18 часов

Все мысли и чувства отходят на второй план, а дикая усталость забирает себе всё внимание. Стоит Антону закрыть глаза, улёгшись Арсению на плечо, пока они едут в метро, как его моментально вырубает. Отдалённо он чувствует, как по его спине невесомо водят ладонью, но мозг уже не может концентрироваться ни на чём. — Нам нужно выходить. Антон не знает, сколько времени прошло, не знает даже, где они сейчас, он просто слышит мягкий голос Арсения и сразу же вскакивает на ноги, паникуя, что они сейчас не успеют выйти. Вот только они всё ещё в тёмном тоннеле метро. — Не прям сейчас, но сейчас, — улыбается Арсений, а Антону остаётся лишь выдохнуть и покачать головой. Район, в котором живёт Арсений, безусловно, очень сильно отличается от центра, но Антон не может сказать, что ему не нравится — ему очень даже нравится. Желание больше узнать об Арсении добавляет ещё больше интереса ко всему вокруг. — Давай поговорим, — вдруг неожиданно даже для самого себя, произносит Антон. Он был уверен ещё секундой назад, что совсем не способен сейчас на мыслительный процесс, однако внутри что-то ёкнуло, стоило ему подумать о том, что у него остались считанные часы рядом с Арсением. Ему так не хватает их разговоров. — О чём? — О чём ты хочешь? — Ты просто хочешь поговорить? — Я просто хочу поговорить. Арсений улыбается краешком губ и снова переплетает их пальцы, а Антону кажется, что он в какой-то сопливой мелодраме, потому что это всё так на него не похоже: ходить за ручку по улице, буквально хотеть залезть человеку под одежду, потому что его так мало, даже если в него вжаться всем телом. А внутри за всей этой внешней оболочкой сидит противное чувство потерянности и надоедливый таймер, который стучит по вискам и напоминает каждую минуту, что время-то уходит. Хочется приклеиться к Арсению и никуда его не отпускать, хочется, чтобы он никуда не отпускал. Антону плохо от одного только осознания, что скоро это всё просто останется в прошлом. Это похоже на помутнение, потому что его настолько сильно заклинивает на одном человеке, что он уже не видит свою жизнь после. Так не должно быть, это неправильно, и Антон твердит себе это как мантру, но никакого результата это не приносит. Ему тошно, ему плохо, его мутит, ему хочется то ли просто остановить время и остаться здесь, то ли вообще никогда сюда изначально не прилетать, никакого Арсения не встречать и ничего этого сейчас не испытывать. Глупо, потому что они знакомы меньше одного дня, а Антон уже хочет бросить всю свою жизнь и остаться. Глупо, потому что он практически ничего об Арсении толком не знает, а чувствует его к себе ближе, чем многолетних друзей. Глупо, потому что несколько часов не могут, не должны тебя так сильно привязать к кому-то. Глупо, потому что чёртово время беспощадно, потому что судьба играет в неравную игру, потому что Антону так многое хочется Арсению ещё рассказать, так многое у него спросить и так многое поделать вместе, но у него впереди лишь самолёт и никакого Арсения. Глупо, потому что Антон жалеет о том, что они познакомились при таких обстоятельствах, потому что всё должно было произойти по-другому, потому что его никогда ещё настолько сильно не крыло от другого человека. Глупо, потому что сейчас ему кажется, что он наконец-то собрал целый пазл, нашёл ту самую маленькую деталь, которая не складывалась в его полноценную картину жизни, а теперь он наконец чувствует, что нашёл своё место, понял, что к чему. Глупо, потому что он, чёрт возьми, уезжает, и всё это не имеет никакого смысла, а эти мысли только делают ему в тысячу раз больнее и режут изнутри. Глупо, потому что он сам себя загоняет опять в никуда. — Я не знаю, можно ли это считать мечтой, — неспешно начинает Арсений, — но я всегда хотел просто купить какой-нибудь домик то ли в лесу, то ли в тихой маленькой деревне, работать онлайн и просто жить. Мне нужно хотя бы раз в месяц сесть в автобус, поезд, машину — не важно — сесть и просто уехать за город, бродить по лесам, взять какую-нибудь книгу, лечь в поле и просто выкинуть все мысли из головы. — Такие поездки очень хорошо разгружают, но мне кажется, я бы никогда не смог жить не в большом городе, мне бы просто стало скучно. Я заряжаюсь энергией от других людей, от того, что они все куда-то идут, что-то делают, и мне тоже хочется влиться в этот поток и работать, становиться лучше, не сидеть на месте сложа руки. А ещё мне кажется, что я просто не умею отдыхать, мне нужен вечный движ, постоянная суета вокруг, иначе я просто не чувствую себя живым. — Меня наоборот напрягает шум города, я не могу сосредоточиться и очень быстро устаю. Даже будучи здесь я постоянно уезжаю в какие-то малолюдные парки и леса, чтобы просто дышать. Мне достаточно одного часа наедине с природой, чтобы зарядиться энергией на весь оставшийся день, без этого вообще не могу. — Я бы хотел какой-нибудь домик на берегу моря, но чисто как загородный, чтобы уехать туда на выходные, в отпуск, — Антон задумчиво вздыхает и улыбается, представляя, как просыпается с утра под шум волн, пьёт кофе на балконе с видом на водную гладь, а потом просто ложится на песок и позволяет солнечным лучам греть его тело. — А я не люблю