Всем для всех

Яркий свет софитов до боли впивается в глаза, не давая разглядеть ничего вокруг, кроме витиеватых, причудливых, то и дело танцующих узоров, что извечно возникали при малейшем опускании век. Громкая музыка и ликующие восклики людей оглушали, отдаваясь эхом, тем самым словно насмехаясь над жалкими ушными затычками, что так бережно предоставила менеджер перед торжественным выходом. Горло нещадно жгло, а голос вновь и вновь норовил сорваться. Но он продолжал, продолжал срывать заученные наизусть строки из своих уст, разнося их по огромному стадиону, навеки поселяя в сердцах слушателей. Мелодия постепенно стихает, неоновые огни приглушаются, мигают где-то вдалеке, оставляя лишь невнятное послевкусие после новой, исполненной вживую песни. Объявление о кратком перерыве и ревущий вопль толпы, как если бы сотни самых различных голосов сплелись в один. — Сколько времени у меня есть? — Низкорослый, худощавый юноша судорожно врывается в гримерную, тяжёло дыша. — Около пяти минут. Последняя песня: «Her brilliance constellation». — Учтиво информирует девушка с хитрым прищуром, что явно была старше мальца напротив. — Помнишь? Ещё бы он не помнил. Парень только и может, что неустанно поглощать жидкость из пластикового стакана, пытаясь унять лёгкую дрожь во всём теле, что выдавала его нервозность с потрохами. — Ну же, Скар, не кипишуй ты так. Воду стоит пить размеренно, как мы с тобой учили? — Женщина грациозно взмахивает розоватыми волосами, не скрывая насмешливой улыбки. — А это и не вода, менеджер. — Нервная, но теперь уже более хитрая ухмылка не сходит и с лица Скарамуччи. — Ладно тебе уже, прекращай звать меня «менеджер». Просто «Мико» и можно на «ты». Всё же, я не так стара! — Яэ Мико обходит непутёвого подопечного со спины, заглядывая в стакан и быстро определяя его содержимое. — Господи, Скар, — закатывает глаза, потирая переносицу, но прежний задор в глазах остаётся. — виски? Серьёзно? Хочешь стать как все те скандальные ребята, что выходят на сцену лишь в стельку и под кайфом? — Она заливается хохотом, хлопая младшего по плечу. — О, не поверишь, моя мечта. — Саркастично выпаливает тот в ответ, самодовольно улыбаясь. Перейти на «ты», в этот раз уже не казалось такой проблемой. Ничто уже не кажется проблемой, после ядрёного виски, что приятным жаром раздался по всему организму. — Посмотрите, как мы заговорили! — Мико прикрывает улыбку тонкими, изящными пальцами. — Осталась одна минута до последнего выхода. Вперёд, герой! — Мягко, но настойчиво толкает младшего в спину, выводя его из гримерной. Скарамучча достаёт телефон из кармана протёртых, тёмных джинсовых штанов. Перелистывает всю ту же переписку: Mona Megistus: Извини, пожалуйста, знаю, что обещала, но сегодня не смогу быть на твоём концерте. У меня важные съемки 13:21 Mona Megistus: Ну, помнишь, для того журнала, что я рассказывала на днях. Это очень важно для меня. Но я надеюсь, мы сможем встретиться после? 13:22 Mona Megistus: Пусть звёзды благословят тебя! ;) 17:47 Скарамучча закусывает губы, сворачивая переписку. Как бы хотелось, дабы Мона сейчас была здесь. Но он не злился и не обижался, ясно понимая, что его девушка заслуживает хорошего будущего. К тому же, он точно знает, как поддержать её во время съёмок. Без сомнений, всё должно пройти идеально. Последняя на сегодня песня была медленной, плавной, наполненной необычайной нежностью, по крайней мере, для её исполнителя уж точно. Скарамучча всё ещё помнил те комментарии, во времена, когда только выпустил «Her brilliance constellation» вместе с новым альбомом. Многие недоумевали, неустанно строча отзывы: «А это точно Скар?», «Так непохоже на его творчество…», «А где тачки, бабки, кокс и