Между нами... химия?

      Говорят, школа это пора юности, влюблённости, счастья и радости, как бы не так. Нет, ну влюблённость была, классе эдак к 8, к красавчику одинадцатиклассникку, но увы и ах! Юность… ну юность никак не измерить, в чем вообще это возможно да и зачем? Счастье… ну счастье это когда мало домашки, нет контрольных и дома всё зашибись. Радость — это родители, которые не запрещают мне быть собой. Хотя тату делать запрещают.       Собираться в школу не очень весело, нужно ведь одевать форму — чёрный низ, белый верх, эх. Постсоветская лабудень с нами ещё надолго, зато можно поиграть с длинной юбки, набить на неё черепков и скилетиков, паучков с паутинкой. Действительно неплохо смотрится. Да и заставить меня носить белую рубашку, или не дай Бог блузку — тоже не плёвое дело, она может быть кремовая, светлосерая, небесная, лазурная, персиковая, сиреневая, салатовая, но точно не белая.       В шестнадцать хочется творить и вытворять, в шестнадцать хочется жить и всё попробовать, да и мой характер и образ мысли примерно такой же. Жить в кайф, но… от учёбы сильно не отлынивать.       Новый учебный год — наконец-то последний, а затем эти стены сменяется другими, сменится место и лица. Всё не так плохо, прогульщица и бунтарка это не про меня, ну, может, в девятом классе так и было ещё, а потом нет, мозг решил работать на на сорок, а на шестьдесят процентов. А в младших и средних классах вообще забиякой была, девчонок наших обижать нельзя или вас обижу уже я. Забавно. Да и в садике, я конечно такого не помню, но мама как-то рассказывала, что пришла меня забирать, а я на стульчике, все вокруг меня и я что-то вещаю. М-да. (История про садик кусочек детства автора).       Мы и начало года празднуем весело, пусть и без алкоголя, как многим бы хотелось, но боулинг даёт адреналин, а любимые противные лакомства типо пиццы и чипов тоже поднимают настроение. Не скажу, что люблю быть в центре внимания, просто не люблю пасти задних, а так и вся информация на ладони и все рады. Нас одинадцатых в этом году двое физ-мат и ист-англ, не трудно догадаться в каком я, но вы ошибаетесь.       Мне больше даются точные науки, хотя химия единственная сволочь, которая меня насилует! Падла такая. И нет, ничего такого, второй месяц учёбы и вот тогда это произошло.       Странно же периодически ощущать чей-то взгляд, кажется, даже не один. Оба такие странные, но разные, один более сильный, внимательный, чёткий, словно меня препарируют заживо, а второй мимоходом, он не следит за мной, но натыкаясь словно щекочет. Или это моя паранойя устраивает такие финты.       Сидеть в библиотеке не кажется чем-то постыдным, я не заучка и тем более не староста, но у нас есть тут даже парочка нормальных книг. Женские милые романы ни в счёт, а вот приключенческие повести и фантастика — весьма неплохи. Библиотека соединяется с читальный залом — мне нравится здешняя тишина. После более чем шести часов среди таких же шумных и шебурных здесь можно перевести дух. Задерживаться после библиотеки дурная привычка, но она чередуется с походами в классную кафешку, поэтому я могу себе позволить. И никогда не плачу, ведь приглашают меня. В школе наверняка ещё не пусто, да и время ещё детское, но в этой стороне нет второй смены, а продленка у нас лишь на два-три часа.       Мне снова мерещится чей-то взгляд или даже шаги, но кажется это лишь ветер создаёт такой шорох, пусть и не из листвы. Всё-равно не могу успокоиться. Два лестничных пролёта и будет первый этаж, странно, охранник куда-то отошёл, видимо и ему скучно. Но теперь я почти уверена, что ощущаю чье-то присутствие. — Бу! — звучит словно со всех сторон и на моих плечах оказываются чужие руки.       Я аж подпрыгиваю и замахиваюсь, но меня аккуратно останавливают. — Кира, прости, не сдержался, — смущенно улыбается Егор, парнишка с параллельного. — Просто атмосфера так и просит, жутко вышло?       Улыбается вроде виновато, а вроде и довольно. Пакосник. Вот нечем ему заняться. Но не могу не улыбаться в ответ, ужастики ведь мне по духу близки, а атмосфера почему-то действительно жутковатая! А это ведь обитель знаний, здесь дети разных возрастов каждый день ходят, стандартных школьных призраков у нас нет.       Улыбаюсь глядя на Егора и киваю. Да, ну видать он меня хорошенько умудрился меня испугать. Мы идём по коридору, а шаги слышно в этой странной акустике уж слишком громко. А затем он предлагает мне подождать его или зайти с ним в класс потому что он там что-то забыл. Соглашаюсь, почему бы нет, Егор хоть и приставучий иногда, но по большей мере полезный — принеси, подай, подожди. Таким образом мы оказываемся в классе ин.яза.       