***
Несмотря на заботы колдовские, бытовые юного ведуна стороной не обходили. Ненастную погоду Влад пережидал, занимаясь делами мирскими — перемывал посуду, скопившуюся за неделю. Жаль, нельзя бесов припахать к уборке. Самому приходилось порядок наводить. Юноша ворчал что-то далеко нелитературное, пытаясь отскоблить остатки яичницы с чугунной сковороды. Еще и дрянной Васька под ногами крутился: мурчал безостановочно, внимание привлекал всячески. — Да отстань ты, блохастый, — рассерчал Влад, уставший от домашних дел. — Опять жрать выпрашиваешь? Васька мяукнул в ответ что-то дерзкое и, распушив хвост, сиганул на подоконник, где ему было уготовано лежбище. — Что ты опять раскудахтался? Кот мявкал, не умолкая. Медовые глаза, будто два фонаря, безотрывно следили за событиями, происходящими на улице. — Ну что там еще? — вытирая полотенцем руки, Влад приближался к окну. Отдернув занавеску, юноша узрел похоронную процессию, тянущуюся вдоль забора. Дюжина людей, в основном, старухи и старики, прихрамывая, топали за мужиками, что тащили на плечах плюгавенький гроб. — Ох, Нюрушка! — завывала Любовь Серафимовна, бабка, на каждых похоронах выполняющая роль профессиональной плакальщицы. — На кого ж ты нас покинула, подруженька? Шествие тех, кто одной ногой в могиле, направлялось, собственно, прямиком на погост. Жуткое зрелище, однако некоторые, закаленные кое-чем пострашнее, видели в этом забаву и анекдот. — Допизделась, — фыркнул Череватый и, не сдерживая ухмылку, отошел от окна. Нравилось ему, когда сглаз забирал меченных. Хворь работала, всегда нагоняла жертву. Очередной обидчик был повержен, и пусть всем, кто грязные сплетни разводит, неповадно в следующий раз будет. Васька долго смотрел в спину раздовольного Череватого. Не укладывалось, наверное, в его маленькой черепушке, чему так радуется двуногий. Обернувшись наконец хвостиком, кот принялся укладываться на лежанке, сконструированной из шинели дяди Коли, как вдруг в стекле ему явилась страшная, краснокожая морда: — Бу! Котяра подскочил, зашипел, выгнул спину и дал деру, пикировав с подоконника на пол. — Обожаю этих ваших фамильяров, — мерцающая дымка, просочившаяся в комнату, собралась в образ представительного мужчины. Мужчины, что баловался подобно ребенку. — Чего тебе, Бельфегор? Архи-демон, ожидающий, как минимум, королевского приема, растерянно похлопал алыми глазами. Череватый же, сложив на груди руки, с видом слегка разочарованным и раздраженным встречал гостя из подземного царства. — Ты опять в депрессии, малыш чернокнижник? — рогатый состроил сочувствующую моську, склонив голову набок. — Могу позвать Лилиткиных дочурок. Взбодришься. — Обойдусь. Давай ближе к делу. — Насколько же ты циничен! — возмутился театрально Бельфегор: закатил глаза, взял ноту сверх драматичную. Актерище погорелого театра. — К тебе принц Ада на огонек заглянул вообще-то, а ты… — А у меня уборка в разгаре. И если ты пришел позабавиться, лучше катись восвояси. С Богом! Влад посчитал, что кастрюля в раковине куда важнее разговора с дьявольской сущью. Во всяком случае, продемонстрировать это хотелось рьяно. Но не каждый такой поступок сходил колдуну с рук. Хамство оставлять безнаказанным представители теневой стороны не любили. Бельфегор, ненасытный в своем желании разрушать, взмахом руки заставил шкафчик с посудой слететь с петель. Тарелки, блюдца, кружки — всё разбилось вдребезги. Дверцы буфета заходили ходуном, будто ставни в условиях урагана. — Уделишь минутку? — Бельфегор ощерился идеально ровной улыбкой, и Череватый, под ногами которого захрустели осколки, швырнул кастрюлю в раковину. Ведун глядел на коварного демона с очевидным презрением. Черные глаза вперились в алые: — Я весь внимание. — Ты сдаешь позиции, малыш чернокнижник, — Бельфегор, надменный, точно судья на заседании, вскинул подбородок. — Обленился, не стараешься. Забыл, как давеча шифером чуть не пришибло? Влад проглотил свой едкий ответ. Долго он пытался себя убедить, что случайности не всегда закономерны. Но то не