Фара.
Когда Фара вошла в Лизиум, она на мгновение задержалась в дверях, удивляясь, что голова Блум склонилась не над телефоном, а над пачкой бумаг, на которых даже с другого конца комнаты можно было разглядеть герб Домино и фирменный бланк. Улыбка приподняла уголки губ, и Фара тихонько постучала по дверному косяку. — Все еще работаешь? Услышав шум, девушка разочарованно застонала и положила бумаги плашмя на стол, растопырив пальцы поверх них. — Мисс Ди, я никогда не смогу запомнить всех этих высокопоставленный лиц. Стараясь казаться неторопливой, Фара подошла к Блум сзади, вглядываясь в бумаги со смесью удовлетворения и серьезности. — Это навык. Ты научишься дипломатии точно так же, как научилась контролировать свою магию. Блум продемонстрировала заметный рост с момента похищения. Даже до этого, если бы Фара обратила внимание раньше, когда на ум пришли огненные плети. Но терпению подростка все еще был предел, даже если она пыталась его контролировать. Плечи напряглись, руки сжались в кулаки, но девушка все же сделала три судорожных вдоха, прежде чем разжать пальцы и поднять умоляющее лицо к Фару. — Муза справится с этим намного лучше, чем я. Почему я до сих пор не могу собрать свой совет… — Нет, Блум, — перебила ее Фара, прежде чем девушка успела продолжить. Она была полна решимости сделать так, чтобы Блум было легче освоиться, чем ей, но в то же время была полна решимости не допускать коротких путей. — Ты должна научиться правильно это делать, должна проделать тяжелую работу, прежде чем сможешь поручить полномочия другим, — Фара поджала губы, чувствуя, как вспыльчивость девушки вырывается наружу, но не обращая на это внимания. — Иначе как ты узнаешь, действительно ли даёшь работу правильному человеку? И снова Блум продемонстрировала заметное улучшение. Поникнув, она тяжело вздохнула и отодвинула от себя бумаги через стол, признавая поражение гораздо легче, чем месяц назад. — В любом случае, я пока не могу спросить Музу. Она проводит с этим парнем все свободное время до суда над ним. При упоминании о парне Фара напрягся. Ей все еще было не по себе из-за роли, которую Скай и Ривен сыграли в первоначальном похищении Блум. Она скорее умрет, чем забудет бледное, охваченное паникой, лицо девушки, лежащей на полу того склада. Но Блум сразу же заметила напряжение, взглянув вверх с примирительным выражением лица. — Это будет первое выступление Ская в качестве короля, как он сказал, — заверила Блум. — Сопровождение всех своих паладинов к суду Магикса. Его паладины. Тайная сила, которая вторглась во дворец. Как успешно, так и безуспешно, потому что одна сторона захватила Ривена, а другая Блум. При воспоминании о той ночи сердце Фары все еще учащенно билось. Даже если бы она знала, что действия принца Ская были под влиянием короля, что он не до конца осознал правду о войне и насколько смехотворными были причины Андреаса — факт оставался фактом, он все равно подверг бы ее и Блум серьезной опасности. К настоящему времени она встречалась с наследным принцем дюжину раз после цареубийства. Он был формален: чопорный, но отрывистый, почти как новорожденный теленок, который учится пользоваться неуклюжими ногами, о которых не подозревал три часа назад. Но все же ее разум оставался зацикленным на том дне. Блум связана, Сол лежит на полу, пораженный электрошокером, ее собственный ужас, ее собственный страх, ее собственная беспомощность. И все это от рук принца. Так что ей все еще было трудно разговаривать с ним, даже если он постепенно приходил в себя. Ее собственное суждение не приветствовалось: Блум так много раз говорила, что ее общение со Скаем не подлежит обсуждению. И «общение» — это мягко сказано, судя по количеству их переписок и звонков. Фара абсолютно точно, пусть и с обидой, назвала бы это отношениями. Что делало решение Блум еще более конкретным. Теперь у них со Скаем были отношения, и Фара могла либо смириться с этим, либо оттолкнуть свою наследницу еще дальше в непростой период их жизни. Так что ее собственные решения были очевидны, даже если не было особого выбора. Фара поискала, что бы сказать нейтрального, и остановилась на предстоящих церемониях. — Он нервничает? В ответ Блум нахмурила брови. — Насчет коронации? Нет. Я имею в виду…— она замолчала, рассеянно ища ручку, которую можно