***
После урока с Блум, Фара вернулась в кабинет, опасаясь, что на ее столе уже успела скопиться неподъемная куча бумаг. Она продержалась в одиночестве добрых двадцать минут, прежде чем раздался осторожный стук в дверь. — Войдите. Ах. Отвлекающий маневр, и это был не Сильва. Сильва привык врываться без стука. Хотя, вторгался ли он в личное пространство последние несколько дней после той ночи? Фара не могла припомнить. У неё едва хватило времени подумать о панике при мысли, что это может быть Сол, когда дверь приоткрылась и, пятясь, вошел Бен, неся поднос с чаем и аппетитной нарезкой. Она заметно расслабилась при виде знакомой лысины. — Полагаю, ты сегодня еще не ела, — сказал он, вместо приветствия, ставя поднос на стол. — Правильно полагаешь. И Фара все равно не стала бы есть. Переживания кормили её слишком хорошо, чтобы можно было проголодаться. Вместо того, чтобы спросить, Бен просто выдвинул один из кремовых стульев, стоявших перед столом, и придвинул его к ней, пока не оказался достаточно близко, чтобы сесть и потянуться за второй кружкой чая. — Ну, теперь можешь поесть. Губы женщины сжались, и она потянулась за своей кружкой, но не за сыром или печеньем. Новая кружка, не из того набора, который она разбила во время урока фехтования. Бен настороженно наблюдал за королевой, когда она положила ложку сахара в чай и поднесла ее к губам, оставив крекеры на подносе. — Ты плохо ешь после новостей из Теллурида. Фара сдержала большую часть сарказма в своем ответе, но не смогла удержаться и дала волю разочарованию: — Возможно, это из-за Теллурида, Бен. Харви опустил кружку на стол, а затем еще ниже, на колено, изучая теплую жидкость, прежде чем поднять взгляд с решительно сжатой челюстью. — Моя работа заключается в том, чтобы поддерживать этот дворец в рабочем состоянии и порядке, — его голос звучал гораздо более повелительно, чем обычно. — И это включает в себя человека, который им руководит. Подавив вздох, Фара крепче сжала кружку. Конечно, Бен не был причиной ее раздражения, но и не помогал исправить ситуацию, еще больше выводя из себя. — Тогда предложи мне что-нибудь помимо сухого печенья. Стюард замолчал, ничуть не испуганный гневом, и медленная улыбка расползлась по его лицу. — Ты действительно хочешь, чтобы я готовил? Воспоминание мгновенно промелькнуло у нее в голове. Весь замок эвакуировался из-за пожара, вызванного тремя сигналами тревоги, и, несмотря на плохое настроение, Фара рассмеялась во весь голос. Боже, она нуждалась в этом. Она не могла вспомнить, когда в последний раз смеялась. А потом раздался еще один стук, но прежде чем она успела разрешить войти, дверь открылась и вошёл Сильва. Улыбка исчезла с губ Фары, и она напряглась, как при каждом контакте с ним после той ночи. Она все еще чувствовала себя как на иголках, когда они оказывались в тесном контакте друг с другом, и Бен точно не был защитой от этого. Сильва уловил смех, который слетел с ее губ так же, как и с губ Бена. Фара же уловила краткую вину, как будто Сол знал, что вторгся во что-то личное. Она снова напряглась. Конечно, он был назойлив. Он навязывался с самого первого дня. Но Сильва спокойно воспринял эти эмоции и быстро поклонился, прежде чем сделать шаг в сторону. — Простите, что прерываю. Фара не простила его. Но и не прогнала. Кроме того, что она остановила на Сильве пристальный взгляд, больше не обращала на него внимания. — Просто представляю свой вечерний отчет, — объявил он так, словно репетировал это. — От заключенного по-прежнему ничего не слышно. Вам нужно проверить двух новых охранников. К завтрашнему вечеру у меня будет готов план обеспечения безопасности вашего визита в Теллурид. Ничего необычного. — Хорошо, — Фара коротко пожала плечами, отстраненно глядя на дверную ручку. Вместо того чтобы уйти, коротко попрощавшись, Сильва остался у двери. Это разгорелось внутри Фары ярче, напомнив ей о том времени, когда Сол отказался покидать Лизиум, потому что думал, что она сбежит из дворца без его ведома. Разрешение — вот на что это было похоже. Как будто она ребенок, который в этом нуждался. Фара не собиралась доставлять ему удовольствие, спрашивая, чего еще он хочет. Вместо этого, она перевернула это вторжение с ног на голову, желая поставить его в такое же неудобное положение, в которое Сильва поставил её. Женщина сложила губы в фальшивую улыбку: — Я бы предложила чаю, но, боюсь, это нарушит твои клятвы. Сол сглотнул, уловив намек на их разговор той ночью в гостиной, бросив на нее взгляд один раз, прежде чем снова отвести в сторону. — Чай разрешен, — глухо сказал он. Полная решимости пробить брешь в этом суровом фасаде, Фара подперла подбородок рукой. — Сахар? — Да. — Молоко? Наконец, Сильва пошевелился, его губы приоткрылись в безмолвном раздражении. Его взгляд по-прежнему был прикован к углу стола, в то время как руки убраны за спину, несомненно, чтобы спрятать кулаки. — Пожалуй. — Я должна написать Алфее, — Фара опустила руку, чтобы взять свою кружку и сделать глоток. — У меня есть несколько новых идей для клятв. Сильве нечего было на это ответить, как и в любой другой ситуации, касающийся их нынешних отношения. Ледяное молчание затянулось, Сол не осмеливался заговорить об этом, а Фара слишком горда, чтобы начать первой, как вдруг Бен отпрянул от стола с притворным кашлем. Он встал так поспешно, что деревянные ножки стула громко заскрипели по ковру. Бен слишком резко поставил чашку на стол, и она упала на поднос со стуком, который эхом разнесся по тихой комнате. — Знаешь что, я думаю, мне нужно позвонить… Сэм…— он запнулся, быстро переводя взгляд с Сильвы на королеву. — Я имею в виду, Сэм собирался позвонить мне. Не потрудившись исправить свою бессмысленную историю, Бен обошел кресло, засунул руки в карманы и прошел мимо Сола. Сильва не сводил глаз с королевы, пока стюард закрывал за собой дверь. Без Бена в комнате не было никакого притворства. Стюард тоже это знал. — Ваше Величество. Он ждал разрешения заговорить. Она не разрешила, но и не отказала. Фаре было горько от разлада в более менее личной жизни, но она все еще оставалась королевой. У нее все еще были элементарные манеры, и хотя Сильва причинил боль, Фара знала, что он достаточно уважает ее, чтобы не подходить близко, если только ему не нужно сказать что-то важное. — У меня действительно есть…кое-что, чем я могу поделиться, — запинаясь, сказал он. Фара склонила голову набок, пытаясь прочувствовать мысли. Он чувствовал себя виноватым, это сочилось из разума в густой воздух комнаты, омрачняя атмосферу. Королева всё еще молчала, но не останавливала, Сол заговорил быстро, слова вырывались у него сами собой: — Я хотел сообщить вам, что Блум обратилась ко мне сегодня. Она спросила… — Урок владения мечом, да, — перебила Фара, переводя взгляд на чайную чашку, которую она придвинула поближе. — Я пообещала, что спрошу, есть ли у тебя время. — Нет. Ну… — уши Сильвы покраснели, когда он понял, что ему приходится заставлять себя продолжать говорить. — Конечно. Я могу выкроить время. Но…— Сол снова замолчал, перенеся вес на одну ногу. — Она спрашивала меня о Скае. Фара уставилась на него, осмысливая сказанное. Сол, пошатываясь, двинулся дальше, вглубь комнаты, все еще краснея. — Я уже знаю Блум. Знаю, что она спросит снова. Я