Выпьешь ли ты со мной, Дайс?

В глазах других людей, Гентаро - закрытая книга, укутанная слоями ткани, скрывающая свою натуру за тонной лжи и масок. Взглянешь, и взору откроется фарфоровая кукла, такая хрупкая, миниатюрная. Думаешь, вот-вот рассыплется, если надавить слишком сильно. Вот и Дайсу думается, что он никогда не поймёт, как сделать ему приятно, куда и где потрогать. Слишком сложно разгадать, что скрывает за собой эта довольная улыбка.   Комната Гентаро, как музей. Роскошная и уютная одновременно, сочетает дань старым устоям, благородность. В ней витает запах травяного чая, древесины и чернил. Света мало-он сейчас ни к чему. Так же, как и рамки некого приличия или понимания ситуации у Арисугавы, которого, если честно, бросает в жар. Сидящий напротив него писатель, ставший обьектом обожания и фантазий, разделён с ним лишь небольшим столом. Кроткий и до дрожи холодный взгляд зелени затуманенных алкоголем глаз, проходится по телу Дайса, очерчивая грани. Он медленно перетекает от лица, которое хочется испортить, опошлить и увидеть на нём слёзы и стыд, к шее, которую хочется выесть, вылизать, целовать каждую венку и родинку. Он любит смотреть на него, словно оставляя фантомные, неуловимые для остальных, следы на теле. Гентаро, наверно, в самую малость собственник.   Дайс вопросительно моргает, он не понимает, к чему клонит писатель, а тот, к своей радости, ни слова по-сути дела не обронил с начала встречи. Позвавший  выпить сакэ, Гентаро неплохо озадачил и без того недалёкого парня, но для самого всё уже было решено и понятно. Всего единожды он сделал одолжение для Арисугавы, напрочь забирая себе покой его мыслей и желаний. Вечер, когда тёплые руки сжимали чужие мягкие бёдра, заливающееся пламенным румяном лицо, то и дело мелькало меж ног, а воздух душил жаром, отдаваемым от стен, Дайс запомнит, пожалуй, на всю свою жизнь.   Да. Гентаро - закрытая книга. Ведь даже когда Дайс неловко лезет ему под пышные одежды, нащупывая тонкую кожу и проходясь по ней контрастно горячими ладонями, он не издаёт особых звуков, лишь тихо дышит, усмехается. Дайсу обычно даже как-то серо и печально от того, что он не знает тонкостей осязаемости у Юмено. Он хотел бы увидеть его истинное наслаждение, вытекающее и остающееся белёсыми полосами на одежде.   Станет ли сегодняшний вечер возможностью узреть желаемое воочию?   Алкоголь повышает уровень дофамина, усиливает прилив крови, однако напрочь вырубает возможность думать хотя бы в самую малость здраво, туманя разум липким желанием. Бутылка уже наполовину пуста, в комнате становится всё жарче и одежда на Юмено медленно растворяется. Он снимает с себя ненужную сейчас накидку, расстегивает душащий верх тёмной рубашки. Дайс же может только сминать края тонких рукавов, в потеющих от стыда ладонях, ему тоже жарко, ему тоже хочется. Арисугава намеренно не пьёт много - хочет сохранить рассудок в здравии, вглядываться в каждое изменение лица, каждый вздох и стон издаваемый возлюбленным.   Внезапно, игрок чувствует, как чья-то ступня легко касается сначала колен, а зачем перетекает до внутренней стороны бедра. Щёки ежесекундно розовеют. Чёртов писатель.. А тот, в свою очередь, лишь продолжает издевательски поддразнивать Дайса, распаляя всё сильнее. –Что ты..- хотел было возразить Дайс, но голос предательски проседает под натиском Гентаровских уловок. Пальцы давят чётче, массируют горячую кожу сквозь слой джинс, оставляя легко ощутимое влажное пятнышко. Ещё немного и Арисугава бы стыдливо начал подавать голос, но слыша пока лишь еле доносящийся скулёж, Гентаро, будто уже насытившийся издёвкам, отвлекается от своего занятия, пряча усмешку в тыльной стороне ладони. Он тихо встаёт и направляется к синевласому, ступая босыми ножками по ледяному полу, с характерным звуком. Арисугава в ответ лишь неудовлетворённо выдыхает, стискивает зубы, сдерживая себя, и всё сильнее задыхается от давящего желания. Медленно, как кот, подползая к Дайсу, Юмено усаживается на него, устраиваясь поудобнее. Тяжесть чужого тела спазмами отдаёт в член, Арисугава от такой неожиданности неловко вздрагивает. Писателю удаётся выбить из его лёгких первый сдавленный стон.   