было бы перекатывать между двумя пальцами. — Осторожничает, я полагаю. Там будет так много людей, которые будут осуждать его за все, что сделал Андреас. Это определенно нельзя было опровергнуть. И хотя Фара могла бы возражать против решений, принятых наследным принцем, она достаточно знала из своих собственных бесед с ним и из рассказов Блум, что молодой человек находился под чрезмерным влиянием Андреаса. Что оправдывало его, поскольку проницательный ум Фары забегал вперед, неуязвимый для влияния других голосов. По крайней мере, до тех пор, пока у него не подогнутся эти бугристые колени и он не сможет твердо стоять на собственных ногах. И это, как ни странно, вызвало у Фары странное чувство благодарности. — Я рада, что у него есть ты, Блум. Ты совершила великое дело, помогая ему отучиться от того, чем Андреас кормил его в течение многих лет. Хмурое выражение лица Блум расплылось в улыбке. — Так это значит, что ты не будешь проверять меня на дипломатах и высокопоставленных лицах? — она сокрушалась, хотя уже знала ответ по легкомыслию, исходившему от кожи. Губы Фары скривились, но она удержалась от смешка. — Хорошая попытка, — она указала подбородком на документы, которые Блум отодвинула в сторону. — Но я здесь из-за коронации. Сморщив нос, Блум напряглась. — Я бы хотела, чтобы ты позволила мне надеть платье с одним плечом, те, что ты мне показывала, такие скучные! — Ладно, — быстро ответила Фара, прерывая спор прежде, чем он начался. — Но при одном условии. Сунув руку под мышку, она извлекла плоский квадратный футляр в переплете из потертой коричневой кожи. Фара держала его в левой руке, повернув петлей к себе, и открыла другой рукой на уровне лица Блум. На бархатном пуфе сверкала тиара Домино из мерцающего золота, украшенная переплетающимися лозами из сверкающих бриллиантов и сапфиров. — Я бы хотела, чтобы ты это надела, — сказала Фара. — Если ты, конечно, хочешь. Ей не стоило беспокоиться. В изумленных глазах Блум отразились мерцающие сапфиры. — Она прекрасна, — восхитилась девушка. Нежными руками она сняла обруч и поднесла его к голове, а затем, казалось, передумала. Она подняла глаза на Фару и обеими руками протянула ей тиару. — Ты можешь надеть ее на меня? Ей уже восемнадцать, но для Фары она снова была двенадцатилетней девочкой, с широко раскрытыми глазами, полными удивления и благоговения. Блум. Ее наследница. Носительница Огня Дракона. Но в первую очередь ее подопечная. Ее избранная преемница. Ее собственный выбор. Охваченная приливом нежности, Фара захлопнула футляр и поставила его на стол, прежде чем потянуться за тиарой. Осторожно, используя только указательные и большие пальцы, чтобы свести к минимуму отпечатки пальцев, она подняла золотой обруч и надела его на голову Блум. Едва Фара успела насладиться этим зрелищем, как девушка закружилась в вихре красного, золотого и синего, чтобы посмотреть в зеркало на дальней стене, наблюдая, как сапфиры переливаются на ее рубиновых локонах. — Мне нравится, — улыбнулась Блум. — И не слишком тяжёлая. Фара подавила смешок, услышав элементарную оценку Блум. Девушка еще мгновение смотрела на себя, прежде чем ее взгляд скользнул к отражению Фары, и торжественное настроение сменилось возбуждением. — Я надену это, — пообещала она. — Я усердно работаю, ты же знаешь. Всплыли воспоминания: Блум и Муза, прижавшиеся друг к другу на кровати. Блум, потрескивающая от силы, когда отрывает Сола от королевы. Блум тянется к рукам Ская, чтобы подняться с пыльного пола круглосуточного магазина. Да, она готова. Фаре пришлось заставить себя выдохнуть, выпустить воздух, который хотела задержать. — Просто пообещай мне одну вещь, — попросила Фара, и когда Блум склонила голову набок, не стала ждать, пока ее подтолкнут. — Больше никаких секретов. Блум отвернулась от зеркала, чтобы встретиться взглядом с Фарой, и выражение ее лица стало не оборонительным, а саркастичным. — Знаешь, тебя это тоже касается. Фара почувствовала, как жар приливает к лицу, хотя постаралась сохранить невозмутимое выражение лица, чтобы не выдать этого. — Я не понимаю, что ты имеешь в виду. — Это значит, что Скай никуда не денется, и я тоже, — Блум колебалась, а тиара весело сверкала в свете верхней лампы. — И я не думаю, что его отец может куда-то деться. Его настоящий отец. Фара покачала головой, но с нежностью, борясь с желанием прикусить губу. — Не заставляй меня забирать эту диадему обратно. Блум подняла руки, чтобы надеть корону на голову, и ухмыльнулась.Сол.