хотел спросить, если…— Сол изменил позу, и его губы приоткрылись в еще одном беззвучном вздохе, когда мужчина потянулся, чтобы потереть затылок. — И это, конечно, в пределах вашего права, как королевы. Фара опустила руки на колени, острие стыда внезапно пронзило ее насквозь. Он думал, что королева достаточно обижена и в той же степени мстительна, чтобы рассказать Блум. — Я не рассказывала ей, — заверила Фара, совершив усилие над собой, чтобы сменить тон на более мрачный. — Даю слово. Впервые за все эти дни, Сол поднял на нее уверенный взгляд. Серые глаза впились в королеву, ища правды, добиваясь честности, прежде чем снова впасть в нерешительность. — Верю. Фара подняла кружку и взялась двумя пальцами за ручку. Открытие Блум было несколько тревожным, но поскольку это все еще Блум, слово «тревожно» подходило явно меньше, чем «подозрительно». — Ты думаешь, она догадалась? Сильва пожал одним плечом. — Или она прочитала рекомендации, которые вы собрали. Она умна, — сказал он. Ему было легче обсуждать девушку, чем самого себя. — Возможно, догадалась обо мне и Андреасе. — Возможно, — Фара сделала паузу, вспоминая события того дня. — Я не хочу недооценивать её, — продолжил Сильва. — Прошу прощения, если я слишком прямолинеен. — Нет, — Фара испустила долгий вздох и описала чашкой небольшой круг по столу. — Сегодня утром мы поссорились, и я сдалась. Я планирую ускорить её прогресс в магии. — Понимаю, — Сол поклонился также, как в свой первый день на посту телохранителя королевы: нарочито официально. — Спасибо, что держите меня в курсе. Она продолжала водить чашкой по кругу, размышляя, не слишком ли рано поднимать эту тему. Но Сол ведь сам пришел, не так ли? Из-за беспокойства за Блум. Фара опустила руки на колени и подняла глаза. — Я могу попросить еще об одном одолжении? — вздохнув, спросила она. Вместо того, чтобы принять свою типичную военную позу, Сол выпрямился, пристально глядя на нее, плечи расслабились, как будто он был готов сократить расстояние между ними в любую секунду. — Всё, что угодно. Фара крепко прикрыла глаза, чтобы не смотреть на мужчину. Сол не стал бы говорить подобное, если бы знал, что королева действительно могла попросить всё, что угодно. — После того инцидента, Блум стала такой воинственной, — медленно произнесла она, открыв глаза, чтобы увидеть его высокую фигуру у дверного проема. — Она слушает тебя. Ты можешь попросить ее о терпении? Ты ведь алфеец. Сильва склонил голову, и, хотя попытался скрыть это, она мельком заметила кривую улыбку, пробивающуюся на застывшем лице. — Я постараюсь, Ваше Величество. Каждый раз, когда Сол возвращался к официальной форме обращения, Фаре казалось, что он отступает от нее еще на дюйм. Каждый раз. Усилием воли заставив себя отвернуться, женщина подняла ложку, чтобы размешать сахар, осевший на дне кружки. — Твоей заменой будет такой же обученный алфеец? — Разумеется. Снова воцарилось молчание, не такое ледяное, как раньше, но все еще наполненное подтекстом. Фара позволила этому затянуться. Позволила этому впитаться в Сильву. Еще один алфеец. Еще один грубиян. Еще один телохранитель, который бросит ее в трудную минуту. Подняв взгляд, Фара увидела, как краска заливает его лицо и почувствовала, как напряжение заполняет комнату, словно патока. — Прискорбно, — наконец сказала она Голова мужчины наклонилась вперед, и чувство вины, которое он изо всех сил пытался удержать внутри, нахлынуло волной. — Ваше Величество, я знаю, что этого недостаточно, но все, что я могу предложить — это постоянные извинения. Пришло время закончить разговор, который он начал так много ночей назад. Ночи, которые оставляли Фару в спальне восточного крыла с красными глазами и бессонницей, теперь окрашены воспоминаниями о нем, хотя Сол провел там не больше четверти часа, в общей сложности. Фара тщательно подбирала слова, ограждая глубину своих чувств: — Я не привыкла валять дурака. — Ваше Ве… Даулинг, — его голос стал настойчивым и серьезным. Сол поднял голову, и эти серо-голубые глаза безжалостно впились в королеву. Серьезность. Впервые за много дней Сильва задержал на ней взгляд больше чем на две секунды. — Это я был дураком. Все еще остаюсь, — руки мужчины вернулись за спину в жесткую позу. — Заявление о моей отставке не принесло мне никакой радости. Вы должны понять, что последнее, чего я хотел — это ранить ваши чувства. Я сделал это, чтобы обезопасить вас. — Чувства, — Фара не смогла скрыть насмешливые нотки в голосе, и его взгляд снова скользнул вбок, выдавая дискомфорт, как будто королева не чувствовала острых углов с другого конца комнаты. — У меня нет такой многолетней практики, в отличие от вас, феи разума. Я не привык к такой…глубине. Фара прикусила внутреннюю сторону губ, пытаясь мысленно повернуть разговор в другую сторону. — В отличие от королевы Домино, известной Казановы и ловца любовников. На лице Сильвы снова отразилось сожаление, и она почти увидела, как ему захотелось раздраженно провести рукой по волосам, обвиняя себя во всех грехах. Это напомнило ей о той ночи в спальне. Сожаление, которое показалось сквозь щель под дверью, и затаенное чувство, предшествовавшее этому. Страх. Фара почувствовала это в ту ночь после службы, когда он отнес ее наверх. Сол боялся не ее, он боялся самого себя. Чувств. Теперь она могла ощущать усики белых помех на фоне зеленого клубка остальных чувств, и Сильва, наконец сдался. Рука, которую он изо всех сил старался удержать на месте, поднялась к волосам, с силой провела по бороде, а затем снова по шее, как будто он отстранялся от самого себя. Своего разума. — Я проведу жизнь в размышлениях о своих ошибках здесь, в Домино, — сказал Сол, и Фара поняла, что дрожь в его голосе ей не почудилась. — Потому что они…они все мои. Фара подняла взгляд на мужчину, чтобы рассмотреть искренность в каждой морщинке его лба. Сол искренне чувствовал это, возможно, так же сильно, как и она, и хотя Фара хотела оставаться погруженной в эту самодовольную горечь, она всё ещё эмпат. Как только Фара преодолела первоначальное возмущение по поводу того, что Сол намеренно оставлял её в разгар войны, она начала направлять этот гнев внутрь. Большая ошибка заключалась в том, что королева развила чувства к своему телохранителю, но потом ещё большая ошибка заключалась в том, что она не подавила их. Потому что каков был ее долгосрочный план? Была ли ее конечная цель соблазнить своего телохранителя? И что потом? Выйти за него замуж? Это было бы слишком смешно в кругах придворных сплетников. И даже в своей голове, Фара слышала его сдержанные протесты: «Я алфеец, я не могу быть королем-консортом!» Дурак, дурак, дурак. Худшим в том, что его отвергли, было то, что он был прав, поступив так. Сол видел то, к чему она позволяла себе быть слепой. Поэтому, пока рана болела, Фара позволяла ей гноиться. Возможно, часть ее заслуживала этого за то, что была такой глупой. И Сол не заслуживал всего ее гнева. Фара должна была оставить что-то из этого для самой себя. Женщина сделала глубокий, успокаивающий вдох и выдохнула через рот, пытаясь отвлечься от дыры, которую она закрывала бумагой в своем сердце. Сол, по его словам, пытался выполнять свою работу. Это была ее работа — выполнять свою. Быть королевой. Быть дипломатом. Быть сострадательной. Гордой, но