Вдвоём поодиночке

6:59. Я не знаю, почему я всегда просыпаюсь на одну минуту раньше своего будильника. Каждое утро начинается с этого странного минутного пребывания наедине до начала нового дня. Я могу побыть один или хотя бы представить себе это. Я не хочу вставать, не хочу начинать новый день. Будильник. Да, минута прошла. Мне пора вставать. О, полупустой холодильник. Как всегда, и чего я удивляюсь? Пюре фруктовое и овощное, да полоток яиц, сморщенные огурцы и увядшая зелень. Как-то я научился почти беззвучно разбивать яйца. Магия.. Соль, да, еде нужен вкус. Вот я и за столом. Боже, какой туман в голове. Уборка-уборка. Надо убрать пыль. Как всё завалено вещами.. как неудобно. Ой, я совсем забыл почистить зубы. Надо это исправить, пойду в ванну. Умылся. Зеркало. Давно себя не видел, а точнее никогда. Я же не могу себя увидеть? Я же вижу отражение. Но даже так - я с годами не лучше. Синяки. Синяки под глазами моими. Мягкие фиолетовые мешочки. Всё лицо мягкое, опухшее. Как перестать его трогать? Оно некрасивое, но приятное. “Мхм.. Инмхм иигхг ммм..“ - раздались мычания из спальни. Лилия проснулась! Я скорее поспешил к ней. И опять вижу это: её отвратительное тело. Всё распухшее, размякшее и растолстевшее. Каждый раз вижу как в первый. Лежит, беспомощная. Я чувствую к ней неприязнь: мои глаза хотят взглянуть хоть куда-нибудь, чтоб не видеть её, мой разум пытается исключить её из сознания, нет, нет её такой! – Да, дорогая, я рядом, всё хорошо, я здесь, - сказал я, прикоснувшись к её животу. Я гладит его, чтоб успокоить жену. Мои движения были медленными, из-за чего моя рука буквально утопала в этих неравномерных кусках жира, но всё равно пытался гладить её. Кажется, она улыбалась, когда я так делал. – Ммгхх.. Инмхм, пмм, прп.. мг-мг, хм… - пробурчала она как-то печально. – Ну, всё хорошо. Я сейчас тебя подниму, мы умоемся, покушаем. – Мг-мг, я.. ммх, ммм. Им, инхм.. - после того, как она ещё раз пробурчала, глаза её стали поблёскивать. Как-то стало Лиле тяжело дышать. Всегда чувствуется, когда человек начинает плакать. Она пыталась успокоиться, но слёзы медленно скатывались с пухлых щёк. Пытаясь успокоиться, Лиля лишь сильнее себя накручивала, я знаю. – Эй, Лилечка, не плачь. Девочка моя, ну, чего ты? - я прикоснулся к её щеке, мягкой такой. Но эта была не нежность юной кожи, а упругая текстура жировой прослойки. Я приподнял её. Кожа была будто вода, что сочилась сквозь мои пальцы. Руки не могли объять и половины талии, если это нечто, не выделяющееся среди её боков, тела в целом, можно так назвать. Моё лицо упиралось в грудь жены. Я повернулся к ней лишь половиной лица, ведь иначе я бы задохнулся меж желёз. Крупными мясистыми кусками я переложил её в коляску. Затем я уложил тело в ванну. Не помню, как это произошло. Я включил душ, чтоб не видеть, как она плачет. Как бы не успокаивать - не перестаёт. Может, она просто меня не понимает? Я умывал её лицо: пухлые щёки дёргались от каждого прикосновения, закрытые глазки подрагивали, иногда отрываясь, смотрели прямо на меня. Она смотрит на меня, только на меня, не отводя взгляд. Паника. Если Лиля что-то понимает, я не хочу показаться перед ней трусом, каковым я являюсь. Аккуратно я стал смотреть на всё её тело, омывал его: занят делом. Тёр старательно мочалкой полные руки, грузные неподъёмные ноги поливал лейкой душа, особые места мыл аккуратно, поглаживающими движениями, поливая теплой водой. Нужно переходить к волосам. Там уже не уйти, но я смог. Пока она пристально зазывала меня своим печальным видом, я смотрел на воду, ванну, волосы, баночки с гелями и шампунями. Я пытался прочитать их состав и ещё раз, но мой разум совсем не вникал туда, только оставлял что-то пустое в голове. В груди резко сжималось, когда мы случайно смотрели друг на друга. В такие моменты, мне хотелось быть подальше от неё, исчезнуть. Всё мне казалось, если я уведу взгляд достаточно быстро, то она не заменит моей пугливой натуры. Не помню, как закончил мытьё, перенёс обратно, взял еду, переодел. Не люблю видеть её голой, голое тело, неподвижное. Я стараюсь пропускать такие моменты из своей памяти, затерять их там в бесформенный кусок, который я толком не вспомню. И хорошо. – Давай, я взял яблочную пюрешку. Твоя любимая. Или