— Так и думал, что найду тебя здесь. Голос Ская был резким, но не холодным. Сол оторвал взгляд от окна и повернулся лицом к восходящему принцу. Он еще не был одет для церемонии или же планировал изменить обычай, потому что на нем не ярко-красный герб Эраклиона, а военная куртка. Сол не мог скрыть своего облегчения, увидев, что Скай украшен серебряным, а не малиновым, как Андреас, за исключением кроваво-красной семиконечной звезды на левой стороне груди. Тем не менее, вид взрослого мужчины, стоящего на том месте, где остались кости маленького мальчика, вызвал у Сола ряд чувств, в которых он не был уверен, что когда-нибудь сможет разобраться. Он прочистил горло. — Я не собирался отвлекать тебя от… В течение полуминуты Скай перевел взгляд с Сола на окно позади него, одновременно делая шаг вперед и обрывая извинения. Принц остановился рядом, заложив руки за спину, и Сол снова повернулся на каблуках. Двое мужчин не смотрели друг на друга, а вместе наблюдали за ареной. Сол ждал. В нем бурлило любопытство, он не был уверен, почему принц находится в смотровой башне, а не в тронном зале, но промолчал. Почти через минуту Скай расправил плечи. — Валтор сказал, что ты наблюдал тогда. Тысячи булавочных уколов вонзились Солу в живот изнутри. Как типично для Валтора искажать правду до тех пор, пока она не станет настолько искаженной, что будет напоминать только ненависть. И все же он обдумал свой ответ. Ни одна часть его души не хотела, чтобы это выглядело как подхалимаж. Как попытка уйти от ответственности за события, которые привели к его изгнанию и отказу от Ская. Даже если прежнее «я» рассматривало отъезд из Эраклиона как свой единственный выход в то время, Сол все равно был виновен в том, что выполнил приказ короля и просто ушёл. Сол решил, что скажет Скаю правду, но не будет умолять его смотреть на это непредвзято. Принц мог прийти к своим собственным выводам. — Андреас приказал своим охранникам связать меня здесь, чтобы заставить смотреть, — заявил Сол. Его правая рука — та, что была вне поля зрения Ская, крепко сжалась при воспоминании. — Когда все закончилось, Валтор убрал меня отсюда. Последнее, что я видел в Эраклионе до сегодняшнего дня, была больничная палата. Сол пропустил некоторые детали, и Скай понял это по наклону головы, ведь Сильва не отрывал взгляда от поля. Он увидел не пустую песчаную землю, а сцену восьмилетней давности. Юный принц, казавшийся карликом по сравнению с приговоренным заключенным, уменьшился до размеров карандаша с высоты башни. Акулий смех Валтора. Напряжение мышц под синяками и хрипы, вырывающиеся из его собственных легких. Ненависть. Боль. Страх. Стыд. Сол сглотнул и разжал правую руку, чтобы сцепить обе перед собой, левое запястье покоилось на рукояти меча. Его новый меч с гербом Домино — синим львом, вздыбившимся на желтом поле. Его новая клятва. Его новая жизнь. Тот самый, который, окольным путем, даровал ему Скай. Когда все, что сделал Сол — это отказался от него. Собравшись с духом, он повернулся, чтобы снова увидеть сына, и чувство вины застряло в горле. — Мне жаль, что я приговорил тебя к такой жизни. Скай выпрямился, не в силах скрыть мимолетное озадаченное выражение лица, прежде чем снова спрятать его за надменным поведением, так что остальная часть признания полилась из Сола потоком, который он не смог должным образом перекрыть. — Как только я узнал о тебе, мне не следовало оставлять тебя. Чтобы ты так рос. Чтобы тебе пришлось убить его. Сол сглотнул, колеблясь. За всю свою взрослую жизнь он никогда ни о чем не просил. За исключением одной вещи, одного человека: человека, который сейчас стоял рядом с ним. Но он никогда ни от кого не просил чего-то подобного. Его ранг и статус алфейца уже обеспечивали уважение и понимание, вытекающие из этого титула. Сол не знал, как попросить у Ская прощения. Слова, которые он искал, так и не прозвучали, по крайней мере до того, как принц уловил запинающуюся речь и вздернул подбородок, чтобы с надменным выражением лица взглянуть на Сола. — Я ни в чем не нуждался, — сказал он. Ни в чем. Сол склонил голову. Это было то же самое