с достоинством, а не высокомерием. Фара откинулась на спинку стула и указала на сиденье, которое Бен оставил перекошенным. — Не хочешь чаю? Сильва моргнул, дернулся, как будто собирался оглянуться и увидеть, что Бен все еще прячется в коридоре. — Я? Фара со звоном подтолкнула чайник вперед. — Это не приглашение в мою спальню, Сол. Это чай. Он нерешительно шагнул вперед. — Нет, я просто имел в виду, что я собираюсь пойти допросить ребенка примерно такого же возраста, как Блум, а вы предлагаете мне чай. В ответ Фара вынула теплую ложку из своей чашки и поднесла ее к губам. — Война — это адская штука, — постановила она, взмахнув рукой, будто пытаясь звучать более убедительно. — Верно. Сол сделал еще несколько неуверенных шагов вперед, пока не оказался прямо перед королева. Все еще колеблясь, мужчина осторожно опустился на стул, который освободил Бен, но как только он сел, как только они оказались на одном уровне и лишь стол служил барьером, к нему вернулось что-то от обычной уравновешенности. — Я совсем забыл, — сказал Сол, слегка пододвигая стул, чтобы дотянуться до стола. — Мы, конечно, в Домино, и мы должны придерживаться всех традиций перед лицом внешних угроз жизни и потомству. Фара не рассмеялась, но позволила себе легкую улыбку: — Ты начинаешь понимать. Она жестом предложила ему обслужить себя самостоятельно. Даже если сегодня Фара чувствовала себя великодушной, она все равно оставалась королевой, а королевы не подают чай. — Включая балы-маскарады, — осторожно напомнила женщина. Губы сжались в недовольную линию, как он делал каждый раз, когда узнавал о предстоящем событии. — Это все еще кажется ненужным, — сказал он, наливая полную чашку чая и сразу же поднося ее к губам. — Целый бал… Ей пришлось подавить улыбку. Конечно, Сол пил крепкий черный чай. Несмотря на предыдущие выпады, лично он, вероятно, считал мед, молоко или сахар нарушением своего обета бедности. — Это необходимо, Сильва. Некоторые вещи нужно делать лицом к лицу. Он замолчал, как обычно делал, когда знал, что противостоит ее решениям, и единственный путь вперед — продолжать бодаться. В поисках более безопасной темы для разговора, Фара перешла к сути вечернего доклада. — Как продвигается допрос? — спросила она. К ее удивлению, Сильва, казалось, повеселел, хотя ответ не соответствовал его настроению: — Не особо. Он не ломается. Фара взяла чайник, чтобы налить себе еще чашку. — И это делает тебя счастливым, потому что… Уловив подтекст в ее тоне, Сол сразу же перешел к формальностям, стиснув зубы и выставив чашку перед собой, как щит. «Точно так же, как он держал бренди», — безрезультатно напомнил разум. — Я делаю все, что в моих силах, Даулинг, но он не ломается и говорит вкрадчиво, — несмотря на предостережения, Фара заметила, что кривая улыбка снова угрожает появиться на его щеках. — Я сказал парню, что, если он хорошенько все обдумает, он будет хорошим кандидатом в алфейцы. На этот раз она действительно хихикнула: — Что ж, я вижу, вы уже общаетесь. Сол взял чашку, и Фара отметила, что она почему-то выглядит крошечной в его широкой ладони. — Простите. Фара махнула рукой. Хотя в конечном счете она была благодарна ему за уступки, но быстро устала от повторений. — Ты совсем ничего не узнал? — Только имя, и моя разведка делает все возможное, чтобы выяснить остальное. Ривен.***
И так продолжалось, и так ей было больно. Работа означала, что Сильва оставался рядом большую часть дня, и Фара терпела это. Телохранитель оставил странную рану в ее сердце, и хотя Даулинг могла бы залатать ее работой, планами и занятостью, ничего не помогало. Сердце отказывалось успокаиваться, кусая в самых неожиданных случаях, когда она думала, что успешно выбросила это из головы. Его. Но она королева, и ей приходилось постоянно продвигаться вперед. Были уроки с Блум, на которых она постепенно приближалась к владению Огнем Дракона. Был Теллурид, выдерживающий осаду. На каждом совете возникала тысяча задач, которые требовали внимания, а затем еще тысяча вне него. По крайней мере, личные отношения с Сильвой, хотя и оставались холодными, смягчились после совместного чая. Фара все еще считала несправедливым, что он решил, что скомпрометирован только тогда, когда столкнулся со Скаем, но не могла с этим поспорить. Она могла только молча дуться из-за того, что его откровение пришло в то самое время, когда ей снова понадобилась эта сила. Профессиональное уважение все еще сохранялось, но личному доверию был нанесен непоправимый ущерб. Неважно, сколько часов она трудилась во дворце в его тихом, неизменном присутствии. Каждую ночь и каждое утро, когда приходилось идти мимо его кровати, Фара остро ощущала потерю всего, что могло бы быть в ту ночь. Странно, но она не была уверена, что хочет не чувствовать этой потери. Это было доказательством того, что даже в разгар войны жизнь продолжалась. Привязанность продолжалась. Поэтому она не просила его отодвинуть кровать от двери. Мысль, которая быстро промелькнула в голове, а затем вылетела из нее однажды ранним утром, когда Фара проснулась от прерывистых снов и обнаружила Сильву, стоящего над ее кроватью. Он был полностью одет, с мечом, пристегнутым к спине, и быстро произносил слова, на осмысление которых ушло несколько секунд, но в конце концов она поняла суть: — Заключенный ушёл. Фара села в постели, плотнее натянув одеяло на грудь, пытаясь заставить разум забыть о настойчивости мыслей Сильвы и разобраться в своих собственных. — Что значит «ушел»? — Например, его нет в камере, и мы не можем найти его. Фара моргнула, наконец сообразив. — Он просто исчез? Фара сбросила одеяло, и Сильва отступил назад, чтобы позволить ей спуститься с кровати. На женщине была лишь ночная рубашка и она не раздумывая, направилась к шкафу, чтобы поплотнее закутаться в халат, но не успела сделать и двух шагов, как Сильва схватила ее за руку. Она резко повернулась к нему, почувствовав жар хватки, и только тогда поняла, что в левой руке он держит ее любимый темно-синий халат. — Ваше Величество. Времени на то, чтобы поблагодарить, почти не было. Фара спустилась по лестнице и обнаружила охрану в глубоком замешательстве. Даже сквозь строгие голоса, выкрикивающие приказы, она слышала, как джипы завели мотор, готовые к преследованию. Большие часы над парадными входными дверями показывали половину третьего ночи. Еще до того, как Фара добралась до дворцового этажа, она налетела на Сильву. — Блум… — В безопасности в своей спальне. Я проверил. Фара пристально посмотрела на Сола, пытаясь уловить ложь, но встретила лишь тихий вызов. Сильва наклонил голову, в направлении спальни Блум на втором этаже. — Помните, вчера приехала ее подруга. Лишение сна раздражало ее, поэтому, как только беспокойство о Блум было удовлетворено, Фара перестала интересоваться тем, что Сильва говорит по этому поводу. — Как он мог сбежать? — спросила она, спускаясь по ступенькам на первый этаж. — Насколько же незащищен этот дворец? Марко, исполнявший обязанности заместителя начальника службы безопасности, пока был телохранителем Блум, повел королеву на экскурсию по подземельям, где заключенный находился до своего побега. Фара страстно желала проигнорировать свое отвращение к этой части правления и лучше познакомиться с типичным состоянием подвалов. Как бы то ни было, ей пришлось просто «подпевать», пока Марко демонстрировал, что камера, похоже, не взломана, а намерено отперта. По крайней мере, эту часть она поняла. Кто-то освободил пленника. Кто-то из дворца. Что еще хуже, после того, как Марко закончил экскурсию, вместо того, чтобы подняться наверх, Сильва отмахнулась от Марко и потащил королеву обратно в камеру. — Мне нужно кое-что показать. Сол указал на замок камеры. Фара прищурилась, а затем ее глаза недоверчиво расширились. Рисунок обуглившегося металла ни с чем нельзя было спутать. Следы пламени.***
