ничего? Оминис замотал головой, не отрывая лица от её плеча. — Оминис, позволь мне взглянуть на тебя, — теплая рука ласково провела по его волосам. — Пожалуйста? «Нет! Нельзя! Не смотри на меня», — в ужасе взмолился он. Софи попыталась поднять чужой подбородок, но Оминис запаниковал и с грохотом свалился с банкетки, потянув её за собой. Раздался грохот. Левая лопатка, на которую он неудачно упал, неприятно засаднила, а ногу придавило сидением. Софи, приземлившись на Ганта, ойкнула, потирая ушибленное место. — Ты в порядке? — взволнованно спросила она. — Не поранился? «Слишком…слишком близко», — еле подавил он свой стон, полный отчаяния. — П-порядок. Протянув недоверчивое «хмм», Софи взяла его лицо в руки, будто желая удостовериться в этом лично. Распущенные волосы девушки защекотали его шею. Она приблизилась; Оминис ощутил на коже её прерывистое дыхание, отчего голова резко закружилась. — Я… — только и успел вымолвить юный волшебник прежде, чем его прервали самым бесцеремонным и, что уж греха таить, приятным способом. Её мягкие, нежные губы несмело коснулись его губ — и все слова, что слизеренец хотел ей сказать, растворились в поцелуе. Будто тысячи маленьких фейерверков запустили разом, и они взорвались в его животе, сердце, голове. Весь он — словно оголённый нерв, дрожал от восторга, одновременно не веря и поражаясь происходящему. «Мерлинова борода! Я, наверное, умер и попал на небеса? Или может быть, это сон? Нет, я точно сошел с ума и брежу наяву!» Софи слегка отстранилась, переводя сбившееся дыхание. Оминис застонал от разочарования и инстинктивно потянулся за ней следом, боясь отпустить хоть на секунду. Словно если это произойдет, то чудесная магия, возникшая между ними, тотчас развеется. Он как можно нежнее притянул Софи обратно к себе, обвив руками её спину. Запечатлел робкий, просящий дозволения поцелуй в уголке её рта. Бенуа ответила ему долгим и сладким, оставляющим на кончике языка горьковато-сладкий привкус. Ему больше не хотелось исчезнуть, наоборот: Оминис страстно желал, чтобы это мгновение никогда не заканчивалось. Он сохранит в своем сердце каждую секунду этого вечера, каждый дюйм её мягких, влажных от долгих поцелуев губ. И каждое слово, сорвавшееся с этих удивительных уст.***
Большие стрелки часовой башни уже отмерили полночь, но снег, начавшийся с самого утра, даже не думал утихать, покрывая белоснежным одеялом всё на сотни ярдов вокруг Хогвартса. Двое студентов, держась за руки, неспешно возвращались в свои спальни.