оправдание, которое он использовал восемь лет назад, двадцать лет назад. Мальчик ни в чем не будет нуждаться. Как у наследного принца, у него будет все, чего он когда-либо желал. — За исключением того, что он забрал у меня, — добавил Скай. Внезапный переход к горечи заставил Сола моргнуть. За исключением того, что Андреас забрал у него. Сол не был настолько претенциозен, чтобы думать, что это относится к нему самому. Но кто-то: союзник, патронус, кто-то, кто уважал Ская за то, кем он был, а не за то, кем Андреас велел ему быть. Запястье Сола сильнее прижалось к рукояти меча. Он всегда будет испытывать это чувство вины. Тот груз, что у него не хватило смелости вырастить своего сына в одиночку. — Скай…— начал он, но принц оборвал его. — Это не имеет значения. Теперь все кончено, — сказал он сурово. — Теперь у меня есть сила жить своей жизнью так, как я считаю нужным. Сол подождал немного, достаточно долго, чтобы почувствовать, что не так-то легко сдается отступлению Скай. — Знаешь…— медленно произнес Сол. Боковым зрением он все еще мог различить круг песка в центре арены, все еще видел крошечного ребенка, стоящего с мечом в руке. Восемь долгих, скудных лет отделяли его от человека, стоявшего перед ним в военной форме Эраклиона. Стоя на месте Андреаса, обладающий властью жить своей собственной жизнью так, как он считает нужным. Какой жизни хотел Скай? Быть свободным от Андреаса? Свободным от Валтора? Сол, к своему смущению, не знал этого и боялся, что мальчик тоже не знает. — Но…— Сол двинулся дальше. — Ты знаешь, чего хочешь? Конечно, лоб Ская стал более задумчивым. — Отчасти, — ответил он, помолчав немного. — Выбирать консулов получше. Разгребать волны войны. И…Блум. Она будет частью этого. Сол кивнул. Он не мог отрицать, что какая-то часть его все еще была потрясена неожиданным романом, возникшим между двумя наследниками, но даже эта часть была благодарна. Блум и Скай привели к окончанию войны, гибели Андреаса, безоговорочной капитуляции Эраклиона на всех границах. Но Сол также знал мысли Фары. Она все еще с подозрением относилась к наследному принцу, слишком уязвленная испытаниями, которым он подверг и Блум, и ее саму, даже если это было вызвано промыванием мозгов. — Блум все еще наследница королевы Фары, и она по-прежнему настороженно относится к Эраклиону. Все будут такими в течение некоторого времени. Я надеюсь, ты понимаешь, что тебе нужно быть тактичным. — Я знаю, — глухо сказал Скай, и хотя они были двумя совершенно разными людьми, Сол мог слышать отголоски раздражения Блум по отношению к Фаре. Скай сжал губы и снова повернулся лицом к арене. Сол сделал то же самое, опасаясь, что перешел границы дозволенного, пока Скай не заговорил снова. — Это, э-э… как? — спросил он, впервые слегка поколебавшись, а затем замолчал. Все еще глядя на поле, Сол пытался сообразить, что он имел в виду, пока до него не дошло, и подтекст не осенил подобно удару молнии. Скай не был уверен, как быть тактичным, и сказал об этом вслух. Солу пришлось заставить губы оставаться на месте, чтобы не ухмыльнуться. — Я буду рядом, — ответил он, оставив предложение таким же открытым, как и просьбу Ская. — Если я тебе понадоблюсь. — Хорошо, — сделав вид, что хочет сменить тему, Скай кивнул вниз, на поле. — Я бы хотел посмотреть, как мои тренировки скажутся на поле с бывшим алфейцем. Сол старался не сиять.Фара.
Коронация была изнурительной. Не только из-за всех этих сидений, стояний и снова сидений, но и из-за глаз, постоянно прикованных к Фаре, наблюдающих за ее реакцией, ожидающих ответа, который дал бы хоть какой-то намек на ее истинные чувства по поводу восхождения сына короля Андреаса на трон. Зрители также наблюдали за Луной, Ниобой, Матлин и лордами Линфеи, но у этих монархов было преимущество находиться в своих родных странах во время действия, положившего конец войне. Не в одной комнате с Андреасом. Поэтому, когда церемония закончилась и служители вернулись к проходу, чтобы сопроводить монархов из тронного зала, Фара почувствовала только благословенное облегчение. Она шагала рука об руку с Блум, их комплиментарные платья цвета Домино плавали, как слезинки, в море красного и черного. Блум, конечно, резко свернула налево в конце прохода, когда заметила своих фрейлин, и, бросив короткий взгляд на