an old kind of hunger

Сначала он делал это неосознанно. Это был инстинкт, выработанный в нем годами тренировок, предназначенный для установления доверия между ним и целью. Смягчить свой голос, убрать оружие в кобуру, подойти с развернутыми, поднятыми вверх ладонями. Цель, которая доверяет тебе, с большей вероятностью выполняет приказы, держится рядом и остается в живых. Поначалу Эшли боялась – в этом не было ничего удивительного, ведь она провела несколько дней в компании религиозных фанатиков, в крови которых кишели смертоносные паразиты. Но она осознавала важность того, что должна доверять ему. Она знала, что он был для нее лучшим шансом выбраться оттуда. Знала, что он защитит ее. Все начинается с поддерживающей руки на ее плече, призванной помочь Эшли восстановить равновесие после того, как брошенная светошумовая граната застала девушку врасплох. Она подпрыгивает, но расслабляется, как только понимает, что это он. Губы изгибаются в мимолетной благодарной улыбке, прежде чем тревога возвращается, стирая ту начисто. Леон запоминает ее реакцию и старается больше никогда не приближаться к ней со спины. Эшли уклоняется от цепких рук Иллюминадос, крича всякий раз, когда кому-то удается схватить ее и перебросить через плечо. Они грубы с ней, несмотря на очевидную важность девушки для их дела: царапают руки, вцепляются крепко, хватаются пальцами за талию, а самые враждебные из них бросаются к ее горлу. Леон выкрикивает приказы, с целью держать Эшли подальше от их хватки. Гнев внутри него возрастает каждый раз, когда зараженный житель деревни ускользает из поля его зрения и пытается утащить ее прочь. Агент помогает ей подняться с пола после последней неудачной попытки похищения: потенциальный похититель растянулся на земле с пулей в стволе головного мозга. Девушка дрожит, отряхиваясь, ее движения слишком резкие, на щеках сильный румянец, а глаза подозрительно блестят. – Ты в порядке? – спрашивает он, его свободная рука ложится ей между лопаток. Она прижимается к его ладони, всего на мгновение, ровно настолько, чтобы Леон это почувствовал, и что-то вспыхивает в его животе. Об этом он решает побеспокоиться позже. – Д-да, – дрожащим голосом говорит Эшли. Она прочищает горло, расправляет плечи и пытается еще раз. – Да. Я в порядке. Просто– Девушка бросает осторожный, пустой взгляд на тело, лежащее у ее ног. Что-то яростное, пугающее и обиженное мелькает в ее глазах. – Я в порядке, – повторяет она, вместо того, чтобы сказать «я устала от их прикосновений ко мне». – Давай продолжим идти дальше. После этого реакция Эшли на его прикосновение задерживается в его сознании. Они не могут позволить себе остановиться и отдохнуть: не с паразитами, извивающимися у них под кожей, и голосом Сэддлера, что продолжает гудеть в их черепах, словно помехи. Но Леон ободряюще кладет ладонь на руку Эшли или успокаивающе прикасается к ее плечу всякий раз, когда она кажется подавленной, уверяя без слов, что он прикроет и защитит, обеспечит ей безопасность. Он не решается назвать это привязанностью. Вместо этого Леон обосновывает все уверенностью в форме физического прикосновения, которое не заставит ее скривиться от страха или отшатнуться в отвращении. Это всего лишь еще одна форма доверия, думает он. Важно построить доверительные отношения между собой и целью, не так ли? И она в самом деле доверяет ему: ее вера в него позволяет ей лицом к лицу столкнуться с ужасами деревни и замка. Эшли становится храброй, стойкой. Она шутит, что он выглядел бы шикарно в доспехах, и ее губы изгибаются в дразнящей ухмылке. Решимость Леона защитить девушку только растет. А потом эти ублюдки забирают ее. Леон заперт в клетке, неспособный сделать больше, чем