— Что я сделала? — спросила Блум, приподнимаясь на одном локте, чтобы другой рукой прогнать сон. Её подруга Муза сонно моргала, лежа на свободной кровати в углу. Фара никогда бы не стала читать чьи-то мысли. Чувство нечестности или вины, да. Но после Розалинды она поклялась никогда не нарушать границы другого человека, изучая лишь разум, даже несмотря на то, что сегодня вечером она испытывала сильное искушение. Фара прочистила горло и выдохнула: — Фея огня освободила заключенного из-под стражи. Блум спустила ноги с кровати, все еще будучи вялой и с затуманенными сном глазами: — Ты…— Блум провела рукой по облепленному статическим электричеством изголовью кровати. — Ты хочешь сказать, что я и есть эта фея огня? Фара не читала ее мысли, нет. Но она все-таки протянула руку. И та мешанина эмоций, которая встретила ее, была всего лишь замешательством, усталостью, а затем быстро растущим слоем негодования, чего, конечно, Фара должна была ожидать. Даулинг не ответила на вопрос Блум прямо, вместо этого наклонив голову, чтобы лучше слышать. — Ты была здесь всю ночь? — Мы ходили перекусить, — в углу Муза заламывала руки, и хотя Фара чувствовала вину, она скрывалась замешательством и тревогой — все, чего ожидала бы гостья от хозяина, влетевшего в комнату с целью обвинить в нарушении коменданского часа. — На кухню. — Можешь убедиться, — Блум указала в свою мусорную корзину на несколько выброшенных фантиков от конфет, а затем медленно перевела взгляд обратно на королеву. — Подожди, откуда ты вообще знаешь, что это была фея огня? Когда Фара ничего не сказала, Блум перевела взгляд на Сильву, и на бледном лице отразилось растущее негодование. — Я не знаю, что хуже, — сказала Блум, ее голос дрожал от сдерживаемой ярости. — Что ты явно думаешь, что это сделала я, или что я каким-то образом оставила следы, ведь я настолько тупая, после всего, что ты сделала, чтобы обучить меня? Фара открыла рот, чтобы опровергнуть оба обвинения, но обнаружила, что не может открыть ответный огонь. — Я хочу, чтобы ты была в безопасности, Блум. Блум перевернулась на другой бок, натянув одеяло до подбородка и повернувшись спиной к Фаре. — Я хочу, чтобы ты перестала обращаться со мной как с гребаным ребенком. В обычной ситуации Фара наказала бы свою наследницу за длинный язык, но этот день, к сожалению, уже выдался совсем не обычным. Она вздохнула и повернулась к Сильве: — Нам нужно проверить всех фей огня во дворце.***
Обнаружить чувство вины у кого-нибудь из сотрудников не вышло. Они собрали всех фей, не только огня, чтобы не вызывать подозрений, и Фара прощупала каждого из них. В штате было всего четыре огненные феи, и наиболее вероятным кандидатом казался молодой охранник с широко раскрытыми от паники карими глазами, который заснул во время своей смены. Но когда Фара проникла в его сознание, она обнаружила только чувство вины за то, что заснул, и страх быть уволенным. Она не почувствовала ничего, что указывало бы на то, что этот ничем не примечательный волшебник, мог быть виновным. Это привело их обратно к исходной точке. Фара потерла лоб костяшками пальцев правой руки, прислонившись к столу совета, где к ней присоединились только Герхарт и Набу. Не то чтобы она винила остальных. Было четыре часа утра, и она бодрствовала уже около двух часов. — Мы должны учитывать, что это могла быть не фея огня вовсе, — Сильва прислонился к стене напротив Фары. Королева вздернула подбородок, изучая сосредоточенное выражение лица Сола, медленно заставляя свой разум соприкоснуться с его. — Ты думаешь, следы ожогов оставил кто-то другой? — Может быть, фея света? Набу стоял, скрестив руки на груди, вместо того чтобы сидеть, его лицо было похоже на усталый камень, из которого оно будто было высечено. Герхарт с трудом подавила зевок, прикрыв рот рукой. — Нам придется повторно изучить всех фей, — выдохнула Ноэль, прижавшись спиной к спинке стула. Сильва оттолкнулся от стены, но Фара подняла руку, чтобы остановить его. — Пока нет. Мы и так вызвали достаточно подозрений. Когда лоб Герхарт остался таким же нахмуренным, королева указала на дверь. — Кто бы это ни был, он считает, что мы думаем на этого парня Гейлиса. У злоумышленника больше шансов оступиться, если он будет продолжать придерживаться этой веры. Любому другому показалось бы, что выражение лица Сильвы не изменилось, но недели, проведенные в его постоянной компании, означали для Фары совсем другое. Она могла сказать это по тому, как чуть-чуть смягчились брови, по предательскому подобию улыбки, тронувшей его губы. На него произвели впечатление ее размышления. — Очень хорошо, но мы не можем ждать слишком долго, — уведомил Набу. — Конечно, сегодня, — Фара подавила желание зевнуть рядом с Герхарт. — Сегодняшний день застанет его врасплох. И поскольку делать было больше нечего, кроме как ждать, Набу и Герхарт покинули зал совета, чтобы вернуться домой и отдохнуть ещё несколько часов перед обещанием очередного изнурительного дня в разгар войны. Несмотря на то, что никто из их четверки не был особенно шумным, с уходом двоих, в комнате стало удивительно тихо. Фара знала, что ни один из них не привык вставать так рано. Даже птицы еще не пели. Сол оттолкнулся от стены, открывая дверь, чтобы Фара прошла перед ним. Она так и сделала, а затем повернулась к парадной лестнице, пока Сильва мягко, вопросительно не заговорил у нее за спиной: — Я не силен в чаепитии, но я знаю, как обращаться с кофеваркой. Фара помолчала с пару секунд. В то время как кровать казалась такой привлекательной, Даулинг знала себя: она бы ворочалась с боку на бок, страшась тикающих минут, которые означали, что ей скоро придется вставать и вести себя так, как будто она высыпалась всю ночь. — Кофе…фантастика. Фара не смотрела на него, когда они повернули в противоположную сторону и не ждала довольной улыбки. Королева не так уж много времени проводила на дворцовых кухнях. Не было особой нужды. Она избегала грандиозных банкетов, которые устраивала королева Розалинда — это был всего лишь тонкий фасад для демонстрации власти, а Фара предпочитала обедать в одиночестве или в компании Бена. Белые столешницы и стены почти ослепляли ее после времени, проведенного в темноте подземелий, а затем в покоях Блум. Сильва включил только одну лампочку, желтоватый свет которой придавал белым стенам тусклый оттенок, но почему-то Фаре это нравилось. Здесь не было ни роскоши, присущей остальному замку, ни позолоченной амуниции, которой можно было бы похвастаться перед другими или за которой можно было бы спрятаться. Только толстые столешницы, функциональные приборы и стальные табуреты. Это был даже не изысканный кофе, но это само по себе очаровало. Привыкла