тебе всё-таки вишнёвая больше нравится? - я поднёс ложку к её губам, но не слишком близко: надеялся услышать ответ и не зря – Вв.. виммгм. Ммгм, мгм. Вввии, вв, - старательно говорила она, но под конец почувствовала, что ей не под силу чётко произнести фразу. По-человечески. – Да-да, молодец! Вот и говоришь, - произнёс я, начиная её кормить, - на обед вишневую будем, да? – Ммг, аггг, д.. мгм – Да-да, хорошо. Я был готов откинуться (в хорошем смысле) на кровать от радости. Такое облегчение. Всё моё тело хотело сбросить этот груз, что я так долго тащил и ждал, когда же будет привал. Казалось, я лягу сейчас, заулыбаюсь, дыхание моё и сердцебиение участятся, и я буду самым счастливым человеком. Но я видел эту голодную девочку и мог себе позволить обмякнуть. Я даже захотел поцеловать её в щёку, но увидев снова, какой она сейчас сидела передо мной, желание исчезло. Интересно, кто из нас более противен? Кажется, что-то снова сжалось во мне, но заклинило, долго болит. Совсем глубокое, где-то под рёбрами. Бывает разная боль: ноющая, которая всё тянется и тянется, колющая, что резко приходит, оставляя после себя спокойствие от обычного человеческого здорового тела, а есть.. эта странная разъедающая внутри и гниющая снаружи. Каждое движение ускоряет твоё гниение. Это боль в своём чистом, истинном виде. Она резко даёт понять, что тело твоё живо,мозг способен вырабатывать гормоны, а мысли твои не важны, ведь есть лишь эмоции и эмоции. Это всё пугает тебя,но заставляет вновь почувствовать себя живым человеком. Я хочу забраться в угол, спрятаться,.. – Мкг.. ммм, ку-кум, - промычала она. Не знаю, как давно она мычала и мычала ли вообще? Я не слышал её или просто не хотел этого делать? – Мгм, ммм! – Да-да, я слышу тебя. Ещё ложечку съедим, угу. Молодец, молодец.., - я опять расплываюсь в мыслях, я не могу быть здесь сам. Только боль тянет меня на то самое настоящее дно. Я всё-таки сумел докормить её. Сколько времени прошло? Час, полчаса или 10 минут? Не знаю, совсем не знаю, не могу ничего понять. Я стал медленным, скорее заторможенно. Кажется, я мыл ложку полчаса. Я просто стоял у раковины, держа руки в тёплой воде. Приятно. Хотел бы уснуть прям здесь и сейчас. Но стоя спать неудобно, а уйти не могу. Ноги не ходят, да и телом в целом не хотело никуда двигаться. Чувствую себя плюшевой игрушкой. Со стороны казалось бы, что я смотрю в одну точку, но на самом деле, глаза мои расслабились, и мой взгляд затерялся среди этих материальных объектов. Я не мог ничего видеть, но и закрыть глаза я не мог. Надо проснуться. Проснуться-проснуться. Нельзя же так растекаться. Как ходить? Как захотеть куда-нибудь пойти? Как научиться заново чего-нибудь хотеть? – Мг.. ммм, - усиливалось мычание. – Иду-иду! - чуть повысив голос, сказал я. Сил на крик не было, но и мямлить нельзя: не услышит. Ещё б хватило сил идти. Как-то пересилив себя, я дошёл до кровати, где лежала она. Я так хотел спать, что лёг рядом с ней. Она молчала. Я решился взять её за руку. Аккуратно прикоснулся губами к ней, закрыв свои глаза: если взгляну на неё, то желчь моя не оставит меня в покое. Я положил кисть Лили на свою голову, прижался к ней и впервые за долгое время действительно решил с ней заговорить. – Я так устал. Лиль, почему всё это с нами произошло? Это так нечестно. Мир несправедлив. Нас оставили все: друзья, родители, знакомые. Стой.. а точно ли они нас оставили? Разве не Лидия Евгеньевна отправляла нам печенье с фруктами, а мой отец дал денег на первое время, хотя сам копил себе на мотор для лодки? А друзья? Разве они не приходили каждый день к тебе после того, как отработали целый рабочий день? Помогали мне.. – Ммм, Инн, мм – Боже, Лиля, да куда они все делись-то? Я даже не могу вспомнить, - в этот момент я почувствовал, как она пыталась меня погладить по голове. Я прикоснулся к руке её и помог. Что же случилось? Может, им мы надоели? Пожалели сначала, и хватит. Кому нужны такие друзья? Калека-подруга, которая неподвижно смотрит в потолок, а словарный запас как у пятимесячного младенца, и друг, который вечно сидит дома, ухаживая за своей женой-овощем, и пытающийся свести концы с концами. Да, наверно мы стали никому не нужны. – Наверно мы стали никому не нужны. Но я-то у тебя есть, ведь