Как снег на голову

Диамкей бежал, гнался, стараясь ухватить бегущую впереди желанную тишину. И, вроде, цепкие пальцы уже поймали ее кончик, тут же зажав его, принялись тянуть к себе, но она все равно выскальзывала, растворяясь в темноте горизонта. А позади волной нагоняла адская какафония, состоящая из криков, всхлипов, плача и стонов. Замедли он шаг, сделай перерыв хоть на пару секунд, и волна поглотит его полностью, утопив в своей массе и толще, похоронив под горой трупов. Со сторон шепчутся злостные голоса, хихикая и издеваясь над вампиром, насмешливо рассказывая о всей боли, что любимый человек делил в одиночку, что разрывала его живое сердце, что уничтожала его душу, что сломала и растоптала его жизнь. Они шептали о прошлых трагедиях, напоминая о белых хвостах, залитых кровью их обладателя, о теле существа, бывшего его прошлым, что он кинул в заросли острых и болезненно любимых ягод. Подкидывали под ноги осколки воспоминаний, что глубоко впивались в ногу, проходя подошву ботинок, крошечной стеклянной пылью попадали в глазные яблоки, наплевав на красные стеклышки, залезали вглубь мертвого сердца, протыкая грудь почти насквозь, пробурив кости ребер, прошив пулей легкие, прорываясь сквозь мышечную ткань, разрезая тонкие волокна, принося ужасную боль, вызывая агонию, заставляя кричать, плакать и молить богов, в просьбе, чтобы этот кошмар закончился. И его желание впервые сбывается. Холодное сердце проткнул такой же ледяной шип осины. Теплое тельце в объятиях вампира дернулось, пробуждая его, подсказав, что это всего лишь сон. Однако реальность была куда хуже снов и кошмаров. Темные глаза, чуть прикрытые густыми ресницами, осматривались, оглядывались, стараясь выцепить что-то. -Спи, - мягко шепнул Диамкей, продолжая сжимать парня, надеясь, что тот даст ему еще немного времени. Хотя бы пару минут, ему самому нужно осознать все происходящее. -Дим? Я уснул в пещере? Почему ты здесь? - ошарашенно спрашивал юноша, будто не вспомнив о том, что произошло, - мне снилось... Но не успел он продолжить, его схватили за руку, взглянули в непонимающие черно-фиолетовые глаза, и мягко-мягко, стараясь не потревожить свежие ожоги на сердце Обсидиана, прошептали: -Я не хочу врать тебе. Я буду рядом, запомни это, хорошо? - Лишь дождавшись неуверенного кивка, он продолжил, - это не сон, тебе нужно принять этот факт. Однако парень начал вырываться, кричать, словно стараясь донести до вампира, что он не прав. -Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет! Все это не так, я знаю, ты врешь! - схватившись за голову продолжал он, вцепившись в свои волосы, будто стараясь вытрясти отвратительные воспоминания из своей черепной коробки, отказаться от такой реальности, принимая свою больную ложь за чистую правду. -Успокойся, дыши глубоко. Ты не можешь исправить это, но и ты не виноват. Прости, что я не могу изменить этот мир, но я хочу разделить твою боль, залечить свежие раны и преодолеть все это вместе, - тихо-тихо шептал вампир, приложив к своей бледной щеке, такую же бледную, но пока еще чуточку теплую ладонь. В чужой тьме глаз сверкнула молния, вспышка осознания, принятия и внезапной боли, но ее поглотила глубокая бездна отчаяния, заливая собой всю радужку приятного фиолетового цвета. Однако темноту освещали огни, костры, пожары отрицания, желания отринуть свою личность, что вспыхнули из-за маленькой искры и в миг охватили воспаленное сознание. Потерявшие цвет губы все шептали о прекрасном будущем, что может ждать их, о глубине и искренности всех чувств, что наполняли мертвое сердце, о том, что убитые души обязательно найдут упокоение. Но опустошенная голова юного создания, что так внезапно встретил столь тяжелую утрату, оставалась вытрясенной и не набитой мыслями. Жестокая судьба свела юношу со счастьем, чтобы забавнее было наблюдать, как тот падал в собственную бездонную яму, из которой вряд ли выберется. И сейчас она лишь смеялась с его скривленного от сильнейшей душевной боли лица. Она насмехалась над чужим горем, ведь ей было скучно видеть надоевшие сказки с счастливым концом. Ей было подвластно все вокруг, ей никогда не грозили страшные муки и потери. Она, скучающим кукловодом управляла своими игрушками, придумывая слезливые мелодрамы для себя же. И чужое веселье, построенное на всеобщих несчастиях, праздность чьего-то бытия, злобные насмешки над человеческим бессилием поджигали