***
Стервятник медленно шагает по коридорам, распугивая мрачным видом и не менее мрачным спутником всех, кто попадается ему на пути. Он не знает сам, куда идет, да его это и не интересует, лишь бы просто куда-то идти, шаг за шагом, топ-топ… Территория Третьей пахнет влажной землей и немного плесенью. Территория Второй ярко встречает запахом одеколона, не очень чистого белья и еще чего-то сходу неуловимого. Птица замирает и принюхивается, прикрыв глаза. Среди мешанины разнообразных не самых приятных ароматов он выцепляет его — непонятно откуда взявшийся запах ягодной жвачки сплетенный с запахом вишневых сигарет. Стервятник улыбается. Он знает, кто был здесь совсем недавно. Может, никто в Доме не угадал бы с такой точностью, но ему сложно не узнать этот запах. Запах Рыжего. Рыжий — это ярко, громко и всегда весело. Рыжий — это поцелуи со случайными людьми независимо от пола и беспорядочные сексуальные связи. Его Рыжий, хотя, конечно, не имеет он никакого права называть его своим, просто Рыжий — это постоянные пузыри жевательной резинки, это россыпь веснушек на бледной коже, это кривая улыбка, кровоточащие губы, обхватывающие всегда один только вид сигарет. Стервятник помнит, как впервые заказал у Летунов такой же, только чтоб чувствовать его рядом. Все, чего хочется Птице для Рыжего — чтоб он был счастлив. А счастливому человеку ни к чему перебитое-недоклеенное сердце Папы-Птицы.***
На уроках Стервятник слишком часто бросает взгляд на рыжую макушку, склонившуюся над тетрадями. Склонившуюся ли? Рыжий вместо получения знания часто досыпает то, что не доспал за бессонные ночи. Стервятник отмечает ежедневно на полях крестиками, приходил ли Крыса сегодня ночью в коридор и уснул ли во время занятий. Сразу два крестика появляются редко, зато по одному — почти каждый день. Стервятник учится прилично: подает пример стае. Ему необходима хотя бы средне неплохая успеваемость, чтоб группу не трогали. Птицы живут затворнически и ненавидят, когда в их дела вмешивается кто-то извне. В Третьей даже гостей не бывает практически. Рыжий заходит чаще положенного, по приглашению и без, иногда не удосуживается даже придумать причину. Частенько без стука врывается в царство тишины зашторенной комнаты и влетает без спросу на стремянку и в душу Вожака. Стремянку трогать нельзя никому, но Крысе нет никакого дела до этого, да и никто не сказал ему. Стервятник не в силах хоть что-то ему запрещать. Пусть появляется. Пусть рушит привычный порядок вещей. Пусть болтает ногами, сидя на стремянке, пусть светит и улыбается, задает дурацкие вопросы, таскает к себе самые неприхотливые растения и называет холодный кофе с растительностью гадостью. Птицы давно уяснили: Рыжему можно все. Стервятник тушуется, отвечает невпопад, покровительственно смотрит, пусть даже снизу, смещенный со своего трона, изредка улыбается в ответ, обнажая десна, приглашает заходить чаще и никогда не получает ответного приглашения.***
Кофейник шумит и колышется в такт музыке, под потолком клубится дым; Стервятник пытается свести фокус глаз на сидящем напротив Сфинксе. — Понимаешь, есть вещи, заметные всякому, кто хотя бы иногда утруждает себя более пристальным вниманием к рядом живущим, чем, скажем, ежи, живущие совсем поодиночке, — Шакалиные рассуждения не способствуют ясности ума, — и таких вещей встречается огромное количество, особенно интересно рассматривать бывает нити человеческих взаимоотношений, такая, понимаешь ли, разминка для мозгов, составить всю эту сеточку, разглядеть, куда какая тропа приведет, где можно свернуть, куда в итоге попасть. Так вот, если посмотрю я, например, на тебя, Птица… Табаки действительно поворачивается к Стервятнику и прищуривает глаза: — Вижу я два толстых-толстых каната. Один оборван, а другой тянется не так уж далеко, не далее, — Шакал приподнимается на руках, опираясь на ручки коляски, и заглядывает за спину Птице, — как к соседнему столику. Он довольно улыбается и садится обратно. — Прости, что? Давай, Стервятник, сделай вид, что не понял. Что не знаешь, кто сидит за соседним столом. — Табаки имеет в виду, что твой интерес к Рыжему заметит каждый, кто хоть немного приоткроет глаза. — Глупости, — он даже позволяет себе усмешку, — в гробу я видел вашего Рыжего. Теперь на весь Кофейник рассыпается хохот Шакала. Сфинкс глупо хихикает и спрашивает: — Что, прямо так? Когда видит недоумевающее лицо Стервятника, добавляет: — Поехали, Табаки, до него скоро дойдет, и он прибьет кого-то из нас. Они стремительно покидают Кофейник и до Птицы доходит. Он прячет лицо в ладони, осознавая всю комичность и при этом реальность сказанных слов. А ведь действительно видел. Во снах. Стервятник трясёт головой, отгоняя лишние мысли, поджимает губы и допивает ликёр.***