шлюхи?». Неудивительно, ведь зачастую, музыка Скара являла собой «гнусный рэп», с трэп звучанием и нотками лоу-фая. Возможно, именно из-за всей шумихи, вокруг этой единственной песни, этот альбом и стал столь успешным. Первый куплет позади, следует длительный проигрыш перед припевом. Обычно, это лишь жалкие пятнадцать секунд, но в этот раз всё будет по-другому. Всё-таки, дружба со звукорежиссёром — лишней никогда не будет. Да и как иначе тогда бы юный музыкант смог скрыть свою маленькую, запланированную шалость от менеджера и прочих? Мысленно похвалив себя за заранее договорённое удлинение проигрыша и работой со звуком, Скарамучча подходит на край сцены, азартно улыбаясь. Огромное количество людей устремляют недоумённые взгляды, застыв с поднятыми руками, со включёнными на телефоне фонариками. Уморительное зрелище. — Эй, сучки, — брюнет говорит размеренно, монотонно, словно подстраиваясь под такт мелодии, пока весь зал затихает. Виски убрало все остатки неуверенности ещё в гримерной. — знаете, эта песня была посвящена той, чьё сияние покорило меня раз и до скончания веков. — Подобные строки, что так несвойственны ему. — Я хочу, дабы она и все в этом чёртовом мире знали об этом. — Скарамучча достаёт свой мобильный телефон, припрятанный в кармане, ловко нажимает на значок видеозвонка, приставив динамик к ручному микрофону. На сколько он знал, именно сейчас у Моны должен был быть краткий перерыв. Долгие гудки под удивлённые и ликующие вопли, этот момент кажется невыносимой вечностью, пока наконец-то нежный, девичий голос не раздаётся на громкоговорителе. —Приве-ет, Скар? У тебя тоже перерыв сейчас? Ты не представляешь, я так устала-а. — На экране появляется миловидное белое личико Моны, с аккуратным макияжем, в котором преобладали в основном блёстки и шиммер. Тёмные волосы с фиолетовым отливом привычно собраны в два высоких хвоста, что украшены различными лентами и эксцентричными заколками. Видимо, очередной образ для фотосессии. — Как проходит твой концерт? Поражённый зал тут же начинает переговариваться между собой, перекрикивая друг-другу. — Какая-то актриса?! Она тоже из мира шоу-бизнеса? — Истошно сыпал вопросами кто-то из толпы, после чего невнятный гам и шум продолжились. — Постойте, это голос Моны! — Вдруг воскликнул мужской голос, словно откуда-то сверху, похоже с мест на балконе. —Вы ебанулись?! Интервью её чем слушали?! У Моны голос ниже! — В зале воцарился бедлам, где каждый пытался перекричать другого, доказывая свою точку зрения любыми способами. — Мона, милая, — зал наконец-то затихает, отвлекаясь от яростных коллизий. — знаю, что редко говорю тебе об этом, но… — Скарамучча делает паузу, набирает в лёгкие побольше воздуха, словно пытаясь решиться. — Я безгранично благодарен тебе, за всё. Ты — та самая яркая звезда, что продолжает освещать мой путь даже днём. — Он рассматривает удивлённую Мону по ту сторону экрана, глаза которой поблёскивали от слез, её мягкая улыбка заставила улыбнуться и Скарамуччу, выдавая в нём влюблённого по уши придурка. Фанаты торжествовали, хоть подобная новость и стала большой неожиданностью. Брюнет поворачивает экран, дабы дать возможность Моне увидеть огромный стадион, заполненный поклонниками. Время проигрыша кажется уже достаточно долгим и брюнет жестом даёт команду звукорежиссёру. Песня не смотря ни на что должна продолжаться. Он с первых секунд берёт верные ноты, не сфальшивив ни разу, хоть и всегда считал этот припев — самой проблематичной частью, вспоминая, как каждый раз раздражался из-за этого на множестве репетиций. Плавно скользя по нотам, то понижая, то повышая тембр голоса, Скарамучча словно обволакивал каждое слово таинственным, эфемерным трепетом, какой-то