огонь самой сильной ненависти, что могло пораждать человеческое сознание. Глаза юноши налились кровью, подгоняемой горящим ненавистью и злобой сердцем. Тысячи мелких капилляров в глазных яблоках лопнули, окрасив белую склеру глаз в темно-алый, не выдерживая напряжения, все в парне бурлило и оживало, разгоняя кипящую кровь по телу, напрягая каждое мышечное волокно. Диамкей почувствовал, как чужая ладонь напряглась, вздувая вены, с силой сжала кулак, оставляя на будто фарфоровой ладони налитые темные полумесяцы. До этого едва теплая, ставшая теперь кипящей, обжигающей кровь тонкой струйкой покатилась по бледной коже, вытекая из отвратительно взбухших следов от ногтей, со всей злостью впившихся в юную плоть. Скатываясь по все еще холодным ладоням, она превращалась в ярко-алые бусинки. Приятный, слегка дурманящий аромат свежей, юной и запятнанной лишь болью и горем, что впрочем добавляло легкую пряность к аппетитному запаху, крови разнесся по небольшой комнате, в которой царила столь сильная удушающая атмосфера, что хотелось открыть окно, запустив прохладу утреннего воздуха и выветрив такой манящий аромат. От собственных мыслей вампира дико тошнило, ему был противен он сам, что готов был захлебнуться в слюнях, стоило лишь учуять каплю так необходимой крови. Его счастье горело, умирало и корчилось от боли, страдая в своей глубокой бездне, а он смел думать о своем голоде. Его выворачивало от таких мыслей и гудящего желудка. Темнота прародительница шептала ему, что это юное создание всего лишь жалкий человек, всего лишь еда. Ее сладкий голос обещал славный ужин, настоящий пир на весь мир, долгожданное насыщение, все же он так давно не кормил тьму в себе. Ему нужно лишь отринуть наконец свои глупые остатки человечности. Он уже больше не человек, он должен быть выше этих созданий, годных лишь в качестве пищи. Чужой хищный взгляд, блестящие белоснежные клыки, дергающиеся длинные уши и холод ладоней приводили в ужас, остужая взорвавшееся ненавистью сознание. Нежить, нечисть, не человек. Его сердце не бьется, а тени желают убийств, его мысли заполняет только звериный голод, им движет лишь желание выжить. Никакие не глубокие чувства, никакой заботы и любви. Он монстр. Точно такой же, как и те, что зверски убили его родную деревню, жадно обгладывая их оскверненные трупы. Память подкидывала воспоминания. Ночь, волчий вой, бьющиеся в предсмертных конвульсиях животные, блеск металла его любимого меча, что в чужой руке разбурал мягкую и поддатливую плоть, дьявольский оскал и безумие, плещущееся на дне кроваво-алых глаз. Панический, почти животный страх сверкнул в темных глазах, до слез красивое лицо вмиг побелело, лишаясь приятного румянца, делая прекрасные губы такими же бледными, слегка посиневшими. Крики ужаса рвали гортань изнутри, но не желали выходить наружу, смешиваясь с комком в горле и став сильной преградой для дыхания. Все тело будто сковало льдом, что не давал даже вдохнуть, замораживая бронхи и почти добираясь до пока теплого сердца, жизнь в котором едва теплилась, сжавшись и становясь все меньше и меньше. А адские бесы плясали вокруг, заливаясь хохотом. Черные зрачки панически тряслись, окруженные столь полюбившимися темно-фиолетовыми глазами, являясь практически единственным, что выдавало страх парня. И, несмотря на бешенный ритм сердца, ладони юноши становились лишь холоднее. А вампира все еще крутило и сворачивало от невероятно прекрасного аромата, однако, к его счастью и несчастью одновременно, маленькие бусинки крови покрылись тонкой коркой, запирая дурманящий запах под ней. Мрачная тень воспоминаний и собственных мыслей нарастала, набирая отвратительную биомассу из самых разнообразных частей людей и животных, в каких-то местах полностью превращенных в фарш. И тьма-мать шептала, что ужин подан. Но чужие панически трясущиеся плечи, бледное лицо и самые темные глаза приводили чувства хоть и в небольшой, но порядок. Ему нельзя проявлять слабость, когда столь любимому человеку нужна опора. Животный страх рвал юную плоть, что издавала чавкающие звуки, стоило острым как нож когтям впиться в нее. Казалось, что небольшую комнату заливало кровью, что образовывала болото, самую настоящую топь, готовую поглотить парня полностью, когда он сделает первый неосторожный шаг, засасывая глубже и глубже, заполнив рот противным металлическим вкусом. И вот, он ступил на темно-алую