***
— Какой ужас. — первое, что произнесла Паймон после того, как всё перед глазами потянуло дымком, а затем предстало умершим лесом. В воздухе гулял пепел, пахло железом и чем-то могильным, а серое небо сдавиливало своим весом. Тени льнули к ногам и обволакивали своими объятиями. Всё напрочь поражено разложением. — Здесь был наш первый дом. — с тоской поведал Арама, рванув вперед. Вокруг них становилось всё темнее, но тени не густые — почти прозрачные, ещё не набравшие своей полной силы. — Аранары жили здесь до катастрофы. А теперь в глубинах заперто воплощение Мараны. — Арама, подожди! — прикрикнула Паймон. — Ты не мог бы лететь со скоростью обычной феи? — Феи? — он остановился. — В древности они были могущественной расой, наделенные необычайной мудростью и красотой. Они научили нар языку и философии природы. — Феи. — фыркнул Чайльд. — Мне казалось, они — противные светлячки-переростки, которые только и думают, как сбить любого путника с пути. — Это лишь пустая оболочка, которая осталась от некогда великой расы. — пояснил Арама. — Они несли на своих плечах проклятье: стоило фее полюбить нару, она теряла свою силу и мудрость, а тело становилось слабым. Когда-то среди золотых песков валуки жили последние представительницы той расы. Они водили дружбу с владычицей Араньяни и правителем валуки. Возможно, в Оазисе Вечности покоятся и другие истории. — Оазис? — Люмин вопросительно склонила голову на бок, точно пробуя понятие на вкус. — Что ты хотел сказать этой историей? — Я хотел сказать, что феи в период своего рассвета были быстрее урагана. — Арама легко похлопал глазами. Неужто-то он вдруг уклонился от ответа? — В общем, лети помедленнее. — заключил за всех Тарталья, чуть прибавляя шаг. Далее дорога вела вниз. В пещерах много места и растений, но место выглядело заброшенным. Становилось всё тяжелее… Множество обломков рутинных механизмов говорили о том, что в старой Ванаране шла ожесточенная битва. Чудился вой чёрных собак. Опухоли маячили перед взором более часто по мере приближения к Воплощению. И вокруг лишь песок. Возможно, ранее то были камни и почва, но Марана испивала без остатка любую жизнь.***
То звалось Землей Утраченных Сновидений. Место, в котором закончилась прошлая битва, где пораженные скверной корни образовывали кривые горы. И здесь было небо… зловещее, сияющее подобием оскверненного лилового. Люмин чувствовала эту не имеющую края величину. Предел, до которого никогда не удастся дойти. Подобная сила сквозила даже в дрожи каменных уступов. Здесь не было холода, ровно так же, как и не было тепла. Всё точно неприспособленное для всего живого. — Васара… она должна была расти над Мараной, но разложение погубило и её… — печально заключил Арама. — Марана получила плоть и физическое воплощение… Они прошли дальше — в самый центр, вдоль кромки помутневшей воды. Темнота, точно раскланиваясь, строем расступалась. Не уловить вовсе, чудилось ли или неподалёку слышались голоса, мертвые корни скрипели, и кто-то ходил за ними по пятам... И всё потемнело, оставляя вниманию лишь сгусток скверны. Вокруг завило скользкое неприглядное одиночество. Оно смотрело хищно прямо в душу. Насмехаясь. Словно говорило… Мне известно, что ты ищешь, девочка. Тишина. И великая глупость те речи слушать. В следующую секунду нестерпимый грохот оборвал мгновение, в которое небо над ними озарилось фиолетово-красной вспышкой, что пятнами застревала в глазах. Уши заложило от грохота, обращая каждый звук нестерпимым звоном. Где-то на фоне послышался короткий визг Паймон, Чайльд схватился за клинки, еле успев уклониться и потянуть за собой Люмин. Сгусток скверны грохнул и разорвался совсем рядом, Путешественницу и Тарталью осыпало сухой землей, она закашлялась. — Теперь