***
Торичелли, погрязший в накопившихся за время его отсутствия, отчетах о делах Семьи, задумчиво постукивал пальцами по полированному дереву, уже в который раз перечитывая сообщение от Евы: «Мне нужно на трек. Одной. Люблю.» Что-то ее мучало, раз она опять сбегала от него к адреналину и скорости. Но на этот раз он не собирался, ни ехать за ней, ни ее контролировать. Что ж, пора дать девочке ту свободу, которой она так отчаянно желала. В конце концов, он дал обещание.***
Две недели спустя. Маранелло. Ежегодный банкет Scuderia Ferrari в честь старта нового гоночного сезона в Folmula 1.
Ева со звоном поставила стакан с виски сауэр на стеклянный столик в комнате отдыха и посмотрела на свое отражение в зеркале. В красивом вечернем платье, раскрасневшаяся, возбужденная, со вспотевшими ладонями, стремящимся вырваться из груди и нестись куда-то с бешеной скоростью, сердцем и бесконечно одинокая. Ей только что сделали предложение тестировать на треке машины для Ferrari. Нет не формульные болиды, конечно, а гражданские и концепты, но для нее это было невероятно волнующе. Она, конечно, откажется, но, по крайней мере, сейчас она чувствовала себя кому-то нужной. Торичелли за все время ни разу не ответил ни на ее звонки, ни на сообщения, лишь единожды написал, что Доменико пришел в себя и ему значительно лучше. Ева не понимала причину его молчания, но заставить себя вернуться не могла. Очевидно, он не желал ее видеть, да и переломы как-то слишком медленно срастались. Дверь позади нее мягко щелкнула и за спиной возникла высокая фигура британца. — Здравствуй, Ева. — Эдаврд, — удивившись его появлению, она приветственно кивнула. — Ты отклонишь предложение Ferrari. — Что? — Ты не будешь тестить машины для Ferrari, по крайней мере сейчас, — интонации в его голосе стали жестче. — Это уж точно не тебе решать, и… смягчи-ка тон, я тебе не Камилла, — ощетинилась Ева и сделала шаг, чтобы обойти его, но сильные мужские пальцы с удивительной мягкостью и даже нежностью обхватили ее запястье, твердо удерживая на месте. — Да что с вами такое? Почему обязательно нужно контролировать, унижать, насил. — она оборвала себя на полуслове, ведь он не заслужил таких слов от нее. Сердце бешено колотилось, а глаза лихорадочно блестели. — Потому, что в мире огромных денег все еще правят мужчины, принцесса, а власть опьяняет. Не все могут идти против своих инстинктов, — глаза мужчины хищно сверкнули. Она заметила этот взгляд и инстинктивно поежилась. — И ты…ты такой же как они. — Да. Возможно, даже худший из них. Но не с тобой. Ей стало неуютно под его изучающим взглядом и девушка потянула к себе руку, чтобы освободиться и уйти. Он сразу же отпустил, но когда она уже почти открыла дверь, заставил ее замереть одной фразой: — Как давно ты принимаешь? — Что прости? — Я же вижу, что ты под кайфом. — Я… нет… Это просто обезболивающее. — Как давно ты принимаешь обезболивающее? — Чуть больше двух недель. — Что именно? — Фентанил. Мужчина тяжело вздохнул и покачал головой. — Ты прекратишь это и не сядешь за руль, пока не будешь чиста. — Перестань, Эдвард, я не наркоманка и уже взрослая девочка, разберусь. — Ты явно превышаешь дозу, я слишком хорошо знаю эти…симптомы. Нельзя гонять под опиатами. Тебе нужна помощь, а я обещал кое-кому позаботиться о тебе. — Мне больно, — Ева тяжело вздохнула, — я сломала ребра. — Не удивительно, ты же гоняешь как безумная, — пробурчал британец, — прошу, Ева, не веди себя как подросток, позволь мне помочь. — Это ОН послал тебя проконтролировать меня? — Нет. Просто я узнал, что ты сбежала от Массимо, что очень странно после вашего бурного примирения в Нью-Йорке и решил выяснить причину.***
<Две недели спустя. Лондон. Родовое поместье Фростов
Девушка восторженно крутилась у огромного зеркала, примеряя шикарное серебристое вечернее платье, которое не предполагало белья. Если бы ее сопровождал Массимо, то обязательно трахнул бы прямо на банкете. Ева улыбнулась своему изображению и внизу живота немного заныло, длительное воздержание и образ Торичелли будоражили ее кровь сильнее, чем предстоящая встреча с их королевскими высочествами. Завтра, она вернется на Сицилию завтра, а сегодня будет «плюс один» лорда Эдварда Артура Фроста на благотворительном приеме принца и принцессы Уэльских.***