Фару, спрашивая разрешения, выскользнула из объятий королевы и поспешила присоединиться к друзьям. Фара наблюдала, как она приветствует своих сверстниц-фей, и почти прежде, чем ее сторона остыла из-за отсутствия подопечной, на ее месте появилось другое присутствие. Гладкий, твердый, бесшумный. Фара улыбнулась еще до того, как повернула голову и увидела мужчину, идущего в ногу с ней. Его пристальный взгляд был устремлен прямо перед ними, глаза сканировали толпу, как он обычно делал, но наклон плеч оставался открытым по отношению к ней. — Однажды, — сказала она, будто в знак приветствия. — Я привыкну видеть тебя в синем, а не в черном. В то время как взгляд был устремлен вперед, его губы изогнулись в ухмылке, которая соответствовала ее улыбке. Одеяние Сола было темнее, чем у нее — темно-синее вместо лазурного, но он больше не носил алфейский герб, вышитый на предплечье. Как бы то ни было, у Сола по-прежнему была гибкая, красивая фигура, независимо от того, какой оттенок он носил. Его грудь касалась задней части ее плеча так, как ему всегда удавалось направлять ее, не прикасаясь рукой. Только когда они миновали большую часть притаившейся толпы, Сол заговорил: — Похоже, моя просьба сменить цвета Домино на темно-вересковый осталась без ответа. Фара покачала головой с натянутым смешком. — Обсуди это с Блум, она сказала, что это будет ее первым действием, когда она взойдет на трон. Что-то о вересковом, гармонирующем с ее волосами. — Она мне всегда нравилась. Легчайший намек на самодовольство раздразнил Фару, хотя и заставил мысли перескочить с ее собственной головы в голову Сола. Она поколебалась, а затем решила заговорить, но не раньше, чем потянулась, чтобы взять его за руку. — Ты видел Ская? По Солу прокатилась жесткость, хотя и не такая резкая, как она ожидала. — Да. Краткость была щитом, но Фара полна решимости вырвать его, хотя, по крайней мере, дала немного времени собраться с мыслями. Через мгновение она сжала его руку. — Что ты ему сказал? После короткой паузы Сол искоса взглянул на нее. — Правду. Не подробности, а правду. И он намекнул, что спросит у меня совета. Беспокойство, которое Фара испытывала из-за того, что Солу пришлось заново пережить один из худших дней в его жизни, быстро сменилось радостью от новостей. — Это замечательный шаг, Сол. Ты справился. Он пренебрежительно фыркнул. — Хотел бы я знать, что да. Я не хочу навязываться, но и не хочу, чтобы его снова ввели в заблуждение, но я не могу просто стоять над ним… — Ты делаешь все, что в твоих силах, Сол, — мягко прервала Фара, еще раз сжав руку. — Мы оба. Никто из нас точно не знает, что мы делаем. Если родитель действительно притворяется, что знает, вот тогда ты понимаешь, что он неправ. Казалось, Сол обдумывал это, и Фара знала, что они оба думают об Андреасе — призраке, который всегда будет преследовать их обоих. Наконец, он поднял к ней подбородок. — Кажется, у вас с Блум все в порядке. — У нас были годы, — ответила она. — У тебя были недели. Пожалуйста, дай себе время, — Фара повернулась назад, и видение коридора перед ними растворилось. — Кроме того, все не так радужно. У Блум пока не хватает терпения на дипломатию. Я едва могу уговорить ее присутствовать на собеседованиях, не говоря уже о том, чтобы взвесить идеи Айро против реконструкции Теллурида Кодатортой, а она относится к плану погашения долга Мелодии как к шутке. — Фара, — теплая рука сжала ее локоть, останавливая как раз в тот момент, когда тон перешел в страдальческий. — Дай ей время. Несколько месяцев назад она была всего лишь ребенком. Фара вздернула подбородок, но кивнула. Блум демонстрировала улучшения, и не только потому, что королева сказала ей об этом. Она усердно работала, потому что хотела этого. — Пойдем, — Сол вернул ее внимание к настоящему. — Я тебе кое-что покажу. Они повернули налево, подальше от случайных зевак, прошли по узкому коридору, затем через деревянную дверь без опознавательных знаков. После стольких изгибов и поворотов в замке-лабиринте последнее, чего ожидала Фара — это того, что дверь откроется в широкий, роскошный сад. В дни своего расцвета это было бы прекрасно. Сад спрятан за стенами дворца, но солнечный свет проникал в него с той стороны, которая не была отгорожена. Тут и там стояли мраморные статуи, у некоторых из