незримой, томной сокровенностью, что была различима лишь для них двоих, сплетая это в строки. Возникало ощущение, что всё застыло именно в этом мгновении, в идиллии, где низкорослый брюнет, вот так вот просто, повернувши экран к публике, на котором светилось лицо любимой девушки, распевал свои авторские песни, что записывал изначально лишь в тесной комнатушке с отвратной акустикой и микрофоном за пятьдесят долларов. В той идиллии, где люди принимали его таким, синхронно подняв руки и покачивая поднятые вверх телефоны, с включёнными на них фонариками, подобно одному единому организму. — Я дома. — Сухо брошенная, заезженная фраза всколыхнула тишину просторного, тёмного коридора. — Скар, ты вернулся! Уже так поздно, я даже начала беспокоиться. — Щелчок тумблера и в углу гостиной загорается тёплый, приглушённый свет лампы. — Я видела твой концерт, ты был изумителен! — Высокая женщина с кофе в руках неспешным шагом направляется в коридор, встречая братца. — Конечно, мне всё ещё непривычно слышать из твоих уст все эти гадости о шл.— покашливает, виновато укладывая фиолетовую прядь волос за ухо. — Девушках лёгкого поведения. Скарамучча вяло снимает ботинки, опускает голову, дабы скрыть закатанные глаза и недовольный вид. — Райдэн, ты же помнишь, что я больше не тот двенадцатилетний мальчишка. — Вздыхает раздражённо, проходя в уютную гостиную, тут же упав на диван. — Знаю, знаю… — Женщина вздыхает, поджав губы. Эта неловкая пауза была такой давящей для неё. — Однако, ты поступил так мило, ну, я о том признании Моне, на сцене. — Райдэн садится возле Скарамуччи, опустошая чашку кофе. — Ей крупно повезло с таким внимательным парнишей как ты. — Тянется рукой, желая потрепать волосы брата, но вовремя останавливает себя, опустив глаза в пол. — Всё в порядке. — Кажется, он всё-таки замечает это. — Только вот, менеджер по голове надавала за внеплановые изменения в выступлении. — Брюнет кротко усмехается, вспомнив злющую физиономию Яэ. — Ложись спать, я ещё побуду здесь, на перекур схожу. — Ну ещё бы, доведёшь ведь скоро всех своими выходками. — Следует краткое хихиканье, после чего Райдэн одаривает мальца лёгкой улыбкой, оставляя чашку в раковине. — Сладких снов, Скар. Скарамучча молча проводит взглядом «надоедливую» сестрицу и томно прикрывает веки. Наконец-то желанная тишина, именно этого покоя, ему, кажется и не хватало. Голова нещадно гудела, а всё тело ныло от усталости, словно бы он разгрузил парочку вагонов, а не пел свои «матерные частушки». Пролежав так какое-то время, юноша наконец-то вынуждает себя подняться с такого соблазнительного дивана. Он недовольно фыркает, видя немного грязной посуды в раковине, в виде парочки тарелок, подгоревшей сковороды и той самой кружки. — Как и ожидалось от этой растяпы. — Шепотом ругается Скарамучча, тщательно вымывая тарелки до блеска. После столь утомительного дня, до смерти хотелось курить, отказывать себе в этом маленьком удовольствии парниша не стал, быстро нащупав в кармане помятую пачку любимых сигарет. Телефон в кармане кратко вибрирует, отвлекая внимание. Mona Megistus: [Голосовое сообщение] Спасибо за удивительный вечер! Твой звонок на концерте был незабываемым! 02:54 Mona Megistus: [Голосовое сообщение] Серьёзно, дорогой, я таааа-аааак тронута! Надеюсь, ты уже спишь, люблю тебя, спокойной ночи. 02:55 Её голос был взволнованным, но, кажется, она и правда счастлива. Скарамучча никак не может сдержать радостный смешок. Scaramouche: Сладких сновидений, принцесса. 