Love of my life, you've hurt me You've broken my heart And now you leave me Love of my life, can't you see? Bring it back, bring it back Don't take it away from me Because you don't know What it means to me
Love of my life, don't leave me You've taken my love And now desert me Love of my life, can't you see? Bring it back, bring it back Don't take it away from me Because you don't know What it means to me
You will remember when this is blown over And everything's all by the way When I grow older I will be there at your side To remind you How I still love you
(c) Queen, «Love of my life»
Освальд находился в затруднительном положении. Буквально. На удивление сильные руки не давали ему возможности выбраться, крепко прижимая к горячему телу. Как всё пришло к... Такому? Пожалуй, стоит отмотать время на несколько дней назад. Слышите звук перематываемой плёнки? Очень хорошо, подождём ещё немного. Ну вот, теперь самое время вновь нажать на кнопку "play". Готэм не самое удачное место для проживания, если у тебя слабый иммунитет. Близость к воде – это всегда сырость. А там, где воздух влажнее – там и холод сильнее ощущается, и простыть проще. Освальд вроде бы уже привык к этой погоде (а, впрочем, у него не было ни выбора, ни возможности сравнить Готэм с другими городами) и стабильно несколько раз в год подхватывал простуду. Ещё будучи мальчиком на побегушках у Фиш Муни он заработал себе хронический насморк. Когда твоя работа заключается в том, чтобы держать для кого-то зонт, то, как правило, тебя самого этот зонт не накрывает, или же накрывает лишь частично. И тогда струи воды скатываются с его поверхности прямёхонько тебе на плечо, а то и за шиворот. И ты заболеваешь. Снова и снова. Простаиваешь десятками минут, щедро поливаемый холодной дождевой водой и обдуваемый нещадным ветром. Твои руки мёрзнут, ноги стынут, а носа и вовсе не ощущаешь, будто он уже покрылся коркой льда или получил свой укол заморозки. Но ты продолжаешь стоять как солдатик, только в руке у тебя не оружие, а зонт. И не важно, сколько твоей хозяйке будет угодно находиться вне здания, курить и философствовать, интрижничать. Ты выполняешь работу, на которую тебя наняли. Если тебя это не устраивает – кандидатов на твоё место тьма. Освальд заметил тёмные тучи на небе и, вспомнив прошлое, даже пожалел о том, что у него у самого сейчас нет такого мальчика с зонтом. А впрочем... Не хотел бы он себе такого же мальчика на побегушках, каким был сам. Сейчас вообще никому нельзя доверять. Никому, кроме Эдварда. Сейчас Пингвин верил, что взаимопонимание между ними достигнуто, и больше не нужно бояться ножа в спину или натачивать свой. Рядом с Эдвардом ему сейчас было спокойно. Спокойнее чем с его ледяной статуей. Спокойнее чем даже с собакой, названной в его честь. С настоящим Эдвардом сейчас спокойнее. Эдвард тоже заметил тучи, и не упустил возможности сообщить об этом. – Будет дождь. Минут через 40. Где твой зонт? – Я его забыл. – Вернёмся? – Не люблю возвращаться, да и опоздать не хочется, стоя в пробке. Поехали, Эд. И они поехали. Даже по пути Эд предлагал заехать в магазин и купить хоть какой-то зонт. Но Освальду не нужен был хоть какой-то. Зонт должен быть особенным, должен подходить по стилю, по форме, по качеству. Зонт должен быть идеальным, а не первой попавшейся дешёвкой. Зонт – это часть костюма, а костюм – это часть тебя. С такой позиции Загадочник понял его, хотя всё же придерживался по-настоящему здравого смысла: иногда зонт – это просто зонт, который спасает от холодного дождя. "Когда ты заболеешь, я скажу тебе: "А я тебя предупреждал". Когда они приехали на встречу криминальной прослойки города, дождь уже вовсю поливал Готэм, будто старался отмыть его от грязи, пропитавшей бетон и асфальт. Они оба попали под дождь. Загадочник ожидаемо цыкнул. Освальд с невозмутимостью, достойной британской королевы, неторопливо доковылял до клуба и не потрудился ни хоть сколько-нибудь укрыться от дождя, ни отряхнуться от приставших капель. Всё собрание этот гордец сидел, замерзая под включённым кондиционером, а по окончании вновь попал под ливень. Иногда люди с сильным внутренним стержнем ведут себя глупо только для того, чтобы лишний раз продемонстрировать непоколебимость. Или.. упрямство. Загадочник снова цыкнул. К вечеру Освальд уже чувствовал себя вяло и подбирался ближе к камину. Нигма выстроил в ряд на гостином столике коробочки с