18 часов

Видишь, стрелки мчатся к утру, Значит, мне пора уходить. Мы с тобой играли в игру, Но никто не смог победить. Время очень строгий судья, На часы с тоской не смотри. Не смогли ни ты и ни я Знать всех правил странной игры. Слышишь, плачет ветер в трубе, Будто кто обидел его. Может быть, напрасно тебе Я не обещал ничего. Отведи заплаканный взгляд, Сигаретку дай докурить. Время не вернётся назад, Так зачем о нём говорить. Серым лёгким облаком дым Уплывает под потолок. Может быть, мы слишком спешим Подвести печальный итог. Может быть, тебе или мне Кто-нибудь сумеет помочь… Видишь, тают звёзды в окне, Завершая долгую ночь. ©Лариса Рубальская

Париж встречает его уже почти вставшим солнцем, лёгкой утренней прохладой, которая помогает проснуться, и типичными французскими криками вокруг. Антон спускается вниз из самолёта и потягивается, стоит оказаться на земле. В автобусе, предоставленным специально для их рейса, уже полно народу, и так не хочется туда лезть, если честно. Но никто, к сожалению, не даст ему дойти самостоятельно. Антон чувствует себя немного бодрее, проспав час в самолёте точно, однако и этого не достаточно — ещё бы его организму было достаточного такого малого количества сна. Он неспешно бродит по аэропорту, решая, куда бы зайти перекусить, потому что живот неистово урчит ещё с того момента, как он открыл глаза после слов пилота: «Мы снижаемся». Выбор падает на обычную кофейню, в которой Антона сразу привлекают аппетитные сэндвичи за стеклянным прилавком. Он берёт себе сэндвич с курицей, большой американо, потому что ему нужно взбодриться, и просто плюхается на диванчик с видом на взлётную полосу вдалеке. Если честно, до жути хочется просто отменить всю поездку и улететь в Мадрид, прийти в свою любимую уютную квартиру, плюхнуться на кровать и не вставать как минимум дня три. Но Антон не может позволить себе подвести друга из-за собственной усталости и драмы в жизни. Стоит зайти в соцсети, так желание выйти из них и никогда не появляться снова растёт с неимоверной скоростью. Антон смотрит на эти фальшивые улыбки, на отфотошопленные фигуры и на пытающихся казаться крутыми пацанов и хочет то ли отписаться от всех, то ли в принципе просто удалить свою страничку, чтобы больше сюда не заходить. Всё раздражает. И как он раньше не обращал внимания на такие очевидные вещи? От скуки Антон включает первый попавшийся сериал, который просто привлёк его внимание названием, и пытается в него вникнуть. Вникнуть получается плохо, потому что главный герой с голубыми глазами и тёмными волосами Антона сильно раздражает. Он ещё вдобавок ко всему тупой и разговаривает таким тонким и противным голосом, что уши вянут. Антон не понимает то ли это он специально ищет в нём минусы, то ли они действительно нашли такого странного актёра, но больше терпеть он это издевательство не может. Классика жанра — включить аниме, которое он смотрел уже миллион раз и которое по этой же причине точно будет хорошим и расслабляющим. Персонажи спорят, какой цвет лучше. Антон выключает телефон, потому что его всё задолбало. В аэропорту откровенно делать нечего, и все два часа Антон просто снуёт туда-сюда, рассматривает людей вокруг, наблюдает за самолётами и постоянно ходит проверять свой рейс на табло. Он понятия не имеет, чем можно себя занять. Он бы лёг спать, но боится, что проспит рейс. В любом случае в следующие одиннадцать часов в самолёте он точно должен выспаться. Когда объявляют о начале посадки на их рейс, Антон радостно выдыхает. Наконец-то. И снова самолёт, снова иллюминатор, снова люди вокруг, снова инструкция по безопасности, снова, снова, снова всё одно и то же. Он вообще когда-нибудь долетит? Антону кажется, что, вернувшись обратно в Мадрид, он не сядет в самолёт добровольно полгода минимум. С него