Под водной гладью

Со странными чувствами Фран снова приходит к озеру. Он не до конца понимает, чего же ожидает от похода, но его неумолимо тянет к этому месту. Из головы никак не выходит случившееся, и он окончательно путается в реальности. Конечно, с трудом верится в существование русалок, но своим глазам Фран доверяет. Ему же не могло это в действительности показаться, слишком все было реально. Но и поверить сложно. Как вообще в мире, где есть интернет, плюшевые игрушки и гироскутеры, могут быть русалки? А что дальше? окажется, что вампиры тоже есть? И рептилоиды? А что насчет масонов? Фран едва смог вчера уснуть из-за этих мыслей, и в теплой уютной кровати произошедшее казалось совсем невероятным и фантастическим. Он же не герой какого-то современного фэнтези-романа, чтобы с ним случалось нечто подобное. А такую абсурдную историю еще надо постараться придумать. Поэтому с утра, не выспавшись и сбежав с завтрака, Фран возвращается на берег, даже не зная, что он хочет больше. Увидеть русала вновь будет жутко, ночью ему даже снились кошмары про острые когти и клыки, а еще почему-то про акул, в которых превращался русал. Но не увидеть значит продолжить жить в неведении и неуверенности. А хотелось хоть какой-то ясности. Так что на берегу Фран всматривается в озеро, пытаясь разглядеть хоть что-то, кроме бликов, и, пристроив рядом вчерашнюю корзину, устало садится на землю, когда ничего необычного не видит. На помост он заходить не решается, как-то боязно быть настолько близко к воде, особенно если под ней живут такие жуткие водные твари. Но все выглядит настолько обыденным, что не сомневаться в себе сложно. Ну, вот пришел он. И что дальше? Так и ждать весь день? Глупость какая. И на что он надеялся? Что стоит прийти — и русал тут как тут окажется? Как же наивно. Ведь если все просто ошибка его восприятия, то никто не появится по мановению руки. И если все это галлюцинация, то пора сдаваться людям в белых халатах, а не сидеть в ожидании чуда. Но не могло все это быть выдумкой! Не выдержав, Фран поднимается с земли и идет к проклятой лодке. Должны же там остаться хоть какие-то следы произошедшего. Которые, и правда, находятся. Трава вокруг лодки примята явно кем-то тяжелым, и среди зелени что-то поблескивает. Особенно рядом со сдвинутой доской. Фран присаживается и ведет рукой по сломанным стеблям, и на пальцах остается что-то тонкое и почти невесомое. Присмотревшись, он различает высохшие чешуйки, отливающие красным цветом в солнечном свете и явно слишком крупные для местной рыбы. Вау! Это все-таки реально. Фран неловко смеется то ли от радости, то ли от удивления. Хрупкие пластинки на ладони кажутся самым настоящим сокровищем, и он осторожно, стараясь их не повредить, идет к оставленной на берегу корзине. И кидает быстрый взгляд на озеро, но нет: там все без изменений, ни единой странной волны, ни необычного всплеска, только тишь да гладь. Но ничего, у него и так есть доказательства, теперь русал может вообще не появляться, все равно только жути наводит. Да и кому этот русал вообще нужен? Точно не Франу. Вот пусть и плавает где-нибудь подальше и не наводит больше никакой суеты. А то с ним одни расстройства и нелепые кошмары. И странные абсурдные мысли о красивых плечах и необычной анатомии. Однако чешую Фран не выкидывает, присев на берегу, он уделяет ей более пристальное внимание, не часто же ему приходится видеть частички мифических существ. Это, можно сказать, исторический момент! Первый контакт с нечеловеческой цивилизацией, если не думать, что все это может быть результатом какого-нибудь облучения, радиации, мутации, экспериментов на людях или, что тоже нельзя полностью исключать, мистификации. Наверное, если бы Фран мог, он бы тоже вводил людей в заблуждение и пытался убедить их в том, чего нет. В первом семестре он пытался убедить однокурсников, что он потомок горных ведьм, и некоторые даже поверили. Но сейчас были доказательства посерьезнее пустого трепа. Так что теперь правда о русалках никуда от него не уплывет. На ощупь чешуя сухая, ломкая и шершавая, хотя вчера она была влажной и приятно гладкой, и ее так и хотелось коснуться снова, в чем Фран признался себе все той же ночью. Однако своей красоты она не лишилась полностью. Солнечный свет причудливо преломляется на пластинках: они переливаются