Обними мелкого, мой Гумба.

Он держался до последнего. До невозможного, можно сказать, когда все уже разъехались, воодушевленные и окрыленные; полные благодарностей, эйфории, счастья побывать здесь и, конечно же, приятной усталости. Сам он, кажется, уже ничего не чувствовал, оставив всего себя на сцене. Но он понимал, что спустя время все вернется на круги своя: это ведь всего лишь концерт. Да, первый настолько масштабный и продуманный, такой сложный во всех смыслах и такой важный для него — сколько всего он туда смог вложить, никому не понять до конца, даже участникам; концерт, которому он отдал всего себя без остатка и получил намного больше. Но ведь всего лишь концерт, с элементами шоу, о котором вряд ли будут продолжать говорить уже через неделю. Но чувства, они ведь здесь, живые, уже вновь рвутся наружу первыми признаками — дрожащими руками и покрасневшими глазами, никак не желающим успокаиваться глупым сердцем. И накатило неотвратимо. Он успел добежать до какой-то маленькой комнаты, где уже никого не осталось, но было по-прежнему открыто, и дал волю чувствам. Всего пять минут передохнуть и собраться, чтобы попрощаться с оставшимися и поехать домой. И там уже в полную силу корить себя за ошибки и жалеть о том, что все закончилось. И что дальше будет еще страшнее фантазировать и воплощать мечты. Шаги он услышал не сразу, поэтому не смог быстро вытереть сбежавшие слезы, жгучие и раздражающие глаза. Он ведь уже и успокоился даже, начал ровно дышать, немного улыбаться, а слезы все равно вырвались наружу, как облегчение. От счастья. Финальной точкой накатившего страха от переполняющих чувств. Но никто не должен увидеть его таким. И так на сцене почти не сдержался, слабак. Ну ничего, он еще сможет. Все впереди. — Вот ты где, чудо фиолетовое… Ярик? Сашка, уже переодевшийся, в футболке с анимешным принтом и в джинсах, замер в дверях, нахмурившись. Конечно, он заметил слезы. Скрыть уже не получится. Все потеряно. — Саш, мне пять минут надо…просто. Все нормально. — Ага, как же. Баярунас, знаю я тебя. И Саша без приглашения плюхнулся рядом на диванчик, снова без стеснения заглядывая в глаза. И вдруг осторожно смахнул слезу, слегка улыбаясь. От прикосновения Ярик как будто очнулся, окончательно приходя в себя. И сам резко принялся вытирать щеки, размазывая остатки косметики. Ну да, Казьмин не впервые видит его зареванным — всякое бывало, да и поводы, порой, сильно отличались. Чего только Сашка не видел и не слышал. Но вот сейчас, после концерта, совсем не хотелось ими с ним делиться. Так он думал, пока друг вновь не заговорил ровным и спокойным голосом, без жалости и упреков. Старшего брата включил, ну-ну. — Хватит тут себя ругать за косяки, круто все было. Все крутые. И ты справился. — Саш, я знаю… Просто. — Просто ты такой, тебе надо. Эх, Ярик. Вот хотел я билет на завтра брать, да не было уже. Как тебя теперь оставить? — Саш, ты что? — голос внезапно дрогнул и даже стал погромче, с нотками явного возмущения. — Все со мной нормально. Сейчас домой поеду. А у тебя спектакль уже завтра вечером. — Баярунас, ну ты хоть счастлив? — Саша вдруг мягко взял за плечи, разворачивая к себе, как непослушного обиженного ребенка. — Счастлив. Конечно. Очень. Но я так боялся. — И я боялся. Но ты, молодец, Ярик. Так горжусь тобой. — Саша. Ну вот зачем Казьмин все это говорит сейчас? Зачем смотрит так ласково и в знак поддержки сжимает слегка плечи? Чувства ведь не ушли еще окончательно, еще где-то здесь, теплятся и притаились в уголках глаз. Ярик почти не замечает, как вновь шмыгает носом, а щеки вновь обжигает от слез. И теперь их гораздо больше. Предатели. — Ярик. Саша почти на одном выдохе произносит тихо его имя, тепло и нежно, и вдруг обнимает, прижимает к себе, позволяет уткнуться в изгиб шеи лицом, зажмурившись от чувств и неловкости. Но руки уже сами обнимают в ответ, легко опускаются на горячую спину. Но рыдать вообще никак не получается. Есть слезы и тихий смех, который Ярик всеми силами сдерживает. Потому что