поверхность, проломив тонкую корочку и разбудив всех чудищ, что дремали на дне кровавого озера. К чувствительной коже прикоснулось что-то мягкое, что вмиг впитало слегка подсохшую кровь, приобретая кроваво-красный оттенок. Белоснежный платок, с вышитой веточкой клюквы. Слабая улыбка расцвела на бледном лице, лишь чуть-чуть обнажая длинные клыки. -Прости, - мягко прошептал вампир, опустив голову, чтобы не видеть больше любимые черты, искаженные горем. Чтобы не утонуть в омуте темных глаз. А из его светлых, наполненных такой же сильной болью, лились кристальные слезы, что выражали всю искренность безобидной, но такой всепоглощающей любви. И он не всхлипывал, его плечи не дрожали, а голос не казался сломленным. Казалось, он правда мог перенять всю печаль, охватившую юношу. И он плакал, когда сам Обсидиан не мог проронить ни слезинки. Ослабленное сознание, что совсем недавно выплыло из глубин сна, могло лишь вновь погрузиться в приятные объятия мглы, что обещала вернуть родителей и счастливые дни, когда парень мог не спать ночами, чтобы каждый день видеть самую красивую улыбку, самые шелковистые волосы и самого любимого вампира. *** Как бы ни стыдно было это признавать, Диамкей ощутил волну расслабления, когда утомленный эмоциями юноша вновь свалился в его объятия. И пусть тревожное дыхание, то бешенный, то слишком медленный пульс, бледная кожа и нахмуренные брови говорили о неспокойном сне парня, все в данной ситуации было лучше, чем заставлять его продолжать мучаться от своего воспаленного разума. Вампир был уверен, впереди их ждет много дней, что будут полны солнечных лучей, но они все равно будут самыми беспростветными. *** Казалось, что все последующие дни превратились в сплошной день сурка. Обсидиан мог просыпаться каждый час, а мог спать часы подряд, мог не спать ночи напролет, будто пытаясь повернуть время вспять. Его организм явно был истощен, но он будто и не чувствовал голода, отказываясь от еды. Бледное, осуновшееся лицо больше не было скрыто под черной маской, словно парень хотел отказаться от своего прошлого, доказать, что это не его деревня, не его родители и не его личность. Но каждый раз выходя во внутренний двор и обнаруживая там две скромные могилки, сооруженные вампиром, его взгляд темнел и тух, а жизнь, едва теплившаяся в сердце, почти окончательно покидала юное тело, возвращаясь вновь лишь после долгого сна. Казалось вся энергия давно растворилась в вязком омуте боли, что расползался по всему разуму парня, затопив все мысли. Иногда он взрывался злобой и ненавистью, и то с силой впивался в собственную кожу, оставляя там кровавые следы, то крушил и разрушал всю округу, стараясь избавить дом от памятных вещей. Пострадал старый бумажный журавлик, что висел на теперь уже разбитой люстре, под нож пошли все карандаши и деревянные сувениры, а в топку отправились все клочки изрисованных бумажек. На опустошенном и разгромленном столе остался лишь карандашный портрет двух людей, на головах которых различались венки, что сейчас будто олицетворяли ангельские нимбы. Лишь два силуэта могли успокоить гнев юноши, заставляя его вновь падать на колени, будто прося прощения за полный разгром. И ему вновь нужны были чужие кристально чистые слезы. Диамкей же пытался не проваливаться в сон, ведь там его ждали сплошные кошмары, что были намного хуже реальности. Кровавые образы преследовали вампира, стоило сомкнуть глаза и окунуться во тьму. А темнота манила его, нашептывала о прекрасном будущем, что ждет их, нужно лишь отужинать и набраться сил. Она напоминала о восхитительном вкусе, о красивых разводах любимой крови, о дурманящем аромате, и она обещала такие же ощущения. Но молчаливая просьба, едва различимая в темных как ночь глазах, молящая о тепле, что могло подарить лишь холодное тело. Слегка надрывающийся голос, едва слышимый в гробовой тишине дома, зовущий вампира. Почти пустой взгляд, едва заметный в копне черных волос, цепляющийся за светлые пряди, будто те могли подарить хоть немного своего света. Обсидиан, сам едва держащийся на плаву, пытался помочь Диамкею всплыть. И так изо дня в день. Вместе, но каждый был заперт в своем больном разуме. *** Очередной неспокойный день начался с привычного, но такого фальшивого, что каждый раз становилось тошно, "Доброе утро", вроде случайно кинутого парнем, ставшим теперь слишком молчаливым. Если бы их утро было добрым. Странные и порой