Аносмия

— Тебе не кажется, что это немного… чрезмерно драматично? Чан нахмурился, снова пробегая взглядом по строчкам, и передал исписанные листы сидящему рядом другу. Чанбин придвинулся ближе, незаметно позаимствовав у него карандаш и сходу оставляя несколько пометок. — То есть? Он тяжело вздохнул и развернулся, отъехав от стола. Что-то громко скрипнуло (вызвав у Чанбина легкую насмешливую ухмылку) — и Чан совсем не уверен, был то стул или его перетруженная поясница… Он сдержанно охнул, поднимаясь и слегка разминая затекшее тело. — Ну, — продолжил он, особо удачно потянувшись, и издав до смущаещего старческий звук, — ты знаешь, я очень люблю твои тексты… Даже с другого конца кабинета было видно, как блеснули глаза младшего. Хан любил, когда его хвалили. По-детски искренне любил — и так радовался этому… Чан чувствовал себя последним подлецом, когда ему приходилось «опускать его с небес на землю». Как сейчас, например. — … но тебе самому не кажется, что в этот раз ты немного… ммм… переборщил со слащавостью? Краем глаза он поймал осуждающий взгляд Бинни. Да, он прав, не те слова. Не так. — Ну то есть… это все мило, да… Но немного слишком. Можем мы все-таки немного уменьшим… ммм… накал эмоций? Хан упрямо поджал губы, скрещивая руки. Надулся. Ну конечно. Снова вздох. — Ну сам подумай, малыш, — да, это тяжёлая артиллерия — Чан знает, как младший падок на сюсюканья с ним, и нагло этим пользуется… но кто тут без греха? — Мы же позиционируем наши тексты, как «жизненные». Мы обещали закрыть практику «песнями о себе». А это — не «о себе». Таких сильных чувств не бывает. Хан нахмурился сильнее. Чан продолжил: — Такое бывает только в книгах и дорамах… ну и аниме. Не в жизни. — То, что ты этого не испытывал, не значит, что этого нет, — наконец тихо ответил тот, глядя ему прямо в глаза, — для меня это именно так. «Слащаво и драматично», — усмешка. Крис поморщился. Ладно, хорошо, иногда он забывал, что тот младше всего на пару лет и тоже знает его слабые места. Это еще не было ударом в больную точку — они достаточно любили и уважали друг друга. Скорее что-то вроде предупредительного выстрела в воздух. Его сосед обычно называл это «данью вежливости». Кстати о соседе. Может, так получится достучаться до него? — Упрямец, — буркнул он, потирая начавшие гудеть виски, — интересно, что на это все сказал бы твой парень… Ладно, хорошо, он никак не мог ожидать, что тот засмеется. Да еще и так — громко, открыто, всем телом завалившись на подлокотник дивана. Они с Чанбином переглянулись. — Ну, я уже представляю, что, — прохрипел младший, пытаясь отдышаться. Наконец, он застыл, размазывая по лицу выступившие от смеха слезы, — правда, боюсь, тебя это очень удивит. Ты, кстати, слышал, как он называет меня с тех пор, как ты подсадил его на «Игру престолов»? Он задумался, мысленно перебирая последние встречи. Да вроде бы по имени только… Покачал головой. — «Луна моей жизни», — как-то даже гордо хмыкнул Хан, выпрямляясь, — а на полгода отношений он устроил нам романтичный вечер на крыше, под звёздами, где часов эдак шесть повторял, что я — самая главная звездочка в его жизни и он благодарит всех известных и неизвестных ему богов, что мы встретились, и именно я — его родственная душа. — Я, конечно, не бог, — ухмыльнулся Чан, отстранено вспоминая, как случайно устроил первую встречу этих голубков, — но не за что. Чанбин сделал вид, что его тошнит. Однако Чан буквально затылком чувствовал, как тот улыбается. Бинни вообще любил этих голубков самой нежной любовью, на какую только был способен. Как-то даже в шутку взял с Хана