мы в расчете после того случая с Увяданием? — выговорил Чайльд не в пору ситуации весело. — Подумаем об этом позже. — собственное лицо нахмурилось без промедлений. — Руку! — Принцесса, умереть, держась за руки, конечно, трогательно, но… — Когда мы выберемся, пообещай, что не будешь пытаться острить! — Пытаться?! — возмутился Предвестник в наигранной озадаченности. Люмин сделала пас ладонью, поток Дендро элемента заскользил вперед, секундно защищая, за ним потянулись ещё три, искореняя ближайшие порождения скверны. — Обязательно было ждать, когда оно подберется к нам вплотную? Нельзя было сразу? — Помолчи, господин Предвестник. — злобно фыркнула Люмин. Небо не переставало гореть красным. Будто то не небо вовсе, а кровавое море над головой. С воздуха сыпалось подобие осколков черного пепла. Люмин почти запнулась об какой-то булыжник, но Чайльд не позволил ей остановиться, пока они не достигли ближайшей каменной гряды, что на короткое время могла послужить укрытием. — Мы мертвецы, если продолжим сидеть здесь! — напомнила Паймон после того, как крупный шар со скверной перелетел через укрытие и приземлился дальше — в воду. Чайльд поднялся, прикидывая расстояние до Воплощения. Сдувая прядку волос со лба, Люмин с мольбой вознесла взор к подобию неба. Хотелось взвыть. Далее не останавливались ни на мгновение, обходя крайними путями по кругу и надеясь высмотреть слабые места. Чавкание скверны становилось гуще и не теряло в силе. Звякнул металл. Пальцы Чайльда прокатились по тетиве лука излишне стремительно. Вещь в скоре отложилась за спину в час того, как довелось подобраться ближе. Но скверна собралась воедино, взмыла вверх и накрыла собой. И темнота. А за ней… Снег. Люмин, проморгавшись, выставила ладонь, смотря как белые хлопья медленно падали на неё, а затем таяли в своей неизменной сути. — Где мы? — дрожащим голосом спросила Паймон, обхватив плечи руками. — Это Драконий Хребет? Громкий хруст ветки. Все трое обернулись. По снегу брел мальчик. Лицо его тонуло в светлом мехе, которым отделан капюшон, в руке — короткий ножик и кусок черного хлеба. Глаза его тревожно блеснули синевой, когда за деревьями раздался душераздирающий вой. — Это же… — слова умерли где-то в зачатке. На горло опустилось давящее чувство. — Это должна была быть маленькая шалость. — рассекая замершую тишину, провозгласил Чайльд, отчего взгляды Паймон и Люмин обратились к нему. Уголок его губ был чуть приподнят в ухмылке, и горесть тона растворялась из-за мрачного довольства на лице. А затем во тьме показалась стая желтых глаз. Хриплый рык волков разносил ветер, глуша всякую надежду на выживание. Маленький Чайльд испуганно попятился назад, с трудом расстегнул мелкие внутренние застёжки своего тулупа, кинув его хищника в подобии отвлекающего маневра. Люмин сорвалась в желании защитить, укрыть ребенка, но Тарталья, схватив её за плечи, всякий порыв пресёк. — Не спеши. — Люмин взглянула в лицо Предвестника. Его уголки губ привычно приподняты в той самой улыбке, в коей грань между понятиями стиралась. В то время, как собственное сердце замерло от представления того, что ребенок мог погибнуть даже в столь извращенном видении. По земле побежали черные трещины, словно то было разбитое зеркало, а затем осколки закономерно повалились вниз, открывая глазам черное бесконечное ничто, достигли ног ребенка, и он с истошным криком повалился вниз. Теперь земля под ногами снова содрогнулась, точно от взрыва, Люмин повалилась с ног, однако упала уже не на заснеженную землю, а на деревянный пол. Гуляющие по лесу ветра утихли, не смея сеять свои глухие завывания. С трудом удалось различить треск свечей и слабый огонек камина, как и отделить один смутный голос от другого. В полумраке комнаты