«Ну а flashback так-то из кислой юности прямичком come back. А вот в мозгового нано-червя совсем н***я не хочу верить я»
(c) Кровосток, «Голова»
Эдварду было холодно. Очень холодно. Как будто холод шёл изнутри. Впору загадывать загадку про холодного логика, хотя скорее похоже на шутку, чем на загадку. Сил на улыбку самому себе не хватило. Какое-то дурацкое состояние; он всегда ненавидел такие состояния, ведь они напоминали о слабости. Будь она физическая или чувственная. Хотел бы Эд сейчас сказать, что слабость только физическая. Но он не мог найти себе места. Он испытывал сильную тревожность, причину которой не мог понять. Вероятно, это было следствие его плохого физического состояния сейчас. Как бы то ни было, мозг откликался через раз, и мужчина не мог определить, как и почему он оказался в таком положении. Он понимал, что находится в особняке, который когда-то занимал Освальд. В комнате, которую Освальд ему выделил, когда их дружбу ещё не омрачило убийство Изабеллы. Зачем он вернулся сюда? А зачем ещё, как не за ностальгией по другу, которого своими руками и прикончил? Это тяжело. Даже если ты холодный логик, это тяжело. Нет, совсем не трудно стрелять в человека, если тебе на него плевать, или если он делал в твоей жизни только зло. Другое дело, когда застрелить нужно своего лучшего и единственного друга. "Больше, чем друга", – подсказало подсознание. Эдвард отмахнулся от этой мысли. Если дать ей волю, то что будет с ним? Кем будет он? Есть загадки, на которые не хочется знать ответ. Одно только ясно: раз ему сейчас так плохо, то он чем-то накидался. Он перепробовал немало психотропных препаратов, и хорошо знаком с сопутствующими минусами. Главное, чтобы приём веществ себя оправдал. Чтобы вместо второго себя Эдвард смог увидеть его. Ведь всё это делается только для того, чтобы хоть как-то увидеться с ним. – Освальд. – Выпалил он резко, и невысокий мужчина с причудливой причёской замер в дверях. Наступило молчание. Иллюзорный Пингвин остановился, не решаясь отпустить ручку двери. Нигма потянулся за очками с прикроватной тумбы, чтобы получше разглядеть его. – Выглядишь неважно. Но лучше, чем когда я видел тебя в последний раз. – Это благодаря тебе, Эд. Лицо Загадочника помрачнело. Да, это благодаря ему у Освальда такой неважный вид. – Не стой в дверях, проходи. Я ждал тебя. – осевшим голосом сказал убийца. Пингвин прохромал через всю комнату и уселся на край кровати. В этот раз иллюзия была одета по-домашнему, её не украшала тина и грязь. Кожа, конечно, была бледной, но по крайней мере с неё не скатывалась затхлая речная вода. Освальд правда выглядел лучше. Почти как обитатель этого дома. Почти как живой. Избегая смотреть ему в глаза, Эдвард поймал в поле зрения руки иллюзии: ногти чистые, аккуратно подстрижены, подточены и даже наполированы. Совсем как любил Освальд, когда был жив. Потрясающий наркотик. Плевать, что Эдварда так знобит, что его разбивает тревога. Это оправдывает себя. Эдварду холодно, но ладонь Пингвина холоднее. Он и при жизни не отличался хорошей терморегуляцией, теперь он температуры остывающего трупа. – Как твоё самочувствие, Эдвард? – Паршиво, – признался тот, накрывая аристократичную ладонь второй рукой. Как будто тепло Нигмы могло передаться холодному Освальду и оживить его. – Мне очень плохо. – Может, пора начать принимать таблетки? – Я уже принял их, – болезненно улыбнулся долговязый брюнет. – Иначе мы бы с тобой не увиделись. – Что ты хо-.. – Мне плохо без тебя, Освальд, – перебил его Нигма. – Пожалуйста, побудь со мной. – Хорошо, – был ему ответ после некоторого молчания. Иллюзия накинула свободной рукой одеяло на плечи полусидящего Эда и позволила утянуть другую, заключённую в две ладони, ближе к лицу любителя загадок. Нигма обдал прохладные пальцы друга тёплым дыханием и крепче сжал их. Никогда ещё взаимодействие с галлюцинаций Пингвина не было таким спокойным. В основном, они препирались, спорили, выясняли отношения. Должно быть, раньше Эдвард нуждался в противостоянии и конфликте с ним, потому что не мог простить ему убийство женщины, которую