совпадением, оказывается, было, а предупреждением. — Не вижу я в тебе былого запала. Всё тяп-ляп делаешь. На авось. — Надоело, — буркнул Череватый, опустив взгляд. — Да и какой смысл? Реакция Бельфегора была неоднозначна: брови его сначала ко лбу отправились, потом собрались в мудрую морщинку на переносице. — Сколько бы я ни колдовал, моим мечтам не суждено сбыться, — продолжал, нехотя, Влад. — Кому-то всё на блюдечке, а кому-то кукиш. Демон расхохотался: — Малыш чернокнижник, не завидуй! — Я четвертый год с бесами ошиваюсь. Столько свечей пережог, столько сил потратил. А этой одного дня достаточно, чтобы дух призвать! — Каждый колдует, как ему вздумается. Шаману бубен нужен, гадалке карты, а кому-то и силы мысли достаточно. Ведь мысль намного значимее, чем вы, людишки, думаете. Напряжение в воздухе нарастало. Каждый выпад — стратегическая игра, охота, ловля. Влад не собирался сдаваться, не собирался отступать добровольно. Он будет биться до самого конца. — Истинная сила колдуна, — разглагольствовал важно Бельфегор, — кроется в способности манипулировать тонкой энергией. Мысли имеют огромную способность творить. И способность эта преобразуется в инструмент. Типа твоих свечек. Притихший юноша вспоминал, как оплакивал Русю. Вспоминал тот день, когда ее заливистый смех и теплота стали памятниками прошлого. И Влад неожиданно для себя понял, что жизнь его давно утратила цвета и мелодии. Внутри пусто, холодно. Он который год тонет во тьме отчаяния. Замерзает в своем безразличии к людям, что вокруг. — Когда вы дадите мне ее увидеть? Сколько можно издеваться? Да, на сочувствие или понимание Череватый не рассчитывал. Но раздавшийся хохот ощущался подобно пощечине. — Вот мерзавец! — скалился Бельфегор. — Лжец, каких свет не видывал. Ты же не ради встречи с сестрой этим занялся. Вспомни, как было на самом деле. Вспышка невыносимой боли пронзила тело. Влад застонал, сполз по стене, скрючился на полу подобием эмбриона. ...— Слава. Деньги. Власть. Уважение. Ты же этого хочешь? — Главарь покосился на удавку и, сардонически хмыкнув, перевел хищный взгляд на подопечного. — Все будет. Но с тебя должок… Боль, боль, дикая боль. Пытаясь убежать от реальности, Влад метался между воспоминаниями, которые одолевали его, точно зловещие тени из прошлого. Сердце наполнилось сомнением в каждом слове, которым Череватый когда-либо себя обманывал. ...— Накажи их! — сквозь хохот и слезы, выпалил Влад. Плакала его душа, а смеялся-то кто? — Накажи его, ну! — перешел на истеричный крик юноша. Он встал с ледяного пола и стукнул кулаком по стене. — Всех накажи!... Горестные воспоминания тяготили, душили, темной нитью вокруг шеи сплетаясь. Представления о правде исчезли, испарились, оставив лишь осадок вымысла и иллюзии. ...— Не раб я больше. Ни Божий, ни отцовский, — нервно сглотнув, Влад продел голову в петлю и вместо предсмертной записки оставил лишь гневный шепот: — Провалитесь пропадом. Горите все в адском пламени... Лживая маска пала с лица собственного отражения. Влад осознал, что всё это время врал самому себе, и обман этот рушился под тяжестью истины. — То-то же, — Бельфегор щелкнул пальцами, и боль сродни предсмертной агонии наконец отступила. — Ври, да не завирайся, малыш чернокнижник. Демон возвышался над колдуном, будто Титан, явившийся простому смертному. Будто гора, у подножия которой валялся жадно глотающий воздух Череватый. Жалкий, убогий и обреченный. — Хочешь секрет расскажу? — ряд белоснежных зубов блеснул ослепляюще. Энергией от демона повеяло ужасающей. — В твоих силах ускорить процесс взбирания по карьерной лестнице. Хитрец Бельфегор снова закинул удочку. И снова не прогадал. Юный колдун захлопал ртом, не зная, как превратить тысячу вопросов в один единственный. — Поговори с помощничками. Они наверняка расскажут, каким образом дослужились до своих чинов, — принц Ада исполнил загадочную улыбку. — Не скучай, малыш чернокнижник. Я к тебе еще загляну. Бельфегор испарился. И Влад, которому дьявольщина в очередной раз указала, как плешивому псу, где его место, обвил себя руками, едва сдерживая подступивший к горлу ком.***