море. Иногда — да, но никакой сильной тяги я к нему никогда не испытывал. Я больше за активный отдых, поэтому куда лучше чувствую себя в горах и лесах. «Это забавно», — думает Антон. Они такие разные во многих вещах, но от этого разговоры только интереснее, а чужое мнение не вызывает диссонанса, наоборот, дополняет собственное и углубляет его. Они разные, но при этом Антону кажется, что они настолько одинаковые, что это кажется нереальным. Стоит только Антону переступить порог квартиры Арсения, как ему сразу же на глаза попадается висящая на стене картина, которая идеально описывает Арсения в его представлении. На картине изображена поляна в лесу, а посередине на пне спиной к смотрящим сидит мужской силуэт. У него в руках то ли скрипка, то ли гитара — из-за резких мазков и дальнего расстояния Антон не может разглядеть точно. Он играет, а вокруг из-за деревьев выглядывают разные зверьки, птицы сидят на ветках, смотрят, слушают внимательно. Антон не знает, играет ли Арсений на каких-нибудь музыкальных инструментах, но он точно знает, что у того отличный музыкальный слух и потрясающая фантазия. Антон представляет на месте этого силуэта Арсения, просто сидящего на пеньке и поющего что-то, что идёт из души, настолько чистую и красивую мелодию, которую способен исполнить только он. Мелодию, которая не оставляет равнодушным ни одно живое существо в округе, которая завораживает и проникает внутрь каждого слушателя, и забыть её уже невозможно. Арсений, сам того не зная, привязал Антона к себе этой самой мелодией, поразил с самого первого взгляда, с самой первой ноты, и оставил после себя лишь глубочайшее восхищение, дикий интерес и горькое разочарование от невозможности услышать это снова. — Я приготовлю пасту, — положив руку Антону на плечо, говорит Арсений. — Ты, если хочешь, иди полежи. Если хочешь, просто посиди со мной на кухне. Выбор очевиден. Антон сидит на мягком диванчике на кухне и просто наблюдает за домашним Арсением со спины. За тем, как натягивается его светлая футболка, когда он наклоняется вперёд, за мышцами на его руках, за обтягивающими задницу шортами и просто выпадает из этого мира. Он смотрит на Арсения, внимательно изучает каждое его действие, каждый шаг в сторону, ловит каждый вдох. Кто же знал, что наблюдать, как человек готовит, может быть настолько увлекательным занятием. В какой-то момент Антон не выдерживает, вскакивает с дивана и, в два шага быстро преодолев расстояние между ними, обнимает Арсения со спины, вжимается в его горячее тело, проводит носом по волосам, дышит его запахом и просто улыбается. Ему вмиг становится в тысячу раз лучше и спокойнее. — Ты чего? — нерешительно спрашивает Арсений, а Антону кажется, что это невероятно глупый вопрос. Чего он? Он, чёрт возьми, влюбился в него. Влюбился до мурашек, что бегут сейчас по коже, стоит Арсению мягко накрыть его руки своими. Влюбился до теплоты, разливающейся по всему телу, до сладостной неги, затуманивающей разум, до лёгких покалываний в области сердца. Тук-тук, слышишь? Тук-тук, это всё ты. Тук-тук, со мной такого ещё никогда не происходило. Тук-тук, я не могу ничего сказать, но я надеюсь, что ты всё сможешь прочитать по моим действиям. Паста в исполнении Арсения оказывается невозможно вкусной, и Антон не знает, то ли это оттого, что он судит повара явно не объективно, то ли это просто действительно шедевр, который заслуживает внимания. Антону кажется, что даже его друг итальянец готовит не такую вкусную пасту, как это только что сделал Арсений, а этот комплимент уж точно многого стоит. — Ты знаешь, что по одной из версий карбонару придумали американцы? — подцепляя пасту на вилку, спрашивает Антон. — В любом случае по обеим версиям они либо придумали её в Италии, где соотвественно ингредиенты были местные, а по другой на основе уже существующей итальянской пасты, в которую они просто добавили парочку ингредиентов в качестве эксперимента, а итальянцы уже потом доработали и получилась та паста, которую мы все знаем. — Да, но заимствование чужого рецепта и его дополнение это всё равно уже собственный рецепт. — Поэтому-то, исходя из второй версии, карбонара и считается итальянским блюдом, — пока Арсений говорит, он, видимо для того, чтобы придать своим словам больше эмоциональности, жестикулирует правой рукой вместе с вилкой, что смотрится очень забавно и безумно умиляет Антона. — Американцы взяли готовый рецепт, немного переделали его, получили свою версию пасты. Итальянцы же потом взяли их версию и снова переделали, создав уже свою версию, которая впоследствии и стала знаменитой. Значит, создали её они. Логично. — Да, но до сих пор же все в мире готовят карбонару по-разному. Американская версия подразумевает в себе сливки, итальянская — желток, и обе эти пасты люди называют карбонарой. Так что вполне можно сказать, что американцы всё-таки преуспели в этом вопросе. — Но тем не менее, если ты попросишь любого человека назвать страну происхождения карбонары, девяносто девять из ста тебе ответят: «Италия». Я бы даже и больший процент взял. — Бесспорно, — Антон кивает. — Поэтому я и говорю, что американцев в этой схеме недооценивают. Если бы они не догадались добавить в пасту