так? А ты у меня, - в такие моменты очень хочется посмотреть в глаза ей, но я же знаю, что как только я опять её увижу, то не смогу вернуть себе это чувство спокойствия, что испытываю рядом с Лилей. Я держался изо всех сил, зная, что будет ждать меня. Нет-нет, я не хочу опять чувствовать это отвращение и омерзение! Я могу не делать этого. – Эххххмм, - вздохнула грустно она. Вдруг я посмотрел на часы. Уже давно вечер. Я забылся во времени и не покормил Лилю обедом. Но если я сейчас встану, возьму пюре и начну её кормить, то увижу это тело. Может, я ещё чуть-чуть дам себе отдохнуть? Не умрёт же она от голода? – Мм, ам, мм, аммм, - мычала она. Кажется, она научилась базовым звукам, которые используют маленькие пупсы. Я хотел сделать вид, что не слышу её, но очередное усиливающееся мычание ковыряло меня. – Да, извини, сейчас принесу поесть. Вот, мои последние шаги, пока я счастлив и свободен. Сейчас я ещё радостный в дымке от её объятий , но возвратившись к ней, я снова холоден и мрачен. Да, да, так и есть. Опять это нечто не напоминающее человека, но им являющимся. Нет, я же знаю, что люблю её, но что-то не даёт мне. – Вот, покушай, - я стал ложка за ложкой кормить её, не смотря на неё. Пол, родной мне пол, - вишнёвое нашёл, да. Ты же помнишь, что у меня на вишню аллергия? А ты любишь.. забавно. В этот момент она посмотрела на меня своими детскими глазами. Давно не видел их. Что-то тёплое, такое знакомое. Это и правда она. Я стараюсь верить в это. – Ладно, пора спать. Я уложил себя и её. Лежу час, другой. Потолок. Белый потолок. Я смотрю на потолок, на белый потолок. Есть окно справа. На улице горят фонари - вот и прошёл целый день. Другие дома с другими людьми. Где-то ещё горит свет, что-то делается, а где-то все давно спят. Спят. Надо спать. Уже ночь. Она спит? Вроде да. Пойду в ванну, забыл сам помыться. Я в ванне. Наберу воду, давно не лежал в пенной ванне. Тепло и вкусно пахнет. Почему я так просто думаю? Да, я скрываюсь, скрываюсь от себя. Я в безопасности, один сейчас, я могу побыть.. кем? Буду ли я собой? Или своей размякшей испорченной версией? Я отвратителен. Как я могу так с ней обращаться? Я же люблю её, так сильно, но каждый раз, смотря на неё, мои мысли заполнены ненавистью к ней. Если копаться, то можно подумать, что я и вправду желаю ей смерти. Но я настолько трус, что даже в мыслях я могу допустить оскорбления по поводу её внешности. Но разве я был красив, когда мы с ней встретились? Разве сейчас я красив? Хотя бы внешне.. Тот её чистый разум.. Глупо рассуждать об этом, ведь я не умею читать мысли людей. Но чувствуется же отношение. Она всегда была ко мне нежна и благосклонна. Не могли быть в ней таких же мерзких мыслей, что есть во мне! Она никогда не была слаба как я. Я всегда знал, что Лиля была даром в этой бренной жизни среди всех сволочей и мразей, что окружали меня. Я всегда хотел защищать Лилию, но так и не смог, глупый и пугливый мальчишка. Никогда не был я достоин такой девушки, поэтому жизнь забрала у меня, но из-за моей слабости теперь страдает она. Наверно, поэтому я всегда так хватаюсь за любые её эмоции или слова. Я хочу назад. Туда, где я мог быть птенцом под крылом птицы, что крупнее и сильнее. Мне не хватает духа, чтоб быть сильнее. Но может она всё это знает? Моя чувствительная.. ты же всё из моих действий понимаешь, ты считаешь себя обузой и желаешь задохнуться во сне каждый раз, когда засыпаешь? Я хотел бы задушить себя.. но на кого я оставлю тебя? Ты никому не нужна.. да и мне тоже. Нет, ты, Лиля, именно ты-то мне и нужна, а не это грузное тело, что спрятало тебя, поглотило. Ты живёшь и переваривает всё это, пока оно может лишь мычать и дышать. … – Лилечка, Лиль! Я же знаю, что ты плохо засыпаешь. Я принёс тебе зелёный чай с ромашкой и двумя с половиной ложками сахара. Твоя мама всё детство поила тебя этим, когда маленькой Лилии снились кошмары. Давай, я помогу тебе отпить, приподнимем, угу, - прошептал я, наклоняясь над Лилей с чашкой чая во втором часу ночи. – Спмгм, мггас.. Спммаа. Паммиим, - кажется, она усердно пыталась меня поблагодарить. – Да не за что. Не за что. Я просто принёс кружку чая. После ночного чаепития я впервые за долгие годы обнял её и так в обнимку уснул наконец-то счастливым.