Соглашаясь выпить с Юмено, парень не думал, что тот быстро пьянеет, не думал, что получит такое ..обильное внимание..? Ему ведь и не снилось, чтоб самый замечательный, утонченный и хрупкий Гентаро, сейчас вальяжно восседал на нём, то и дело ёрзая бёдрами по отзывающейся на любое движение коже. Конечно, всё это могло быть лишь очередной влажной мечтой. Даже забавно.   Писатель вновь одаривает его будоражащим взглядом, одновременно с этим прикасается к мягким щекам и медленно утягивает в поцелуй. Губы Гентаро мягкие, слегка холодные и имеют привкус недавно испитого алкоголя. Дайс ощущает себя так, словно сейчас утонет в нём: в глазах рябит, запах алкоголя и самого Гентаро пробирают до косточек, а в голове так навязчиво маячит желание стать задушенным  феерией этих ароматов. Руки очерчивают тонкую талию через ткань, выбивая из Гентаро скомканные вздохи. В попытках сместить эти цепкие лапки с себя, Юмено зарывается тонкими пальцами в густоту синих волос и, оттягивая от себя лицо Арисугавы, показывает своё абсолютное смущение. –Разве я разрешал тебе? - от тихого тона Юмено хочется проскулить и виновато  махать хвостом, подобно собаке. Послушной собаке. Писатель томно выдыхает, быстро вбирая воздух обратно, чувствуется еле уловимый запах чужого, отнюдь не лёгкого возбуждения. Красное лицо, чуть тянущаяся капля слюны в уголке губ, молящий взгляд Дайса, в купе с всё ещё настойчивыми попытками потрогать всего Юмено сразу - всё это напрочь выбивает из колеи, не оставляя ни малейшего шанса на отступление..писатель сдаётся.   Со стороны Арисугава сейчас, вероятно, выглядит, как подросток, которому неймётся попробовать сделать всё и сразу, не иначе. Но Юмено не хочет, чтобы игра заканчивалась так быстро, не хочет быть уязвимым. Но азартный игрок лишь более навязчиво пытается пролезть сквозь шёлк, цепляется за ткань тут и там, стягивает, мнёт дорогие одежды писателя, вынуждая того чувствовать себя всё более неловко. Задрав полы косодэ, касается мокрыми ладонями плоского живота, поднимаясь к выпирающим рёбрам, чуть задевает их, заставляя Гентаро дёрнуться и проехаться по члену, стыдливо отводя взгляд. Он всё ещё держится, или, быть может, просто старательно делает вид. –Дайс, ты ужасен..своей нетерпеливостью и.. - голос обрывается в непонимании, когда задыхаясь от волнения, Дайс, всё такой же одурманенный, продолжает обнажать зардевшего писателя, спешно расстёгивая оставшиеся незамеченными ранее пуговицы на кофте, стягивает молочное хаори и льнёт губами к тонкой шее: касается языком сначала у скулы, ведёт ниже к тонким ключицам, по собственнически, подобно его ненаглядному писателю, кусает слишком сильно, вырывая из Гентаро недовольный, но всё же стон. Зализывает места укусов - даёт ему утонуть в боли и ласке одновременно. Юмено, закрыв глаза в смятении и попытках понять себя, наощупь вновь находит копну волос Дайса и отвлекает от важного занятия: кожа, покрытая алыми засосами, с громким чмоком и нитью слюны наконец-то оказывается оставленной в покое. Гентаро не даст разгадать себя, и дальше останется для своего глупого Дайсу ящиком пандоры. Смахнув пару редко выступивших капель слёз с ресниц, с гордостью отрезвления, он протяжно заявляет: -Знаешь, мой дорогой Дайсу, я давно хотел попросить тебя..об одной услуге. - всё ещё слегка смущаясь произносит писатель. Ему нужно выглядеть таким, ведь Дайс не увидит, Дайс не прочтёт алгоритм его действий. Писатель мнётся, ёрзает, думает, как бы сейчас поступить? Быть может, поглумиться над наивным пёсиком... -Сможешь ли ты стерпеть моё маленькое развлечение? - держа лицо из всех, что было сил, выпаливает наконец Гентаро. Пурпур глаз Арисугавы округляется и блестит ещё сильнее, отражая блик от  стоящей поодаль лампы и лица самого Юмено. Он наклоняется к ушку Дайса, заправляет растрепавшиеся пряди непослушных волос и, опаляя своим дыханием, тихо шепчет: -Может ты покажешь мне, насколько послушным ты можешь быть, м?