из багрово-красного в молочно-белый, но без вчерашнего живого блеска, когда чешуя была мокрой и, ну, на русале. Франу нравится этот цветовой переход, выглядит необычно и сказочно, как в каком-то фантастическом фильме, полном ярких красок. Так что следующее действие приходит в голову моментально — надо эту красоту зарисовать прямо сейчас. Стараясь не растерять чешую, он возвращается к оставленной корзине и вытаскивает альбом. Да уж. Вдохновения у него теперь на целый учебный курс хватит. Чешуя действительно выглядит чудесно, и Фран осторожно кладет ее на лист. На белой бумаге она почти сливается по цвету, и можно рассмотреть тонкие прожилки, складывающиеся в причудливый узор. Как будто красная паутина. И чем дольше он разглядывает это совершенство, тем больше ему нравится увиденное. Карандаш порхает по листу, наброски множатся под суетливой рукой. А в голове продолжает биться одна мысль: что он не сумасшедший, что все реально. Он давно не испытывал такого облегчения. Как приятно, оказывается, чувствовать себя адекватным. Нет, присущая творческим людям экстравагантность — это, конечно, интересно, но сомневаться в собственном рассудке не очень комфортно. А теперь можно хотя бы выспаться со спокойной душой. Фран смотрит на получившиеся скетчи, кивает сам себе, довольный результатом, и достает из необъятной корзины пенал с цветными карандашами. Серые линии слабо передают всю красоту чешуи, так что без цвета тут не обойтись. И Фран приступает за работу. Сочетать цвета так, чтобы передать все многообразие переливов, становится новым вызовом, и это увлекает его с головой. Пару рисунков он едва не перечеркивает, когда результат его не устраивает, еще несколькими он гордится так, что хоть сейчас в Лувр подавай, но это его тоже не останавливает, и он продолжает, то меняя расположение чешуи, то накладывая ее друг на друга, что создавало новые световые эффекты. И так его, потерявшего счет времени, застает врасплох громкий всплеск. Фран вздрагивает, отрывает голову от листа и смотрит на гладь озера. И замирает в восхищении и ужасе одновременно. У дальнего края помоста из воды виднеется русал. Даже с такого расстояния его невозможно не узнать. И даже с такого расстояния чувствуется его пристальный взгляд. Неловко переминаясь на месте, Фран не может не задаться вопросом, сколько же русал наблюдал за ним прежде, чем привлечь внимание. Впрочем, это не важно, теперь все внимание Франа точно приковано к русалу. И, как и в первый раз, сложно отвести взгляд от мифического существа хоть на секунду. Он чувствует себя пойманным в ловушку. Возвращается вчерашний страх, липкий и преступно холодный для такого солнечного дня, — водная тварь пугает даже с такого расстояния. Интересно, насколько эта нечисть разумна? И что русал вообще может сделать? Стоит ли бежать уже прямо сейчас? Фран не отрываясь следит за головой с мокрыми светлыми волосами, но не может рассмотреть выражение лица, поэтому неподвижно сидит, не рискуя двинуться с места. И зачем он вообще хотел увидеть русала вновь? Не надо было даже думать об этом. Видимо, Вселенная действительно услышала его мысли, не зря однокурсницы говорили быть осторожными с желаниями. Надо было их слушать, а не вспоминать полночи красивое лицо и необычные руки. А сегодня точно не нужно было приходить сюда и ждать чуда. Но имеем, что имеем. Возможно, это его судьба, рок, фатум. А может, попросту карма. Фран делает медленный успокаивающий вдох, который ничуть не успокаивает, и пытается мыслить здраво. Первое: он все-таки не сумасшедший, Фран и так в это верил, но подтвердить лишний раз никогда не будет зря. Это плюс. Второе: русалки существуют. И это, к сожалению, минус. Серьезно, почему этот русал такой жуткий? Фран готов поклясться, что тот даже не моргнул ни разу за время их гляделок. И это порождало целый ворох беспокойств. В мифах и сказаниях русалки обычно не были хорошими и мирными соседями, а людоедство там описывалось чуть ли не в каждом первом рассказе. И вся их нечеловеческая красота была лишь инструментом охоты и способом заманивать беспечных людишек на темное дно. А там уж острые когти и клыки делали свое дело. У Франа что-то переворачивается внутри от всплывших воспоминаний — вчера он успел рассмотреть и длинные когти, и клыки. И сейчас это напрягает все больше и больше. А