хватит. Бразилия встречает его ярким, палящим солнцем и радостной улыбкой друга. Как мало человеку нужно для того, чтобы хотя бы на миг почувствовать себя счастливым. Антон не видел его больше двух лет, но, обнимая крепко, ему кажется, что никаких двух лет не было, что они всё те же два парня на районе, которые постоянно смеются со всего и не обращают внимания ни на каких людей вокруг. — Ты ничуть не изменился, — мягко произносит Антон. Конечно, они созванивались по видеосвязи миллион раз, но разговор по телефону никогда не заменит живого общения и не передаст в полной мере образ человека. — А сам-то. Разве? Антону кажется, что он очень сильно изменился. Антону кажется, что он уже не тот, каким был раньше. Антону кажется, что он потерялся в этом мире и не может найти своё место в нём. Прогулки, алкоголь, прыжки в воду, рассвет, закат, фотографии на память, песни на улице в три часа ночи, свадьба, игры, поздравления, торт — всё пролетает мимо с неимоверной скоростью, и Антон опять не может избавиться от ощущения, что он упускает что-то очень важное. Раньше он и не замечал, что время летит так быстро. Антон прилетает обратно в Мадрид в состоянии, которое можно растолковать как что-то между «пиздец» и «ничего». В голове одновременно так много мыслей и одновременно ни одной. Антон идёт по знакомым улицам и ощущает себя не здесь. Он словно пустая оболочка, которая ходит, дышит, ест, спит, но которая совсем ничего не чувствует внутри. Из него словно вытащили душу и выкинули куда-то. В первую же ночь после возвращения Антон отправляется в свой любимый бар. Сейчас он хочет просто напиться до беспамятства и почувствовать хоть что-то, начать заново жить, а не просто существовать. Знакомые бармены встречают его с улыбкой и расспрашивают о поездке в Бразилию — и чего только не наговоришь кому попало под действием алкоголя. А Антон даже не знает, что рассказывать. Да, красиво, да, он безумно был рад увидеться с другом, да, замечательная свадьба, да, он правда рад, что попал на неё, а больше ничего. Никаких эмоций, никаких чувств. Просто пустота. Бокал виски за бокалом виски, горькая жидкость обжигает горло, и Антон быстро забывается, позволяет алкоголю взять над собой верх, отдаёт ему свой разум добровольно, потому что сам сейчас не в состоянии им управлять. Антон надеется на то, что все его проблемы быстро разрешатся, что он напьётся, забудется, а на утро проснётся тем человеком, каким он был, когда садился в самолёт в Белграде. Антон смутно соображает, что происходит, но и до беспамятства ему далеко. Он осознаёт каждое своё действие. Осознаёт всё, когда садится с девушкой, которую видит впервые, в такси. Осознаёт всё, когда стягивает с неё одежду вместе с бельём. Осознаёт всё, когда отворачивается от поцелуя, потому что это просто секс, а поцелуй для него с каких-то пор значит слишком многое. Осознаёт всё, когда смотрит на неё сверху вниз. Осознаёт всё, когда снова не чувствует ничего, он словно долбится в пустоту — просто ничего. Осознаёт всё, когда жалеет о том, что начал это, потому что ему не хочется обижать ни в чём не винную девушку, потому что это всё он, его вина, его загоны, его заскоки. Осознаёт всё, когда падает рядом с ней на кровать и чувствует нежные женские руки, что обнимают его. Осознаёт всё, когда резко встаёт, ничего даже толком не объяснив девушке, потому что просто не может подобрать подходящих слов. Осознаёт всё, когда идёт по улице, шатаясь из стороны в сторону вовсе не от алкоголя, а от своей туманной головы. Осознаёт всё, когда падает уже на свою кровать и просто засыпает, стоит только закрыть глаза. На утро Антон чувствует себя хуже некуда, но его даже это радует. Он хотя бы уже что-то чувствует, а не просто пустоту внутри. Ему дерьмово и его сразу же тянет выплеснуть