пустить бессмысленные пули в спину похитителя. Пули, которые ничем не помогают и вынуждают его дрожать от беспомощной ярости, когда Эшли исчезает за дверями, до которых он не может дотянуться. Он находит ее (всегда найдет), спотыкаясь, проходит через тяжелые двойные двери и видит, как она стоит на коленях на твердом каменном полу. Лицо Эшли покрыто кровью, а приспешники Салазара хватают ее за руки и разжимают ей челюсти, отчего Леона разрывает от бешенства. Девушка давится черной водой, что пачкает ей подбородок, разрывает внутренности, и агент начинает усерднее вырываться из хватки похитителя, оскалив зубы. Этого недостаточно, даже близко, и, когда его сбрасывают в яму, крик Эшли преследует его, вырываясь из нее с резкостью, что раздирает грудь Леона. Но не настолько, как осознание того, что она снова осталась наедине с этими гребаными тварями. Именно это особое чувство внутри него подпитывает его решимость найти ее снова, заставить их пожалеть о том, что они вообще наложили на нее свои руки. И он действительно находит. Эшли без сознания, когда он наконец добирается до нее: черная слизь пульсирует в ее венах, кожа стала серой, а губы скривились от боли. Инъекция прогоняет симптомы прочь, но только на время. Лишь в момент, когда она просыпается, и рука слабо тянется к нему, а пальцы сжимают плечо, Леон, наконец-то, блять, может дышать. – Спасибо, – говорит она ему мягким голосом. Пальцы девушки не менее мягкие, по крайней мере, так предполагает Леон, который ни черта не чувствует через барьер своего бронежилета. Мужчина тянется к ее руке, сжимая изящные пальцы своими, и в этот момент он может убедиться в двух вещах: что ее кожа такая же мягкая, как он предполагал, и что он хочет чувствовать больше. Это всего лишь инстинкт, объясняет он себе, потребность доказать, что она в безопасности, невредима, цела. Но затем Эшли вздыхает: ее лоб опускается, чтобы прижаться к его плечу, и ни один из его доводов не может объяснить причину, по которой у него все сжимается внутри. – Нам пора идти, – говорит он хриплым голосом, ладони покалывает. Его большой палец, подсознательно или же нет, касается костяшек ее пальцев. Он отказывается называть это лаской. Эшли кивает, ее зеленые глаза горят решительностью, а в позвоночнике собирается сталь. – За Луиса, – говорит она и встает, ее рука выскальзывает из хватки, но не раньше, чем девушка сжимает его ладонь, успокаивая без слов. Я здесь, с тобой. Ты здесь, со мной. Мы в порядке. – За Луиса, – вторит Леон, а затем они снова бросаются в бой. Конец близок, и это уверенность, которая ложится тяжелым грузом на их плечи. Эшли держится рядом, уклоняясь только тогда, когда Леон приказывает ей спрятаться. В моменты между стрельбой и ужасом от извивающихся, окровавленных щупалец, вырывающихся из шей их врагов, они тянутся друг к другу – пальцы Леона сжимаются вокруг запястья Эшли, когда он уводит ее от последней кровавой бани; плечо девушки прижимается к его, пока она проверяет его на наличие травм. – Мы хорошо работаем вместе, правда? – спрашивает она его однажды. Лицо Эшли раскраснелось от победы, а глаза казались дикими и зелеными: такими же сокрушительными, как любой разрушающий шар. Ее бедро касается его, обнаженная кожа руки холодит его собственную. Они забрали ее пальто; забрали и его тоже, кажется, целую вечность назад. Он придвигается ближе и делает вид, что не замечает выражения ее лица. Не замечает этой надежды, желания. Они не могут позволить себе отвлечься от цели. Сэддлер все еще держит их в своей власти, о чем свидетельствует то, как они съеживаются в его присутствии, как конечности немеют под его влиянием. Леон борется против захвата своего тела, мышцы ноют от напряжения, но