слишком много всего. Просто слишком. И хорошо ведь в надежных Сашиных руках, с его теплой дружеской поддержкой, настоящей и бесценной. И Ярик буквально кожей чувствует, как сильно тот хочет его успокоить, найти правильные слова. А он что? Он снова чуть не разрыдался без причины. Это все напряжение после концерта, постепенно уходящее в пустоту, покидающее тело и мысли. — Ну, все? Сашка сам отстраняет за плечи, заметил, что истерика сорвалась, буквально не начавшись. Но для окончательного спокойствия все-таки подержал еще немного друга в объятиях. — Все. Спасибо. Ты такой хороший, Саш. Такой классный др… Но договорить Ярику не дают. Потому что его прекрасный Саша смотрит в глаза теперь немного иначе, взгляд темнеет и становится глубже, а губы слегка подрагивают, как и пальцы на плечах. И Ярик ловит эту перемену, мысленно задает себе вопрос и замирает, ожидая. И Саша вдруг подается вперед и целует его в сжатые губы, целует крепко, словно не рассчитал от страха расстояние, но коротко. Так, что и почувствовать ничего не получается. И тут же задорно чмокает следом и во влажную от слез щеку, и встает, немедленно отходя к двери. — Ну пошли, помогу с вещами, да ехать мне уже скоро надо. Ярик не может поднять глаз на Сашу. Ведь не показалось же? Казьмин его поцеловал? Вот так просто и легко, без значения и будто бы случайно, но извиняться точно не собирается. Баярунас даже губы боится облизать теперь, все еще ощущая мягкое горячее касание, явно не призрачное. Нет, не показалось. И от этого теперь сложно собраться с мыслями. Сложно, вообще, продолжать здесь сидеть. Существовать в этой новой реальности, где Казьмин его поцеловал в губы. — Саш, а ты… Слова разом улетучиваются. Да и говорить почти невозможно после такого. — Я успею на поезд, не переживай. Пошли только скорее. И Ярику абсолютно ничего не остается, как подчиниться, оставшись без ответа. И Саша так и уехал, ничего не объяснив, но на прощание обнял крепко-крепко, но шутливо, скорее, а не со значением, как уже было после стрима, когда Ярослав не знал, что и думать. А теперь вот внезапный поцелуй в губы, как порыв теплого ветра. Стоит ли придавать ему значение или лучше просто забыть? Ведь, похоже, что Саша как раз и забыл. Это очень знакомое помещение: диван, стены, зеркало, какие-то афиши и флаеры повсюду. Ну да, это же гримерка в «Космонавте», где почти полгода назад случился абсолютно фееричный «Бессовестный концерт» с гостями. А теперь он хочет все повторить в Москве. Нет, не так. Теперь он все-таки решился повторить его, потому что страх постепенно ушел, и ему на смену пришла уверенность и чувство успеха. Еще пока тонкое и прозрачное, готовое в любой момент порваться от малейших сомнений со стороны, но уже реальное. И насколько он помнил, то с трудом заснул у друзей на квартире перед этим значимым концертом. Так почему же он снова в «Космонавте», от которого осталось только яркое постконцертное воспоминание о странном поцелуе, о котором, по иронии судьбы, как раз больше не вспоминали? Забыли. Ответ приходит вместе с открывшейся дверью и внезапно уплывающими стенами в пространстве. Словно они вдруг теряются, искажаются, становятся ненастоящими, как в осознанных снах, где так сложно поймать реальность и создать яркую картинку. И все ощутить в полной мере. Бессознательное очень часто подкидывало Ярику во снах яркие образы и сюжеты, но в этот раз что-то было мало похоже на сон. Слишком ярко все воспринималось. А в дверях появляется человек и сразу же подходит ближе. Ярик щурится и трет глаза — а ведь у него почти идеальное зрение. — Ну привет, мелкое фиолетовое чудовище. — Сашка? И действительно, он видит перед собой Казьмина. И начинает с интересом и даже каким-то азартом его рассматривать. И ведь есть, на что обратить внимание. Прическа узнаваемая, только чуть отросшая, штаны широкие, черные, какие-то слишком уж дизайнерские, с дополнительными элементами — никогда таких у Казьмина не видел; футболка светлая. А сверху совсем уж нелепая куртка американских