ли она пить кофе, приготовленный такой старой кофеваркой? Стоило проверить. Фара с интересом наблюдала, как Сол обмакнул ложку в кофейную гущу, высыпал ее в кофеварку, добавил воды и включил. Так просто. Женщина подумала о том, чтобы нарушить молчание, но не смогла придумать, что сказать, чтобы не выдать, насколько оторванной от реальности она себя чувствовала, не зная, как пользоваться кофеваркой. Она просто прислонилась к табурету, в то время как Сильва отвернулся, наблюдая, за ровными каплями жидкости, стекающими в одну, затем в другую кружку. Когда капли заполнили больше половины кружек, Сол все еще не поворачивался лицом, неприлично долго отключая кофеварку. — А сливки здесь есть? — спросил Сол, поставив обе чашки на столешницу. Он использовал одно бедро, чтобы легко открыть мини-холодильник, спрятанный за дверцей шкафа, явно привыкший к планировке комнаты. Фара почувствовала что-то такое знакомое в его движениях. Значит, у него действительно была жизнь вне её поля зрения. Распорядок дня, обычаи, привычки, о которых она не подозревала. Согнувшись в поясе, Сол прищурился, вглядываясь в темноту мини-холодильника: — Пополам? — Идеально. Сол вынул упаковку, добавил половину порции, размешал, а затем перевернул. Фара не смотрела, когда он протягивал ей кружку. Она могла бы принять меч без каких-либо проблем или отчет о жертвах в Данфарроу, но кружка кофе, которую он приготовил, казалась в тысячу раз тяжелее, чем что-либо другое. Но Фара все же взяла её, плотнее опустившись на табурет и глубоко вдохнув аромат мокко. Одно только присутствие теплой кружки в руках всколыхнуло мысли еще до того, как кофеин достиг губ. Сол прислонился к столешнице, меч, пристегнутый к его спине, неловко наклонился под тем углом, под которым он опирался бедрами. — Хороший ход, — непринужденно хмыкнул Сильва, облизнув кофейную пенку на губах. — Откладывать объявление о повторном допросе. — Мм, — Фаре не понравилось, насколько тепло она чувствовала себя, производя на него впечатление. — Ты же не думаешь, что это Блум? Надежда вызвала у него разочарованный вздох и мрачное покачивание головой. — Мне жаль, но я не могу убрать её из списка подозреваемых, — Сол сжал кружку обеими руками и пристально посмотрел на королеву. — Я могу только подтвердить, что ваша личная безопасность всегда обеспечена. «Как алфеец», — осталось невысказано, но подразумевалось, и Фара плотно сжала губы. Ему становилось все труднее убеждать себя в этом. Что он мог сделать, кроме как крепко сжать ее бедра? И Фара не могла этого допустить. Было достаточно тяжело видеть его больше двенадцати часов в день. Еще немного, и она бы взорвалась. — По крайней мере… Фара подняла глаза и увидела, что Сильва проводит большим пальцем по краю своей кружки. К этому времени она уже знала все выражения его лица, и в уголках глаз пряталось что-то забавное. — Что? — спросила она, сердясь, что не поняла негласной шутки. — Ваш бал. Вам есть чего ждать с нетерпением. Несмотря на стресс и разочарование из-за того, что Эраклион каким-то образом снова нанес ей еще одну рану в боку, Фара позволила себе слегка улыбнуться. — Это не просто оправдание легкомыслия, Сильва. Ты знаешь, что есть более важная цель. — Конечно. Эта глупая кривая полуулыбка только раздражала ее, вместо того чтобы успокоить. — Это просто…— Сол замолчал и его улыбка стала шире. — Важная цель, а вы заставляете меня надевать нелепый костюм. — Я же говорила, — Фара подняла кружку и посмотрела на него поверх края. — Без маски вход воспрещен. У тебя нет выбора. — Я помню. Хитрый мерзавец. Он пытался поднять ей настроение, отвлекая предстоящими празднествами, и будь он проклят, если это не сработало. — Кроме того, это не костюм, а скафандр, — театрально пожаловался Сол, хлопнув рукой по столу. — Там четыре слоя и около шести предметов одежды, которые я никогда не ношу. — Я попросила портного убедиться, что там найдется место для всех твоих ножей, — Фара пренебрежительно махнула рукой и сделала глоток кофе. Сол улыбнулся в свою кружку, будучи уверенным, что королева этого не заметила. — Спасибо за заботу, Ваше Величество.***
Несмотря на скрытую цель, бал по-прежнему представлял собой серьезную опасность. Фара допускала, что это даже можно было счесть плохой идеей. Бал во время продолжительной войны, к тому же маскарад — это возможность для злоумышленника прервать вечер веселья, когда Домино ослабит бдительность. Но, несмотря на риск и опасность, мельчайшая частичка ее сознания позволила себе предаться этому. В эти дни было так мало поводов для радости, что Фара едва ли могла сказать «нет» Бену или Герхарт за организацию восемнадцатого ежегодного мероприятия, причем особенного, чтобы ее окружение ухватилось за дразнящую пышность и капризность, во времена строгости и сдержанности. Королевский портной подготовил ее платье заблаговременно. Базовый слой, облегавший кожу, из мерцающего шифона чистого лазурного цвета, замысловатые детали которого изгибались и вились вверх по груди, оставляя открытой большую часть спины. V-образный вырез, со вкусом, но не без изящества, с полными плечами, поддерживающими несколько слоев тюлевой сетки, которая спускалась с лопаток подобно тонкой накидке. Блестки и драгоценные камни усеивали юбку по низу, создавая эффект падающих звезд, которые собирались в шлейф. Фара оставила его костюм сложенным на кровати. Размеры было достаточно легко определить: мужчины раздражающе просты в подгонке, и, кроме того, она попросила портного снять мерки с униформы, аккуратно хранившейся в его комнате. Черные брюки, черный жилет, черная рубашка-смокинг. Единственная выделяющейся деталь его наряда — пиджак бурого оттенка, доходивший почти до колен. По передней части сюртука, лацканам, карманам и концам рукавов выткан сложный узор, вышитый золотой нитью. Фара надеялась, что, несмотря на опасения, Сильве хотя бы понравилось. Она позаботилась о том, чтобы золотая нить соответствовала цвету эмблемы Алфеи. Не то чтобы она думала, что он заметит. Фара знала, как Сол относился к балу. Он тщательно изучил список гостей, настоял на том, чтобы присутствовать на подъездной дорожке и подтверждать личность каждого гостя с помощью удостоверения личности с фотографией и феей света для обнаружения иллюзий. Раньше Фару одновременно раздражало и забавляло огорчение Сильвы, она сочла бы его паранойю граничащей с нелепостью. Но теперь, после всего, что произошло, она была благодарна за скрупулезность, потому что это избавляло ее от необходимости напрягаться. Хотя Фара утратила часть своего личного доверия к Сильве, она все еще ценила его алфейские способности. Это было единственное, в чем он продолжал клясться. Поэтому Фара позволила себе надеть платье, нанести немного макияжа, незначительно отличающегося от повседневного, надеть изящную серебряную полумаску, чтобы стать королевой Домино, которую хотели видеть гости. В королевстве все было в относительном порядке. Шла война, но королева оставалась уверенной в своем народе. Военных. Она пригласила саму себя погреться в лучах доброй воли гостей. Большой бальный зал обычно использовался только для этой цели, поскольку Фара не была королевой, которая устраивала множество вечеринок — только бал оставался грандиозным мероприятием. Тысячи