лекарствами. – Это жаропонижающее. Это анальгетик, от головной боли. Это витамины. Это противовирусное. Это противобактериальное, от пневмонии. Это от насморка. – Спасибо, Эд. Но я в порядке, и мне эта армия баночек не нужна. – Поговорим об этом завтра, Освальд. Доброй ночи. Надеюсь, доброй. И он ушёл в свою комнату. Эта комната стала его снова с тех пор, как они примирились. С ним этот немаленький особняк вернул ощущение уюта. Надежды Нигмы не оправдались. Ночь прошла паршиво, Освальд спал ужасно, много ворочался, а к утру чувствовал просто отвратительную слабость. Он уже раз двести успел проклясть себя за дурацкий акт гордости, продемонстрированный им вчера. Эдвард снова застал Освальда у камина, только в этот раз Пингвин сидел в инструкциях от лекарств и пытался понять, что и в какой очерёдности пить, сколько раз, до или после еды. Зачем всех этих таблеток так много... Нигма в формате скороговорки рассказал правильный порядок. В формате скороговорки повторил его безошибочно. И в третий раз, когда Освальд переспросил. Но это не помогло. Король Готэма бессильно махнул рукой. Он был не в состоянии разбираться со всем этим. – Эдвард, дружище, я тебе очень благодарен, правда. Я обязательно разберусь со всем этим, только попозже. Тебе не стоит сейчас находиться так близко ко мне, ты можешь заразиться от меня. – Я уже заразился от тебя, Освальд. Ты чихал всю дорогу обратно. Инкубационный период у ОРВИ - всего 2-3 дня, уже завтра или послезавтра я и сам слягу. И да. Я тебя предупреждал. – Хорошо, я признаю, друг, ты прав. Прости, пожалуйста. Мне очень жаль, что из-за меня ты заболеешь тоже. Может, начнёшь прямо сейчас принимать лекарства? – Я тренирую свой организм, чтобы он помнил, как бороться с болезнями самостоятельно. Я перетерплю. А вот тебе с твоей нарушенной терморегуляцией такие подвиги совершать не нужно. Сейчас ты выпьешь тёплого куриного бульона, потом вот эти таблетки; через полчаса я дам тебе вот это... Освальд не признáется в этом, но теперь он ни капли не жалел, что заболел. Нигма очень заботлив, совсем как в ту пору, когда выхаживал его после пулевого ранения. Только в этот раз Освальд послушно ел с ложки, глотал все таблетки, предложенные Нигмой, и не поднимал "перья". В этот раз он принимал заботу Эдварда как бесценный дар. И только растерянно и тихо благодарил своего "врача". Эд ухаживал за больным почти как мамочка, даже трогал лоб Пингвина ладонью: "Жаром в привычном понимании это не назовёшь, но твой лоб значительно теплее, чем обычно. Ты можешь выпить небольшую дозу жаропонижающего." А от жаропонижающего неизменно клонило в сон. Так Освальд уснул в кресле укутывающимся в плед, а очнулся в кровати под двумя одеялами. Своими ногами он бы точно не осилил такое расстояние. Стоит ли сделать на этом акцент и поблагодарить Эдди, или лучше не поднимать тем, которые могут заставить его злиться? Вряд ли Нигма будет рад хотя бы ничтожному напоминанию об особенных чувствах друга по отношению к нему. Он ничего не сказал, Эдвард тоже. Только приносил ему уже в комнату все необходимые лекарства. С Ольгой тоже повезло, не пришлось на пальцах объяснять ей о хвори. Эта русская всё легко поняла и принялась готовить полезные и укрепляющие иммунитет блюда. Оставалось только ждать, когда организм одержит победу над дурацкой простудой. По мере того как Пингвину становилось лучше, а в голове яснело, у Нигмы вид наоборот стал плохеть. Его кожа теряла краски, а по лицу расползалось выражение усталости. Когда руки Эда, принёсшего грелку, коснулись ступней Освальда, того бросило в дрожь от их холода. – Эд, ты в порядке?.. – Нет, Освальд, – просто и честно ответила ему его личная сиделка. – Я думаю, большего я в своём состоянии сделать не смогу. Мне будет становиться только хуже. Рука Эдварда прошлась по ряду баночек с лекарствами, вяло сняла несколько препаратов и отставила на другой край стола. – Жаропонижающее тебе уже не пригодится, антивирусное ты пропил, обезболивающее больше не понадобится, потому что организм приходит в норму. Вот эти таблетки выпьешь по одной завтра и послезавтра. А витамины пей после еды, но до обеда. У Ольги отличное меню отварных блюд. Ешь еду, пока она тёплая, и не трать силы на какие бы то ни было дела. Он даже говорил теперь медленнее, чем обычно. Загадочник заболел. На следующее утро Освальд чувствовал себя значительно лучше. Но Нигма не пришёл. Нигма ведь тоже человек. Должно