бекон, то итальянцы бы, возможно, никогда не додумались до похожего сочетания. Им подкинули идею, они её просто доработали. — В жизни в целом всегда хвалят лишь человека, который добился результата, а тех, кто поспособствовал его развитию, всегда оставляют за бортом. — Это же так несправедливо! — возмущённо восклицает Антон. — Это реалии жизни. Невозможно заметить и похвалить каждого. Наш мир бы просто сошёл с ума, если бы подобное происходило на постоянной основе. — Знаешь, чего я боюсь? Того, что я буду чем-то заниматься, стремиться к чему-то, вносить свой вклад в одно общее дело, а в итоге все регалии достанутся другому человеку, который просто оказался на вершине всей этой цепочки. — На каждом уровне ты получаешь своего рода регалии, просто те, кто получают их в большем масштабе, всегда на виду. Антон делает глубокий вдох и решает не продолжать тему дальше. Не хочется сейчас забивать свою голову негативными и пессимистичными мыслями — ему и так драмы в жизни хватает. Антон, конечно, весь день мечтал просто плюхнуться на кровать и раскинуть свои конечности в разные стороны, но, кажется, только сделав это, осознаёт, насколько же сильно ему это было нужно. Кровать у Арсения мягкая и комфортная, а ещё Антону какое-то дикое удовольствие приносит тот факт, что у него даже постельное бельё синее. Шастун просто прикрывает глаза и блаженно потягивается. — Ну всё, я отсюда больше не встану, — довольно протягивает он. Арсений садится рядом на край кровати и усмехается по-доброму, наблюдая за ним. — Кровать с тобой в самолёт не поместится. Бесит. Бесит, что Арсений постоянно упоминает тот факт, что ему скоро улетать. Все его разговоры всегда сводятся к словам «аэропорт», «самолёт», «полёт», «вылет» и так далее. Антон прекрасно помнит, в какой ситуации находится, не обязательно ему каждые пять минут напоминать об этом. Можно же было сказать что-то вроде: «И не вставай» или «Всю жизнь в кровати всё равно не пролежишь», но нет, нужно было снова поставить перед ним стену в виде отлёта. — Поспи, — тепло произносит Арсений. — Не хочу, — Антон мотает головой и тянется рукой за телефоном, чтобы узнать, который час, и то, что он там видит, его совсем не радует. — Почти половина двенадцатого уже, какой смысл спать. Меньше, чем через два часа, уже нужно выходить. — Зато ты хоть немного отдохнёшь. Антон задумывается. С одной стороны, Арсений безусловно прав и отдых ему не помешает, но с другой… — Я не хочу терять это время на сон. Поспать я и потом могу, а тебя рядом потом уже не будет. Пока у меня есть эта возможность, я хочу по максимуму провести время с тобой. … с другой он точно не хочет сомкнуть глаз, а проснуться уже в то время, когда нужно ехать в аэропорт и оставлять Арсения здесь. — Просто полежи со мной? Арсений улыбается краешком губ, и Антон читает в этой улыбке лёгкую грусть. Ему хочется думать, что Арсений точно так же не хочет с ним расставаться, и безумно хочется спросить у него это, задать вопрос прямо в лицо, но Антон просто не может. Арсений уже всё ему сказал ещё там, на острове, нет смысла мусолить эту тему дольше. Арсений ничего не говорит, он просто подползает ближе, укладывается головой на подушку и притягивает Антона спиной к себе, зарывается носом в его волосы, обнимает крепко обеими руками, левой заодно и переплетая их пальцы, целует несколько раз быстро в шею и прижимает всё ближе к себе, словно ему мало. Антон просто замирает в его руках, закрывает глаза и позволяет мурашкам окутать своё тело, а приятному теплу вновь растечься внутри. Ему тоже мало. Хочется пустить Арсения по своим венам, пропитать им всего себя. Хочется, как бы банально это ни звучало, надеть его футболку и просто пахнуть им. Хочется больше прикосновений, объятий, поцелуев. Хочется просто быть рядом настолько, насколько это возможно. — Арс, — тихо выдыхает Антон, когда всё его тело вмиг становится наэлектризованным проводом, который искрит и горит изнутри. — Тссс, — протягивает Арсений ему на ухо, посылая тем самым только ещё больше мурашек и разгоняя кровь ещё сильнее. Антону душно, ему невозможно сильно хочется окунуться под холодный душ, прыгнуть в сугроб голышом, потому что его откровенно палит, ему жарко, у него кружится голова, и причиной всему вовсе не усталость, а Арсений, который просто в один миг пролезает рукой под ткань его шорт, окончательно сводя Антона с ума. — Арс, — если честно, Антон и сам не знает, зачем зовёт его, что хочет сказать, что хочет услышать. Он просто чувствует, что хочет произнести эти три буквы, которые вместе создают прекрасную музыку для его ушей. Просто хочет, и ему не нужны причины, чтобы это делать. Антона бросает то в жар, то в холод, то наверх, то вниз. Он прикусывает свою руку, пытаясь скрыть все выходящие изо рта звуки, потому что сдерживать их в себе самостоятельно невозможно. Разум отключается, а возбуждение захватывает тело, поглощает его и не позволяет думать ни о чём другом. Дыхание Арсения прямо над ухом ощущается как совершенно другой уровень близости, от которого Антона ещё больше уносит. Мягкие поцелуи в шею сменяются лёгкими прикусами, через которые Арсений выливает свои эмоции, свои чувства, закрытые внутри. Антону