чудилось нечто тревожное. — Как это произошло?! — тихо плакала женщина, спрятав лицо в ладонях. Она вздохнула, когда на плечо легла мужская рука. — Какая служба? — Если жёсткая военная дисциплина поубавит его гордыню… — Гордыню? — женщина вскочила. Её губы сухи и искусаны, а цвет кожи неестественно болезненный. — Едва не дошло до убийства в той драке! Это не мой сын! Наш сын никогда бы так не поступил… Скрип двери. Люмин обернулась. В тонкой щели показался синий глаз. С собственных губ сорвался вздох. Темнота. Вспышка яркого света, ослепившая на несколько мгновений. — Ты направишься на восток. — глубокий мужской голос рассек пространство. Люмин поняла голову и увидела человека, чья фигура была полностью скрыта за черными одеждами, включая лицо. — Первые донесения достигнут самых дальних сторон Снежной быстро. Месяцами ранее делегация Цисин во главе с Волей Небес отказались от диалога, хоть и филиал банка Северного Королевства в Ли Юэ является самым крупным на континенте. Они желали пустить пыль в глаза нашему правительству, и в малой мере им это удалось. Подобный, как наши враги верят, роковой. Одно из собраний Предвестников? — До чего жалкое сборище идиотов. — последовало ответом, что полнился отвращением. И второй голос доподлинно знаком, таился в памяти каждый раз, когда велись переговоры на востоке континента. Синьора — номер восемь из Предвестников Фатуи. Редкостная сволочь, хоть и уже мертвая. — Я или Слуга сделали бы больше. — отмахнулась Лоефальтер с лёгкостью, с которой могла бы гладить кота. — И я даже не стану пытаться Её Величество понять. Если загубишь миссию… — Гавань контрактов — не моё поле битвы и никогда не было моим, Синьора, прекрати меня разочаровывать. — лениво условилась женщина, чьи руки напрочь обожжены. — Но в случае провала она не станет первой, кто будет претендовать на твою голову, Чайльд. Люмин обернулась, но вместо высоких стен уперлась взглядом в опушку ночного леса. Чайльд смотрел на свой же облик из детства. Спокойствие лица Предвестника обрело колючие жуткие тона. И это безразличие обожгло знакомым ужасом. Выражение, что скрывало всю подлинность намерений и никогда не рассказывало, обернётся ли рука Предвестника приветствием или орудием. Клинок образовался в его руке, секунда и раздался тошнотворный хруст, а белую пелену под ногами окропило красными каплями. Люмин зажмурилась. А когда всё утихло — подняла голову, рассматривая лицо Чайльда. И Путешественнице жаль его, почему-то она видела перед собой не взрослого мужчину, а маленького ребенка, которого пинали не люди, а сама судьба, который съежился и рыдал тихонько, чтобы не привлекать к себе внимания. Столько пыток, столько попыток сломить его, но все безуспешны. Сейчас этот Предвестник сам ломал неугодных, зная толк в боли. Топил всех, кто противился воле Ледяной Императрицы во тьме и крови, больше не боясь ни одну, ни вторую. Его мораль, как и надежда о светлом будущем — втоптаны в грязь. Тарталье больше не было дела до остальных, то что он хотел — рано или поздно заполучил бы и более не важно как. Он мыслил трезво и уничтожал людей. Теперь она неожиданно увидела в нем себя — такую же маленькую девочку, что поневоле оказалась в кошмаре, где надо было каким-то образом выживать. Они оба лишь куклы, которых дергали за нитки и вели туда, куда надо кукловоду. Люмин и Итэр были незнакомцами, знавшими друг друга наизусть. Чайльд и его семья… такие же. И горечь, скорбь, гнев, внутренняя борьба… Все это, что было в Предвестнике, также откликалось в Люмин. Люди вечно стремились осудить друг другая, глядя лишь на оболочку, но даже не имели возможности предположить, сколько испытаний, сложностей и мук пришлось преодолеть другому. Теперь я вижу, кто ты такой, Одиннадцатый