свечей волшебным образом освещали пространство, мерцая со всех сторон. Банкетный стол, ломящийся от канапе и закусок. В пяти барах подают все, что угодно, от мелодийского бренди до дешевого пива и андросского вина, что угодно кроме эраклионского виски. Сотня столиков, накрытых белыми скатертями, располагались вокруг танцпола. И везде люди. Прошли недели, а то и месяцы с тех пор, как Фара в последний раз общалась с таким количеством людей одновременно. Последний раз, который она могла вспомнить — служба в честь Теллурида, и это едва ли имело значение, когда все были мрачны и молчаливы. Самое близкое, что она могла вспомнить — Эренделл и шумная больница. Разумеется, все гости были проверены и одобрены. Необходимое требование, несмотря на то, что маски были проблемой, большинство из них скрывали только верхнюю половину носа и глаза. Кроме того, маскарад — всего лишь притворство для ее ближайшего окружения и каждого можно узнать сквозь инкрустированные бриллиантами маски, которые носили Фара, Луна, их ближайшие сторонники, но все были согласны с тем, что, хотя их узнавали, притворялись, что это не так. Фара могла наслаждаться притворной анонимностью, приветствуя других гостей в масках. Единственной потерей за вечер оставалась Блум, но когда девушка отпросилась на вечер, чтобы провести его со своей подругой, Фара не стала спорить. У нее не было ни малейшего желания, чтобы бал стал еще одним фронтом борьбы с наследницей. Вести войну за свой дом достаточно сложно. Сражаться с кем-то в самом доме — излишество. Эгоистично, но Фаре было приятно видеть, как Блум перешептывается с Музой, когда они просматривают книги, заказанные для домашней работы Блум. Момент был легким и таким невинным. Момент жизни, которой девушке следовало бы жить, а не тот, который они были вынуждены пережить. Так что у Блум тоже был свой момент передышки, в то время как Фара воспользовалась своим, лавируя между группами доброжелателей и коллег, купаясь в приятной болтовне. И все же какая-то часть её продолжала искать. Глупая часть её, тот самый один процент мозга, который предавался легкомыслию в этот вечер. Бессмысленно, но мысли, которые она допускала, потому что они оставались в голове и не могли никуда не деться. В этом костюме он выглядел бы шикарно. Золото на пиджаке и маске подчеркивало бы его прическу. В этом костюме он выглядел бы комично в своей строгой военной осанке рядом с другими гостями, наслаждающимися весельем. Но Фара позаботилась о том, чтобы ее никогда не застукали за разглядыванием. Как бы то ни было, веселых гостей, приветствовавших ее на каждом шагу, было достаточно, чтобы отвлечь, и беседа оставалась блаженно легкой. Никто не спрашивал о наступательных действиях, цепочках поставок или моральном духе. Они хвалили ее платье, отмечали общее великолепие зала, сплетничали о рискованных нарядах других гостей, хвалили оркестр из восьми человек, который Бен нанял для этого мероприятия. Никто понятия не имел, что это была за группа. Струнный квинтет с дополнительными музыкантами в качестве заменителей и дополнений к струнным, так что в музыке никогда не было перерыва, всегда присутствовала лирическая атмосфера парада маскарадщиков, которые присоединялись друг к другу в вальсе, фокстроте, танго. И, самое главное, это обеспечивало постоянный гул фонового шума для разговоров более важных, чем аристократические сплетни. Когда группа заиграла традиционную народную мелодию Домино, Фара встала под знамена Мелодийского Альянса. Место встречи. Всего через несколько секунд королева Луна проплыла рядом с ней. — Хорошо выглядишь, — похвалила она, схватив Фару за руку и притянув ее к себе, чтобы говорить прямо на ухо сквозь общий гул. — Оставим в стороне военное время. Ты знаешь, что стоит подумать о собрании. — Это говоришь ты, Луна? — Фара изобразила наигранное удивление. — Я предполагала, что ты уйдешь при виде ящика для пожертвований на войну. — Мусорное ведро было явно в стиле Домино, — призналась Луна. — Я бы предпочла что-нибудь большее… прославленное. Фара ответила бы тем же, но в этот момент королева Ниоба с Андроса и императрица Матлин с Мелодии закачались в свободном танце прямо под знаменем. — Дамы, — Фара подняла свой бокал с шампанским в тосте. — Всем мира. Остальные монархи подняли бокалы в равных тостах, но Фара не стала дожидаться расплывчатых любезностей. У них было всего несколько минут. — Эраклион жесток, — сказала она, встречаясь взглядом с каждой королевой по очереди. — Но мы более свирепы. И все же, я не могу не подчеркнуть, насколько критической точкой является этот перекресток, —она взглянула на Матлин. — Нам нужны припасы Мелодии в Теллуриде — Пока мы разговариваем, руководители моих отделов принимают меры, — пробормотала Матлин, быстро тряхнув волосами. Ниоба наклонилась вперед. — Андрос готов поддержать Солярию. — За что мы благодарны, — ответила Луна. — Но готовности недостаточно. Нам нужны войска на местах, еще вчера. Губы Ниобы сжались, и она потянула за свободную блестку на своем розовом платье. — Они могут быть перевезены уже в среду. — Я повторюсь, — Фара понизила голос до уровня флейты, воспроизводя гармонию народной мелодии. — Слабость Андреаса — это численность, но не наглость. Мы можем сокрушить Эраклион, если согласимся, что остановить его важнее любых личных чувств в этой комнате. Все четыре женщины посмотрели друг на друга и все четыре кивнули в унисон. — Договорились, — каждый из монархов промурлыкал в знак согласия как раз в тот момент, когда затихли последние ноты песни. Ниоба взяла Матлин за руку и отошла в сторону, в то время как Луна подошла к Фаре и снова наклонилась к ее уху. — Скоро прилив переменится, Фара, — улыбнулась она. — Вот увидишь. — Конечно, так и будет. В то время как часть ее боялась, что высказывание одного чувства приведет к появлению противоположного, было более важно выразить словами веру в свои силы, в свой народ. Сомнение было таким же нежеланным, как Эраклион сегодня вечером. И тогда встреча прошла хорошо. Фара не заметила вокруг себя никаких подозрений, пока монархи встречались. Королевам просто нужно было закончить вечер в хороших отношениях и благополучно вернуться домой. Окрыленная своим триумфом, Фара повернулась к Набу с намерением поднять бокал, когда он кружился вокруг стайки аристократов из Андроса. — Ваше Величество. Она, не оборачиваясь, знала, что Бен собирается сказать. Не совсем то, что он собирался сказать, но то, что это были плохие новости. Фара почувствовала это по тому, как он это сказал, по осязаемому горю, исходящему от него. С трудом она заставила себя повернуться на каблуках, чтобы разглядеть серьезное выражение лица под бархатной зеленой маской, нахмуренные брови, поникшие плечи. Случилось что-то ужасное. Сдержанная улыбка застыла на ее лице, и внезапно в руке снова появилось что-то холодное. Когда она перевела взгляд, то увидела, что бокал с шампанским намертво застыл в ладони. Ее ноги не двигались. Фара никогда не носила каблуки такой высоты, и теперь, когда она знала, что должна отойти, чтобы отвести Бена в уединенное место, где он мог бы сообщить новости, она не могла. Ее челюсть напряглась, точно так же, как и разум, точно так же, как и все остальное. По крайней мере, Бен знал ее. Он мог прочесть