хочется вроде и остановить его, потому что он не хочет кончить от обычной дрочки, когда рядом лежит человек, который сводит его с ума в прямом смысле этого слова. Да и шорты, противные шорты всё ещё на нём, и пачкать их совсем не хочется. А с другой стороны, хочется, чтобы Арсений никогда не останавливался, чтобы продолжал балансировать на этой грани между быстрым и резким темпом и нежными и неспешными движениями, чтобы продолжал покрывать его шею поцелуями, чтобы это никогда не заканчивалось. Но рано или поздно всё заканчивается, и Антон еле успевает в последний момент остановить Арсения, вытащив его руку, максимально сконцентрировавшись на том, чтобы оттянуть разрядку. Он точно не хочет, чтобы всё закончилось так быстро и так примитивно. Арсений усмехается у него над ухом и, обнимая двумя руками, снова притягивает ближе к себе, целует в висок и проводит носом дорожку по линии роста волос. Как человек может быть таким? Антон не знает ответа на этот вопрос, не знает, найдёт ли его, потому что Арсений такой один единственный в своём роде. Вся совокупность из его качеств, из его слов, из его мыслей и отношения к другим людям, к миру вокруг — всё это сливается в нём, делая его самим собой, непохожим на других. Таким, каким он нравится Антону. — Арс, — Антон поворачивается в кольце рук нехотя, потому что ему жаль рушить интимность момента, но и больше ждать он не может. Арсений смотрит на него немного мутным взглядом, и это настолько прекрасно, что Антон не выдерживает порыва и целует его в кончик носа — так невесомо, но так невозможно нежно. Арсений прикрывает глаза, и Антон бы сейчас всё отдал за то, чтобы узнать, что он чувствует. Но он не умеет читать мысли, а гадать не видит смысла, потому что никто, кроме Арсения, не расскажет ему правды. Арсений улыбается так мягко, что у Антона внутри трескается последняя стена, охраняющая сердце от потенциальной боли. Стены просто не выдерживают напора и сдаются, падают, с грохотом оглушая Антона. Он смотрит на Арсения и хочет то ли обнять так крепко, до хруста костей, но не навредя, и зацеловать каждый сантиметр его тела, то ли же просто расчувствоваться до искусанных губ и покрасневших глаз. Вместо этого Антон просто подаётся вперёд и прикасается к манящим его губам своими, прислоняется невесомо и замирает, продлевая интимность момента. Он не знает, что насчёт этого думает Арсений, и его убивает осознание, что он совсем не понимает человека напротив, не знает, что он чувствует, что любит и какие вещи ненавидит, что заставляет его радоваться, а что грустить. Антон не знает его, не понимает, тычется в закрытые ворота, пытается подобрать ключ, но ему просто не дают доступ, а на воротах время, часы, которые идут не в своём привычном темпе, они бегут, они забирают с собой каждую драгоценную минуту. И как только счётчик достигнет нуля, всё просто исчезнет, словно этих ворот никогда не было, словно к ним никогда не было шанса подобрать правильный ключ. Антон не знает, что чувствует Арсений, но он точно знает, что чувствует сам. Знает, как его пробивает дрожью от такого, казалось бы, невинного поцелуя, как много он для него значит и как много всего он хочет им передать. Антону не нужны эти быстрые, горячие и резкие поцелуи, ему нужны плавные, нежные и неспешные. Он не хочет торопиться, он хочет спокойной, размеренной жизни, стабильности, длинных прогулок и разговоров по душам обо всём на свете, хочет сидеть в отдалённых от людей местах и просто наслаждаться моментом, хочет спорить о том, кто придумал карбонару и рассуждать о смысле жизни. Он и не знал до этого, как сильно ему это необходимо. Это так хорошо и так плохо одновременно. — Арс, ты… — Арсений не даёт ему договорить, затыкая очередным поцелуем, на этот раз более властным и требовательным. Антон уверен, что Арсений знает, что делает, знает всё и просит его оставить это внутри, не выносить наружу. Зачем — Антон не знает, но он молча с ним соглашается. Ему же самому потом будет больнее. Ему это нужно? Не нужно. Нужно. Он не знает. Он запутался, потерялся, отчаялся. Он просто не знает. Арсений не даёт ему думать, он целует его, выбивая все мысли из головы, опять отключая разум, пробирается руками под футболку, оглаживает тёплую кожу ладонями и целует, целует, целует. Целует так сладко и так кисло одновременно, как вишня. Арсений и пахнет вишней. Антон не хочет спать, он хочет взять от этого дня всё, прожить его на максимум, прочувствовать его каждой клеточкой своего тела, отпечатать в своей памяти и сделать всё, чтобы потом не жалеть об упущенных возможностях. — Знаешь, — вдруг, разорвав поцелуй, произносит Арсений. Он говорит тихо, словно не хочет, чтобы кто-то ещё мог их подслушать. Кто? Стены? Соседи? Жучки в квартире? Антон не знает, но его очень сильно умиляет эта деталь. Арсений говорит только ему, только в пространство между их лицами, и никуда больше. Это только здесь, только между ними, — я скажу сейчас кое-что, но пообещай, что ты сразу же это забудешь. Антон хочет усмехнуться и спросить, к чему такие сложности, но что-то останавливает его. Что-то подсказывает ему, что нужно просто выждать, и он сам всё поймёт. Арсений открывает рот, хочет уже