наружу всё, произошедшее вчера. Легче не становится, но он и не ожидал подобного результата. Это глупо скучать по человеку, с которым вы общались всего день. Глупо было в принципе начинать что-либо, нужно было остановиться ещё там, в трамвае, когда Антон начал понимать, во что он вляпался. Нужно было проигнорировать Арсения под часами и просто перевести тему. Нужно было разорвать всё на острове, когда ему в лоб сказали, что дальше ничего, точка, стена, конечная. Глупо было думать, что его это не заденет. Глупо, глупо, глупо, и Антон повторяет себе это как мантру снова и снова в надежде, что это поможет ему выбить все воспоминания об Арсении из головы. Ему просто нужно отвлечься, а затея с девушкой было изначально обречена на провал. Он же себя знает — для него никогда секс без чувств ничего не значил и никакого удовлетворения не приносил. Антон достаёт свой телефон и вводит по памяти номер, который до сих пор зачем-то знает наизусть. Палец замирает над значком «вызов», и в голове Антон ещё раз всё тщательно обдумывает. Ему просто нужно отвлечься и убедить себя в том, что он сам себя накрутил и никакие Арсении ему не нужны. Он нажимает на «вызов» и прикрывает глаза. — Антон? — до боли родной голос звучит грустно и неуверенно, и Шастун поджимает губы, уже заранее виня себя за то, что собирается сделать. У него нет никаких гарантий, и он больше всего ненавидит играть на чужих чувствах, но он убеждает себя в том, что ему это действительно нужно, что он сам этого хочет. Он игнорировал все звонки и сообщения от Эда все три месяца после их «расставания» (если, конечно, это можно назвать расставанием, учитывая то, что они даже официально не встречались; однако они давно были друзьями, так что этот человек, несмотря ни на что, уже был для Антона родным), а случайно переспав с ним через полтора, даже блокировал номер, в итоге поняв, что это глупо, и разблокировав его обратно. И он собирался игнорировать и дальше, пока жизнь не воткнула ему нож в спину. — Привет, – мягко произносит Антон. Ему это нужно, он ведь тоже скучал. Может, расставание вообще изначально было ошибкой и нужно всё вернуть. Может, он просто опять накручивает себя и пытаться убедить в том, чего нет. — Ты занят сегодня? *** — Антон, — Эд улыбается мягко и смотрит заинтересованно. — Да блять, — Антон подтягивает ноги к себе и закрывает лицо руками. — Я жду подробностей. Эд слишком хорошо его знает, чтобы не заметить подставы. Конечно, он сразу понял, что что-то здесь не так, и конечно он позволил ситуации идти так, как она идёт, лишь для того, чтобы окончательно удостовериться в правильности своих суждений. Они сидят на кровати в комнате Эда, потому что у Антона есть строгое правило — никогда не звать к себе в гости людей, в которых он не уверен. Антон уверен в Эде и в его отношении к нему, но он не уверен в том, что чувствует сам, а этого уже достаточно. — Да что тебе рассказывать, — обречённо выдыхает Антон. Его план с треском провалился, и он не знает, если честно, чувствует ли он от этого облегчение или же, наоборот, разочарование. Он рад, что они с Эдом никуда не зашли, потому что ранить его он точно не хочет, а в качестве друга и собеседника тот всегда был хорош. — Например, всё? — Я сам ничего не понимаю, Эд. — Кого ты пытаешься обмануть, Шастун? Я знаю тебя как облупленного. Если бы ты ничего не понимал, ты бы вёл себя по-другому. Грань между «не понимаю» и «не хочу осознавать, что понимаю» не самое лучшее место для хождения. Антон закатывает глаза и делает глубокий вдох. Эд слишком хорошо его знает. — То есть ты хочешь сказать, что умудрился втюриться в парня, которого знал один день?! — удивлённо восклицает Эд, стоит Антону закончить свой рассказ. — Меньше дня, простите. — Я не втю… — Антон! — перебивает его Эд. — Мы спали