***
Через несколько дней Арама привел их в лесную чащу на западе от Ванараны, где всё огромно и безмятежно. Редкие лунные лучи, пробившись сквозь листву, ярко сверкали серебром. Травы вышиной с человеческий рост ласково тянулись к рукам, когда доводилось проходить рядом, то едино подрагивали в подобие морским волнам. Арама тихо напевал песню, что успокаивала всё сущее. Сквозь шелест листвы на ветру и журчащую музыку ручьев Чайльд вдруг различил смех. Все четверо пошли на звук и обнаружили ещё двух аранар. Первый — с красной вытянутой шляпкой — представился как Арапакати, второй — в очках и крайне пухленький — Аракса. — Наконец-то. — сказал Арапакати. — Сердитый ливень сменился ласковым дождиком. Время посадить Биджу. — Что это такое? — закономерно задала вопрос Паймон. — Биджа — плод, но ещё его можно назвать семенем надежды. — пояснил Арама. Его ресницы трепетали в частом моргании. — Из него и вырастет Цветок Собирателя песен, что послужит оберегом от Мараны. — Но понадобятся недели, чтобы вырастить цветок! — подметила Паймон. — Глупая белая леталка. — возмутился Аракса. — Силы аранар позволят сделать это ещё до восхода солнца. — Паймон может взглянуть? Аранары кивнули, а затем в простой просьбе указали идти за ними, скрывшись за ближайшими кустарниками. Чайльд подавил откровенное желание покачать головой. Защита от проявления Увядания. Глупо. Насколько же простой цветок на самом деле мог оказаться действенным? — Мне очень хочется верить, что способна уберечь нас, но живое проявление Увядания это другое. — Люмин повернулась к Чайльду. Вероятно, она подумала о том же. Путешественница чуть вознесла голову, каждое движение не теряло изящества и твёрдости. — Ты говорил, что некая собственная удача нас защищает, но убережёт ли она от яда, который забирает души? — Что может быть прекраснее задушевных бесед перед настоящей битвой? — вздохнув в наигранной манере, Тарталья чуть развёл руками. — Скоро мы отправимся в самое пекло. — Чем больше ты говоришь, тем меньше я понимаю. — Путешественница, чудилось, порывалась вздохнуть, бросая в Чайльда лезвия неодобрительных взглядов. — Тебе не впервой быть эпицентром заварушки. И, не дав ответить, раздвинула руками кусты. Перед взором предстала долина, скрываемая под лиственным покровом деревьев. Над их ветвями небо искрилось алмазами звёзд — бескрайнее и глубокое. С лиан свисали дивные фонари из випариса. — Ты посмотри! — восторженно выкрикнула Люмин, теперь улыбаясь яснее солнечных лучей на чистом небе. Она и Паймон бросились вниз по склону, Путешественница споткнулась один или два раза, когда наклон земли стал круче. Среди всей природы она бесконечно сходила с ума, играя словно ребенок. Чайльд медленно прошел вперед, задрав голову вверх. Когда-то маленький Аякс любил сидеть вечерами на крыльце своего дома в деревне Морепесок, где жил с родителями и своими младшими. Он смотрел на россыпь мерцающих звезд на черном полотне и восхищался их недосягаемостью и холодным серебряным светом. Одни из них были яркими крупными фонариками, а другие — совсем крошечными мигающими светлячками. Аякс много раз пытался сосчитать все звезды, которые мог найти взглядом, но вскоре сбивался. Наверное, это потому, что он в те времена умел считать только до сорока. Тарталья усмехнулся своим мыслям. Мир в то время казался маленьким. Простым. А затем он кинул взгляд на Люмин. Паймон поглаживала её по спине. Путешественница медленно обернулась, посмотрела в ответ. И этот янтарный оттенок глаз слишком насыщенный, слишком странный. Она вся — странная. Начиная от спутанных волос, прядями падающие на плечи, и заканчивая манерой общения. А Чайльд, как ему показалось, свихнулся, ещё как свихнулся, окончательно и бесповоротно, если начал вдруг наблюдать за этой девчонкой. Простой человек не может быть таким… странным. Даже по его меркам. Её непокорный нрав и лицо, отражающее всякий всполох чувств... Она была не совсем человеком, а сошедшей. Но отчего он разменивал дела власти на жизнь одной горделивой девчонки? Не для ушей человека ответ. Потому что в сердце сполна тёмных понятий. Будь она хоть союзницей или бестолковой девкой, Чайльд желал её как врага на своём пути. Как достойного врага.***