Светало. После волшебного приема Еве не спалось и она спустились на первый этаж, чтобы сделать себе кофе и прогуляться по саду, но ее внимание привлек звук фортепиано, доносящийся из маленькой гостиной. Девушка на цыпочках подкралась к приоткрытой двери и пробралась внутрь. Эдвард в свете тусклой лампы одинокого торшера, слегка покачиваясь в такт музыке, извлекал волшебную мелодию из белого рояля. Длинные бледные пальцы так легко и уверенно порхали по клавишам, что Ева невольно залюбовалась этой картиной, а еще жадно пила эмоции мужчины, буквально сочащиеся из каждой ноты. «Nothing Else Matters» она конечно же узнала, однако следующая мелодия, наполненная щемящим одиночеством и грустью, была ей незнакома. Пожалуй, впервые за все время их общения, она сейчас оценивала британца без привязки к его интеллекту или харизме. Сейчас в ее мыслях он не был психотерапевтом, другом Массимо или лордом Фростом, а был просто мужчиной. Обычная белая футболка и потертые джинсы обманчиво обещали простоту и доступность, но именно холодная аристократическая красота британца, делала его недоступным в глазах большинства женщин на сегодняшнем балу и одновременно притягивала. Было в нем что-то магнетическое, от чего пальцы на руках покалывало, стоило лишь позволить себе думать о нем как о… зрелом, умном, невероятно харизматичном, очень привлекательном и чертовски сексуальном мужчине за этим белым роялем… Да ну нет же, — она прогнала опасные мысли и уже развернулась, чтобы уйти, когда мелодия прервалась. — Давно тут стоишь? Дьявол. Да ну нет же! — Несколько минут. А что это за мелодия? — Ева чувствовала себя воровкой, жадной до чужой чистой искренней эмоции, и по-этому попыталась придать светскости столь интимному моменту. — Мелодия песни «Der Morgen danach» группы Lacrimosa. — Никогда не слышала о такой. — Не удивительно для американки. А ты почему не спишь? — он неторопливо поднялся и подошел к ней вплотную, возвышаясь почти на целую голову. Девушка видела как он довольно щурится и глубоко вдыхает, пытаясь уловить ее аромат. Пальцы на руках начало покалывать, она хотела сбежать, но просто стояла, ощущая исходящее от него тепло. — Хотела подышать свежим воздухом и кофе, — наконец выдавила из себя Ева. — О… прости, что помешал твоим планам, по крайней мере я тебя не разбудил. Пойдем на кухню, я сделаю тебе кофе, — мужчина протянул руку и толкнул дверь позади нее. — Ева развернулась и уныло побрела на кухню, пытаясь унять дрожь в теле. Вот какого хера это сейчас было? Эдвард держался с ней подчеркнуто вежливо. Гостеприимный хозяин, поставив перед девушкой чашечку эспрессо, уже почти вышел из кухни. — Почему именно фортепиано? — вдруг спросила Ева. — Я мечтал играть на барабанах, но, увы, для этого нужен абсолютный слух, — мужчина улыбнулся, — мама предложила на выбор скрипку или фортепиано, со скрипкой мы не подружились, — Эдвард снова улыбнулся и оставил ее одну. После кофе Ева не пошла в сад, а вернулась в спальню, воткнула в уши наушники и нашла ту самую песню Lacrimosa… на немецком. В оригинале музыка звучала совсем по-другому, как-то жестче, надрывнее, но когда девушка открыла перевод текста, на нее обрушилась болезненная правда, которую она слишком долго игнорировала… Этот мужчина, абсолютно безвозмездно дающий ей свою помощь, по крупицам собирающий ее разрушенную душу в одно целое, придерживавший волосы, когда ее рвало, после того как она слезла с фентанила и обращающийся с ней как с хрупкой статуэткой, был отчаянно, болезненно до самоотречения влюблен в нее.***
Ева привычно гуляла по лабиринту из самшита, цепляя пальцами упругие, как будто лакированные листики, и слушая в наушниках Lacrimosa, до самолета на Сицилию оставалось чуть меньше 10 часов. Телефон внезапно прервал мелодию, и не глядя на дисплей девушка подобрала входящий вызов. — Мистер Фрост, должно быть, слишком хорошо о тебе заботится, раз ты не спешишь возвращаться на Сицилию. — Помнится, ты этого от меня и хотел, дедушка, — она сделал ударение на последнем слове. — Вы прекрасно смотритесь вместе, и я буду счастлив иметь такого зятя…позже. А сейчас возвращайся в Италию и делай что велено, мне нужна информация, твой любовник подозрительно притих в последнее время. Ты вернешься, если не хочешь, чтобы я снова напоминал тебе, как именно Медичи добиваются послушания, — абонент отключился, но возобновившаяся в наушнике мелодия, вызывала лишь негатив.***