Предвестник, и понимаю тебя. Твоё прошлое открылось мне, и я не нанесу тебе удар, если ты сам этого не сделаешь. И снова тьма. — Сестра… Нет. Быть не могло. Ну же! Вернись, рассудок и здравый смысл! Но она продолжала смотреть, как завороженная марионетка, а он гипнотизер-кукловод. Скверна знала, за какие красные нитки дёргать. Сердце перестало болезненно стучать о кости, замедлилось, пока она пожирала видение взглядом. — Ты здесь. — позвала Люмин осторожно. — Почему? Мгновение она искренне верила, что никто не ответит... Что и нет никакого Итэра вовсе. Но тьма в человеческом обличии быстро оказалась ближе в тех движениях, что стоило искать в рукописных образах и древних фресках на стенах давно стёртых с материка наций. Под собственной кожей искрила и тянула нить. Люмин почти всхлипнула и чувствовала дурное, напарываясь на улыбку брата. И зрачки его почернели, наливаясь смертью. — Надеялся изыскать предел смелости. — Итэр коснулся костяшками её щеки и Люмин замерла, как если бы еловая веточка мягко дотронулась до кожи, слегка покалывая. — Ты… монстр. Итэр громко засмеялся, и от смеха этого по телу Люмин пронёсся холодок. В глазах отчего-то поплыло. — Взгляни на себя в зеркало. — безумный голос, и не было ничего знакомого в нём. «Нара Люмин, твоя песня будет вечно жить в сердцах аранар. Ты обязательно одолееешь Марану!» «Песня будет литься, даже если под ногами у нас окажется дорога из огня…» «В твоей жизни есть важный человек, брат, поэтому ты не можешь сдаться Маране!» «Храбрая нара, даже если не видно неба, ты освещаешь пути во тьме, словно звезды..» Глаза слезились, но она нашла клинок. Сжала рукоять. Руки тряслись, а мысли в голове лишь подталкивали сделать задуманное. Если Чайльд то смог сделать, то и она способна. Ведь так?... Люмин занесла над братом клинок, а сама закусила губу, чтобы не рыдать в голос. И лезвие оказалось острым, легко вошло в грудную клетку…***
Марана повержена. За пределами её извращённых иллюзий было тихо. И Путешественница... была тихой. Слишком уставшей и потерянной. Померкшего взгляда карих глаз много для одного предательского сердца. Потому что, отпуская одни душевные переживая, Чайльд глубоко вздохнул с видной лёгкостью от знания, что она пред ним. Живая, не тронутая ранами... — Люмин. Единственное, что удалось произнести. Имени хватило, чтобы она обернулась, мучительно медленно, и совсем близко от него замерло её лицо — мертвенно белое. По её устремленному вниз взгляду было не угадать, понимала ли она, кто рядом с ней, видела ли она хоть что-то, кроме тела брата, или же присутствие Чайльда не помогало отвлечься от страшного зрелища, которое навсегда останется перед мысленным взором. — Люмин. — он отвёл с её лба спутанные грязные пряди, так аккуратно, словно Путешественница была сделана из хрусталя. Казалось, что даже всегда яркие глаза стали блеклым подобием себя. Только сейчас Тарталья заметил, насколько всеми любимая героиня Тейвата была миниатюрна. Пшеничные волосы Люмин превратились в колтуны, а белые одежды испачканы грязью и красно-коричневыми каплями. — Люмин, посмотри на меня. — по слогам произнес Чайльд. — Посмотри на меня. — он аккуратно обхватил ладонями ее лицо, чтобы Путешественница не отнимала взгляда. — Чайльд. — наконец, она откликнулась, и от её безжизненного, бесцветного голоса сердце почему-то рвалось на части. Ужас в её глазах медленно сгорал, иссякая в пустоту и прохладу. Нечто теплой волной разлилось в груди, и он сжал пальцы в кулак, больше не позволяя себе касаться ее. Дал слово и тут же нарушил его, успокаивающе проведя пальцами по плечу Люмин. Тарталье известно, что это такое. Он черствый, грубый, тиран, но не идиот. То, что он испытывал к девчонке крепло с каждым проведенным вместе днем или ночью. И во всем виновата их первая встреча. Погоня от миллилитов. Азарт. Ложь. Поражение в Золотой Палате. — Ты в порядке? — аккуратно спросила Паймон. — Да. — Тарталья почти ощутил, как губы Путешественницы немели. Она подобрала к себе ноги, походя на нежное пугливое животное. — Всё хорошо.***