страх и возбуждение в глазах и взял ее за локоть, разжимая хватку с бокалом шампанского, покрытым льдом, и заставляя отступить назад, подальше от андроссцев. По крайней мере, он отвел ее в сторону, по крайней мере, подождал, пока они не оказались с подветренной стороны одной из массивных колонн, обрамлявших комнату. — Бен. Фаре не нужно было спрашивать. Его серьезные карие глаза впились в нее даже под темно-зеленой маской. Харви знал, что не следует смягчать свои слова. — Теллурид пал, — сказал он, и каждое слово преисполнилось болью. — Войска отступают к Гульденфорту. Фара знала, что грядут плохие новости, поняла это, как только Бен подошел. Но она все еще была не готова к тяжести новостей. Теллурид. Город с тысячами жителей, которые неделями боролись за свои жизни. Пал Мир остановился, музыка больше не достигала ушей. Теллурид пал. С огромным усилием Фара высвободилась из объятий Бена, оставив его у колонны с запотевшим бокалом шампанского. Она не могла быть рядом с ним. Она не могла быть рядом ни с кем. Ни стюард, ни сотни сторонников и защитников, кружащих вокруг, с улыбающимися лицами под масками из золота, серебра и бриллиантов. Теперь, когда Фара могла заставить свои ноги двигаться, они не останавливались. Она подобрала подол платья одной рукой и зашагала целеустремленно, но без паники. Прочь. В другое место. Она нашла дверной проем и открыла его, сразу узнав боковую комнату, переделанную в место, где музыканты репетировали и хранили футляры со своими инструментами. Дверь за ней с щелчком закрылась, и Фара чуть не споткнулась о скрипичный футляр. Она не знала, почему продолжала идти, но шла, не останавливаясь, пока не добралась до стола, на котором были разбросаны воск, полироль и запасные струны для альта. Теперь, когда она была здесь, женщина обнаружила, что ей нужна поверхность, на которую можно опереться, чтобы колени не подгибались. Прижав руку ко рту, Фара сделала два глубоких вдоха, чтобы подавить слезы. Началась война. В Домино началась война. Дверь со скрипом отворилась, но женщина услышала это не из-за скрипа петель, а из-за усилившегося шума толпы и музыки. Дверь закрылась, гомон толпы и музыка стихли, все еще слышимые, но приглушенные. Легкие шаги раздались сзади, слишком легкие. — Фара. Несмотря на внутренний переворот, она уловила исходящие от него новые звуки. Раньше он не называл ее по имени. Это слетело с его языка, как осенний лист с дуба. Неторопливо, но меланхолично. Конечно, он пришел. Фара искала его весь вечер, когда чувствовала себя непринужденно, когда хотела увидеть, но он появлялся только тогда, когда она в нем нуждалась. Она невидящим взглядом уставилась на поверхность стола. — Мой народ, — прошептала она охрипшим голосом. — Они умирают. Фара скорее почувствовала, чем услышала его приближение, плотное тепло его тела позади. Она знала, что если повернется, то врежется прямо ему в грудь. Он говорил тихо, почти неслышно из-за музыки, доносившейся из-за двери: — Твой народ сражается. Сол пытался утешить, но она не поддавалась утешению. Фара стояла здесь, в то время как ее народ бежал из своих домов, и металась от Теллурида к резкой смене обращения. — И я в нелепом платье, — она сорвала маскарадную маску со своей головы и швырнула на стол, откуда снова уставилась на нее пустыми глазами. — Я должна быть с ними. Фара повернулась лицом к остальной части комнаты, но он был там, гораздо ближе, чем она думала, заполняя поле зрения, наполняя чувства тихим спокойствием, и когда женщина подняла глаза сквозь слезы, то увидела, что маска Сильвы болтается на шее, а руки тянутся к ней. — Потанцуй со мной. Фара подавила смешок, не в силах в полной мере насладиться его юмором, потому что… потому что это была шутка, это должно было быть шуткой. Эта нелепая просьба не могла быть серьёзной. — Они еще не знают, — произнес Сол нараспев, слегка наклонив голову, чтобы указать на дверь за своей спиной. — Там, в бальном зале, царит радость. Я знаю, ты это чувствуешь. Дай им еще пять минут. Фара с трудом сдержала всхлип, неумолимо рвущийся наружу, несмотря на все попытки придти в чувства, чтобы Сильва снова не увидел слишком много. — Ты будешь танцевать со мной, пока мое королевство горит? Его правая рука сомкнулась вокруг ее запястья, в то время как левая обхватила талию, притягивая к себе. — Я буду танцевать с тобой, даже если весь мир будет гореть. Сол отступил назад, слегка надавив на ее талию, не настолько, чтобы заставить, но достаточно, чтобы умаслить. Фара посмотрела на изгиб его брови. Маскарадная маска, которую она заставила его надеть, свободно болталась на шее, а серые глаза были полны искренности и тихих вопросов. И Фара поняла, что, когда ее мир вокруг сгорает дотла, нет причин отказывать себе в этом. Отказывать ему. Она последовала его примеру. Тихие звуки оркестра приглушились для их ушей, но были достаточно громки, чтобы они могли следовать за ними, мрачный вальс, который непреднамеренно соответствовал их настроению. Как танцор Сол был способен, если не одарен. Шагать и кружиться со строгостью человека, который научился танцевать исключительно усилием воли, а не какой-либо склонности к этому. Фара предположила, что он учился не в Алфее. Возможно, это было герцогство или дворец в Мелодии. Где бы он ни учился, она не спрашивала, а он не рассказывал. Они просто двигались в тишине под навязчивый отзвук струнных через закрытую дверь. Когда песня закончилась, Фаре пришлось вернуться к собственному миру. Впервые она позволила себе чего-то захотеть: хотела, чтобы песня никогда не заканчивалась. Пока никто не собирался прерывать их, пока она оставалась в его объятиях, конец света не обещался. Фара была бы в его защитных объятиях, вселенная сжалась бы до размеров этой комнаты, загроможденной футлярами для инструментов, выброшенными нотами, навязчивым вальсом и двумя людьми, танцующими посреди всего этого. Они медленно вращались в центре комнаты. Время остановилось, и хотя Сол не повторял шаги, Фара прислонилась к его груди. Звуки музыки затихли не с окончанием песни, а с ровным биением сердца, которое она чувствовала и слышала. Фара прижалась к нему и почувствовала колючую напряженность загривка у себя на макушке. Это было точно так же, как в ту ночь, когда он отнес ее в спальню. Уязвимый и в то же время безопасный, существующий в каком-то предельном пространстве, в котором не существовало времени, войны и боли. Только через несколько секунд она поняла, что он остановился, что музыка в ушах была не торжественным вальсом, а нежным ритмом. Другая песня, нежеланная. Фара подняла глаза, положив подбородок ему на грудь со смятением внутри, и позволила себе насладиться своим желанием. Перед ней человек, который спас ей жизнь, который спас жизнь ее подопечной, который жалобно игнорировал все ее попытки дискредитировать его и все равно приходил, когда она нуждалась в нем. Когда ей нужен был кто-то, кто был бы ее силой, потому что все силы ушли к народу. Прижавшись подбородком к его груди, она чувствовала все, что он делал. Он хотел этого так же сильно, как и она. Он был клубком желания и отвращения, похоти и страха — всего в одном флаконе. Фара знала, что его остановили клятвы. Его бессмысленные, нелепые алфейские клятвы, которые означали, что он не мог