любил. Изабелла. В этот раз его сердце не замерло при её имени. Как так? Неужели Эд её разлюбил? Или, отомстив за её смерть, смог отпустить её? В самом деле, как часто он потом вспоминал её? Только в спорах с иллюзией Освальда. Эдвард не считывал остатки её присутствия у себя дома. Не оставил на память о ней ни одной вещи. Ни одной фотографии. И где он сейчас? В особняке Пингвина, где каждая вещь кричит: "Я принадлежу тому, кого ты должен ненавидеть! Я тоже Освальд!" Этому должно быть какое-то объяснение. Почему ненависть и удовлетворение местью исчезли, а скорбь по Пингвину осталась? Одеяло исправно выполняло свою работу, и Нигме стало заметно теплее. В этот раз иллюзия была немногословна, не давала ему никаких подсказок о мыслях. И тогда Нигма понял: он должен сам озвучить свои размышления. От своего лица, а не через воображаемого человека. – Причина, по которой ты убил Изабеллу. Я.. Понимаю её. Однажды я поступил так же. Я убил человека, которого любила женщина, которую в свою очередь любил я. Я убеждал себя в том, что делаю это только для её блага, потому что он относился к ней как ублюдок. Но правда в том, что я был рад избавиться от него как от конкурента. Я ударил его ножом. Сначала в желудок пару раз. А потом ещё.. Девять? Да, еще девять раз. В поджелудочную, желудок, печень, солнечное сплетение. Смерть наступила где-то на четвёртом ударе, но я не мог остановиться, пока мой гнев не иссяк. Я расчленил его тело и по частям растворил в подогреваемом едком натре. За три часа полностью растворяется плоть. За пять часов в кальцинированную жижу превращаются даже самые крепкие кости. Его череп я засунул в мешок и бил молотком до тех пор, пока из мешковины не начала сыпаться костная крошка. Знаешь, сколько раз я пожалел о том, что сделал? – Ни разу, – тихо ответила галлюцинация. – Верно. Ни разу. Как и ты, не так ли? – Нет. Я пожалел впоследствии. Я сожалел о том, что причинил тебе боль её убийством. Ты был прав, Эдвард. Я был эгоистом и не собирался жертвовать. – Это уже не важно. Это уже не важно. Сожаления никого никому не вернут. По виску Нигмы стекла капля пота: она показалась холодной по сравнению с телом. Слишком тепло. Холод, идущий изнутри, сменился на настоящий жар. Наркотик устроил ему настоящие температурные качели. Когда тебе холодно (в пределах допустимого), ты можешь думать. Но во время жара мозг неизбежно даёт сбои. Жар расплавляет холодного логика, как едкий натр - расчленённые трупы. – Я не могу тебя отпустить, Освальд. Я пытался, но, как видишь, я здесь. И рядом ты. Я не хочу, чтобы ты уходил. Ты нужен мне. Загадочник поднял взгляд на светлые глаза с расширенными зрачками. Галлюцинация затаила дыхание, словно теряя все слова ещё до того как они добрались бы до несуществующего горла. Эдвард Нигма выпутался из ставшего слишком жарким одеяла, улёгся головой на колени Освальда и уставился в мятную радужку его глаз. – Мне становится хуже. Если я потеряю сознание, ты исчезнешь. – У тебя жар, Эдди. Послушай, тебе нужен врач. – Мне не нужен никто. Когда я приду в себя, я снова выпью тот препарат, чтобы увидеть тебя. Не вздумай меня отговаривать, я слишком по тебе скучаю. Иллюзия опустила взгляд и со вздохом отвела в сторону. – Освальд, побудь со мной ещё. Пожалуйста. Мне очень это нужно. – Конечно, Эд. – А ты можешь снова спеть для меня? – Я не.. Я не могу сказать, что я хороший певец. – Мне нравится как ты поёшь. Пожалуйста, спой мне, пока я ещё в сознании. Что угодно. Освальд, пожалуйста. «Любовь моя, ты сделал мне больно. Разбив мне сердце, ты уходишь. Любовь моя, как ты не понимаешь? Верни всё назад, верни. Ведь ты не знаешь, что это значит для меня. Любовь моя, не уходи. Ты заполучил всю мою любовь – и бросаешь меня. Любовь моя, разве ты не видишь? Не отнимай у меня всё это. Ведь ты не знаешь, что это значит для меня. «Ты вспомнишь, когда это пройдет, Да и всё остальное тоже. Пройдут годы – я буду рядом И напомню, что по-прежнему люблю тебя..» Иллюзия замолкла после этой фразы, а Эдвард глухо сказал: "Я тоже люблю тебя" и изогнулся в попытке обнять иллюзию.