Какое-то время в ожидании Люмин практиковала элементы. Дендро элемент вспыхивал на ладони, отчего Путешественница вновь умиротворенно улыбнулась, воистину походя на малое дитя, что недавно получило Глаз Бога и более не способно нарадоваться. Она создала кольцо из цветов и ярких грибов вокруг себя. У одуванчиков зевающие львиные головы, лениво огрызающиеся друг на друга, а розы постоянно меняли свой цвет. Затем Люмин услышала шум воды и подметила, как в озерце перед ней образовался небольшой водоворот. Крупные чёрные жуки с длинными лапами, ранее пускающие круговую рябь на глади вокруг себя, разбежались кто куда... И что-то в собственной грудной клетке сжалось. Это сложное чувство — Путешественница не уверена, можно ли назвать тот ворох неприятным или нет. Люмин чуть вздрогнула, когда Чайльд всё же сел рядом. Они расслаблялись, пока между ними воцарилась тишина. Долгая тишина. В ответ Путешественница послала лепестки цветов кружиться в водоворот. Потом вырастила склонившееся к воде вишнёвое дерево немного в стороне. Крупные бутоны распускались на косых ветвях, внося в общий букет ароматов свежие и чуть горьковатые ноты, а воображение дорисовывало листве очертания розового пушистого облака. Вскоре птицы обнаружили этот маленький оазис. Они парили над цветами. Рассаживались на ветвях. Чайльд прикрыл глаза. Его дыхание — медленное и ровное, и вдруг рассеянно подумалось, что его присутствие можно даже спокойно терпеть. Люмин смотрела в темноту озера, слушая шум воды. И знала, что стоило заговорить первой, но ей потребовалась как минимум целая минута, чтобы решиться. — Думаешь на этом всё закончится? — Путешественница опустила взгляд на ноги, шевеля пальцами внутри своих сапог. И до боли закусила губы и внутреннюю сторону щеки, так что по языку разлились капли крови. — Навряд ли. Тарталья залез рукой под мундир и достал металлическую флягу. — Серьёзно? — Путешественница скептически выгнула бровь. — Не говори, что там Огненная Вода. — В медицинских целях. — лениво протянул Чайльд. Его лицо нисколько не поменялось в том вопросе, точно он истинно наслаждался красотой окружающей природы. — К тому же, отведаешь Огненной Воды только тогда, когда в Снежной к нам зайдешь. — С чего ты решил, что я приду в гости? — кратко подчеркнула Люмин. — Ты Тевкру обещала. — Тарталья улыбнулся краем губ. — Только ради Тевкра. — фыркнула она с наигранным отвращением. Всё-то помнил. — Он славный мальчик. В отличии от тебя. Чайльд протянул руку дальше. Наигранно нахмурился. Настаивал. Люмин закатила глаза, а затем забрала флягу у него из рук. — Будь по-твоему. И сделала большой глоток. Терпкая жидкость заструилась по горлу, разгоняя по телу тело. На языке образовался вкус имбиря, кориандра и ещё многих трав. Протянула обратно. Тарталья отпил. — Что это? — спросила Люмин. — Мондштатский ликёр. — затейливо усмехнулся Предвестник. И присмотрелся подлинно очарованно. Чайльд снова передал Люмин флягу. Она отпила. — Как дела со скверной? Люмин, непонятливо моргнув пару раз, расстегнула наруч на левом запястье, стянув перчатку. Черный цвет вен более не такой яркий, но стоило чуть повести рукой и ядовитые росчерки перекатывались под кожей, опускаясь ниже к пальцам. Но долго то не длилось. — Уже лучше. К завтрашнему дню пройдет. — секунду озадаченно рассматривая словно чужую кожу, Путешественница в неясном порыве провела тыльной стороной ладони по собственной щеке. Мягкая. — И часто ты так пьешь с Предвестниками? Полагаю, вечера пятницы так же священны в Снежной, как и в Мондштате. — Думаю, более священны. — он пожал плечами. — Но я предпочитаю пить в одиночестве. — Прямо сейчас ты пьёшь со мной. — заметила Люмин, застегивая рукав. — Так что? — Мы все не очень любим друг друга, девуля. — Чайльд покачал головой, растущее на его лице упрямство виделось убедительным, чтобы прислушаться. — Уверена, что это неправда. — Ну, знаешь... — Нет, я уверена, что это неправда. — настояла Люмин. — Ты нравишься куче народу. Ты смекалистый, да и противник сильный, на самом деле. Его удивление не выглядело очевидным — Чайльд не смотрел на неё широко распахнутыми глазами. Оно глубже. Его можно заметить в лёгкой дрожи его бровей. В мерцании бездонных глаз. В том, как он облизнул губы — нервно обвёл их языком. Когда сердце вдруг предало Люмин, разливая румянец по щекам, она наконец-то поняла, что слова сорвались с её рта. Любопытство победило. Оно всегда побеждало. Но, бездна, она взаправду озвучила это? Дура. Глупая, легкомысленная… — Нет, ну я… я просто имела в виду, пресвятые Семеро… — и, тихо пискнув, прикрыла губы ладонью, останавливает этот бредовый поток сознания. Чайльд засмеялся, откинув голову назад. Звук лёгкий, почти невесомый. — Будь по-твоему. — легко слетело с его губ. Благо, радостные голоса аранар быстро прервали неловкость: — Мы закончили! Люмин ещё секундно смотрела на озеро, различая за деревьями тянущийся речной след, а затем поднялась. — Пусть новые мечты навеки будут защищены от разложения