них были нерешительные фонтаны, из которых по камню стекали струйки воды. Растительная жизнь была оставлена на произвол судьбы: цветочные клумбы заросли сорняками, непричесанные живые изгороди тянулись к дорожкам, мертвые стебли тянулись к небу, как пальцы скелета. Сол остановился, все еще держа Фару за руку, перед высокой статуей, в два раза превышающей рост обычного человека. Она могла различить черты Ставроса III, деда Андреаса, на чью голову кто-то водрузил цветочную корону, смягчив его властный лоб зелеными завитками. У нее перехватило дыхание от наслаждения солнечным светом. — Как красиво. — Здесь немного более сурово, чем в прошлый раз, когда я был здесь. — Для этого просто нужно немного терпения, — отпустив его руку, Фара опустилась на колени рядом с цветочным горшком и коснулась двумя пальцами основания костлявой гортензии. От ее прикосновения вверх потек зеленый завиток, и цветок распался на мириады лепестков потрясающего лазурно-голубого цвета. Маленький бунт, который она себе позволила. Голубое Домино в Эраклионской пустоши. Удовлетворенная, она встала и, повернувшись, увидела, что челюсть Сола расслабилась, плечи опустились, голова склонилась набок. Не то выражение, которое она часто узнавала, хотя по теплоте, исходившей от него, могла догадаться. Сол ничего не сказал, но в этом и не было необходимости. Обожание вытекло из него почти так же, как жизнь вернулась к гортензии. Он шагнул к ней, но, вспомнив о количестве окон, выходящих в сад, Фара потянулась, чтобы взять его за руку и повести их обоих вниз по гравийной дорожке, так, чтобы тела были параллельны, а не обращены друг к другу. Упиваясь видом этой забытой могилы, в которой когда-то было так много жизни, Фара не могла удержаться и высказала свое мнение: — У Бена был бы отличный день в этом месте. Еще одно раздражение с его стороны, на этот раз раздражение вытеснило прежнюю нежность. — Конечно, ты испортила бы момент упоминанием Харви. Снова. — Сол, — предостерегающе произнесла Фара. Он уже ясно дал понять, что не одобряет ее решение смягчить приговор стюарду. По мнению Сола, Бен заслуживал пожизненного заключения за свою измену. — Я просто констатировала факт. Фара действительно верила, что Бен служил более важной цели, чем томление в камере, поэтому его приговор приводился в исполнение вдоль границ, проводя обязательное восстановление на земле, разрушенной вторжением. Но это не означало, что он заслуживал работу по приведению в порядок садов дворца Эраклиона. Теперь это ответственность Ская. И в любом случае, Фара болезненно воспринимала их с Солом разногласия. Они восходили к их бурным ранним дням. — Прости. Я знаю. Теперь знаю, — упрекнул он себя, легонько проведя большим пальцем по тыльной стороне ее ладони. — Ты всегда думаешь о своем народе. Фара улыбнулась невысказанному подтексту, привязанности, которая усилилась, когда он произнес эти слова. — Не постоянно, — сказала она и сжала его руку. — Я всегда нахожу для тебя время. Бросив на нее косой взгляд, Сол потянул ее руку вверх, чтобы положить на сгиб своего локтя. — Ты знаешь, я не волновался, пока тебе не пришлось меня заверить. Ухмылка расползлась по ее щекам. — А как еще ты объяснишь уроки танцев, которые я для тебя организовала? Страх окутал его, как плащ, и Фара дико наслаждалась этим. Это был не настоящий страх, не такой, как в больничных палатах, или в круглосуточном магазине, или даже в душе. Это было волнение. — Что значит «уроки танцев»? — Для ритуального танца. Сол остановился на тропинке, дернув ее за руку, чтобы повернуть лицом к себе. Он бросил всего один взгляд на окна над ними, прежде чем смерить ее суровым взглядом, но ничего не сказал. Фара не смогла удержаться от понимающей улыбки, даже если отчасти она была вызвана смущением из-за того, что появилась именно сейчас, в тайном саду Эраклиона. — На королевских свадьбах в Домино брак скрепляется танцем. Его паника возросла до непристойных размеров, ведь в остальном он держался на ногах так же ловко, как Сол Сильва. Как бы Фара ни старалась подавить ухмылку, она не могла остановить движение уголков губ вверх. — Я не соглашался на ритуальный танец. — Но ты бы согласился ради меня. Они смотрели друг на друга. Она дерзко, а он подчиняясь. Она стояла во весь рост, а он встречался с ней