Да~айсу. - голос звучит, как омерзительно-сладкий сироп, льётся и липнет к телу, пробирая до мурашек. Они табунном бегут от головы до пальчиков ног, сбивая мысли в кучу. Дайс раз за разом неловко дёргается, опалённый противным притворством Гентаро, который сейчас ведёт себя, точно актёр дешевого кино, даже не старается в искренности, наверно, это проделки алкоголя или, быть может, самому Юмено сейчас уже плевать, о чём подумает его несносный напарник.   –Э..? - Дайс не способен выронить ни слова. Потупив взгляд, пытается выпустить волны возбуждения вместе с горячим воздухом, давая себе возможность хотя бы просто дышать. Дышать и не думать о том, насколько сильно он хочет Гентаро, не думать о том, как он картинно стонет, не думать, как ему приятно, как его лицо заливается краской до самых кончиков ушей..низ живота вновь предательски тянет, завязывая в узел. –Ну же.. - рука Юмено проводит полосы по груди, вверх-вниз, вновь заставляет давиться воздухом:–Сделай,как я прошу. Ты же никогда не ослушаешься меня, ведь так? - руки медленно перетекают и смыкаются на шее - не душат, нет, но дают почувствовать, что решение принимает не он. –Не расстраивай меня.   Он обязан послушать хозяина, обязан приветливо поднять ушки, при виде знакомого силуэта, поскулить и вылизать, если прикажут.   Дайсу ничего не остаётся, кроме как кивнуть пару-тройку раз, дёргано моргая. Он не признавал, но его правда вело, заставляло позорно плавиться и течь, то, как Юмено совладал с ним. Пусть он хрупок и невинен внешне, однако внутри жесткой, желающий увидеть слёзы и стыд Фантом, вызывал нечто необъяснимо-горячее и пылающее в грудной клетке. Дайсу хотелось, чтоб его холили и нежно гладили за каждую выполненную команду. Он согласился и собственноручно подписал договор - дороги назад, казалось, уже нет.   Минутой позже чувствуется отягощающее разочарование, когда уже не ощущаешь тепла чужого тела на себе - Гентаро покинул комнату, спешно уходя в свой кабинет, кажется желая взять какие-то вещи, напоследок он точно бросил ехидный взгляд прямиком в душу. Даже сидя спиной к выходу, можно было почуять тот зловещий «шлейф», что так ощутимо тянулся за образом писателя. Сейчас член ноет как никогда раньше. Дайс слишком давно хотел этого, пусть даже он падёт жертвой храбрых, но даст старшему возможность удовлетворить себя, хотя бы морально. Слыша приближающиеся шаги, напряжение вновь бьет в виски. Пара секунд и на глазах резко оказывается мягкая повязка, напрочь убирающая возможность видеть хоть краюшек света. Юмено тихонько подкрался сзади, опаляя прерывистым дыханием шею, а затем, оставляя влажный след за ухом, поцелуями спускается ниже, но особо не может достать до голой кожи - Дайс ещё одет. Обыденно, Гентаро не щедр на ласку, поэтому от неожиданности Дайс сначала непроизвольно дёргается, ударяясь обо что-то рукой, а после оборачивается и, оказавшись упершимся в стол, предательски громко сглатывает. Тишина поглощает пространство и давит морально. Гентаро знает, как Дайс любит азарт, отдающий гулом в ушах, знает, как от адреналина его ноги подкашивает, словно от удара, знает, что сейчас чувствует и о чём думает - он легко читает его.Такой предсказуемый.   –Тебе не дозволено говорить или мешать мне, пока я не разрешу. - рука перетекает на член, и с поступающей силой сжимает.   Урок усвоен, и Дайс думает, что это будет легко. Ослушаться Гентаро, будто в очередной раз доказывая самому себе, что он не беспомощен в его руках - нельзя, хотя, признаться, очень хочется, лишь бы вновь узреть ту самую мерзко-сладостную личность, что так не кстати образу миловидного писателя, окутанного тайной. Сдувать пелену тумана просто так он точно не станет, словно доказывает Дайсу его значимость, пусть и глубоко скрывая.   Не видя перед собой ровным счётом ничего, фантазия и чувствительность выплёскиваются через край, пачкая всё близь стоящее. Немного погодя, до ушей доносится резкий звук зажигания спички о коробок. Страх, непонимание и..