Одно движение и я зажата между Егором и стеной, всё происходит настолько быстро и стремительно, что я и среагировать не успеваю. Мой рот зажимают рукой и я не могу и звука членораздельного издать.                   Сориентироваться трудно, но в себя меня приводит его язык на моей шее.             Вот же блядство!       Стараюсь оттолкнуть это тело, но я, пусть и в хорошей форме никак не сравнюсь с будущим профессиональным спортсменом. Сильный, крепкий, месть и не мощный с виду, но его руки обездвиживают почти полностью.       Горячее дыхание на шее, влажные движения языка и запах. С этой секунды ненавистный мне запах его адеколона, тошнотворно. Не могу оттолкнуть, а он что-то шепчет, плевать, что не могу разобрать что он говорит, шепчет тихо и горячно, хрипит и прижимается ближе и ближе. Чувствую жар его тела и это лишает силы сопротивляться, тяжёлый, сильный, я против него почти пушинка, но и сдаться не могу.       Голова отчаянно пытается придумать, что делать, но ноги предательски дрожат, жарко и дышать тяжело, по коже ледяные мурашки устраивают марш.       Нет, Господи, нет. Всё не так должно быть и не с Егором и не в школе же. А он кусает мою шею и забирается рукой выше по ноге, от коленки до бедра, а меня лишь дрожь колотит. Сопротивляться не могу, всю скручивает, а его рука всё выше и выше, уже под юбкой и не останавливается. — Кир, всё отлично будет. Расслабся. Ты ведь дрянная девчонка, что тебе будет, давай! — хрипит, а меня аж передергивает. — Пусти, урод! — хриплю, но голос не слушается, не могу кричать и не получается позвать на помощь. — Заткнись, заткнись и на колени.       Резкое движение и я оказываюсь на коленях, а в моих волосах оказываются руки, он натягивает их на руку и заставляет посмотреть на него.       А я смотрю на него и не могу понять как же это произошло. В глазах плывёт, по коже вместе с мурашками слезы в два тоненьких ручейка. Тошно, очень тошно, особенно от понимания, чего от меня хотят, тем более кто. Почему так? Вот и детство в один момент кончилось, не так себе это представлялось, но Егор хотя бы не заставляет меня что-то делать, сейчас. Явно наслаждается тем, что я перед ним на коленях в слезах. Мерзость.       Тошнит, мутит, в голове всё перемешивается, а я пытаюсь найти чем можно ударить его, оттолкнуть хотя бы. А он притягивает меня ближе к паху и злостно рычит: — Расстегивай, сучка! — и дышит быстро и тяжело. — Давай сделаем всё по обоюдному согласию. Ты мне отсасываешь и я тебя отпускаю. Ки-ра…       Дрожащими руками касаюсь пряжки ремня, но ничего делать не спешу. Если умудриться вытащить ремень, то можно ударить или связать, в лучшем случае. Расстегиваю, медленно, дрожащими руками, а он и не подталкивает, странно, конечно, но очевидно наслаждается своим превосходством, добровольно-принудительно. Ремень, пуговка, молния и что теперь, кроме очевидного. Только слышу как он сверху вниз и тяжело дышит, он притягивает ближе и…       Щёлкает дверной замок, дверь открывается, а я не могу поднять взгляд, ощущаю лишь, что резкую тягу по волосам, а затем резко опускаюсь на пол. Холодно, в глазах всё плывёт. Егор что-то шипит и отвечает, кому? Не вижу, не могу разобрать. Не могу ни на чем сосредоточиться и сообразить, голова не работает… — Дёмина, живая? — знакомо-незнакомый голос, но поднять голову не могу       Кто же это, чей голос? Я точно его слышала и, видимо, не раз, но сейчас сообразить не могу. Взрослый, уверенный не то баритон не то бас, словно под кожу звуки загоняет. Взрослый… учитель? Значит точно должна знать, но в голове такая каша, а в теле слабость, что ничего в этом мире не понимаю. Стыд топит, вязкий, тягучий, словно это всё моя вина и из-за меня Егор вёл себя так.       Сука! Внутри поднимается разгоряченая ярость, а мысли уже проясняются огненным пламенем той же ярости. Вытираю слезы и таки поднимаю взгляд — точно, один из учителей, только вот, не уверена, не могу достучаться до логики. — Михаил Сергеевич, я… — голос словно не мой вовсе, все ещё плаксивый и неуверенный. — Нет, Михаил это я. А ты, Дёмина, давай вставай. — Протягивает мне руку и я вздрагиваю.       Черт. Руку так и потряхивает, или это меня саму? Сердце где-то в горле стучит, а понимание ситуации начинает проясняться и добивать меня. — Так, идём, — все так же хватает за руку и резким движением тянет наверх. Ноги едва держат. — жива-здорова, он ничего не успел сделать? — Мотаю головой. — Значит сейчас в туалет — умываться и приходить в себя, а дальше ко мне зайдёшь, в хим лабораторию, ясно?       Останавливаемся возле уборной и единственное на что меня хватает это кивнуть. Химик, теперь точно могу понимаю, кто это, вталкивает меня в уборную и уходит. Слышу тихий стук его туфель и расслабляюсь.       