обещание, что тот на их свадьбе будет кидать букет прицельно: именно Чанбину. Видите ли, он тоже хочет побыть невестой. Почему-то Крис даже не сомневался, что тот не совсем шутил… Вот только не до конца понимал, откуда эта уверенность взялась. Ладно, сейчас не о том. Он снова потер виски: — Давай хоть самую малость отредачим. Хотя бы начало, чтобы зацепить слушателя. А градус «чувств» будем повышать постепенно… Ну вот хотя бы это… Он вернулся к столу и склонился над плечом Со, все еще держащего текст в руках. Тот глубоко и медленно вздохнул. Устал? Чан прищурился и вчитался. Бинни успел оставить на полях немало дельных пометок, правда, почему-то, касающихся скорее музыки и аранжировки, но никак не текста. Ему понравилось?.. Он отогнал эту мысль: они поговорят об этом позже. В конце концов, они всегда и все обсуждали и решали вместе. Он негромко зачитал, наклонившись ниже и почти прижавшись грудью к напряжённым плечам друга: «я буду защищать тебя, а если поранишься, ничего страшного: я перевяжу объятиями твои кровоточащие раны. ты мой личный грех»… — Не вижу никаких проблем, хен, — спокойно раздалось со стороны дивана. Он застонал. — Нет, ну ты серьезно?.. Тихий звук мессенджера. — … да тут буквально все — одна большая проблема…. Тихий звук мессенджера. — … я что, один, кто против?.. Тихий звук мессенджера. — Бинни, ну хоть ты ему скажи… Звонок. Он раздражённо подхватил лежащий поодаль телефон, поднимая трубку и отходя ближе к двери. — Почему ты не отвечаешь?! Чан глубоко вздохнул. Как бы его не бесило упрямство младшего, срывать злость на собственной девушке было бы слишком низко с его стороны. — И тебе привет, милая… Ты же написала буквально за минуту до звонка. Я просто не успел. — Но телефон-то ты сразу взял… — капризно протянула та. Видел бог, Чан был не особо расположен терпеть чье-либо нытье. Он и упрямство Джисона с трудом выносил без ссоры и рукоприкладства. Ребята, к слову, совсем затихли. Он не мог их винить. — Ну да ладно, — отмахнулась девушка, даже не дав ему ответить на предыдущую фразу, — я тут подумала — можешь приехать, если хочешь... Тонкий лед. Очень, очень тонкий. — Ты же знаешь, что по пятницам я всегда занят в студии… — Значит, ты не хочешь. — Хочу, — он уже знал, к чему идет этот диалог, и он так чертовски устал от всего этого. Разговор не имеет смысла, но повторяется с завидной регулярностью. За спиной раздался чей-то тихий вздох. Когда он мельком обернулся, Хана на диване уже не было. Он стоял, обняв Чанбина за плечи и что-то тихо ему говоря. Тот не отвечал, вперив взгляд в многострадальный текст. Чану почему-то стало очень горько. — Тогда приезжай, — вновь раздалось в ухе. — Милая, — он чувствовал, что начинает потихоньку закипать, — я уже объяснил тебе, что не могу приехать, потому что занят. И ты знала об этом. — И что? — снова капризный тон, — я — твоя девушка. Что мешает тебе отменить планы, чтобы провести время со мной? Кажется, он все-таки скрипнул зубами. — Даже не знаю, — он позволил себе немного яда, — возможно, то, что я оплачиваю отнюдь не дешёвый съём студии звукозаписи за неделю до? Или то, что я подвёл бы этим друзей, с которыми делаю совместный проект? Или то, что от результата этой работы зависит моя (чего уж там — наша) стипендия?! Ну ты знаешь, все эти отнюдь не важные мелочи. — Ой, ну и иди ты нахуй! — Чану пришлось отодвинуть телефон подальше от уха, чтобы банально не оглохнуть, — Еще, блять, не хватало перед каждым дефектным мудаком на коленях ползать, внимание, сука, выпрашивать. Вот со своей музыкой и ебись! Сбросила. Чан устало потер