02:57 Он довольно закидывает телефон обратно в карман, вспоминая, куда шёл. На балконе курить не охота, да и пепельницу искать — та ещё морока. Лениво натягивая берцы, Скарамучча принимает решение выйти на ночную улицу. Уже как-то по инерции протягивает руку к почтовому ящику во входной двери, нащупывая несколько новых писем. « — Что? Опять? » — Скарамучча нервно цокает языком, поворачивая маленьким ключом в замочной скважине и выуживая оттуда стопку свежих писем. Оперевшись о дверь, он пробегается глазами, подсвечивая на корявые строки фонариком. Счета, назначенный термин, документная волокита и так по кругу. Ничего нового, вновь придётся помотаться по городам, дабы уладить тривиальные вопросы. Раздражённый вздох, Скарамучча прикрывает глаза, закидывая голову назад. И когда это уже закончится? Почему он вынужден разбираться со всей этой чертовщиной в одиночку? Концерты, репетиции, написание и запись новых песен, контракты, даже дела по хозяйству весят на его шее, издевательски свесив ножки. « — Хоть бы с чем-то помогла. » — Обещал ведь относиться к родной сестре хотя бы с пониманием, но тащить весь этот груз на своих плечах иногда было попросту невыносимо. Из потока не щадящего круговорота неприятных мыслей, Скарамуччу отвлекает шелест бумаги и тихий грохот, характерный для падения чего-то железного, но небольших размеров. — Это что ещё за хуйня? — Он медленно опускает взгляд, не прекращая тихо материться себе под нос. Пред его ногами лежал аккуратный конверт, со слегка выпирающей бумагой спереди. Похоже, внутри что-то есть помимо письма. Кому бы понадобилось отправлять что-либо горе-рэперу и простой официантке бара? Скарамучча хмурясь, хмыкает, недоверчиво поднимая конверт с пола. « — Посмотрим, что у нас тут. » — Но глаза Скарамуччи расширяются как только он замечает имя отправителя, становятся подобными блюдцам, огромными, стеклянными. « —Уебанский розыгрыш или какая-то дурацкая ошибка? Быть не может.» — Юноша всеми силами пытался оправдать происходящее, найти объяснение, усердно высвечивая хорошо знакомое имя в темноте. Около минуты, что походят на вечность, он стоит в темноте, на ватных ногах, пялясь в одну точку. Слышно тиканье настенных часов, которые сейчас даже не сердили, точнее остались попросту незамеченными. Тяжёлая атмосфера вмиг наполнила помещение, казалось, что даже температура в помещении поднялась, стало невообразимо душно. Дрожащими руками Скарамучча решается открыть конверт в котором красуется смятое письмо, и нечто, обмотанное в скомканную бумагу. Ладони неустанно потеют, пока брюнет бегает поражёнными глазами по аккуратным строкам, сердце колотится, не сбавляя темпа, а дыхание становится сбитым. В горле жутко пересохло, как бы он не пытался смочить его вязкой слюной, щеки беспощадно жгло, голова стала мучительно тяжёлой, да так, что единственным хорошим решением казалось лишь отрубить её. Скарамучча изо всех оставшихся сил кусает губы, языком ощущая привкус железа. Сейчас, всего лишь нужно сдержать приступ внезапно накатившей истерики, вот и всё. Он пытается, пытается изо всех сил, однако, единственная предательская слеза всё же скатывается, попадая прямо на тонкую бумагу и размазывая пару букв в слове того же аккуратного почерка. Последние предложения в письме отдавались эхом в голове, лишая способности рационально размышлять или хоть на секунду подумать о чём-то другом. Скарамучче был хорошо известен этот вкус, вкус всепоглощающего отчаяния, отдающий нотками горечи. Всё тело беспрерывно трясётся, а руки больше не в силах удерживать клочок бумаги, он вдруг показался таким увесистым, таким обременительным. Худощавый силуэт столь медленно, столь безмолвно скатывается по холодной стене, будто бы старается не нарушить ночную тишь, или иначе ты проиграешь в этой игре. Его помутневший взгляд утыкается в пустоту, не допуская и моргания, или любого лишнего движения вовсе. До смерти хотелось курить.