Мараны. Пусть старые истории, как и Марана, будут преданы забвению. Арапакати возложил венок Паймон в голову. — Я хочу, чтобы зелёные степи и горы никогда не знали увядания. Я хочу, чтобы горные потоки всегда оставались прозрачными и вечно цвели цветы. Люмин присела, склонив голову, пока Аракса расположил венок на её волосах. — Дорогие друзья снова пройдутся по густому лесу. — заговорил Арама, подходя ближе. — Всё, что есть прекрасное, вернётся на круги своя, а печальные воспоминания уйдут в прошлое, подобно тому, как воды горного ручья очищают сами себя, а засохшее дерево даёт новый росток. — Благодарю. — улыбнулась Путешественница в краткости слова, принимая в руки третий. — Давай, Чайльд, наклонись немного. — Милая шапка, но, боюсь, не для меня. — Предвестник повернулся к ней, присматриваясь. Ветер трепал его вздыбленные волосы, заставляя рассыпаться по лбу и за ушами. Он встал на носки и теперь Люмин приходилось чуть ли не подпрыгивать, чтобы достать до его макушки. Путешественница схватила его за рукав, собирая в ладонь ткань мундира. Ведя на себя, в желании склонить к себе. В скудной степени все её порывы немногим меняли его непоколебимую поставку. — Хватит выделываться! Наклонись! Предвестник ещё несколько минут упирался забавы ради, а потом всё таки опустил голову. Мол, если леди просила. — Вот так. — улыбнулась Люмин, сделав несколько шагов назад, дабы осмотреть своё творение. — Теперь мы выглядим, будто повелители этих лесов. Не хватает только какого-нибудь пышного празднества с музыкальными инструментами и танцами. — Празднества говоришь? Чайльд протянул ей руку. Похолодев всем телом, стоя чуть поодаль, Люмин не решалась сделать более шага. И глубоко вздохнула, веля себе оглохнуть и не уступать дурному сердцу, что внезапно гулко забилось в груди. — Давай же. Следовало сказать, что это было одной из самых сладких её мечт — отдавить Чайльду ноги. Но по тому, как умеренная усмешка скрасила чужие губы, можно было предположить, что Тарталья хорошо осведомлён об этом маленьком намерении. Прошли долгие секунды прежде, чем Путешественница шагнула ближе, смотря себе под ноги, еще ближе, совсем близко. Остановилась, взгляда под прежнему не поднимая. И думалось, не похож он на любителя танцев — вообще нет. А если даже да, то у Чайльда есть сторона, которую ей не доводилось увидеть. И это — тревожило. Люмин опасливо взяла его за руку, чувствуя, как кольнуло в пальцах. Внутренности стянуло в тугой узел. Вторая ладонь легла поверх чужого предплечья, скользнула выше, ощущая под пальцами жесткость мундира. — Вот так. — рука Тартальи легла на спину, осторожно, почти робко. Чуть притянул её к себе. — Ближе. Грудь затопило воспламенённым воздухом полнее, не давая вдохнуть более, когда Чайльд чуть сжал её подбородок, обрекая посмотреть на себя. Переплести взгляды. Не смея. Отвести. Желая видеть. И расстояние предстало ничтожным. Они разделяли и воздух, и шаг. Краски и огоньки на цветах и деревьях плясали, отражались в синих глазах искрами и яркими цветами. Губы Люмин чуть приоткрылись. И слышала она лишь только стук своего сердца. Тук-тук. Тук-тук. Тук. Почему? Почему такое сильное беспокойное чувство завладело ей? Это неправильно. Но явилось не то наваждением, не то мороком. Медленный шаг левой ногой, затем шаг правой ногой, и снова левой. Чайльд ничего не говорил. Но Люмин могла чувствовать, что нечто изменилось в движениях. Наверняка они выглядели странно. Люмин слушала чужое дыхание, позволяя вести, кружить себя, приподнять, отрывая от земли. Вскрикнула. — Ты совершенно сдвинутый. — прошептала она, когда ноги снова коснулись земли. Голос непривычно хриплый, чужой. — Пожалуй. — ответил он непохоже на себя. И тон этот над её ухом, пронизан незнакомыми, но понятными нотами. Оттенками, присущими человеку. Но льнущий к коже голос являлся бездной бóльшей. Непроглядной. Безжалостной. Живой… В такое мгновение она была способна забыть, что ему подвластно перерубить всё живое вокруг надвое и обрушить горы на голову. Почти властна поверить, что им не надо быть врагами. И снова. Стук сердца в ушах. Что это за мятежное чувство? Тягучее. Сгущающее кровь… С каждым плавным движением шторма бушевали внутри. — Люмин. «Люмин-Люмин-Люмин» — собственное имя перекатилось в голове безмятежным голосом вновь и вновь. Она порывалась ответить, но слова застряли в горле. С тем же звуком натянутые между ними нити звенели. Непозволительно. Дурно. Было бы проще, если бы Чайльд содрал с неё кожу. Было бы легче... Легче понять… Если то не извечное противостояние и не плеск безумства, тогда что они разделяли этой ночью?