Спустя день
Небо над вершинами джунглей постепенно освещалось, приобретая мягкие фиолетовые оттенки. Туман, как тяжелый и влажный покров, витал между стволами деревьев. Где-то вдали различимы последние крики ночных птиц. Тонкие струйки света, проникающие сквозь густую листву, играли на мокрой земле, создавая сверкающие огоньки на каждом листе, каждой капле росы. Чайльду не удавалось избавиться от навязчивых мыслей с тех пор, как они покинули обитель Воплощения Мараны. Хоть и до всего произошедшего его верная спутница предупреждала, он был твёрдо уверен, что — после юношеского пребывание в Бездне — обладал хоть одним преимуществом. Думалось, скверна понятна единственно в своём искушении, но столько минувших лет оказались достаточным сроком, чтобы что-то изменить. Предвестнику нравилось, когда дело приобретало неожиданный поворот, но в где-то внутри закралось одно «но». — То взаправду было ужасно. — еле слышно выговорила Люмин, когда Чайльд подошел к ней со спины. Он прожигал ее взглядом, а она вновь спряталась за стенами своей холодной крепости. Даже взглядом не удостаивала, Тарталье это не по душе. — К боли привык любой хороший воин. — поморщился он под золотящим лучем ударившего в лицо света, что усиливался с каждой минутой. — Это не значит, что перестал испытывать, верно? — раздраженно фыркнула Люмин, разжимая пальцы. Чайльду вдруг стало радостно, что она вновь начала ворчать. Она нравилась аранарам, каждый человек в регионах, где ступала её нога, был от Люмин без ума, но что к ней чувствовал Чайльд? Легкое раздражение? Злость? Нет. Во время борьбы с источником Мараны он почувствовал гребанный страх, от которого думал, что избавился. Но нет, вот он. Тарталья действительно был на грани, чтобы не превратить то место в пепел. Всё это больше и больше походило на заумные задачки, на которые Чайльд лучше бы не знал ответ. — Ты не должна была это видеть. — Важно, что ты защищаешь то, что хочешь защитить. — тихо ответила Люмин, делая несколько шагов к Чайльду. Ресницы дрожали, она будто бы сопротивлялась, но секунда, и Тарталью одарил жаром этот янтарный оттенок. Взгляд, явно принадлежавший не тейватской женщине, а свету сотни далеких миров. «А чем дольше смотришь, тем быстрее теряешься…» — подумалось невольно. И, кажется, он уже потерян. Нужно было что-то с этим сделать. — Это причина? Почему ты так жесток? Чайльд фыркнул. Это всегда была запретная тема. — Сделка — есть сделка. В ней не было пункта о том, что я отвечаю на все твои вопросы. Он спас её в Золотой Палате, решив не убивать, спасал сейчас, но Путешественница упорно продолжала видеть в нём монстра. Был ли смысл что либо объяснять? Можно вылечить раненное тело, но взращённую с малых лет поганую душу вылечить нельзя. — Ты ведь тоже видел это. — Люмин положила одну из ладоней на своё плечо. — Как тьма смотрит в ответ. И осознавал, что она в любой момент может напасть. — Предпочитаю в таких случаях любоваться своим отражением исключительно в лучах полуденного солнца и не обращать внимание на всякое. — не без улыбки подчеркнул Чайльд. Она опустила руку и отступила назад. — Стоит разбудить Паймон и идти назад в Ванарану. — пробормотала Люмин. Она так устала за эти дни, полные волнений и тревог, утомилась после тяжелого процесса избавления от источника Мараны. — Я хочу узнать у них про брата. Да и путь был… тяжелым. — Да. — эхом отозвался Тарталья. — Знаешь… а рассветы тут тихие.