начать говорить, но тут же закрывает его и сглатывает. Ему тяжело, и Антон видит по его растерянности и неуверенности в глазах, что он сомневается. Когда Шастун уже хочет просто сказать ему, что это неважно, что не нужно себя пересиливать, что бы это ни было, Арсений вдруг тихим голосом произносит, смотря ему прямо в глаза: — Помнишь, когда мы поднимались в гору и говорили о цветах? — риторический вопрос. — Так вот я передумал: мой любимый цвет зелёный. Антон негласно обещал, что забудет это сразу же после того, как Арсений скажет, и обычно он свои обещания выполняет, но в этот раз ему придётся нарушить свой добросовестный круг. — Я не хочу всё усложнять, поэтому просто забудь, хорошо? Антон кивает нерешительно, потому что понимает, что Арсению это важно. Он врёт, но не чувствует себя плохо, не чувствует себя виноватым. Он чувствует что-то совсем иное, что-то, чего он боится, но к чему так сильно тянется. Антон протягивает руку вперёд и заботливо убирает назад прядь волос, спавшую Арсению на лоб. Мешает ведь. Антон не понимает, в какой момент они оба остаются без одежды, потому что это происходит так быстро, с перерывами на быстрые короткие поцелуи, что он и не замечает, как над ним нависает уже не белая футболка, а чужое тело, украшенное родинками и красивыми мышцами. Антон замирает на несколько секунд, просто рассматривая каждую родинку, каждый сантиметр, а затем невесомо касается пальцем сначала одной, потом другой, проводит линию, смотрит, как завороженный, и не может перестать касаться. Он хочет покрыть каждый миллиметр этого тела поцелуями, хочет подарить ему ласку, хочет отпечатать на своей сетчатке, чтобы видеть постоянно. В какой-то момент, когда эмоции зашкаливают, Антон просто переворачивает Арсения и подминает его под себя. Теперь он смотрит сверху вниз, теперь он может делать всё, что хочет. Губы сами находят чувствительное место в основании шеи, целуют нежно и спускаются плавно ниже, оставляя после себя невидимую дорожку. Антон целует родинки, жалея, что не может уделить внимания каждой просто потому, что их слишком много, а времени у него слишком мало, и напоминание об этом набатом бьёт у него в голове. Арсений сверху молчит, смотрит завороженно и практически невесомо водит обратной стороной ладони по спине Антона. Антон не задерживается на сосках, хоть они его и манят, он быстро целует каждый и спускается ещё ниже, обводит губами кубики пресса, которые сводят его с ума, которые, будь его воля, он бы обводил пальцами постоянно. Арсений молчит, и когда Антон мягко касается губами головки. Он лишь прикрывает глаза, откидывая голову назад, но быстро возвращается обратно в привычное положение и опять смотрит. Арсений выглядит завороженно и задумчиво одновременно, и Антон опять жалеет, что не знает, что сейчас происходит у того в голове. И почему в детстве, когда его спрашивали миллион раз, какую суперспособность он бы выбрал, он всегда выбирал умение летать — сейчас бы он, не задумываясь, выбрал возможно читать чужие мысли. Антон не хочет задерживаться долго на оральных ласках, потому что он всё ещё помнит, что у него чертовски мало времени и ему ещё лететь больше десятка часов — не может же он после секса даже в душ не сходить. На всё нужно время, а времени у него просто нет. Но тем не менее он не может отказать себе в удовольствии прочувствовать Арсения везде, подарить ему ласку и всё же растянуть сладостный момент настолько, насколько можно. Да и разве не весь смысл секса в том, чтобы доставить удовольствие человеку, который тебе не безразличен? По крайне мере для Антона это так. Антон ощущает себя странно. В его действиях нет ничего необычного, да и сказать, что он давно не занимался сексом нельзя — он буквально месяца полтора назад разошёлся с парнем, с которым у них что-то вроде и было, а вроде ничего и не было — типичный situationship, недорослый до relationship. Однако стоит поднять глаза наверх и пересечься взглядом с голубыми, как по телу пробегает дрожь, раз за разом. Каждый раз Антон поднимает взгляд и думает, что ему показалось, что он сам себя накрутил на эмоциях, но снова и снова всё одно и то же. На него никогда не смотрели так. Смотрели с обожанием, с дикой страстью в глазах, с привязанностью, с благодарностью, преданностью и с властностью. Но никогда на него не смотрели с таким искренним восхищением в глазах, с такой теплотой и мягкостью, с такой немой растерянностью и в какой-то степени с невозможностью поверить в то, что происходит. Арсений смотрит на него так, словно он звезду ему с неба сорвал или переплыл океан, лишь бы оказаться рядом (как иронично). Арсений смотрит на него так, словно не может насмотреться. И, наверное, самое интимное в этот момент именно то, что он смотрит именно на него, в его душу, вглубь. На Антона смотрели и с благодарностью, и с преданностью и с обожанием, но каждый раз они смотрели не на него. Они смотрели на его рот, на свой член между его губами и им было абсолютно наплевать на всё остальное. Будь на его месте кто другой, они бы и не заметили подмены. Арсений смотрит на него, в его глаза, на его волосы, на родинку на кончике носа, и Антона эта деталь пробирает до дрожи. Арсений