возбуждение.. Дайс хотел было спросить, что происходит, однако, вспоминая команду хозяина, затихает. На его руки ложатся бледные ладони писателя, медленно поднимаются вверх, надавливая короткими ногтями на горячую кожу сквозь ткань. Дайс чувствует, как Юмено плавно возвышается над ним, упирая руки в края дубового стола, и зажимает между ним же с очередной вырвавшейся усмешкой. Нотка свежести вечернего ветра из окон опаляет стыдливо раскрасневшееся лицо. –Раздевайся. Его голос для Дайса может звучать только как команда, которую он не смеет ослушаться. Куртка оказывается с шумом откинута почти сразу, пальцы подрагивают, пока тёмная кофта стягивается с плеч, оголяя подтянутое тело, тут и там покрытое мелкими шрамами, быть может и свежими порезами, родинками. Его кожа слегка темнее аристократичной, вычурной белизны Юмено - всё даёт собирательный образ жизни на улице. Руки вновь прикасаются к торсу, ведут от ключиц до груди, внезапно заменяющиеся холодным языком. Он аккуратно лижет сначала от тех же ключиц, прикусывая чувствительную кожу, а после вновь спускается ниже, язык нарочито настойчиво проходится по соскам, и писатель, слегка поднимая взор обратно на Арисураву, прикусывает кожу и там, заставляя Дайса поднести руки к русой голове, чтоб с силой надавливая, смять мягкие пряди. Чуть опешив, из Юмено вырывается слегка смущенное: –Как смело с твоей стороны предположить, что мне это понравится. - словно испуганный котёнок, он отстраняется, прекращая такие редкие ласки, нарочно заставляет почувствовать вину ещё сильнее. –Прости... - запыхавшись выдаёт Арисугава. Не хотелось бы более страдать от напряжения в паху. –Я,кажется, просил тебя молча и смиренно сидеть. - подобно разряду молнии,пролетающему по позвонкам. –Ты всё такой же.. Писатель снимает золотистый шнурок с хакамы, чуть ли не роняя собственный элемент одежды, и обвязывает запястья в несколько плотных узлов, не давая напарнику ни малейшего шанса на спасение от цепкости Гентаровской хватки. Вслед за верхом одеяний, с Дайса летит оставшаяся ткань, так неприятно сковывающая свободу давящего от всех щелей возбуждения. С этим Юмено разбирается саморучно, не желая доверять такую желанную и оттягиваемую свободу в чужие руки. Немного мельтеша разбирается со звонкой бляшкой ремня и застёжкой узких брюк, вычеканивающих бёдра синевласого, и на выдохе, сорвавшемся с чужих уст, наконец даёт лёгкое успокоение. Штаны оказываются откинутыми и вовсе. Дайс по прежнему ничего не видит и может лишь вычерчивать границы худощавого тела писателя в мыслях. Что он хочет сделать? Что он чувствует сейчас? Ему нравится.? Ох, конечно. Взору Гентаро предоставлен беспомощный Дайс, сводящий ноги от подступившего стыда и желания, чьи румяные щёки красуются из под шёлка чёрной ткани, укрывающей глаза. По телу то тут, то там бегут мурашки, отдающие волной в член. Юмено полностью доволен своей работой, ему, кажется, даже не верится, что только он может заставить непослушного щеночка сидеть так смирно и покорно. Тени, отражаемые за тонкостью бумажных сёдзи, замирают, будто, сейчас вы оказываетесь в кукольном театре, но актёрским мастерством здесь наделён воистину один. В комнату, помимо неутолимого запаха чужого возбуждения, смешавшегося с собственным, ноток алкоголя и перманентного запаха сигарет от Дайса, появился аромат жжёного древа, приятным дымом оседающий в лёгких. Дайс, кажется всё понял. Его сожгут. До кучи бледно-серого пепла, размётанного над его вечными долгами. Умереть от рук Гентаро, пожалуй, лучшая смерть. Готовый однозначно сгибнуть здесь, Арисугава по-детски морщит глаза до искр, он сгорит от любви к писателю. Однако, это оказывается с точностью наоборот. Связанные руки содрогаются, когда по телу пугающе внезапно льётся обжигающая струя мягкого воска, окутывающего своим жаром так резко, что Дайс нетерпеливо простанывает что-то неразличимое и, задыхаясь, кончает до судорог в кончиках пальцев. Первая полоса горячего наслаждения приходится на чувствительную зону, и Дайс просто не в силах сдержать себя, если дело касается сладко изводящего Юмено. Тянущаяся нега от оргазма волной накрывает его, на пару минут и вовсе