взглядом. Его раздражение, его привязанность — все это выплеснулось наружу, каждое щупальцем тянулось к ней, хотя ни один из них по-настоящему не одолел другого. Фара знала, что такова его любовь к ней. Восхищаясь ею, сбитый с толку самим собой, откладывая и то, и другое в сторону, чтобы одновременно завидовать ей и выбирать это: подчиняться ее прихоти. Она знала, что просит о многом. Сол Сильва был гордым человеком. Он шёл против своего эго ради нее больше раз, чем она могла сосчитать, и теперь просила еще об одном. Улыбка смягчилась, и Фара притянула его руку к себе, не отпуская. Плечи Сола покорно опустились, он повиновался, шагнув вперед по направлению к ней. Она отступила на шаг, ища левой рукой его правую, и потянула их обоих назад. Фара осторожно вела его за собой в сторону от главной дорожки, вниз по маленькой, за которой вскоре обнаружилось то, что она заметила раньше: маленький садовый сарай, всего четыре обшитые досками стены и жестяная крыша с единственным застекленным окном, пропускающим свет. Только тогда она отпустила его руки, и ему не нужно было долго думать, чтобы понять, чего она хочет. Сол одним рывком повернул ржавую дверную ручку, и завёл Фару внутрь. В полутемном помещении было прохладнее, чем на солнечной улице, пахло землей и стареющим металлом. Там было тесно, стены заставлены почерневшими, проржавевшими садовыми инструментами, холщовыми мешками с землей и бутылками с инсектицидами, пестицидами, гербицидами. «Все то, что Бену уже не понадобится» — подумала Фара в неподходящий момент, пока Сол не присоединился к ней в ограниченном пространстве и не прижался всем телом, и все мысли о ком-либо, кроме Сола Сильвы, исчезли из ее головы. Потому что о чем еще было думать, когда его грудь прижималась к ней, а руки путались в волосах, он обеими ладонями притягивал ее подбородок к себе, загривок и щетина царапали кожу, причиняя не боль, а острое, почти восхитительное отличие от мягкости его губ, жар его дыхания согревал ее больше, чем солнце на садовой дорожке. Фара наклонилась для поцелуя, позволяя всему своему «я» раствориться в объятиях Сола, как сахару в чайной чашке. Не в первый раз Фара необъяснимо почувствовала, что скучала по этому. Как будто какая-то часть ее всегда была здесь, в его объятиях, даже если это было ново за последние несколько месяцев. Находя друг в друге не просто утешение, но и новые увлечения, новые миры. Она никогда никому так не доверяла свое тело, но это было правильно: его торс прижат к ней, руки лежали у нее на спине, тепло его кожи было таким же естественным, как тепло очага зимой и солнечный свет летом. Потянувшись вверх, Фара взяла ладонями его затененный щетиной подбородок, заглянув достаточно, чтобы увидеть, как его веки затрепетали от желания, когда притянула его глубже в поцелуе. А потом началась судорога. Без предупреждения его хватка на ее спине напряглась, как цепкая клешня, затем мгновенно ослабла. Вместо тепла на своем лбу, Фара почувствовала прохладный воздух, а затем горячий судорожный выдох у себя на шее. Она не уклонилась ни от внезапного приступа, ни от сдавленного хрипа, вырвавшегося из его горла. Она крепче обхватила руками его торс, когда колени подогнулись под ним, используя свою силу, чтобы осторожно опустить на пол, а не позволить упасть. Боль, которую она чувствовала, была не такой, как у него. Фара могла только ощущать колючие края вокруг, зубчатое давление, проходящее через его грудь волнообразной волной. Она почувствовала это по дыханию, вырвавшемуся из легких, по толчкам, заставившим съежиться, по гримасе, исказившей черты. — Сол, посмотри на меня. С легкостью, приобретенной благодаря практике, Фара расставила ноги, чтобы присоединиться к нему на коленях, а его лицо уткнулось ей в плечо в тесных рамках сарая. Ее ладони скользнули вниз по его рукам, пока не сомкнулись вокруг запястий, вытягивая их вперед, чтобы не дать рукам, скрюченным, как когти, оставить глубокие порезы на груди. Сол сопротивлялся ее хватке, но Фара крепко вцепилась в его предплечья, удерживая на месте, в то время как дымка ее силы поднималась вверх по шее. С добавлением преднамеренной магии она почувствовала, как лоза скользит по его груди, посылая отзвуки боли во все стороны со своего пути. Фара мысленно воззвала к его боли, направляя ее к