Взгляд Торичелли, за утренним кофе просматривающего новости, наткнулся на кликбейтный заголовок «Кто же таинственная спутница лорда Фроста — самого желанного жениха туманного Альбиона?». Массимо раздраженно кликнул ссылку, и в тот же час на экране смартфона всплыла фотография, стоящей в пол оборота Евы и Эдварда, заправляющего ей за ухо, выбившийся из прически, локон. Казалось бы абсолютно невинное фото, но момент выглядел столь интимным, что Массимо сжал челюсти и в гневе отбросил телефон. Целый месяц он пытался смириться со своим решением отпустить ее, но принять это было слишком больно. Он сгорал от ревности после того, как получил сообщение от Фроста, что Еве нужно сменить обстановку и он забирает ее с собой в Лондон на какое-то время. Старый друг был всегда верен, но сейчас Торичелли всеми фибрами души чувствовал исходящую от него угрозу.***
У трапа самолета Еву ожидал черный внедорожник охраны Торичелли, девушка разочарованно вздохнула, ведь надеялась, что он встретит ее лично. Автомобиль отвез ее на виллу и она не смогла не заметить в гараже своего желтого питомца, которого заботливо перегнали из Маранелло. В окнах Его кабинета горел свет и она отправилась прямо туда. Когда она вошла, Торичелли стоял, скрестив руки и опираясь бедрами на край своего рабочего стола. Ева торопливо пересекла, разделяющее их пространство и обняла мужчину за шею. Легкий поцелуй в губы — это все, что он смог ей предложить после длительного расставания. Девушка непонимающе отстранилась и, наконец, увидела конверт… тот самый конверт, который оставила для него на своей подушке. Сердце пропустило удар и она подняла на него глаза. — Зачем? — Чтобы напомнить тебе кто я. — Я думала, что мы оставили это в прошлом, — она показала рукой на конверт. — Ты так часто от меня сбегала, что я, наконец, понял, что в прошлом должны остаться мы, Ева. У тебя не будет со мной нормального будущего. Ты хрупкая, нежная, любящая, — он не успел продолжить. — Сломленная… тобой. — Ты самая сильная женщина, которую я когда-либо встречал и ты достойна большего чем все это, — теперь уже он указал рукой на конверт. — Стать леди Фрост, например? — Если ты этого захочешь, — в голосе мелькнули стальные нотки. — Ты за этим забрал меня у Медичи? Чтобы смиренно отдать Фросту? — она заметила как его челюсти напряглись, а глаза потемнели. — Массимо Торичелли, я выбрала тебя, но если я не нужна тебе, и ты хочешь, чтобы я ушла из твоей жизни, то я исполню твое желание. Он отталкивал ее и Ева решила пойти ва-банк. Она потянулась к нему и поцеловала нежно, медленно, тягуче, а затем выскользнула из кабинета и спустилась в гараж. Через пару минут, желтый Lamborghini ярким пятном уносил свою хозяйку в надвигающуюся тьму. Торичелли стоял напряженный и потерянный. Разговор, которого он боялся больше всего, состоялся. Он сделал то, что должен был, то, что пообещал себе и Богу, что считал правильным, но чувствовал себя абсолютно разбитым. Отпустить. Ее нужно просто отпустить. Но они ведь словно магниты с разными полюсами притягивались друг к другу с первой встречи. И эта женщина еще никогда его так не целовала… этим поцелуем она словно прощала его за все и обещала ему себя. — К черту все, — выругался итальянец и открыл приложение в котором мог отследить ее машину. Она стояла ровно на том самом месте где он впервые взял ее в свете фар своей ferrari. Она хотела, чтобы он пришел за ней. Ждала. Маленькая манипуляторша. Ева смотрела на морскую рябь, облокотившись о холодный металл, когда услышала, как Торичелли заглушил двигатель и подошел к ней вплотную. — Ты передумал меня прогонять? — Я передумал тебя отпускать. Он взял ее за плечи и бережно прижал к своей груди, а она потянулась за поцелуем. Чувственным, тягучим как теплая карамель, приносящим покой и умиротворение. Дома. В его объятиях, стоя босыми ступнями на теплом сицилийском песке, она, наконец, была дома. И ее глаза сияли впервые за долгое время.