студентов на размер явно больше, но приятного и красивого фиолетового цвета. Шмотки сразу перетягивают на себя внимание, но Ярослав замечает и нечто необычное и на лице. Очень ярко подведены глаза черным и фиолетовым снизу, а на веках — яркие зеленые тени. Вот это боевой раскрас, конечно. Казьмин же, в ответ, смотрит слегка насмешливо, но ничего не говорит и не показывает удивления. Ярослав замечает, что сам он стоит босиком, в черных узких джинсах и в белой длинной рубашке. И чувствует, что на лице есть немного грима, как на концерте. Что ж, допустим. — А ты чего так вырядился? Как тинейджер. — Хах, тинейджер. Это ты тут мелкий, а мне, Ярослав, между прочим, все тридцать три, скоро тридцать четыре стукнет. — Чего? — И Ярик тут же подходит ближе и вновь присматривается к другу, что тоже делает шаг навстречу, оказываясь на расстоянии вытянутой руки. И тут вдруг осознанием накрывает, да так, что Ярик едва не вскрикивает и тут же пятится немного назад. — Саша? Ты. Ты другой. Ты какой-то…с… — Старый? Страшный? — …схуднувший. И с морщинами. — Хах, ну все верно. Я же сказал, что мне тридцать четыре скоро. — Ты типа что? Из будущего? — Ага, тайми вайми и все такое. Я бы мог сейчас начать объяснять, но, понимаешь, ты ничего не будешь помнить из нашей встречи. Я тебе могу кучу всего наговорить, но останется только одно, когда ты проснешься…так, волосы фиолетовые. Ты из какого года? Я не помню, семнадцатый, восемнадцатый? — Саш. Я уже не фиолетовый, я черный. И я из девятнадцатого. «Бессовестный» в Москве. А волосы не знаю, почему все еще фиолетовые. — Да фигня, под цвет куртки моей, видимо. — А ты почему так странно выглядишь? — Странно? Хочешь сказать, что тебе не нравится, Баярунас? — Не знаю, Саш. Не понимаю, — ответ получился немного нервным, да и сам Ярик как-то дернулся весь, сжал себя за плечи, а после — потер ладони. — Ладно. Пока проехали. Да и не нервничай ты так, не дергайся. Я уже отвык от тебя такого, надо же. Ты стал намного спокойнее. Я объясню. У меня концерт, поэтому я так и выгляжу, не ясно разве? И еще уточню — у нас концерт, Ярик. Дуэтный. Мы собрали с тобой «Космонавт», стоячий танцпол. — Стоячий? Дуэтный? Сашка! Это же так здорово. Постой, через пять лет только дуэтный концерт случится? — У нас с тобой будет много работы. Очень много работы. И ты в продюсеры заделаешься, совсем важным станешь и занятым. — Я закончу школу Олешкевича? Откуда у меня деньги-то? — Ярик тоже, наконец-то, смеется и начинает говорить чуть увереннее. — Саш, после «Тетрадки» деньги появятся, да? Мы все пять лет играем ее, да? — Оу, ну тут косяк вышел. С «Тетрадкой» все очень непросто будет. Но, да, в какой-то степени именно благодаря Олешкевичу ты начнешь свои концерты организовывать. И мои тоже. И еще другие разные. Ты, вообще, Баярунас, много всего натворишь и везде пролезешь. И даже туда, о чем сейчас даже не думаешь, — и Саша совсем уж нагло ухмыльнулся, ероша челку и сверкая глазами, что из-за теней казались еще ярче. — Уф, а это, Саш? «Икар» как? — Блин, Ярик, давай лучше я тебе про «Последнее испытание» расскажу, а? — А что там? Я — Рейстлин, ты — Карамон в латексе, как я и хотел. Я даже не сомневаюсь. Здесь я готов идти до конца, чтобы все случилось. — Ну почти, Баярунас. Но Карамона не случилось. Зато случилось много всего другого. — Саш, и что, мы многого добьемся, да? Вместе? А свой мюзикл я поставлю? — Поставишь, Ярик, поставишь. А сейчас, вот что, время у нас ограничено, помоги-ка мне кое с чем. И Саша вдруг взял со стола кожаный ошейник тонкий с шипами и подошел еще ближе, немного задирая голову. Ярик в недоумении взял в руки протянутый ошейник. — Давай, застегни. Скоро концерт у нас. Вроде бы обычная просьба от друга, но почему-то Ярика словно током прошибло, когда он вновь взглянул на Сашу. Да, на такого повзрослевшего Сашу, еще более красивого и яркого, буквально ослепляющего вблизи и заставляющего смотреть на него, как на произведение искусства, найденное в раскопках. И Ярослав так и