полгода, и ты ни разу не говорил обо мне так. — Отстань, — Антон поднимает подушку и бросает её в Эда. — Можно же говорить более замудрённо, а не прямо в лицо? — Можно, но не в моём случае, и ты это прекрасно знаешь. И что, ты собираешься просто сидеть здесь и ничего не делать? Ты о чём вообще думал, когда мне звонил? Это так не работает, Антон. — А что ещё мне остаётся делать? Мне отчётливо дали понять, что это всё ничего не значит, не значило и не будет значить. — Антон, ну ты дурак? Антон поджимает губы и просто падает на кровать, закрывая лицо подушкой. У него нет сил ни на что, кажется, что Прага высосала из него просто всё. — У тебя всегда всё просто, Эд. — Нет, это ты любишь всё усложнять, потому что тебя какого-то хрена очень сильно волнует, что о тебе подумают люди вокруг, — Эд тычет ему в лоб пальцем, словно тем самым пытаясь достучаться до него. — Что ты теряешь? Ты можешь проверить, а можешь просто сидеть здесь и ломать свою голову сомнениями, только вот потом ты ещё миллион раз пожалеешь о том, что упустил возможность и так и не добился конкретики. Окей, допустим, тебя пошлют — ну ок, больно надо. Ноги в руки, и пошлёпал прочь, а этого Артёмку из своей головы сразу брось. — Арсений, — тихо бормочет Антон. — Что? — Его зовут Арсений. — Да похрен мне, как его зовут, честно. Не вижу смысла запоминать имена людей, которые не играют в моей жизни роли. А ты, сомнений кусок, уже возьми и сделай что-нибудь или же, если тебе так будет проще, просто забей и живи дальше, словно ничего не было. Выбор за тобой. Антон хочет снова бросить ему, что это всё не так легко, но быстро останавливает себя — для Эда это легко, он не поймёт. Для Антона же это слишком сложное решение, принимать которое он пока не готов. *** — Ты можешь выйти вместо меня на смену завтра? — Даша смотрит на него умоляющим взглядом и слегка выпячивает губы — она всегда так делает, почему-то упорно думая, что это работает, но Арсению на самом деле кристально всё равно на её выражение лица. Он соглашается только потому, что ему действительно нечем заняться завтра, да и деньги ему не помешают. Даша обнимает его радостно и, довольная, ускакивает переодеваться, чтобы сменить Арсения — его смена уже закончилась. Арсений не торопится домой, он выходит на несколько остановок раньше и прогуливается неспешным шагом в сторону дома, заглядывает в свою любимую пекарню, улыбается милой бариста и берёт свежие круассаны с шоколадной начинкой. На улице светит солнце, но небольшие тучки вдалеке явно приближаются в их сторону. Арсений любит дождь, и он уже планирует, как оставит всю свою технику дома и выйдет гулять под ливнем, когда вокруг не будет ни души, а холодные капли будут приятно обволакивать тело. Дом, как всегда, встречает его пустотой и тишиной. Арсений включает чайник, насыпает себе две ложки кофе, выкладывает круассаны и включает телевизор, надеясь на хоть какой-то приличный фильм. Ещё с утра он думал уехать завтра куда-нибудь за город пораньше, чтобы не сидеть в жару в городе, но теперь, зная, что ему вставать в шесть утра лишь для того, чтобы поехать на работу, энтузиазма уже не так много. Хотя сам ведь согласился. Арсений лежит несколько часов и залипает на какое-то шоу на телевизоре. Вроде кажется, что интересно, а на деле такой кринж, что без кривых гримас и закрывания лица подушкой смотреть невозможно. Арсений чувствует себя жёстким деградантом, который занимается полной фигнёй, когда мог бы потратить это время на что-то полезное — он, например, давно хотел выучить немецкий или хотя бы попробовать начать учить какой-нибудь из азиатских языков — но его организм говорит чёткое: «Стоп, надо отдохнуть». Ему бы отдохнуть где-нибудь на природе, а не дома перед телевизором, но он сам отказался от этой возможности, решив, что