не выдерживает долго, он в один момент просто подтягивает Антона к себе, впиваясь в его губы поцелуем. Мягко сминает его губы, игриво прикусывает нижнюю, оттягивает её, а затем снова углубляет поцелуй, руками водит по спине и притягивает ближе к себе. — Забудь то, что я сейчас скажу, хорошо? — тихо спрашивает Арсений, разрывая поцелуй и устанавливая зрительный контакт. Антон не уверен, хочет ли он это слышать, потому что он уже точно знает, что забыть не сможет. Такое не забывается, даже если очень сильно захотеть. Но он и не хочет. По крайней мере сейчас. — Ты такой красивый, — Арсений практически шепчет эти три слова и словно в их подтверждение проводит обратной стороной ладони по щеке Антона, гладит невесомо и не спешит разрывать зрительный контакт. Если бы Антона попросили описать словами то, что он чувствует в этот момент, то он бы не нашёл подходящих слов. Из всех слов в мире, из всех комбинаций букв, на всех языках он никогда не смог бы найти подходящие слова, которые могли бы передать его ощущения. Антон улыбается своим же мыслям. Он всегда был уверен, что чувства, если они настоящие, невозможно описать словами, потому что таких слов просто нет. Потому что ты ни за что не захочешь приуменьшать значимость своих чувств. Антон ничего не отвечает — он же обещал забыть. Ждать больше просто невозможно, и оба понимают это, читая по глазам. Здесь не нужны слова, не нужны никакие вопросы, уточнения, объяснения, здесь всё и так понятно. Антону казалось, что он так и не понял Арсения, не научился его читать, не докопал до глубины души, но в этот самый момент ему кажется, что Арсений ему всё-таки открывается, позволяет понять себя и, самое главное, хочет, чтобы его поняли. Если бы у них было больше времени, Антон бы не пожалел его на то, чтобы плавно растянуть Арсения, чтобы ловить губами его вздохи, чтобы доводить его до пика, а потом останавливаться. Он бы не пожалел времени на то, чтобы считывать его эмоции на лице, чтобы ловить взглядом каждое движение, чтобы изучить все его сокровенные точки на теле. Но у него нет времени, и взять он его ниоткуда не может. Антон прикрывает глаза, делает глубокий вдох и толкается внутрь. Входит на одну лишь головку и сразу же открывает глаза обратно, потому что так неправильно, неполноценно, ему не хватает. И только лишь смотря в голубые глаза напротив и толкаясь дальше, Антон чувствует наконец себя за весь этот день полноценным. Весь день ему чего-то не хватало, чего-то было мало, и теперь он наконец это нашёл. Теперь, когда между ними нет никаких границ, когда ближе уже некуда, Антону кажется, что он начинает дышать полной грудью. Весь день он словно делал вдох, но воздуха не хватало, и он всё не мог понять, почему. Этого ощущения не было вчера, и завтра его скорее всего тоже уже не будет, но оно было с ним сегодня весь день, оно пропитало собой весь этот день, и оно же растворилось в нём сейчас, разлетелось на мельчайшие куски и просто исчезло в пустоту. Антон смотрит на Арсения, ловит губами его вдохи, целует снова и снова, потому что невозможно оторваться от этих вишнёвых губ, невозможно устать их целовать. Антон чувствует Арсения каждой клеточкой своего тела, он словно пролезает ему под кожу. Его руки везде, его отпечатки везде, его касания и пальцы везде. Арсений, Арсений, Арсений, и больше ничего. Сейчас есть только Арсений. Это похоже на сладкую негу, которую не хочется заканчивать, в которой хочется раствориться. Антону кажется, что это конец, что вот сейчас здесь он, Арсений, они, и через несколько минут ничего этого не останется. Противное, навязчивое чувство, которое так и лезет ему в голову, не даёт покоя. Антон смотрит в голубые глаза, смотрит на нос с ямочкой, смотрит на снова спадающие на лоб пряди тёмных волос и понимает, что он не хочет всё это отпускать. Он не готов. Он любит каждую из этих деталей, он любит всё, из чего состоит Арсений, он не может, он не готов просто оставить его в прошлом. Так не должно быть. Облегчение наступает вместе с разрядкой. Антон просто падает без сил рядом с Арсением, находит ладонью его и переплетает их пальцы. Ему становится легче, он чувствует себя лучше. Он прижимает к себе разгоряченное тело, что лежит рядом, и целует за ухом, вжимает в себя, вдыхает его запах, зарывается носом в волосы, касается, гладит, опять целует. Антону кажется, что он сходит с ума, что он сейчас просто взорвётся от ощущений, от эмоций и от чувств. Его бросает из стороны в сторону, он не может, не хочет. Он не готов, просто не готов. — Не отпускай, — дрожащим голосом шепчет Антон. Арсений же послушает, он же не отпустит? Он же его услышит и поймёт? Он же чувствует то же самое? Он не может не чувствовать то же самое, невозможно. Ему же тоже плохо, да? Тогда почему? Почему он ничего не говорит? Почему молчит? Почему тянется за телефоном, чтобы посмотреть время? Антон хочет крикнуть ему, что время не имеет значения, что его больше нет, не существует. Вырезать, забыть, его нет. Нет бегущих минут, нет обратного отсчёта, нету ничего. Не нужно тянуться ни за каким телефоном, не нужно рассматривать цифры, не нужно ничего, кроме как просто прижаться к нему и заснуть. Заснуть и проснуться уже