абсурдные идеи часто посещали воспаленный разум юноши. Казалось, он все еще не смирился с реальностью, а его гнев по отношению к судьбе лишь подкидывал дров в огромный костер, что разгорался на дне темных глаз, придавая им пугающий блеск пламени. Спокойный голос отца, раздававшийся во тьме слегка напрягал, но его рассказы из далекого прошлого навязчиво повторялись раз за разом, будто поставленные на повтор. Имя, легенды, артефакты и приключения. Да, это именно то. Это решение проблемы! Ликовал парень, стараясь вспомнить все истории из детсва. Обсидиан - загадочный материал, позволяющий создать портал в мир мертвых. Ему всего лишь нужно создать портал и найти его родитей, он уверен они с радостью вернуться домой. Обсидиан должен быть где-то в доме. Его имя и есть спасение! Разодранные колени и локти - вот что ждало парня. Но важнее всего было разачарование и отчаяние, что тут же затушили огонь в темных безднах, погружая их в полную тьму. Конечно, это всего лишь легенды, всего лишь сказки. Но ведь одна живая легенда сейчас аккуратно обрабатывала ссадины и царапины на юноше, почему то, во что так верил Обсидиан всего лишь ложь? Почему он не может проститься с самыми родными людьми? Просто почему? Вопросы заполняли голову парня. Однако ответом была лишь гробовая тишина и глубокая печаль в чужих светлых глазах. Апатия стрелой настигла юное создание, попав прямо в сердце. *** Легкое головокружение и сильная боль, что казалось поглотила все тело, начиная с головы и заканчивая душой, стали постоянными спутниками вампира, не отлипая от него, и лишь когда ослабленные руки неуверенно обвивали его, они сжимались где-то глубоко внутри, злобно шипя на чужеродное тепло. И так хотелось просто зарыться в таком любимом человеке, согреваясь его теплом, заменив им солнце, что было так опасно для вампира. Однако холод, расползавшийся по всему дому, поглощал и его личное солнышко. Собственные тени тоже были не прочь полакомиться живой плотью. Они мерзкими червями выползали из закромов разума вампира, заползали в каждый угол и старались прогрызть черепушку, желая выбраться на воздух. В один из дней они все же смогли сделать себе небольшое окошко, по одному вываливаясь из тьмы. В тот момент вампир все же сорвался, острыми словно нож когтями расцарапав все свои руки вплоть до лопаток, оставляя темно-алые следы, однако из свежих ран не текла кровь, а сами они затянулись через пару минут, но он продолжал рвать свою кожу, не желая оставить ни единого целого кусочка, будто так он мог смыть с себя все свои грехи. Превратив свои руки в настоящее месиво, он схватился за голову, впиваясь когтями в нее, стараясь вытащить все воспоминания оттуда, полностью опустошив ее. Светло-серые волосы оказались заляпаны мясом и спутаны в ужасные комья, что легче будет вырвать, чем пытаться распутать. Заливаясь то безумным смехом, то криками адской агонии вампир продолжал наносить себе все большие раны. А из светлых глаз лились черные и смолянистые слезы, что были полностью пропитаны тенями. Будичи сначала сильно ошарашенным чужим срывом, Обсидиан на некоторое время просто застыл в проходе, не понимая что происходит. Однако, кажется, боль, что испытывал вампир, развеяла тучи и туман, сгустившиеся в голове юноши. В тот же момент он помчался за аптечкой, в которой после судорожно искал бинты. Вернувшись к Диамкею, он осторожно присел перед затихшим вампиром, что пал на колени, а на лице его, закрытом спутавшимися волосами и плотью, застыло выражение самой сильной агонии. Очень аккуратно парень забинтовывал его руки, старась лишний раз не касаться расцарапанной кожи, иногда со всей своей заботой он дул на самые пострадавшие места, будто мог так сделать лучше. Закончив с руками, он осторожно поднял голову вампира, чтобы взглянуть в его прекрасные, но такие сломленные сейчас, глаза. Те двумя разбитыми зеркалами смотрели прямо, стараясь не вгдядываться в темные бездны, что были полны чувством вины, нежностью и странной осознанностью. Спокойствие лишь на короткое время посетило их двоих, когда Обсидиан продолжал наматывать бинты на голову вампира, паралелльно с этим стараясь расчесать и распутать клубки серых волос, а Диамкей мог после этого уложить свою замотанную головушку на острое колено, удобно уместившись рядом с сидящим на диване юношей. И комфортное молчание накрыло их с головой, будто предвещая конец этим ужасным дням.