Рыжий, как и обычно, приходит без предупреждения. Врывается в затененное Гнездовище со своим чёртовым запахом вишневых сигарет и весь из себя не-чёрный, одетый так по-дурацки и так необходимо ярко. В этот раз не пытается пробраться к стремянке, а падает на одну из кроватей и отползает к стенке, все так же, как и обычно, по-детски болтая ногами и улыбаясь. — Привет! — бросает сначала в сторону Птиц, а потом добавляет, но уже Стервятнику: — Надо поговорить. Наедине. Остаток стаи словно ветром сдувает по одному только кивку Папы. Сам он, прихрамывая, подходит к Рыжему и садится рядом, облокачивая трость о стену около кровати. — Что такого важного привело тебя ко мне? Сердце привычно замирает от близости Крысы и от его нетерпения. — Смотри! Он достаёт из наружного кармана сложенный в несколько раз лист бумаги, вырванный из какой-то тетради, и отдаёт его Стервятнику, ухмыляется, кусает губы и продолжает: — Мне Табаки передал. Кто-то из его стаи нарисовал. Как тебе? Птица разворачивает рисунок и забывает, как дышать. На листке в клетку карандашом нарисован он сам. Нарисован хорошо, вполне реалистично. Реалистично все, кроме одной детали. На рисунке он целует Рыжего, придерживая его за подбородок, прикрыв глаза от удовольствия. В простом карандаше не пылают огнём волосы, но не узнать невозможно. Мозг моментально генерирует картинку в цвете и со всех ракурсов. — Эй, ты чего? — Рыжий тихо трясёт его за плечо, — а ну дыши давай! Стервятник спохватывается и делает судорожный вдох. — Это очень… Кхм… Необычно. Необычно, и Птица готов закрыть глаза, повторить все в точности, а дальше — будь что будет. Необычно, и в голове остаётся лёгкий туман от того, что кто-то кроме него смог увидеть их вместе. Просто необычно. Не более. — Да ладно, не делай вид, что тебе не нравится. Мы охуенно смотримся вместе, тебе не кажется? — Может быть. Диалог становится пыткой для Стервятника. Слишком многое остаётся несказанным, а шутки Рыжего, которые никогда не станут больше, чем шутками, режут по запястьям чистым металлом. — Я считаю, нам надо замутить. — Может бы… Что? Голос срывается и становится резко хриплым: — Рыжий, не шути так, пожалуйста. — А кто сказал, что я шучу? — Он все ещё широко улыбается. — Перестань. — То есть… То есть ты не хочешь? — Не хочу чего? — В какой момент он потерял суть диалога? Лицо Рыжего оказывается слишком близко меньше, чем через секунду, и Стервятник непроизвольно сглатывает. Взгляд банально и неконтролируемо притягивается к губам напротив, ярко-красным, в запекшихся корках крови. — Только скажи, только скажи, Птица, я сделаю то, что ты захочешь, — и у Стервятника кружится голова от слов Крысы, он снова задыхается, рвано выдыхая прямо в губы Рыжему. Что захочешь? Что захочешь? У Стервятника две мечты. Одну из них он не исполнит никогда. Вторая — счастье Рыжего. А в счастливый сценарий он сам явно не вписывается. — Какой же ты., — Крыса наклоняется ближе и сам берет Стервятника за подбородок, приподнимая его голову. Птица закрывает глаза в бессилии и ожидании непонятно ему самому чего. Не будет же Рыжий прямо так… Будет. Он чувствует лёгкое касание обветренных губ на своих, ни к чему не принуждающее, но до безумия необходимое. Его становится достаточно, чтоб снять все предохранители. Стервятник сам целует в ответ, целует более требовательно и тонет в поцелуе, тонет в Рыжем, забывает обо всем вокруг, путается в его губах, в его языке, в его волосах пальцами. Рыжий позволяет. Рыжий сам отвечает не менее яростно, обнажая привкус крови и ягодной жвачки. У Стервятника — пара кричащих засосов на шее. У Рыжего — след чёрной помады, уходящий под ворот рубашки. У Птиц — шок и детская радость за своего полубога-вожака. У Логов — тема для сплетен.***