с утра, где всё будет по-другому, там не будет никакого времени, давящего со всех сторон, там не будет никакого аэропорта, никаких перелётов, самолётов и пилотов. Там будут только они, и разве им ещё кто-то нужен? Домик в лесу? Отлично, Антон только за. Переехать в деревню, убежать от городской суеты? Хорошо, пожалуйста, так тому и быть. Что ещё? Он на всё готов. Где инструкция? Где план? Где руководство? Как он должен понимать, что ему делать? Арсений включает телефон, и Антону прямо в глаза ярким, противным светом от экрана прилетают цифры, которые он так не хотел видеть. — Нужно выйти через полчаса, чтобы успеть в аэропорт вовремя, — произносит Арсений, а Антону впервые за весь день хочется закрыть ему рот. Хочется, чтобы он промолчал, чтобы ничего не говорил. Антон не хочет ни в какой аэропорт. Ему нужно просто одно слово, просто восемь букв, просто тихое, пусть даже еле слышное: «О с т а н ь с я», и всё, он большего не просит. Но Арсений молчит. Точнее он говорит, только совсем не то, что Антон хочет услышать. — Нужно в душ сходить. Антон знает, что нужно в душ сходить. Он прекрасно это понимает. Он даже заранее рассчитал, как мог, время так, чтобы у него осталось хотя бы минут пятнадцать на то, чтобы окунуться под холодную воду и смыть с себя всё. Но сейчас, стоя под струями холодной воды, ему кажется, что он смывает с себя весь этот день. Отправляет его в водосток, оставляет здесь. Антон хочет забрать его с собой, хочет ещё что-то сказать, что-то сделать, но у него просто не остаётся сил на какие-либо эмоции. Он просто устал. Теперь уже не от впечатлений за день, не от количества пройденных километров, не от перелётов. Он просто устал. Они едут в автобусе молча. Антон смотрит за пейзажами в окне, за огнями ночного города, за людьми, что куда-то идут посреди ночи. Он видит всё это, но смотрит мимо них. У девушки на другом конце автобуса звонит телефон, и на весь салон раздаётся какая-то до жути грустная и драматичная песня. Антон слышит её впервые и не хочет слышать больше никогда в своей жизни. Ему вдруг становится смешно. Смешно с того, как судьба с ним шутит, с того, как отыгрывается на нём. Смешно с того, что он знал с самого начала, что так и будет, но почему-то всё равно убедил себя в том, что оно того стоит. Стоило ли оно того? Антон не знает. Он морально не готов сейчас отвечать себе на подобные вопросы. Наверное, ему нужно просто переспать с этой мыслью, оказаться на высоте нескольких тысяч метров над Прагой, чтобы с чистой головой обдумать всё. Наверное, он жалок, наверное, он трус, наверное, он дурак, но вот он такой. Снова неуклюже вляпался в то, что теперь не сможет от себя отодрать без раздирающей боли. Жаль, что от этой боли не придумали лекарство. Жаль, что обезболивающие на неё не действуют. Жаль, что он совсем не знает, как её уменьшить. В какой-то момент ему показалось, что он понимает Арсения, что он научился его понимать, что тот подпустил его к себе ближе, но это было лишь заблуждение. Антон его не понимает. Антон не видит смысла говорить что-то, а потом добавлять: «Только обещай, что забудешь», и ожидать, что человек правда всё забудет как по взмаху волшебной палочки. Антон не понимает, как можно в один момент смотреть с такой теплотой и восхищением в глазах, а в следующий уже безэмоционально сообщать о том, сколько у него, видите ли, осталось времени. Антон понимает, что в нём играет злость, обида, что он ведёт себя сейчас как маленький ребёнок, которого обманули. Вот только никто его не обманывал, и он сам это прекрасно осознаёт. Арсений ничего ему не обещал, как раз наоборот, он дал ему самому сделать выбор и не один раз. Он был честен с ним всегда, он говорил открыто о том, что думает обо всей этой ситуация, он не питал Антона ложными надеждами. Антон сам себе всё придумал, сам накрутил себе лапшу на уши, сам загнал себя в угол. Дорога до аэропорта пролетает очень быстро, и здесь уже не ясно, то ли это Антон в своих раздумьях совсем не заметил, как пролетело время, то ли, когда Арсений сказал, что от его дома до аэропорта ближе, чем от центра, то он даже ни капельки не преувеличил. Антон не запомнил ни район, в котором Арсений живёт, ни станцию метро, на которой они выходили, да и нужна ли ему эта информация в принципе? Что люди обычно говорят на прощание? «Удачи, всё будет хорошо»? «Спасибо за проведённое вместе время»? «Рад был знакомству, надеюсь, ещё увидимся»? Интересно, а кто-то из них говорит: «Я понятия не имею, что в таких ситуациях нужно делать»? Или это только Антон один такой запутанный и неопределённый? Антон обнимает Арсения вместо всех слов, прижимается к нему ближе, буквально вжимается в него, потому что ему опять мало — проклятое чувство. Его обнимают в ответ, и, как кажется Антону, с не меньшей грустью, с не меньшей силой. Восемь букв. Антону нужно всего восемь букв, чтобы послать к чёрту все свои планы и просто уйти из этого аэропорта вместе с Арсением. Просто восемь букв. И Арсений, к его удивлению, действительно говорит ему восемь букв, шепчет их на ухо, словно закрепляя, закрывая тем самым замок: — О т п у с к а ю, — вот только это совсем не те восемь букв, которые Антон хотел услышать. Арсений