лицо. «Дефектный». — Все… в порядке? Он обернулся. Ребята почти не изменили положения, разве что Джисон прижимался к старшему чуть сильнее и ближе, а тот мягко гладил его по руке. Крис и забыл, что Хана пугает, когда люди кричат. Даже если не на него. Иногда даже до слез. Слава богу, в этот раз, кажется, обошлось без них. Он заставил себя натянуть на лицо улыбку. Он же старший, он, блин, хен, в конце концов. Он не должен заставлять их волноваться. Особенно Джисона — Чанбин и сам все понимает, сразу и без слов. Впрочем, как и всегда. — Мне кажется, — начал Со, медленно переводя взгляд с него на вновь притихшего Хана, — мы немного выели нашему хену остатки нервов. Сгоняешь за кофе? Будем восстанавливать ему человеколюбие и жажду жить. Тот заныл, обнимая крепче. — Почему-у-у я… — Уважение к старости? — Эй, мне все ещё пять! Хан закатил глаза, но все же понял, что и почему от него требовалось. Он быстро выскользнул из кабинета, осторожно прикрыв за собой дверь. Повисла тишина. Чан глубоко вздохнул — давненько он не чувствовал себя таким вымотанным. Медленно пересек комнату и позволил себе буквально свалиться на заботливо пододвинутый другом стул. Тот осторожно взял его за руку. Молча. Чан благодарно улыбнулся ему, устало прикрыв глаза. С одной стороны, хорошо, когда тебя понимают и понимают без слов. Жаль, что единственный во всем чертовом мире, кто действительно может его понять — именно Чанбин. Крис бы многое отдал, чтобы тот никогда не знал, как горько звучит это мерзкое слово. «Дефектный». Он снова смотрит на Со. Тот тоже выглядит устало, но взгляд — знающий, и почти нежный. Прямо как тогда. Обычная студенческая ссора двух друзей где-то в глубинах учебных коридоров. Такое бывает со всеми, даже с таким терпеливым и сдержанным человеком, как Бан Чан. Ну или как его (на тот момент еще) друг. Парень уже и не помнит, с чего начался конфликт — да и не важно это. Главное — это едкое, громко брошенное ему в лицо прямо в переполненном университетском коридоре «дефектный». Кажется, он тогда даже потерял дар речи. Но не потерял его Чанбин, громко — опять же при всех — возвестивший обидчика, что он будет бить ему ебало сразу за обоих: и за себя, и за Чана. Потому что он тоже, оказывается, «дефектный». Тогда уже охренели все вокруг. Как так вообще получилось, что лучшими друзьями умудрились стать единственные на весь университет «инвалиды от любви»? Чан, на самом деле, часто задавался этим вопросом. Они были на удивление схожи и различны одновременно. Две стороны одной медали, имя которой — тотальный пиздец. Один — страдающий аносмией идиот, который не узнает родственную душу, даже если она буквально упадёт ему в руки. Второй — бедняга, которому повезло еще меньше. Что делать, если твой соулмейт выбрал не тебя?... Чан бы отдал и все остальные органы чувств, чтобы Чанбин никогда с этим не сталкивался. Но он абсолютно бессилен. Он так чертовски сильно ненавидит чувствовать себя бессильным. Хан застает их в той же позе — держащимися за руки, но ничего на это не говорит. Чанбин, не глядя, берет из его рук любимый кофе Чана — с сиропом «сладкая тыква», и передаёт Крису. Не то, чтобы тот не мог сделать это сам, спросив у того же Джисона — но Бинни всегда делает это на автомате, как само собой разумеющееся. Словно в этом нет ничего грустного. Чан так ему благодарен, на самом деле. Он снова склоняется над листом с лирикой. «свети для меня; ярче, больше, прошу, чтобы и я сиял ярче. даже тёмная ночь не страшит меня, пока ты рядом. я видел тебя сотни раз, но мне всегда будет мало». Ладно. Возможно, эти строки не так уж и плохи…