Рыжий оказывается настолько не-ребёнком, насколько детским кажется его поведение вначале. Рыжий — это нежно, это молча, это рука за руку. Его Рыжий, теперь уже точно его, — сигарета на двоих, спать в обнимку и ночью выбираться на крышу. Его Рыжий мягко целует шрамы в уголках губ, оставшиеся с той ночи. Его Рыжий прячет свои собственные шрамы от него в том числе, никогда не плачет и отказывается от антидепрессантов. Рыжий становится настоящим Домом. Стервятник быстро сдаётся и рассказывает ему всё. Рассказывает о том, что не знает никто ещё. — В какой-то момент мне показалось, что я разучился считать. Понимаешь, меня всегда было двое, а потом резко стало половина. Рыжий тихо гладит костяшки его пальцев и слушает: — Теперь у тебя есть я, правда же? А есть ли? Стервятник думает, а для чего он Рыжему? Ради красивой картинки? Ради отметки «отношения»? — Зачем я тебе? Крыса отвечает просто, отвечает так, как не ответил бы, может быть, никто. Как сам Стервятник бы не ответил: — Потому что я люблю тебя. Пересчитывай. Сколько? Птица слабо улыбается: — Полтора.***
Рыжий все еще спит в коридоре. Стервятник все еще приходит туда по ночам и охраняет его сон. Это единственное, что он сумел сохранить в тайне, хотя, кажется, и то, что делало их ближе намного раньше, чем Птица позволил Рыжему прорасти корнями глубже всех его растений, чем он сам себе позволил стать мягким черноземом, а не камнем. Стервятник не понимает до сих пор, что же влечет Крысу ночью сбегать из стаи, из места, которое должно быть ему семьей. Он зовет его остаться на ночь в гнезде, Рыжий двусмысленно улыбается, но ничего более не говорит, уходит. Птица ждет его. Ждет, не спит всю ночь, а на следующий день ставит крестик на полях, видя перед собой мирно покоющуюся на тетрадных страницах голову. Больше он ничего не говорит по этому поводу, только через пару недель слышит тихий стук в дверь, когда его птенчики уже видят сны. За приоткрытой дверью обнаруживается пламя. То самое пламя, о которое Стервятник боялся обжечься, а в итоге подошел так близко, что просто согрелся. Это кажется нелогичным, но картинка в его голове не может выглядеть иначе, он молча пропускает Крысу в комнату и запирает за ним дверь. Рыжий садится не на кровать, не на пол и не на стремянку. Он забирается на подоконник, завешенный тяжелыми шторами, и скрывается за черной тканью. Птица, прихрамывая, идет за ним и слегка отодвигает полотно. Его Рыжий сидит в до боли знакомой позе, уперевшись лбом в стекло, поджав под себя ноги. Стервятник стоит, опираясь о подоконник, не смотрит никуда и чувствует только на своих пальцах несмелые касания, задерживает дыхание, чтоб только не спугнуть. — Я боюсь засыпать. Рыжий ничего не боится, это каждый знает. Любой в Доме скажет, что Вожак Крыс, наверное, самый бесстрашный человек этого выпуска уж точно, кроме, разве что, Слепого. Стервятник молчит в ответ, только голову поворачивает и смотрит сквозь непрозрачные стекла. Рыжий улыбается и снимает очки привычным жестом. Рыжий вообще слишком часто улыбается, это заметно. В этот раз улыбается слишком разбито и нервно облизывает губы. Опускает взгляд. Птица понятия не имеет, что сказать и что сделать. Как вести себя с тем, кто делает обычно все сам? Крысиный Вожак застывает, словно окаменев, только грудь иногда слишком резко дергается в сбитом дыхании, пока не замирает совсем. Тогда Стервятник пытается обнять его за талию, прижимается лицом к самому сердцу и шепчет, сбиваясь на каждом слове: — Это бывает... Это не так важно, правда... Бояться можно.., а я никому не скажу. Рыжий аккуратно кладет руки ему на плечи, но напряженность всего его тела слишком очевидна, и Стервятник мягко гладит его спину и плечи, в попытках успокоить хоть немного. — Это даже может быть хорошо, что ты сказал. Крыса сглатывает и кладет голову ему на макушку. — Я... Я могу чем-то помочь тебе сейчас? Рыжий мнется, отмирает наконец, свистяще вдыхает и отвечает внезапно охрипшим голосом: — Если я слишком много прошу, ты скажи. Я не обижусь. Ладно? Птица кивает. — Ты не мог бы... Не мог бы посидеть со мной сегодня? Мне так страшно. Я буду тихо. Стервятник не совсем верит в происходящее. Ему практически больно от того, что его Рыжий мог подумать, что ему сложно. — Ну конечно, мое счастье. Это правда совсем не сложно, тем более для тебя. Крыса перебирается на пол. Стервятник садится рядом и тихо гладит, успокаивая сведенные мышцы. — Все будет хорошо. Все будет хорошо сегодня. И всегда. Рыжий кивает, смотрит в глаза почти жалобно и шепчет: — Больше всего я ненавижу ночь. И еще – когда тебя нет рядом. — Я буду рядом столько, сколько тебе захочется. И добавляет, целуя уткнувшееся ему в шею лицо: — Честно.