В вышине раскинулось звездное небо. Словно россыпь алмазов, светила сияли на черном полотне. А в душе парня, что брёл по тропинке, царил мрак без толики света. Отчаяние, которое кипело внутри, превращало каждую его клеточку в охваченную ненавистью пустоту. Череватый пришел туда, где когда-то стоял его дом. Обугленные стены свидетельствовали о разрушительной силе огня. Взгляд парня скользил по кирпичам, каждый из которых хранил в себе частицу его прошлой жизни. Влад вспоминал, как безжалостно его избивал отец, и будто бы заново переживал то отчаяние, которое охватывало его, когда они с Руськой оставались наедине с этим монстром. Вспоминал мать, что была перманентно пьяна. Что не замечала, как страдают и как несчастливы дети. Даже сейчас, стоя на этом опустевшем месте, Влад глубоко внутри переживал ужас. Ужас оттого, что жизнь, которую он знал, уже давно не существует. Оттого, что будущее висит на волоске. Оттого, что чистого и светлого больше нет в его сердце. — Тянет на место преступления? В туманности, образовавшейся за спиной колдуна, проявлялся мужлан в кольчуге. Влад обернулся, и Воин, сложивший на груди мощные руки, поприветствовал подопечного недоброй ухмылкой. — Убийцы всегда возвращаются туда, где впервые сотворили акт правосудия, — в алых глазах отражался взгляд густой ненависти. Посему от улыбки бесовской, невыносимо холодной и отталкивающей, сердце юноши забилось чаще. — Это место силы. Твоей силы. Чувствуешь? Влад молчал. В мрачном мире его мыслей, как свеча в сумерках, горело воспоминание о погибшей сестренке. — Это не место моей силы, — просипел парень, глядя на пепелище. — Это место, где я никогда не чувствовал себя счастливым. — Счастье — утопия. Люди приходят в этот мир, чтобы страдать. Страдать и только. — А вы? — покосился на беса Череватый. — А вы зачем приходите? — Мы концентрация ваших страданий. Мы их причина и следствие, — Воин медленно перемещался вокруг ведуна, словно паук, обматывающий жертву невидимой паутиной. — Быть бесом — это нести вечное искупление за ошибки, которые однажды совершил. Когда был всего лишь человеком. На вспыхнувший интересом взгляд Череватого Воин ответил кривой ухмылкой. Бездонные глаза демона блестели, и в них, за пеленой веков, таилось прошлое, сотканное из грехов и жестокости. — Ты был человеком? — Когда-то я казнил и убивал. Сочинял таким образом свою легенду. Легенду темной, непробиваемой силы. Все его деяния, как меч, вонзающийся в сердца беззащитных жертв, безжалостны, преступны, противоправны. Его душа погрузилась в бездну зла, выбраться из которой и за сотни веков не смогла. — Я стал духом зла, навечно заключенным во мраке собственного существования. Наказание, вынесенное властями высших сил, стало для Воина вечной пыткой. Теперь его чудовищная форма скрывается в тени и жаждет лишь свет пожирать. — Цель моего бытия — превращать людей в бездушных монстров. И ты, — Воин ухмыльнулся, из-за чего глаза его полыхнули адским пламенем, — ты один из многочисленных моих чудовищ. Владу такое существование казалось проклятием жизни. В тьме бесовских глаз он видел мучение, скрытое желание отплатить за все прегрешения. Однако стремления эти искажены тьмой и порчей, и от Воина нельзя ожидать ничего, кроме мстительности и жестокосердия. — Чем больше душ, тем выше ранг? — вымолвил пересохшими губами Череватый. — Необязательно. Порой и одна на вес золота. С ветки вспорхнул ворон. Его черное перо ярко выделялось на фоне полной луны, которая казалась огромным серебряным диском на небосводе. Когда Влад обернулся, Воина рядом уже не было. Череватый, полный холода и отрешенности, погрузился в свой зловещий план. Словно тени, его мысли скользили вокруг затаенного намерения. Полная луна и сгустившаяся тьма внутри парня создавали непостижимый контраст, указывая на его готовность совершить нечто непоправимое и безжалостное. Он смотрел на мир сквозь призму своих мрачных замыслов, готовый погрузиться в бездну неизведанного.