что если таких русалок много? Неожиданная мысль простреливает голову и примораживает к месту. Что делать тогда? Фран ведь ничего не знает про настоящих русалок, да и вряд ли кто-то вообще может быть в них экспертом. И появляется все больше вопросов, один хуже другого. Где они живут? Чем они питаются? Не опасно ли это для местных жителей? И должен ли Фран в таком случае предупредить кого-то? Только как это сделать и не показаться спятившим. Сплошное расстройство с этим русалом. Фран переводит дух и подмечает, что тот тоже не сдвинулся с места. Все там же у края помоста с высунутой из воды головой и голыми плечами. Ладно, не все так страшно. Они просто смотрят друг на друга. В этом нет ничего такого. Да, он всего лишь пялится на странного парня-рыбу, а тот пялится в ответ. Ну, и что? И все равно неподвижность напрягает, а молчание затягивается. Пусть хоть что-нибудь произойдет. Только хорошее. Но ничего не происходит, и Фран понимает, что решение здесь за ним, эта тварь наверняка может выжидать целую вечность при необходимости. А столько сидеть на берегу не сильно хочется. Поэтому Фран глубоко вдыхает, набираясь смелости, и, все также не отрывая глаз, решается заговорить. Была не была, как говорится. — Эм, привет? — неуверенно произносит он, и от неловкости ему хочется исчезнуть. Как-то все нелепо выходит, а в голове ни единой нормальной мысли. И разумеется, он не получает ответа. Русал лишь немного поворачивает голову вбок и не двигается с места. И что дальше? Фран уже ненавидит подобные ситуации. Почему он вечно делает что-то и не думает о последствиях? На что он надеялся при встрече с русалом? Не на нормальный же разговор. Какова вообще вероятность, что он понимает человеческую речь? Вот и у Франа начали закрадываться подозрения в тщетности своих попыток. Какое-то время он молчит, не зная, что сказать, но потом не выдерживает давящей тишины и еще более интенсивного взгляда. Как это возможно, он не знает, но чувствует, как в нем пытаются пробурить дыру глазами. Видимо, попытка заговорить обернулась не таким провалом, как он решил сперва. И игнорировать нависшее давление — это как не замечать огромного слона в комнате. Фран быстро сдается. И не только из страха, уже немного отступившего, а из любопытства, нарастающего с каждой секундой. Раз его не пытаются убить и съесть, то уже неплохо. Да, у него низкие стандарты, но кто его осудит? — Прекрасно, — медленно начинает Фран. — Отличное начало, я думаю. А ты что скажешь? Стыд-то какой. Фран едва ли не впервые чувствует себя дураком из-за своих слов, как будто он разговаривает сам с собой. И как будто все мысли о психиатрической клиники имели под собой основание. Ужас. Но неожиданно это находит отклик. Из воды показывается край красного хвоста, раздается всплеск, и русал скрывается под водой, оставляя после себя лишь круги на воде. Не успевает Фран осознать столь наглое кидалово, как русал выныривает, но уже значительно ближе. Все еще держась в тени помоста, но почти у самого берега. Всего метрах в пяти от Франа. Вот это прогресс. Даже дыхание перехватывает от такой близости. Так, что дальше? У него же был какой-то план? А, нет, у него только импровизация. Отстой. Русал выжидательно смотрит и тоже, кажется, мысленно укоряет. Тупая рыбина, никакого сочувствия. Фран вздыхает, понимая, что не время жалеть себя, и пробует еще раз завести разговор: — Ладно. Может, начнем с начала? Я Фран, было мило, если бы ты тоже представился. Ну, или хоть что-нибудь сказал. А то ситуация неоднозначная получается. Так что? Под конец речи он скатывается в совсем уж просительные нотки, до того жалко он чувствует себя под немигающим взглядом. А потом раздается самый необычный звук, который он слышал за всю свою жизнь: странная смесь урчания, птичьих трелей и чириканья. Как будто курлыканье голубя наложили на кошачье мурчание. И Фран еще больше поражен, когда осознает, что этот звук издал русал. Вот тебе и ответ. И что с этим делать? — Мило, — все-таки признает Фран, нервно постукивая по пальцам. Звук повторяется, но как-то насмешливее. И Фран не знает, что с этим делать. На разговор это все еще мало похоже, что, откровенно говоря, расстраивает. Было бы интересно услышать нормальную речь от русала. Фран готов поклясться, что у того красивый голос. — Собеседник из тебя так