смотрел, пока Саша слегка чуть не оттянул воротник футболки, поправляя, и взору не открылся весьма смачный темнеющий засос. — Саш, а это… — А, заметил, наконец-то. Ты приглядись, на шее тоже есть метка, послабее. — Мне надо спрашивать, кто это такой страстный у тебя или…? Краснея, Ярик выдыхает и хочет вновь отойти, но Саша весьма ловко хватает его за запястье и слегка гладит пальцем, нащупывая пульс. И улыбается. — А ты не догадываешься? Кстати, у меня еще есть. Смотри. И не успевает Ярик глаза зажмурить, как новая волна смущения накрывает с головой — потому что Казьмин абсолютно беззастенчиво задирает вдруг футболку и тычет пальцем в грудь, чуть ниже соска. — Вот здесь прямо красиво получилось, а вот снизу зубы, кажется, остались… И пока Ярик пребывает в каком-то розовом тумане, ослепленный открывшейся внезапной картиной, Саша чуть тянет вниз пояс своих фирменных штанов, и Ярослав видит розоватый след-укус прямо под тазовой косточкой. И в абсолютной прострации, смущенный до края, поднимает глаза на друга. — Саш, ты почему…зачем мне это показываешь? Я не понимаю. — Подойди, — чуть ниже и почти на выдохе произносит Саша, но все-таки возвращает одежду в былой вид. Но при этом ни его интонации, ни его взгляд не предвещают Ярику ничего хорошего. И становится не просто неловко, а уже как-то даже пугающе волнительно. Белой вспышкой в голове мелькает тот странный поцелуй после концерта. И подойти теперь кажется чем-то почти невозможным. И уже после второго нерешительного шага, Казьмин сам подается навстречу и притягивает к себе за плечо, наклоняется к самому уху. — Это твое творчество, Баярунас, но мне офигеть, как это нравится. До дрожи и стонов. Всегда. Ярик сам не понимает, как резко отталкивает Сашу и хватается за плечи и смотрит во все глаза, пытаясь сдержать то ли улыбку, а то ли гримасу испуга. — Сашка, шутишь? — Ахах, ты такой смешной и милый сейчас, мелкий, не могу прямо. И нет, не шучу вовсе. Но, наверно, не надо было мне так резко, да? Подготовить там, сначала, да, намекнуть… — Саш, но как? Ты ведь так любишь красивых женщин. А я далеко не Диевская. — Ярослав, дело ведь не только в красоте. — Я же тощий и страшный, как призрак. — Хах, ну допустим, что тощим ты будешь недолго. — А? — Ты будешь меняться, да ты уже изменился с момента нашей встречи. Растешь, мелкий, мужаешь. — Сашка, не издевайся, пожалуйста. Я и так немного в шоке, если это правда. — Да какие издевательства? А я всегда был падкий на хрупкую красоту, выступающие ребра и скулы. Я же показывал тебе мою первую любовь — кожа да кости. — Саш, но ведь я не девушка. Господи, неужели ты тогда не случайно меня поцеловал? После концерта первого. — А, после питерского-то. Я сам потом думал долго и пытался понять. Хочешь, поделюсь мыслями? — Саша вновь предпринял попытку подойти, но Ярик выставил вперед руку, качая головой. — Конечно, но не подходи пока, Саш, ладно? — Прикольный ты. Да без проблем. Как хочешь. В общем, ты ж тогда разревелся, тебя крыло нещадно. Сидел такой весь с красными глазами, жалкий, трогательный… — Некрасивый и кривой. — Но я смотрел на тебя, чувствовал волнение и гордость после концерта, и что-то перемкнуло будто. Мы же ведь не задумываемся особо, когда кошек поцеловать хотим, они нам просто нравятся. Вот и ты мне в тот момент понравился. — Саш, ну я же не кот. — Я разницы не заметил. — Саша снова улыбнулся и все-таки тронул за плечо.- Да не парься, все хорошо будет. Ну, почти и не сразу. Но мы не сможем это отрицать и с этим бороться, это, блин, намного сильнее нас окажется. И это будет правильно. Легкое поглаживание теплой ладони через тонкую рубашку тоже показалось правильным. И ласковый взгляд, без издевки. — Звучит немного страшно и странно. А это, можно мне тогда еще раз посмотреть? — Так может мне просто тебя засосать? Что бы ты все прочувствовал, м? — Казьмин, я тогда сознание потеряю, наверно. — Боишься? — Саш. — Ну фиг с тобой, смотри, мне не жалко. И потрогать можешь. И Саша резко стянул через голову футболку и