прижаться своими губами к её и унести в ночь. — Фара… Грудь мужчины вздымалась от того, как сильно он хотел этого, и она прижалась вновь, обвивая руками его талию и притягивая ближе, желая. Желая сорвать галстук, жилет, подтяжки и множество видов оружия, которые, как она знала, спрятаны под костюмом, и обнажить его, овладеть им так, как он овладел бы ею, одной рукой снимая бретельки ее платья, в то время как другая скользила вверх по ее бедру… У Фары перехватило дыхание. Она протянула руку, чтобы схватить маску, висевшую у него на шее. Сол не двигался, его руки согревали ее талию сквозь тонкие слои ткани. Она натянула маску ему на глаза. Глядя на нее сверху вниз, Сол мрачно улыбнулся, золотая маска блеснула в тусклом свете комнаты. Фара хотела, чтобы он не был алфейцем. Не давал никаких клятв, кроме тех, что обещала сила хватки на ее бедрах. Был никем иным, как мужчиной с женщиной в объятиях, прижатыми друг к другу так близко, как волны к песку, не ищущими ничего, кроме утешения в телах друг друга. — Вот, — пробормотала она. — Теперь ты не Сол Сильва. Его твердая грудь прижалась к ней с резким вдохом, рот приоткрылся в удивлении, понимании и благодарности одновременно. Сол колебался всего секунду, которая потребовалась ему, чтобы понять, что она имела в виду. А затем он поднял одну руку, чтобы приподнять ее подбородок к себе, поглаживая большим пальцем галочку верхней губы и оставляя теплую дорожку на кончиках пальцев. Фара прильнула к его прикосновению, наслаждаясь новизной всего этого. Конечно, он прикасался к ней и раньше. Всего несколько дней назад она прижималась к его груди, но всё это было другим. Он никогда не прикасался к ней вот так. Взгляд из-под позолоченной маски не похож ни на какой-либо другой, что она когда-либо видела, и почему-то от этого он казался еще более желанным, голодным. Сол заколебался, как человек, пораженный молнией, не совсем веря своим глазам и этой реальности. Затем словно грянул гром, и человек в маске выступил вперед. С резким вдохом его рука поднялась с такой силой, чтобы обхватить ее затылок и Фара чуть не упала ему на грудь, упершись руками, чтобы удержаться. А затем губы опустились на ее шею, и вздох удивления сразу же сменился желанием. — Сол…— она вдохнула, но слово оборвалось из-за толчка, пронзившего ее насквозь, от ощущения его бороды, щекочущей кожу на шее. Колючки окружали мягкое тепло губ, которые прижимались к шее, как будто это был единственный известный ему способ дышать. Черт. Фара стиснула зубы, чтобы подавить стон, грозивший вырваться из каждой поры её тела. Сол прикасался к ней так, как никогда раньше, словно наверстывал упущенное. Жадные пальцы проследили линию волос, пробежались по изгибу плеча, разгладили тюль и жадно вцепились в ткань у основания спины. Его прикосновения были горячими, влажными, желающими, отчаянными. Левая рука поднялась вверх, скользя по вышитым узорам, которые вились вверх по талии. Фара сделала еще один вдох, когда руки коснулись ее правой груди, и обнаружила, что сильнее поддается навстречу прикосновениям, той интенсивности, с которой руки стремились изучить ее. — Фара, — выдохнул он, с заметной дрожью в голосе. Волна недоверия, неверия в то, что он прикасался, не просто прикасался, а чувствовал её. Сол приподнял подбородок, прослеживая жилку, которая бежала от ее шеи к уху, и разжигая в ней огонь, который только он мог разжечь, который только он мог погасить. Стон сорвался с губ, и на этот раз Фара дала ему волю, протянув руки вверх, чтобы обхватить за шею. Одним движением она сильнее прижалась к нему всем телом и уткнулась лбом в ямку на плече, предоставляя больше доступа к чувствительной коже на шее, которую она практически умоляла его взять. Сол ответил на ее порыв своим. Сила заставила ее отступить на шаг назад, пока бедра не уперлись в край стола. Он все еще прижимался к ее шее, и Фаре пришлось откинуть руку назад, чтобы удержаться на поверхности. Другую руку она запустила в его волосы, чтобы вцепиться в них, произнося единственное слово, которое могла произнести, чтобы выразить острое наслаждение, наполняющее тело жидким теплом: — Сол… Сильва слегка приподнял голову, его губы покраснели от поцелуев, которыми он осыпал ее шею. В то время как Фара не могла отвести взгляд от стальных голубых глаз под золотой маской, он не мог оторвать свой от ее губ. Руки скользнули вверх, кончики пальцев исследовали так же, как и свободный взгляд, её шея, челюсть, подбородок, когда Сол провел большим пальцем по верхней губе женщины. Каждый удар в его венах отдавался теплом рук, и Фара чувствовала каждый пульс, быстрое биение его сердца рядом с ее. Сол обхватил ее подбородок обеими руками, сократил расстояние между ними и прильнул к манящим губам. Фара думала об этом. Фара мечтала об этом. Стон вернулся с новой силой, приглушенный, но неумолимый под натиском губ. Ее руки опустились с его головы на шею, чувствуя, как густые волосы превращаются в тонкий пушок, а затем на напряженные мышцы, когда Сол прижался к ней всем телом. Фара скользнула языком по его губам, и мужчина вздрогнул лишь на долю секунды, прежде чем резко вдохнуть через нос, чтобы надавить сильнее. Она принимала его язык, его жар, его настойчивость и его стон желания, который проскользнул сквозь старательно выстроенную границу. Одна рука соскользнула с ее подбородка, чтобы опереться о стол, а затем внезапно его бедро оказалось между ее коленями. Тепло начало скапливаться где-то внутри от давления. Пальцы Фары сомкнулись на шее мужчины. В поцелуе было все, чего она хотела — всепоглощающий, щедрый, насыщающий. Он был всем, чего она хотела — сильным, целеустремленным, преданным своему делу. И все же. Фара резко вздохнула, моргая и открывая глаза. Его глаза были закрыты под позолоченной маской, но она могла видеть, как лоб нахмурился от сосредоточенности и голода. Сол полностью сосредоточился на ней, на тех местах, где соприкасались их тела. И все же. Фара отстранилась, не сильно, всего на дюйм, но достаточно далеко, чтобы Сол позволил ей прервать поцелуй. Он остался там, где стоял, застывший, если не считать вздымающейся груди, его губы все еще приоткрыты, все еще пылают, все еще умоляют о поцелуе. И все же. Когда она не наклонилась вперед, он моргнул. Сол откинулся назад. Лицо выскользнуло из рук, в то время как глаза вцепились в неё, пытаясь найти ключ к разгадке того, почему она отстранилась. — Сол. Молния ударила снова. Он напрягся. Выпрямился. Отвел бедро назад и отступил, каким-то образом став ниже, чем минуту назад. Он поднял руку, которая, как заметила Фара даже с такого расстояния, дрожала, и снял маску. Она сглотнула. Эти слова причиняют боль, они причиняют боль ей, они причиняют боль ему. Но это не делало их неправдивыми. Фара наклонила голову, все еще наполовину опираясь на стол, наполовину свесившись с него. — Я нужна своему народу. Его губы шевельнулись три раза, прежде чем прозвучали слова, хриплые, с оттенком стыда. — Да. Твой народ, — Сол склонил голову в поклоне, который она почувствовала где-то в глубине легких. — Ты — королева. Фара кивнула, сглотнула и встала со стола. Она расправила шлейф своего платья, поправила прическу. Затем вздернула подбородок и вышла за дверь, чтобы служить своему народу, как королева.