своим рукам, которые обхватили руки Сола, принимая волны уколов и пульсации, когда они передавались от его тела к ее. Почувствовав жар в том месте, где соприкоснулись их руки, она сосредоточилась на лозе, притягивая ее к себе и растворяя, испаряя ее кости в тот момент, когда она пересекла их тела. Через несколько минут, если это действительно так, хотя Фаре всегда казалось, что прошло гораздо больше времени, когда на полу лежал просто Сол, а не призрак проклятой лозы, пытавший его, только тогда его мышцы расслабились. Они опустились на пыльный пол, но Фара крепко держала его за запястья, чтобы не дать упасть. Сол ничего не сказал, но его стыд окутал комнату: густой, как неиспользованные гербициды на стене. Он не сказал бы этого вслух, только не после того, как она велела ему перестать извиняться за действия, которые не мог контролировать. Сол не виноват в том, что фея земли насытила эту проклятую лозу каким-то ядом, или в том, что лучшие целители Фары не смогли понять, как сработал яд, не говоря уже о том, как вылечить его от симптомов. Это был новый факт в их жизни. Боль придет к Солу, и Фара поможет ей пройти, а потом они будут сражаться дальше. Она знала, как сильно он это ненавидел. Что его будут ставить на колени случайно, не каждый день, но достаточно близко к этому. Что он не мог этого предсказать. Что это означало, что он не сможет быть тем воином, которым был до пыток. Фара тоже ненавидела это. Его бы вообще не пытали, если бы не она. Она унесет этот груз с собой в могилу, вместе со всеми другими жертвами, понесенными вместе с короной. — Посмотри на меня, — мягко попросила она. Отпустив его запястья, Фара скользнула ладонями вверх, обхватив обе стороны лица, поглаживая щетинистую бороду, пока серо-голубые глаза неохотно не встретились с ее глазами. Его лоб больше не морщила физическая боль, это была неразрешимая тоска. — Мы продолжим работать над этим. Мы с этим разберемся, — пообещала она. Все эти утешения она говорила и раньше, но это не делало их менее правдивыми. Сол наклонил голову в ее объятиях, снова опустив взгляд на руки, которые держал на коленях. Ему не нужно было говорить, но Фара знала, что лучше сказать это вслух. Чтобы они оба могли признать это, а затем отбросить прочь. Она опустила свои руки на его, ощущая тонкие волоски, мозоли и шрамы, которые делали их такими непохожими на ее собственные. Спустя мгновение Сол удовлетворил ее, взяв ее пальцы, когда они переплелись в его собственных, и снова посмотрел в глаза. — Я знаю, ты это ненавидишь, — утешала она. — Но это ничего не меняет. Фара скрестила запястья и тем самым проделала то же самое с его запястьями, отчего на коленях у них обоих вспыхнули теплые угольки. — Это не меняет того, что я чувствую к тебе. Его пристальный взгляд задержался на их сцепленных руках, прежде чем пальцы сомкнулись, и Фара почувствовала, как что-то дрогнуло в груди, когда Сол вернул свою решимость на место. Он высвободил одну руку и поднес к ее щеке, чтобы убрать прядь волос с лица. — Моих чувств к тебе это тоже не меняет. Фара улыбнулась, сосредоточившись на легкости его прикосновений к рукам, которые были решительно твердыми, хотя и все еще покрытыми шрамами. — Даже несмотря на то, что я записала тебя на уроки танцев? Ухмылка раздражения и покорности судьбе исказила его лицо от края до края. — Даже тогда. С трудом Сол перенес свой вес и, используя руку, все еще находящуюся в ее руке, подтянул их обоих вверх, пока они оба не встали, слегка наклонившись из-за низкого потолка. — Это моя клятва, — Сол согнул руки, повернув ее так, чтобы они оказались лицом к покрытому песком окну и послеполуденному солнцу, а она прижалась спиной к его груди. Фара склонила голову ему на плечо, в то время как его губы коснулись ее уха. —Я люблю тебя на твоем троне. И в убогих номерах мотеля у черта на куличках. И в садовом сарае. Фара протянула руку и коснулась ладонью его щеки. — Подальше от человека, который пытался нас убить. Сол улыбнулся, и хотя в его сердце могло таиться сожаление обо всех ошибках, которые привели к той ночи, оно было еще более полно привязанности, верности и гордости. Он крепче прижал ее к себе, уткнувшись носом щеку, пока она не подняла на него глаза. — Как будто смерть могла остановить меня, Фара. И он снова поцеловал ее.