ему мало денег — материальная душа. Когда за окном темнеет и слышатся звуки дождя, Арсений довольно улыбается и, потянувшись, вскакивает с кровати. Ливнем это, конечно, к его огромному сожалению, не назовёшь, но всё лучше, чем ничего. Арсений чувствует себя живым, стоя под каплями воды, запрокинув голову к небу и позволяя дождю полностью намочить себя. Улыбка сама лезет на лицо, а на душе вмиг становится так хорошо, что он чувствует огромный прилив энергии и бьющую ключом любовь ко всему вокруг. Пустые улицы и лишь изредка пробегающие мимо люди идеально дополняют атмосферу — никого лишнего, только он и дождь. Арсений смотрит на прохожих, что либо бегут так быстро, как, наверное, не бежали никогда в своей жизни, лишь бы поскорее оказаться в тепле и сухости. Смотрит на тех, кто спокойно идёт со своими зонтиками, отгораживающими их от настоящих эмоций. Смотрит на проезжающие мимо машины, некоторые из которых предусмотрительно тормозят, завидя проходящих мимо пешеходов, а некоторые даже не думают сбавить скорость, пролетая мимо и оставляя после себя отлетающую во все стороны грязь. Арсению весело, потому что он смотрит на всех них и понимает, что они просто не умеют жить, они не понимают, что теряют, и благодарит себя за то, что он не такой, как они. Когда дождь усиливается, становится ещё лучше — вода уже ручьём стекает по нему, от одежды остались лишь мокрые тряпки, висящие на теле тяжелым грузом, а улыбка на лице становится ещё шире. Вернувшись домой, Арсений сразу отправляется в душ, а после наливает себе горячего чая и сразу же переодевается во всё сухое, чтобы не заболеть. Иммунитет у него, конечно, всегда был хороший, да и организм уже должен был привыкнуть к тому, что он часто проворачивает подобные прогулки под дождём, но всё равно здоровье ключ ко всему. — Фак, — недовольно бросает Арсений когда просыпается и понимает, что уснул на кровати с включенным телевизором и не поставленным будильником. Слава богу, он привык вставать рано, так что даже открыл глаза раньше, чем планировал изначально. На работу не хочется, но ему никогда на неё не хочется, однако никто его не спрашивает, чего он хочет. Эти люди в аэропорту порой такие противные, что труда стоит не сорваться на них, а продолжать улыбаться и разговаривать вежливо. Но человек привыкает ко всему, ведь так? Время на работе всегда тянется до безумия медленно, минуты превращаются в часы, а стрелки словно замирают и отказываются двигаться дальше. По ощущениям прошло часов семь, а на деле только три — несправедливо. Арсений помнит, как он проходил обучение на баристу, как тщательно пытался запомнить каждую деталь, как внимательно слушал и как переживал, что у него в итоге ничего не выйдет. Сейчас же все движения настолько автоматизировались, что порой он даже и не осознаёт, что делает — его мозг просто знает последовательность и срабатывает на нужное слово. — Americano. — One flat white, please. — Couffi? — Coffee? Which one? — Couffi. К слову о том, какие бесючие покупатели попадаются порой. — Milk, no milk? — Couffi. Арсений просто кивает и пробивает стандартное капучино — коуфи так коуфи, всегда можно обыграть всё так, что покупатель сам назвал что-то не то и забыл, если до него потом докопаются с тем, что он неправильно понял заказ. — Latte macchiato take away. — Капучино с собой, пожалуйста. Арсений автоматически пробивает заказ и сразу же принимается делать напиток, как вдруг его что-то дёргает изнутри и он поворачивается, чтобы убедиться в том, что ему показалось. Вот только ему не показалось. С той стороны кассы стоит Антон, улыбается скромно и неуверенно теребит пальцы, думая, что это не заметно — ещё как заметно. Арсений сглатывает и отворачивается обратно — он всё-таки на работе, и кофе здесь в приоритете. — Девяносто