себе, — оповещает Фран и вздрагивает, когда необычные звуки повторяются и становятся громче и как будто бы четче. — Ну, это, конечно, меняет дело. Теперь разговор повернет совсем в другую сторону. И он мгновенно затыкается, когда русал ныряет и исчезает под водой. Фран спешно отодвигается подальше от берега, убирая с коленей альбом. Как бы мило они ни беседовали, в добрую волю русала Фран не верил и не хотел, чтобы его затащили на дно, если он случайно задел нежные чувства водного чудовища. Но русал просто выныривает еще ближе, и теперь их разделяет около пары метров, и можно даже нормально разглядеть лицо. Но такое быстрое уменьшение дистанции все равно волнует. При следующем изменении расстояния русал же не залезет на него? Это будет слишком уж быстрым развитием событий. Фран не готов к такому. Боже, да он ни к чему не готов. У него даже сейчас сердце стучит где-то в ушах. То ли от испуга, то ли от… Нет, о другой стороне медали он не будет сейчас думать. Как-нибудь потом, когда его жизнь не будет потенциально висеть на волоске. Но не казалось, что русал собирается на него напасть, он тоже выглядит заинтересованным. И это немного приводит в себя. — Я чувствую, как мы становимся все ближе, но было бы неплохо преодолеть и языковой барьер. Как считаешь? — Фран задает вопросы в никуда, уже не надеясь на нормальный ответ, но желая хотя бы снова услышать тот звук, странный, но красивый и приятный. Это, возможно, могло бы создать видимость диалога и успокоило, потому что находиться так близко к русалу все равно боязно, как бы Фран не пытался убедить себя в обратном. Их ведь разделяет всего ничего, и Франа от воды отделяет буквально пара шагов. При желании его можно, даже не вылезая из воды, схватить и затащить на глубину. Понимание этого накатывает внезапно, и он снова напрягается. Фран замолкает и внимательнее приглядывается к русалу, пытаясь понять, что тот собирается делать. А его тоже разглядывают в ответ. И это жутко. Фран уверен, эти глаза ему будут сниться в кошмарах: серебристо-серые, немного сливающиеся с белками, и с темными выделяющимися зрачками, вытянутыми по вертикали. Это было бы красиво, если бы Фран был уверен в своей безопасности. Но, видимо, терпение у русала не такое железное, как можно подумать, он фыркает, очень по-человечески, и устраивает голову на траве, вытягивая вперед руки. Слава богу, не в сторону Франа, хотя брызги долетают и до него. Но это быстро перестает иметь значение, когда русал вытягивается полностью, и на поверхности воды показывается хвост во всю длину. Наверное, до этого ему было не очень удобно, все-таки глубина у берега мелковата, Франу чуть выше колена. Зато теперь можно его рассмотреть во всей красе, так сказать. Оказывается, Фран забыл, насколько он большой в длину. Хвост действительно выглядит внушительно, а еще в воде он невероятно переливается, совсем не так, как вчера. Вчерашний перелив кажется жалкой пародией по сравнению с сегодняшним великолепием. Красный и белый переплетаются в невозможных сочетаниях, и у Франа перехватывает дыхание от такой красоты. Ему действительно сложно дышать то ли от открывшегося вида, то ли от неожиданной близости. Это и правда нечто невероятное. Как что-то подобное может существовать в столь несовершенном мире? — Вау, — тихо вырывается у него, на что следует мгновенная реакция — русал поворачивает голову к его лицу, и Фран сталкивается с прямым взглядом серебристых глаз. — Ну, твой хвост похож на произведение искусства. Ты должен понять мои восторги. Чтобы там русал не должен, он лишь насмешливо щурит глаза и снова кладет голову на траву. Его светлые волосы мокрыми прядями ложатся на стебли, и у Франа чешутся руки нарисовать его. Фран в жизни не видел таких фантастических людей, и сейчас его ничто не сможет удержать. — Слушай, я не думаю, что ты мне откажешь, но все равно. Ты не против, если я тебя нарисую? — чисто для галочки спрашивает Фран и тянется к альбому. Высокий чирикающий звук становится ему ответом. — Спасибо, наверное. Снова разложив альбом на коленях и вооружившись карандашом, Фран принимается переносить столь невероятный образ на бумагу. Но выходит это с трудом, он едва может заставить себя оторвать глаза от тела русала. — Ты не подумай, я умею рисовать, просто ты выглядишь так необычно, что сложно