выбивая весь воздух из тяжело вздымающейся груди. Живот оказывается безбожно перепачкан бусинами молочной спермы, которую Гентаро заботливо вытирает, но вовсе не ртом, как хотелось бы подопытному пёсику - отвращение не позволит. В ход идёт его же одежда, которую писатель с аккуратностью одалживает без спроса. Чуть отстранившись, Юмено вновь любуется вырисованной картиной, мазки чётки и выверены, как и все предыдущие движения, что привели их к такому окончанию. Кожу до жути приятно саднит, всё ощущается ярче, чем обычно, пусть даже без возможности ясно узреть все окружающие краски жизни. Вместе с этим - нежно, как будто оглаживающая остриём лезвия, режущая боль от стола, упёршегося в лопатки и остающаяся лишь красными полосами на вдавленной мягкости. Вздохи замедляются. Оргазм разлился по телу, забиваясь в самые углы души, а воспоминания, путающиеся меж собой от быстроты действий, оседают на подкорку мозга так крепко, насколько это вообще вообразимо. Недолго думая, Юмено проливает ещё одну каплю, будто пробуя, что он скажет на сие деяние сейчас. И Дайс мог бы сказать многое. Но боль, что так не часто можно было перевести в убивающее удовольствие для обоих, кажется, сказала всё за него. Он просто не может и рта открыть, когда кожу, словно избитую крапивой, вновь и вновь заливают чёртовым парафином низкого плавления. Он точно последний извращенец, если такое доводит его до полного исступления. В горле сохнет, голова комкает мысли, как старую бумагу, швыряет её грубо и быстро, разрывая. Сердце Арисугавы сейчас подобно тому же. Когда капелька стекает от мокрой кожи плеч, рук, груди, мешаясь с последствиями первой шалости, к головке, истекающей предъэкулятом, его разрывает изнутри от противоречащей боли с удовольствием. Он чувствует совсем аккуратные мазки пальцем по члену. Видимо, эта свеча и впрямь особенна?Воск мягко размазывается, будто растопленное солнцем сливочное масло, показывает, как нежны хрупкие пальцы писателя. Они тянутся от головки до основания, сжимают слишком сильно, не давая возбуждению вылиться наружу. Дайс стонет снова и снова, ему хочется увидеть глаза писателя. Что в них утоплено и запрятано? Душа. Его душа, что была отдана во благо собственных утех. Юмено в этот миг излишне откровенен. Он целует Дайса то смазано касаясь губ языком, то заставляет того стонать в поцелуй от неожиданности укусов, приходящихся на нижнюю, то и вовсе любезно укутывает чужие губы своими, проскальзывая в глубь мокрым языком и исследуя так резко, будто это последний раз, когда Арисугава попался в его ловушку. Размазывая аромат вишни по длине, писатель не замечает содрогающихся рук и резкого, пропадающего дыхания - всё указывает на скоротечность подступающей разрядки. –Д..дай мне..мх - дёргано простанывает Дайс, отлипая от губ писателя с каплей тянущейся слюны. –Хм, достаточно ли хорошо ты просишь, Дайсу? - сжимая всё сильнее, и закрывая рукой член, задумчиво отвечает Юмено. Ах, как же веселит его происходящее, заканчивать развлечение совсем не хочется. Улыбка так и расплывается на лице, когда послушный пёсик на ура отрабатывает своё звание любимчика. И Дайс попросит. Будет умолять беззастенчиво, как последняя скулящая дворняжка поздно ночью. Капли кристальных слёз гурьбой покатятся из фиалковых глаз, когда Юмено убирает кисти тонких рук, нарочито долго, не давая расслабиться. Высшая степень ужаса накатывает неожиданно - писатель, видно заправив русые пряди за ушко, касается члена языком, аккуратно ведёт вниз и вбирает почти-что сразу. Дайс слышит гул сердца. Толчок, ещё один - и рот заливает вязкостью горячей жидкости, удушающей своим количеством. Запыхавшись, Гентаро спешно отстраняется и кашляет, вытирая губы от спермы. Дайс снова предательски быстро кончил..но всё лишь потому что это сделала его самая желанная фантазия, самый желанный писатель и самый желанный рот был наполнен лишь им и никем более. Он доволен, до ужаса и ломи в теле от неудобности принятой им позы. Гентаро только его, только для него и только ему дозволено быть его собачкой. –Выпьем снова..?