пять крон. — По карте, — Антон говорит ровно, ничем не выдавая своего волнения, которое однако очевидно читается во всём остальном: в его движениях, в его выражении лица, в его глазах, в его языке тела. Вообще, как часто человек, который до этого утверждал, что ни разу не был в Праге и не планировал посещать, возвращается сюда спустя пару недель и заходит, плюсом ко всему, именно в эту кофейню, которая явно не на пути к выходу из аэропорта? Арсений думает, что не часто. Арсений уверен в том, что не часто. Антон забирает свой напиток и уходит, как ни в чём не бывало. Мог бы взять и не на вынос, а посидеть хоть немного, в самом деле. Арсений смотрит ему вслед и кусает губы, не зная, что ему делать и как реагировать. Антон явно не оказался здесь просто так, совершенно случайно — таких случайностей не бывает. Но он же должен понимать, что Арсений на работе и не может даже при всём желании побежать искать его, оставив кофейню без присмотра. Арсений сопоставляет у себя в голове миллион «да» и «нет» и всё же, наплевав на всё, решает, что просто так эту ситуацию оставлять нельзя. Он выходит из кофейни и оглядывается по сторонам в надежде, что Антон будет где-то близко, но того не видно. Обзор отсюда достаточно маленький, поэтому вполне вероятно, что тот не ушёл далеко и всё ещё находится где-то рядом, но уйти дальше Арсений просто не может. Он возвращается обратно за кассу и впивается пальцами в столешницу, пытаясь то ли успокоить нервы, то ли просто выместить свою злость через силу. Антон ведь мог и случайно оказаться в этой кофейне. Ему ведь понравился город, так что он вполне мог приехать сюда снова, чтобы насладиться им в полной мере, а кофейня… может, он надеялся увидеться с Дашей, они вроде в прошлый раз неплохо поладили, или хотел пересечься с Давидом, их начальником, которому тогда передавал документы. Много этих «может», но правильного ответа Арсений не знает и сам никогда не узнает. — Hi! One latte, please. Арсений улыбается покупателям и приступает к работе. Хорошо, что он настолько наработал последовательность приготовления различных напитков, что может готовить их, и когда голова полностью отключена, потому что сейчас он явно мысленно не здесь. Нет, но Антон ведь не мог быть настолько жестоким, чтобы специально показаться здесь для того, чтобы подразнить его, а потом исчезнуть. По крайней мере в таких ситуациях люди не выглядят так, словно сидят на пороховой бочке. — Your latte. Have a great day! Ему бы самому «have a great day». Спустя минут десять Арсений хлопает себя по лбу и обзывает себя мысленно идиотом — как он мог забыть, что у него есть номер Антона. Улыбаясь мило записанному: «Антоша», он быстро печатает: «Ты можешь вернуться в кофейню?», и убирает телефон обратно в карман. Он переименовал Антона, пока ехал в автобусе обратно домой из аэропорта, проводив его. Сухое «Антон аэропорт» ему жутко не нравилось, да и напоминание о том, что всё изначально было зациклено только на аэропорту и отлёте, оставлять не хотелось. Арсений любит тёплые воспоминания, а Антон был для него именно таким. Фотографию на звонок он выбирал долго, потому что для него это правда важно — это то, как он отпечатает Антона в своей памяти, то, как запишет его в историю своей жизни. Фотографий Антона в его галерее оказалось очень много, и все они были по-своему важны и ценны, но в итоге его выбор пал на ту, где Шастун спит у него на плече под деревом в парке. От неё веет атмосферой уюта и тепла, а это именно то, как Арсений хочет запомнить Антона. А ведь изначально он рассчитывал на то, что скинет все эти фотографии ему, а в итоге всё получилось так, что он не то что скинуть ему фотографии не может, он даже узнать, как у него дела, не может. Через десять минут на пороге кофейни появляется высокий парень с