Всё в порядке. Я в безопасности. Но глядя в зеркало, всё это кажется ничем, растянутая рубашка, отсутствует верхняя пуговка, измятая юбка, а лицо… опухшее, алое, с глазами в сеточку капиляров, блядство!       Умываюсь и стараюсь отдышаться, всё нормально, действительно ничего не произошло. Вода холодная, влажность неприятная, оттираю везде, где он прикасался и меня вновь тошнит. Это адриналин? Меня рвёт, рвёт по-настоящему и живот скручивает в блядский узел. Желудок пустой уже, а едкая гадость неприятно ощущается во рту. Тошно. И морально и физически.       И как так идти к Сергеечу? Страшно. Стыдно, он увидел нечто такое, чего никогда не должно было произойти! Собраться с мыслями трудно, а найти в себе силы добраться до хим.подсобки кажется почти нереальным квестом.       Стук в дверь. Уверенное 'войдите' с той стороны. Эпизод неловкость, сцена вторая.       Закрываю дверь и делаю пару шагов вперёд. Михаил Сергеевич сидит за столом, на котором две чашки и приглашает меня к себе. Аромат гвоздики приятно ласкает рецепторы, и чай становится желанным, только брать его приходится дрожащими руками.       Поднять взгляд на учителя не могу, это просто кошмарно, начиная от самой ситуации до нелепого чаепития сейчас. Но приятный вкус помогает расслабиться и придти в себя, до того момента как Сергеевич начинает: — Кир, тебе лучше? — Понимаю, что мне сейчас не хуже, не лучше и вот так. — Успокойся. Воспитательную беседу я с ним провел, даже умудрился ему ничего не сломать. Рыпаться он не будет, но если он умудрился ударить тебя или оставить синяки, то лучше съездить в травму и запечатлеть это, можно и в участок, но тогда об этом уже узнает вся школа и…       Я его слышу и всё понимаю, понимаю, что в такое дерьмо меня ещё не окунали, а это только второй месяц учёбы, нужно пережить ещё почти семь. Киваю и поднимаю взгляд на химика. Он у нас обычный — чёрный пиджак, серая рубашка и чёрные джинсы, обычные туфли к погодке и часы с кожаным ремешком. Да и внешность не самая выделяющаяся — тёмные волосы равно и тёмные глаза, небольшой шрамик у виска, очки, но выглядят довольно неплохо и внимательный взгляд. Под таким находиться неловко. Только вот хмурый и пара морщин из-за этого на лбу, да и губы в тонкую полоску показывают его расположение духа. — В травму согласна, думаю, синяков достаточно. А можно написать заявление, но пока ничего не делать, чтобы было тоже как доказательство? — Смотрю и он кивает, все так же не отводят от меня взгляда. — Прости, — звучит слишком хрипло и меня невольно дрожь пробирает от этого звучания, — если бы подумал, что Егор у нас настолько поехавший, то вмешался бы сразу.       Не понимаю. Вмешался? Когда? Где? — Отправил бы вас обоих домой, но вы вроде как были на позитиве и смеялись, вот я и… — Смотрит всё так же пристально, а в его глазах кажется штормовое море бушует. — Вы и так спасли, — смущенно отвожу взгляд и вновь пью чай, — спасибо. — Ладно, — выдыхает и снимает очки. Проводит по своему лицу пятерней и вздыхает ещё раз.       А затем я вижу как меняется его лицо. Словно и взгляд светлеет (или это отсутствие очков), и морщинки разглаживаются, даже, кажется, пару лет сбрасывает и атмосфера меняется. Нет больше витающего напряжения с его, и нервного с моей стороны. — Подвезу тебя. — не знаю, что он видит на моем лице, но сразу продолжает, — в травму или куда. Не бойся, уж я тебе не враг.       И снова смотрит и… улыбается так нежно, чертовски нежно, что меня это пугает, такая мягкая и утешающая улыбка, что мне аж стыдно становится от этого. Едва чай носом не идёт. Он видит моё замешательство и встаёт, весьма резко и отходит к окну. — Извини я… я не должен был так на тебя смотреть. А тут этот придурок Егор и вот меня понесло. — Оборачивается, едва скользит по мне взглядом и снова к окну.       А у меня мурашки. Мурашки, потому что прикосновение этого взгляда именно такое, что я ощущала до недавних пор. Нежное, скользящее и отпускающее, словно желание потянуться к крыльям восхитительной бабочки и… ничего.       Резко встаю и пару шагов к двери, спиной, а Михаил выставляет перед собой ладонь и мотает головой. — Прости, не бойся. Я в первую очередь — преподаватель, а уж потом мужчина. Если нужна будет помощь с химией, то я к твоим услугам…       Вот же Боже. Так не бывает…

***

— Ми-и-и-и-и-иш? А ты помнишь как мне в чувствах признался? Смеётся в ответ: — Такой позор я вовек не забуду. Я ведь и не признался толком. Перепугался за тебя, чуть не прибил того сопляка, а как успокоить не мог найти слов, вот и вышло, что вышло… — Важный день. — Ну не считая того, с чего началось — да.