даже руки расставил для возможных объятий. Ярослав резко выдохнул, усмехаясь, а затем закусил губу и подошел. И сразу провел рукой по груди по красной метке. Удивительно, что это он такой смелый теперь. От Саши веяло теплом и уютом, и тело его никаким характерным образом не отзывалось ни в мозгу, ни в паху. Да, стройный и красивый Сашка, но ведь Сашка же, друг его, как его можно хотеть? Может, наврал он все? И сон этот, вообще, настоящий бред, игры разума и подстава. Ярик неловко подцепил тонкими пальцами пояс брюк, уже зная, что же ему откроется. И почувствовал волнение и легкую дрожь. Ну да, в штаны к Казьмину он точно еще не пробовал залезть. Уникальный случай. Чтобы получше рассмотреть метку пришлось немного наклониться, и в то же мгновение Ярик почувствовал, как на макушку опустилась горячая ладонь, а пальцы начали слегка перебирать волосы. Приятно. И трогать Сашкин подрагивающий живот тоже приятно. И снова словно розовый туман захватил в мягкие объятия и повел куда-то далеко, к наслаждениям. Ярик очнулся, только когда понял, что с силой вцепился в бедра друга и уже примеривается для нового засоса под пупком. — Эй, Ярик, — ладонь скользнула к шее, заставляя поднять голову. Саша смотрел очень внимательно и с такой неприкрытой нежностью, что аж дыхание перехватило. Пришлось облизать вмиг пересохшие губы. — Иди сюда, мелкий. Ярик уже ждал, что Казьмин все-таки совершит то, о чем грозился, но его просто крепко обняли, прижимая к себе и поглаживая по спине. Именно так, как уже когда-то Саша его обнимал на вокзале. Тепло и чувственно, чтобы не испугать, но и дать понять вектор своих намерений. — Саш, Сашка, — Ярик обнял в ответ, зажмуриваясь и резко выдыхая, прижимаясь губами и носом к голому гладкому плечу. — Не бойся, Ярик, ты все сможешь. Главное, слушай свое сердце, как бы банально это не звучало. Ошибки будут, и болезненные, но ты справишься и вынесешь уроки. А я…я буду всегда рядом, помни, всегда. Это было еще лучше, чем в Питере. И еще труднее оказалось потом собрать себя с мыслями. Безумная публика, фантастические гости, атмосфера, как сказал Егоров, тоже невероятная и особенная. Все удалось. Ну, почти все. Технические проблемы никто не отменял, да и половину своих номеров Ярослав точно не сразу бы согласился пересмотреть. Но в целом, конечно же, получилось, и счастье горячими волнами растекалось по всему телу от новых слов благодарностей и поддерживающих взглядов. Слезы только, черт возьми, опять не получилось сдержать. Хотя смеха было гораздо больше. Лена Минина ошарашила своим приглашением на сольный концерт, звезда русского рока Женя Егоров искренне восхищался и благодарил за приглашение, Игорь, вновь и вновь, подбадривал, а Сашка просто всегда оказывался где-то рядом и заботливо поглаживал по плечу и улыбался, казалось, только ему одному. Много еще надо будет переосмыслить, пережить и понять после такого концерта, но одно теперь ясно точно — не останавливаться. И ни за что он не остановится. В Москве уже почти глубокой ночью его ждала небольшая съемная квартира, и он уже представлял, как скинет вещи прямо в прихожей, и первым делом побежит в душ. И спать. Спать долго и крепко, без сновидений, чтобы набраться новых сил. Потому что сейчас, кажется, что он не в состоянии даже ложку держать в руке. Ну ничего, на каршеринге он все-таки до дома доедет быстро, под утро даже в Москве пробок нет на дорогах — лучшее время, чтобы прокатиться и немного проветрить голову перед сном. Вождение всегда его удивительным образом расслабляло, никаких надоедливых таксистов. После недолгой, но душевной служебки, где Ярослав еще получил несколько ароматных букетов и подарочных пакетиков, нагруженный, но счастливый, он направился прямиком к машине, что успел себе заприметить. И тут его окликнули. — Ярослав. Из темноты, на хорошо освещенную уличным фонарем улицу к нему вышел Казьмин. — Саша? Ты еще тут? Я думал все уже уехали давно. — Все и уехали. А я тебя жду. Почти уже уснул в машине. Любишь же ты поболтать с