быть, сейчас ему настолько плохо, что он сам нуждается в помощи. Отличная возможность проявить заботу о том, кто обычно заботится о нём сам. "Ведь для этого и существуют друзья" - Освальд заранее заготовил эту фразу, чтобы не теряться в попытках импровизировать, когда придёт проверить, как там Эдвард. Загадочник моментально отреагировал на появление Пингвина. Как будто только этого и ждал, даже пребывал в нетерпении. Его "Освальд.", такое резкое и требовательное, выбило из Кобблпота всю уверенность. Страшно. Как будто он успел сделать что-то плохое, неправильное, и теперь его ждёт крайне неприятный разговор. И разговор был.. В первую очередь странный. Во вторую - трудный. Колкий взгляд чёрных глаз разглядывал его, как будто проверял компьютерную текстуру на схожесть с реальной. От этого взгляда Освальду стало не по себе, и он испытал облегчение от того, что Эдвард не стремился посмотреть ему этим же взглядом прямёхонько в глаза. И если бы это были все странности! Какие таблетки имел в виду Эд? На тумбочке ни одной баночки или коробочки. И непонятные фразы про возможность видеться при этих таблетках. Что всё это значит? Эдвард даже не давал возможности расспросить, и гнул своё. А его действия, в противовес словам, были очень мягки и источали что-то тёплое. Забота? Возможно, она. Освальд старался не размышлять над такими вещами слишком долго: больно, когда обманываешься. И опасно для жизни. Речь в их странном разговоре зашла об Изабель, и Освальду подумалось, что он может не уйти отсюда живым. С тёмными кругами под глазами, особенно выделявшимися на побледневшем и усталом лице, Эдвард в подробностях рассказал о том, как впервые убил. Как избавился от тела. Он как всегда был пугающе честным. Верно, Освальд и сам знал, что может доверять только Нигме. Поэтому перед ним можно быть таким же откровенным в ответ. Ему не жаль Изабель, жаль только Эдварда, которому нанёс сердечную рану. Зачем Эдвард говорит такие слова? "Я не могу отпустить тебя" "Ты нужен мне" Было время, когда Освальд всё бы отдал, чтобы услышать их от него. Это было до того, как Эдвард выстрелил ему в живот и сбросил в ледяную воду. "Ты не знаешь, что это значит для меня, Эд. Для тебя это только дружба. Но для меня..." - эти слова не покинули губ. Пусть это будет хотя бы дружба. Освальд смирился с тем, что не будет любим в ответ. Смирился. Поэтому так тяжело смиряться с тем, что Нигма греет его руку или ложится на его колени и смотрит в глаза с просьбой спеть. "Ты не знаешь, что это значит для меня" Он запел. Очень тихо и неуверенно. С особым трепетом выводя "любовь моя". Смирился? Должен был смириться. Удивительно, как песня, написанная кем-то другим и для кого-то другого, может подходить тебе и кому-то ещё. Рядом с Эдвардом и сам становишься чуточку честнее, и тоже переходишь на метафоры, чтобы твоя честность не вышла тебе боком. Напевая, Освальд снял очки с больного, потрогал горячий лоб. Загадочнику и правда сейчас очень плохо, ему нужно отдохнуть. Вечно прохладные пальцы короля Готэма очертили линию скул и вернулись к обжигающему лбу, принося временное облегчение. Ко второму куплету Эдвард прикрыл усталые глаза, и Пингвин улучил момент для того, чтобы получше рассмотреть его красивый прямой нос и приоткрытые губы. Интересно, был бы у Освальда шанс, если бы он не был мужчиной? Но он ведь смирился. «Ты вспомнишь, когда это пройдет, Да и всё остальное тоже. Пройдут годы – я буду рядом И напомню, что по-прежнему люблю тебя..» "Я всё ещё люблю тебя" – подумал Пингвин. "Я тоже люблю тебя" – услышал он с губ, на которые смотрел. И больше не смог петь, только растерянно смотрел в закрытые глаза Загадочника. А потом длинные горячие руки обвили его талию и вынудили упасть на постель. Не будь это Эд, Пингвин бы уже подхватил с тумбочки статуэтку и огрел бы ею голову наглеца с полторы дюжины раз. Но перед Эдом он был беспомощен. Оставалось только подтянуть ноги на постель, чтобы не свисали на пол в таком дурацком положении, и лечь рядом. Упираясь ногами в подушки пускай даже ни Эдвард, ни Освальд не оценили бы этого жеста в других обстоятельствах. Нигма судорожно прижимал его к себе, уткнувшись переносицей в надплечье, и вскоре пернатый почувствовал, что ткань в этом месте намокла. Эдди беззвучно плакал, пока крепко сжимал Пингвина в объятиях. А потом хватка ослабла: он отключился, как и предупреждал. Можно ли смириться теперь?