сосредоточиться, — оправдывается Фран, когда в очередной раз залипает на предплечьях с плавниками, и ловит, как изгибаются чувственные губы. — Подожди-ка, ты что, мне улыбнулся? Ты точно меня не понимаешь? Раздавшееся грудное урчание не удается расшифровать, и Фран остается в неведении, но не разочаровывается. Наоборот, его радует такая реакция, к нему прислушиваются, возможно, пытаются понять. И это снимает оставшееся напряжение и даже позволяет полноценно вернуться к листу бумаги. Дальше все как-то идет проще. Фран, решив, что ничего плохого не случится, болтает обо всем на свете: рассказывает про себя, про деревню, про свою учебу, параллельно делится своими вчерашними переживаниями: — Ты меня действительно вчера испугал. Больше так не делай. Ладно? И так время проходит незаметно. Фран пропускает момент, когда светлые волосы высыхают и начинают завиваться на концах, только осознает, что его набросок не соответствует реальности. — Мог бы и сразу сказать, что у тебя такие кудри. И благодаря этой болтовне ему удается отвлечься от чарующей красоты русала. Фран даже может отстраненно, не поддаваясь восхищению, подмечать детали: незаметный переход человеческой спины в хвост, открывающиеся жаберные щели, уже не такие жуткие, заостренные уши, выглядывающие сквозь белокурые волосы, россыпь чешуи на предплечьях. Вообще руки у него выглядит самыми необычными: помимо красного и белого там присутствует и зеленый цвет, особенно на перепонках. Фран смотрит на свой скетч, размышляя, как передать такой цветовой переход наиболее достоверно и так, чтобы было понятно, что все это переливается. Придется постараться. Раздается тихий всплеск, и он переводит взгляд и отшатывается, едва не падая назад, когда русал оказывается на расстоянии руки. От неожиданности Фран не сразу находит слова. — Напугал, — с трудом выдавливает он, — ты меня так до инфаркта доведешь. Пара глубоких вдохов, и он может продолжить: — И пойду я на рыбий корм, а ты и рад будешь, я уверен. Он говорит это, а сам едва может отвести взгляд от русала и его голых плеч. И сейчас, оказавшись так близко, можно даже спутать его с человеком, с очень красивым человеком. Перепончатые руки скрыты в траве, жабры прикрыты волосами, а едва заметные редкие чешуйки на висках с первого взгляда даже не бросаются в глаза. Такой человечный. Хотя… Глаза у него на человеческие совсем не похожи: серебристо-серые с тонким хищным зрачком. И длинный хвост тоже рушит иллюзию. Фран отмахивается от видения и пытается осознать себя в новой реальности. Их разделяет всего ничего, и русал, чтобы так приблизиться, высунулся из воды по пояс. Фран прослеживает капли воды, стекающие по сильной спине, и ему неожиданно становится жарко. — Это как-то перебор, тебе так не кажется? — жалко выдавливает Фран, но сам с места и не думает сдвинуться. Хотя, наверное, стоит. На самом краю сознания бьется мысль, что это все опасно, что не нужно рисковать, что он и так испытал всю удачу. Но все эти метания решает не усилие воли, а осознание, что действительно как-то жарко, и прохлада от озера совсем не спасает. Фран запрокидывает голову и недовольно щурится, когда видит солнце высоко-высоко в небе. — Черт, сколько я здесь просидел? Он же уходил едва не на рассвете, бабушка его там наверняка заждалась к обеду. И лучше думать об этом, чем о невероятной близости не менее невероятного существа. Фран смотрит на русала, недоуменно склонившего голову набок, отчего жаберные щели с одной стороны открылись, обнажая красно-розовое нутро. От подобного зрелища Франа передергивает, и это окончательно разрушает все очарование момента. Хотя тело перед ним выглядит впечатляюще, но позволить себе остаться дольше он не может. — Мне, правда, пора, — говорит Фран, закрывая альбом и убирая его в корзину, и встает. Русал спокойно его рассматривает и даже не дергается от резкого движения. Хороший знак, наверное. — До завтра. Фран мгновение не знает, как поступить дальше, а потом машет рукой на прощание. Что поражает, ему неловко машут в ответ, когти блестят в свете солнца, а следом русал скрывается под водой с тихим плеском. И Фран уходит со странными чувствами. Все оказалось не так плохо, как могло быть. Чудовище оказалось не таким уж и чудовищем. Но может, оно просто не было голодным. Кто их знает, этих чудовищ. Надо будет проверить.