народом. — Так я не знал… А ты зачем меня ждал? Подошел бы… — Нет-нет, это твои, твой концерт, я не мешаю. Пошли, помогу сгрузить подарки и отвезу. — Сашка, правда? Ой, да мне даже неловко как-то, не договаривались ведь. — Пошли, пока не передумал. Вот купишь свою долгожданную машину, будешь ты меня возить, и не только по Москве, но и в Питер. Ха. — Да без проблем, с радостью, Саш. Казьмин даже чуть притормозил, пока они шли по присыпанной снегом тропе к машине, и развернулся, поправил съехавший букет в руках Ярика, чтобы тот не оказался на земле в следующую секунду. — Серьезно? Думаешь, я выдержу с тобой столько часов в машине? — Вот и проверим. — Ага, и если что, бросишь меня на трассе где-нибудь под Тверью, да? — Саш, я тебя не брошу. Ни за что. Разговор прервался тихим смехом и шелестом букетов и пакетов. Ярик все сгрузил на заднее, а сам ловко устроился на переднем. И сразу зазевал, оказавшись в тепле уютного салона. Сашка только громко фыркнул и завел двигатель. — Поехали, артист. — Сам такой, — уже в полусонном состоянии пробурчал Ярослав, закрывая глаза. «Ярик» — почти шепотом послышалось над ухом, и сон, кажется, начал медленно улетучиваться, покидать уставшее тело. Но реальность все никак не хотела формироваться, веки лишь слегка подрагивали, а пошевелиться было просто невозможно, словно конечности еще оставались во власти сна и не принадлежали этому миру. И тут вдруг он ощутил мягкое тепло на губах, нежное, приятное, такое до боли знакомое. Да, это ведь уже было когда-то, это же…поцелуй. Глаза открылись, и вместе с реальностью окатило целым ворохом чувств, ощущений и запахов. И Ярик дернулся. И тут же увидел перед собой смущенный потемневший взгляд друга. И понял, что он все еще в машине с Сашей, что они ехали домой после концерта. И что Казьмин, черт возьми, снова его поцеловал. Ну нет уж, во второй раз он все у него выяснит. Из машины никуда не сбежит. Но больше почему-то вдруг захотелось не выяснять отношения, а вновь ощутить вкус этих мягких губ. Приятно же было, не показалось. — П…приехали. Ты вырубился. — Ага, — спокойно ответил Ярик и тут же отстегнул ремень безопасности. Саша молча последовал его примеру и уже хотел повернуться к двери, как вдруг его ловко схватили за запястье, удерживая. — Саш, подожди. — Ярик, выходи. Поздно уже, спать охота. И домой. — Понимаю. Но я ответить хочу тебе. — Эм, я, вроде, ни о чем не спрашивал. — Саш, не на вопрос ответить. И откуда вдруг после пробуждения в нем столько уверенности? Сейчас Сашка еще чего не так поймет, психанет, обидится. А ему еще домой в ночи ехать, одному. Может, не сейчас? Вон как смотрит испуганно и с недоумением. Умеет же, зараза. Но ведь не приснился же ему поцелуй? Уже второй. Не могло подсознание так жестко с ним пошутить. Ярик делает глубокий вдох и сам тянет на себя Сашу, жмется открытым ртом к губам, чувствует даже под курткой напряженные плечи. Ловит резкий выдох, желая коснуться чужих губ хотя бы кончиком языка, но отстраняется. И смотреть теперь пытается вопросительно и даже упрямо, хотя у самого сердце сейчас выскочит из груди и, кажется, что сознание с ним радостно вот-вот попрощается. Страшно, очень страшно, еще страшнее, чем делать себе такой большой концерт с гостями. — Саш, ну скажи хоть что-нибудь. — Я боялся, что ты проснешься, но просто не смог себя контролировать. Я поддался. Извини? — Извини? И что? — Ну ведь без твоего же согласия было. — Дважды. — Что дважды? — Ты поцеловал меня уже дважды в губы, Казьмин. Без объяснений. Что мне думать? — Не знаю. А надо что-то думать? — Ну и скотина же ты, Казьмин. А я, кажется, начинаю в тебя влюбляться. — А я уже влюбился, Баярунас. И не знаю, что думать и делать. — Спать, Саша. — В смысле? Сразу в кровать меня тащишь? Охренеть. Но я согласен. — Да я и не сомневаюсь в тебе. С ног я валюсь. Не соображаю ничего. Но, и значит, что правду говорю, как пьяный. Останешься у меня на диване. Не отпущу тебя. Остальное все днем. — Это я тебя не отпущу, Ярик, никогда. — Ох, Саша.