зелёными глазами, что смотрит всё так же растерянно, но уже более уверенно. — Ты что-то хотел? — Антон старается казаться незаинтересованным, и Арсений прекрасно понимает почему — так проще потом выйти из ситуации победителем, показать, что тебе изначально было всё равно и тебе вообще нет дела до другого человека. Однако над своими актерскими способностями ему бы ещё поработать, потому что, как бы он ни старался держать лицо уверенно, его глаза всё выдают. — Это ты что-то хотел, прийдя сюда. — Ты написал, вот я и пришёл. — Я говорю про то, что было до. — Видишь вот этот стаканчик с кофе в руке? — Антон демонстративно поднимает его выше. — Вот зачем ходят в кофейню, если ты не знал. Арсению однозначно этого не хватало. — Куда ты летишь? — тепло усмехаясь, спрашивает Попов. — Никуда? — Тогда что ты делаешь на другом конце аэропорта, когда выход в другой стороне? — Заблудился немного, с кем не бывает. — С тобой не бывает. — Ты меня не знаешь, — хмурясь, произносит Антон. — Ты меня тоже не знаешь. — Потому что ты не даёшь себя узнать. — Потому что я не вижу смысла открываться полностью человеку, который скоро улетает в другую жизнь. Их перепалка со стороны, наверняка, выглядит максимально странно и непонятно, но разве им есть какое-то дело до людей вокруг? Особенно если учитывать то, что в кофейне сейчас никого, а прохожие вряд ли обладают настолько хорошим слухом, чтобы услышать весь их разговор. Это игра, понятная только им двоим, и по глазам напротив, в которых горит огонь азарта, Арсений чётко понимает, что не ему одному их подобные перепалки приносят удовольствие. — А что если человек улетает в другую жизнь, но мысленно находится совсем не там? — Это нужно спрашивать у человека, здесь я не помощник. Между ними повисает молчание, но оно вовсе не ощущается тяжело, наоборот, это лёгкое и приятное молчание, в своём роде даже успокаивающее. Арсений смотрит в зелёные глаза напротив и просто улыбается краем губ. Он знает себя, он бы никогда не позволил себе разрушить чью-то жизнь и планы, а их недавнюю ситуацию с Антоном он видел именно так. Что он должен был сделать? Попросить остаться? Он знал, видел по глазам Антона, что тот остался бы, что только и ждал этих слов. А что дальше? Чтобы они потом разбежались и он винил себя всю жизнь за то, что так и не прилетел к другу на свадьбу, а остался с ним? Разве кому-то из них это нужно? Да и, к тому же, как можно судить по одному дню? Вокруг было так много факторов: атмосфера города, целый день вдвоём, чудесная погода, откровенные разговоры — разве хоть кто-то из них двоих готов был дать гарантию, что, стоит всему этому исчезнуть, то, что сидит у них внутри, останется неизменным? Нет. Ни Арсений, ни Антон не могли знать, что будет потом, поэтому и смысла давать друг другу беспочвенную надежду просто не было. Но сейчас Антон стоит здесь, улыбается ему в ответ, и Арсений чувствует, как у него с души падает камень, что сидел там ещё с того злополучного дня. Он так рад его видеть. В кофейню заходит небольшая группа, и Антон сразу же отходит в сторону, чтобы не мешать. Арсению кажется, что кофемашина, как назло, работает сегодня очень медленно. — Можно ещё капучино за счёт заведения? — Антон подходит обратно к кассе, стоит только группе выйти, и смотрит так лукаво и мягко, что Арсений готов ему подарить всю кофейню. Если бы она была его, правда. Арсений поджимает губы и качает головой. — К сожалению, нельзя. Но у нас сегодня ошеломительная акция: капучино в обмен на поцелуй. Антон сначала поднимает брови, наигранно удивляясь, а потом не выдерживает и просто смеётся таким искренним и чистым смехом, который Арсений готов слушать вечность. — Что ж, придётся отказаться, — выдыхает Шастун. Арсений пожимает плечами и бросает в пустоту: — А жаль, такая акция