даже не целует его, он просто отпускает, ничего больше не говоря, а Антон не оборачивается, потому что в этом просто нет смысла. Ему так и не отдали ключ от внутреннего мира Арсения, но ему дали другой — тот, который закрыл восемью буквами весь сегодняшний, уже даже вчерашний, день. Антон проходит через металлоискатель, равнодушно открывает рюкзак по просьбе работников, равнодушно стоит, пока его ощупывают на предмет не перевозимых вещей, и так же равнодушно уходит дальше. Ему не до Duty free и не до магазинов с сувенирами, хотя сейчас бы он, может, и не отказался случайно опоздать на рейс. Вот только ему некуда возвращаться, да и не за чем. Антон проходит мимо кофейни, которая всего восемнадцать часов назад не значила для него ничего, сейчас же она выглядит как оазис в пустыне. Он заходит внутрь и видит какого-то худощавого парня, что уже даже не улыбается новым гостям. — Капучино, пожалуйста. Парень смотрит на Антона с удивлением, а в его взгляде так и читается незаданный вопрос, почему к нему сразу обращаются на русском. Антон не собирается ему отвечать и ничего объяснять — может, когда Арсений придёт на смену и этот парень с ними поделится этой историей, то тот сам ему всё расскажет. А может, Арсений просто сделает вид, что не знает его. Работники на стойке извиняются от лица авиакомпании за задержанный рейс, улыбаются так фальшиво и неискренне, что Антону становится противно. Они не виноваты, они просто выполняют свою работу, но уж лучше равнодушное лицо парня из кофейни, чем поддельные улыбки, спадающие, стоит только отвернуться. Авиакомпания просто перенесла рейс, просто передвинула его на несколько часов. Обыкновенная случайность. Купи Антон билет на другой рейс, он бы никогда не остался здесь. Полети он в другой день, он бы никакого Арсения не знал. Не согласись он везти документы, он бы уже давно был в Бразилии и радовался вместе с другом. Обычная череда случайностей, которая привела его туда, где он находится сейчас. Однако авиакомпания просто перенесла рейс, даже не зная, что тем самым перевернула его жизнь, поменяла его мировоззрение, потому что сейчас Антон ощущает себя совсем другим человеком, многое переосмыслившим и многое понявшим. Может, лучше было бы, если бы он Арсения совсем не знал. Может, лучше от этого никому бы не было. Может, ему просто стоит перестать думать и поспать, потому что усталость даёт о себе знать. Может быть миллион «может», но все они не имеют никакого смысла, потому что прошлого не воротишь, часы назад не повернёшь, человека из своей памяти не сотрёшь, день из календаря не вычеркнешь. Всё произошло так, как оно должно было произойти. Каждая жизненная ситуация преподносит нам важный урок, каждый день важен по-своему. Самолёт наполняется людьми, а Антон просто смотрит в иллюминатор на огни аэропорта, на тёмное небо и хочет лишь одного — поскорее улететь отсюда, закрыть глаза и провалиться в сон. Главное, чтобы его следующий рейс вылетел по расписанию — терпеть ещё одну длинную пересадку Антон просто не готов. Пока самолёт готовится ко взлёту, Антон вдруг решает зайти в свою галерею. Лёгкая улыбка появляется на лице, стоит открыть самую первую фотографию за день. Вот он стоит на Вацлавской площади под музеем и улыбается так ярко, ещё не обременённый тяжестью мыслей, ещё не подозревающий, что его ждёт впереди. А вот он ест трдельник и не знает, что через пять минут на него налетят осы и, сдавшись, вскоре он просто выкинет его. Вот видео с моста, где уличные музыканты завораживают людей вокруг своей музыкой. Вот он на смотровой площадке на Пражском граде, восторженный красотой вокруг. Вот он в соборе, вот фотографии узкой улочки с забавным светофором. Вот он ест имбирный пряник на фоне Карлового моста. Вот Арсений сидит к нему спиной на корточках и рассматривает красивых лебедей. Вот он фотографирует их обед в ресторане. Вот он стоит на вершине скалы и улыбается уже устало и задумчиво, но всё так же весело. Вот он снимает астрономические часы, слушает людей вокруг, а сам в это время горит изнутри, ощущая касание чужого плеча. Вот он стоит возле вращающейся головы Франца Кафки и выглядит таким искренне счастливым. Вот они с Арсением сидят на острове и тот недовольно щурится, потому что его застали этим внезапным совместным селфи врасплох. Вот фотография Арсения на собственной кухне, где он стоит спиной и готовит пасту. А дальше пустота. Антон щёлкает иллюминатор и темноту за ним, зная заведомо, что там практически невозможно будет ничего разглядеть. Однако он так же знает, что не удалит эту фотографию ни за что. Ему нужно поставить свою точку, и он ставит её прямо сейчас, закрывает дверь уже своим ключом, выбрасывая тот, что дал ему Арсений. Когда самолёт отрывается от земли и взмывает в небо, Антон чувствует себя свободнее. С его плеч словно падает тяжёлый груз. Он смотрит на проплывающие внизу огни домов, поля или леса — в ночи сверху и не разобрать — освещаемые дороги и улыбается. Улыбается искренне, потому что ловит себя на мысли, что ему хорошо. Он даже, наверное, счастлив в этот самый момент. Земля скрывается за облаками, Антон закрывает иллюминатор и проваливается в сон. Он так чертовски устал.