он прикован к месту, вынужденный смотреть, как Эшли поднимает пистолет и направляет на него ствол. Ее глаза встречаются с его. Там есть страх, да, и ужас, но их затмевает что-то другое. Что-то намного сильнее. Ярость. Я устала от их прикосновений ко мне. Леон практически слышит, как она кипит, как дрожат ее губы в жестокой хватке паразита. Я устала от того, что они контролируют меня. Она нажимает на курок, и двое помощников Сэддлера падают на землю с пулевыми отверстиями между глаз. Опустошенный, пистолет трижды щелкает, прежде чем Сэддлер с презрительным ворчанием вынуждает девушку бросить его. Даже когда он уводит Эшли прочь, когда ее тело принуждают к благочестивому повиновению, в сознании Леона остается ее разгневанное выражение. Остаточный образ, который отпечатывается на обратней стороне его век и подталкивает ноги двигаться вперед. Он больше не позволит Сэддлеру контролировать ее. Эта миссия была искажена в его сознании с самого начала, осознает мужчина, пробивая свой путь к ней. Никакое количество тренировок, протоколов и политик, выжженных в его мозгу, не подготовило бы его ни к чему из того, что ему пришлось пережить, и Эшли… что ж. Он уже давно перестал считать девушку не более чем целью, за которой его послали. Даже когда Леон находит алтарь, на котором она лежит – «словно жертвенный агнец» – подсказывает его разум, – и подхватывает ее на руки, пока отвлекающий маневр Ады позволяет им совершить последний, безумный рывок в лабораторию Луиса, успех работы – последнее, о чем он думает. Эшли гораздо важнее, как и раньше, но даже когда он опускает ее в хирургическое кресло, когда он щелкает выключателем и сжимает ее руку в своих ладонях во время мучительного процесса уничтожения паразита, Леон знает, что за этим кроется нечто большее. Больше его отчаяния видеть ее в безопасности, больше его потребности оторвать руки Иллюминадос от ее кожи, больше его желания прижать девушку к себе и почувствовать ее тепло. Это не инстинкт и не тренировка. Просто… это. – Леон. Голос Эшли дрожит, его имя едва слышно срывается с ее языка, словно всхлип. Она крепко держится за его предплечья, пока он погружается между ее бедер, проникает внутрь: его член скрывается в теплых, влажных складках. – Эшли. Ее имя – хриплое от желания рычание, что вырывается сквозь его стиснутые зубы. Он утыкается носом в ее мягкую, раскрасневшуюся щеку, пока не ловит губы девушки своими, прижимается к ней и чувствует эхо ее отчаянного крика на своем собственном языке. Кожа девушки теплая под его ладонями, очищенная от черной слизи, что так долго прожигала их обоих насквозь. Кончики пальцев Леона скользят по ее бедрам, бокам, касаясь выпуклостей груди сквозь ткань лифчика, ловя и заглушая ее стоны своим ртом. – Я держу тебя, – шепчет он ей в губы, нетерпеливо зарываясь пальцами в волосы на затылке девушки, пока его бедра слегка прижимаются к ее. Она сжимается вокруг него, обхватив ногами его бедра и закинув руки ему на плечи. От нее пахнет потом, дождем, порохом – живая, целая и, наконец, свободная. – Держу тебя. – Да, – всхлипывает Эшли, потому что уже знает, конечно, знает. И когда она кончает с его именем на своих губах, Леон проглатывает его, словно утопающий, следуя за ней через край. Тела содрогаются после оргазма: разгоряченные и истощенные, но тихие, наконец-то чертовски тихие. Их разум блаженно пуст от голоса Сэддлера, а грудь лишена паразитов, которые так злобно извивались между ребрами. Здесь только они, и, когда их дыхание становится легче, а пульс замедляется, Эшли прижимается своим лбом к Леону. Ее зеленые глаза дикие и яркие, когда она шепчет: – Мы выберемся отсюда, – словно обещание. Обещание, которое Леон намерен сдержать.