выгодная. — Во сколько ты заканчиваешь? — В шесть. — Понял, — протягивает Антон и, прокрутившись на носочках, направляется к выходу. Арсений лишь провожает его тёплой улыбкой и прикрывает глаза, стоит тому скрыться из виду. Может, выходить сегодня на работу, было не такой уж и плохой идеей. *** — Кого-то ждёте? — спрашивает Арсений, подойдя вплотную к высокому силуэту, спрятавшемуся от него в чёрной кофте и за капюшоном на голове. — Да так, экскурсию заказал, вот жду гида. Арсений усмехается и качает головой. Невозможный. — А что если он не придёт? — Тогда мне придётся срочно искать отель на ночь, а утром улетать в Мадрид, — повернувшись к Арсению лицом, серьёзно отвечает Антон. Арсений просто смотрит на него, в его глаза, на нос с родинкой на кончике, на пухлые губы, которые свели его с ума и продолжают сводить каждый божий день с момента их встречи, на волосы, что так мило кудрятся — этот невероятный человек поселился у Арсения в сердце, заставил думать только о себе, перелистывать перед сном фотографии, сохранившиеся в галерее, и грустно сновать по квартире, которая вмиг стала до жути холодной и пустой. Арсений тянется руками к верёвочкам от капюшона и подтягивает Антона за них к себе. Делает всё аккуратно, стараясь не навредить, не ранить, не причинить боль. — Знаешь, — остановившись в миллиметре от чужих губ, начинает Арсений, — ты такой сумбурный, такой непредсказуемый, такой впечатлительный и такой эмоциональный, а ещё до безумия искренний, заботящийся о других больше, чем о себе, очень внимательный и мудрый, как бы ты с этой характеристикой ни спорил. Я не знаю, откуда ты такой взялся на мою голову, свалился, как метеорит, оставив после себя горящую дыру, которую только ты и можешь заполнить. И я до сих пор не знаю, что будет потом, но я не хочу больше бежать. Арсений накрывает губы Антона нежным поцелуем и только в этот момент понимает, насколько же сильно он на самом деле скучал. Он хватается за Антона, тянет его ближе к себе, обнимает крепко, целует глубже, не в силах оторваться. Арсений никогда не был приверженцем поцелуев и ласк в общественных местах, он всегда сам косо смотрел на парочек, которые занимались подобным, но сейчас, оказавшись на их месте, он понимает, что иначе просто не может. Ему не хватило Антона за те восемнадцать часов, ему не хватило поцелуев, не хватило разговоров, не хватило совместных прогулок, и он ни за что не готов больше упускать время. Он не готов гнаться от времени, играть с ним в спринтерский забег — ему хватило восемнадцатичасового марафона. — Я скучал, — тихо произносит Антон, разомкнув поцелуй. Арсений отвечает ему одними губами: «Я тоже», и просто притягивает к себе, обнимая крепко и щекоча носом шею. Ни один из них по-прежнему не знает, что будет завтра, что будет потом, но зато оба теперь знают, как важны друг другу, и оба готовы сделать всё, чтобы никуда больше не бежать, а самое главное — не бежать друг от друга. — У меня есть одно условие, — Антон хитро прикусывает губу и смотрит так загадочно, что Арсению становится до жути интересно, что же он сейчас скажет. — Ты больше не будешь скрывать свой красивый голос и отворачиваться от того факта, что умеешь петь. — Тебе не кажется, что это слишком сильная просьба? — Мне кажется, что ты себя недооцениваешь. Ты любишь петь, тебе нравится, ты чувствуешь себя самим собой, когда поёшь, но что-то внутри мешает тебе принять это и показать себя миру. Тебе кажется, что через пение ты слишком сильно откроешься миру и тебя начнут читать как книгу, и ты боишься осуждения, но это не так; ты просто возьми и сделай. Антон наконец-то понимает его, начинает видеть всю глубину его мыслей и действий, чувствует его эмоции и учится их растолковывать правильно. Разве Арсений может ему отказать? Ни за что на свете.