(reverie)

      весь тот день и вся последующая ночь ощущались такими несуществующими, невозможными, будто все пережитое — бред. но это не так. совсем немного проплыть на гидроцикле по пещерному каменистому коридору, уворачиваясь от отколовшихся огромнейших камней, — и все. конец этому безумию в глухой испанской деревне, а также начало новой жизни, то есть осмысление и понимание обычных вещей совершенно по-другому, под иным углом. и, казалось бы, для Леона это означает только одно — успешно выполненная миссия и высокая зарплата, возможно, даже, какая-нибудь медаль и хороший отпуск, но… это все на самом последнем плане. «на этот раз все будет по-другому» — вспоминает Леон свои слова и глубоко внутри себя радуется, что хотя бы в этот раз он сдержал свои слова. свои надежды. перед ними открывается ранний рассвет, означающий начало нового дня. для кого-то — просто очередное утро, но для Леона и Эшли — буквально начало новой жизни. наконец Леон сможет выспаться без снедающих его нутро кошмаров о Раккун-Сити, он сможет спокойно выдохнуть, когда вернется домой, он сможет без задней мысли улыбнуться какой-нибудь незамысловатой шутке из фоном играющего телевизора, он сможет вспоминать без чувства горя и оглушающей вины милую улыбку Эшли после слов «мы ведь команда, правда?» он сможет вернуться в нормальное состояние. а Эшли…       …Эшли, чтобы отвлечься от плохих мыслей, завороженно смотрела на Леона, быстро разбирающего свое оружие. он считал оставшиеся патроны и некоторые припасы, прикидывая, сколько потратит в следующей битве, его лицо было хмурым и сосредоточенным, глаза бегали по разложенным хилкам на столе в одной из безопасных комнат в этом гребаном, но таком красивом замке Салазаров. Леон, если честно, не замечал этой блестящей дорогой красоты, но Эшли, хоть и мельком в какие-то моменты, старалась отводить свой взгляд на эту самую красоту, отвлекаясь от проступающих через серо-синюю футболку плотных мышц спины и рук, крепко держащих дробовик, иногда меняя его на какое-то оружие поменьше, название которого Грэм так и не решилась спросить: она совсем в этом не разбирается.       замкнутый круг: чтобы отвлечься от дурных мыслей о том паразите, который сидит в их нервных системах, ломая ее к чертям, Эшли наблюдала за аристократичными чертами лица Кеннеди, пока он не замечает, но иногда ее мысли заходили совсем в иное русло, и тогда она заставляла думать себя о другом, например, о том, как идеально мягко выглядит тело обнаженной женщины на картине «Венера с зеркалом», но в какой-то момент ее переставали интересовать эти старинные холсты в раме из отражающего золота, потому что гораздо интереснее смотреть за часто резковатыми движениями Леона, но иногда ее мысли заходили совсем в иное русло…       Эшли не могла найти себе места, у нее все время было ощущение, что сзади кто-то идет, кто-то тянет к ней свои мерзкие руки, чтобы снова закинуть себе на плечо и унести подальше от Леона, на которого в этот момент нападают все, кто может, чтобы отвлечь, ослабить его бдительность насчет Эшли. но он не сдается, замечает, видит всех приближающихся врагов, помнит об Эшли, слышит ее крики о помощи, понимает, насколько ей это все надоело, как все ее задолбали, как она поскорее хочет домой, сначала в теплую ванну, а потом в также приятно согревающую кровать. и чтобы никто не мешал, не бесил, не… Леон тоже не отказался бы от этого, но сейчас на нем лежит вся ответственность за Эшли, ее будущее (его будущее также не менее важно), от Леона зависит, покушает ли вкусно Эшли завтра утром? увидится ли с отцом? достигнет ли своих мечт?.. жизнь Эшли на кону. и если смерть Леона означает спасти Эшли, то он не будет задумываться ни на секунду, уверенно кивая, скорее, самому себе. и даже если Эшли будет умолять его передумать, это будет единственный раз, когда Леон прямолинейно и без зазрения совести скажет ей «нет», в миг пресекая ее порыв попытаться доказать, что его жизнь более значима. но на ней это не сработает. Леон стал для нее гораздо больше, чем просто спаситель. и она хочет сказать ему гораздо больше, чем просто «спасибо». она не может молчать.       Леон так много делает для Эшли… любой другой агент на его месте, пришедший спасать Эшли ради больших денег от самого президента, не возился бы с ней, поставив перед тем фактом, что она должна молчать, вести себя тихо, безоговорочно слушаться приказов и не поддаваться эмоциям и чувствам, чтобы не была обузой. но Кеннеди… он понимает, что перед ним девушка, которая за свою жизнь вряд ли была в подобных ситуациях. она не умеет драться, пользоваться оружием, да даже тем же ножом. в конце концов, Эшли не может сдержать себя от громких взвизгов от испуга, когда они очень уж некстати, не специально создавая для Леона на одну проблему больше. он не жалуется на нее, не жалуется на ее эмоциональность. да, он был немного груб с ней, когда сказал ей «тебя забыл спросить» в ответ на чрезмерное беспокойство со стороны Эшли во время безрассудных прыжков Леона по большим люстрам между коридорами второго этажа в замке. но Эшли это нравится. нравится, что он не пытается быть кем-то еще перед ней. нравится, что он не слишком любезен с ней, не слишком ласков, не слишком жесток или груб. он не относится к ней, как к совершенно беспомощной девушке, которую нужно водить за ручку, когда та спускается по лестнице. он говорит ей никогда не рисковать, но сам всегда рискует, и Грэм бы возмущалась, если бы не понимала, что он попросту вынужден это делать. и она также понимает, что у его синеватых мешках под глазами, у его постоянно опущенных под необъяснимой тяжестью бровях, у его померкших серо-голубых глаз, у его редкой улыбки, являющейся лучшим вознаграждением для Эшли, есть общая причина — и это его прошлое, о котором девушка может только догадываться. вряд ли он расскажет кому-либо о тридцатом сентябре девяносто восьмого. и дело далеко не в том, что это засекреченная информация.       и Эшли тонет в своих чувствах. никогда раньше она не ощущала такого благоговейного трепета на душе перед человеком, перед мужчиной. такое с ней действительно впервые, и она, преследуя мысль разузнать что-нибудь о его личной жизни, да и в принципе что-нибудь о жизни Леона, прижимается к его спине, крепко обхватывая руками его тело, чтобы не упасть (да-да) с лодки во время прыжка с трамплина из этого проклятого острова. адреналин бурлит в крови, а эндорфины и дофамины делают свое дело, даря Грэм ощущение легкости и желания свернуть горы вместе с Кеннеди, ощущение счастья и бесконечной радости, потому что они наконец выбрались из этого кошмара, вместе.       — Эшли?.. Эшли? — Кеннеди наконец пришел в сознание. он уже начал было беспокоиться, что Грэм снова могли похитить, пока он был в отключке.       — я здесь, — плохие мысли Леона отошли на задний план, когда он сначала услышал, а спустя мгновение и увидел девушку. она наклонилась к нему, чтобы с облегчением обнять и блаженно уткнуться щекой в его твердое плечо. — я думала, ты умрешь…       — я понял…       Леон не обнимает ее в ответ, не позволяет себе подпускать ее слишком близко, не позволяет ей заходить дальше отношений Кондор-1 — Орлёнок, поэтому сдерживается мягким похлопыванием по ее надплечью.       — это ты все сделала? — указывает Леон на компьютер в лаборатории Луиса.       — ну, да… да, а кто же еще? — Эшли прячет гордость за застенчивой улыбкой.       Леон кажется удивленным, но он лишь показывает это. для Эшли. для того, чтобы она поняла, насколько хорошую работу сделала и якобы превзошла ожидания Леона. он изначально знал, что она со всем справится. он всегда верит в нее и не позволяет ей сдаваться, опускать руки. он не показывает ей своего страха, он прячет его глубоко внутри и действительно верит в себя и в нее. эта миссия по спасению дочери президента обязана закончиться успешно. другого быть не может. с такими мыслями Леон поднимается с кресла, слишком уверенно наступает на все еще слабые ноги и, чуть не падая, хватается за ближайший стол, останавливающим жестом руки показывая Эшли, что ее помощь не нужна, на что она убирает за спину свои протянутые руки.       когда Грэм показывает Леону карту, которую нашла на соседнем столе, Леон говорит ей, что пора отправляться в путь.       — мы же команда, да? — Эшли немного отходит и затем оборачивается к стоящему на прежнем месте Кеннеди.       Леон смотрит на нее, издает легкий смешок и отводит взгляд, который затем вновь поднимает на Эшли.       — ты и сама круто справляешься.       Леон… он уже не в первый раз обходит ее вопрос стороной, не давая прямого ответа. девушка даже озвучивала вслух свои фантазии о том, что она тоже могла бы в будущем стать агентом и тогда они с Леоном работали бы вместе… но она не знает, до чего эта работа доводит. насколько быстро она убивает ментальное состояние, насколько бездушными и безумными она делает людей, долгое время работающих в таких условиях. на эти слова Леон отвечает ей: «ну-ну». возвращает мысли Эшли с неба на землю, на что она называет того занудой. и правда.       Эшли не замечает того, что Леон ловко меняет тему и не отвечает на ее вопрос. или не хочет замечать.       возвращаясь к своим мыслям, Эшли, не способная перестать улыбаться этому прекрасному моменту, переводит взгляд с бледно-желтого рассвета на Леона, чуть наклоняясь в сторону, чтобы заглянуть в лицо.       — Леон, — сначала она привлекает его внимание и он оборачивается. — слушай, я могу подкинуть папе идею… станешь моим охранником, если захочешь, — Эшли игриво наклоняет голову, следя за реакцией Леона и смотря в темно-бледные, будто выцветшие глаза.       — зачем тебе я? — на этот вопрос не нужно отвечать, он уже знает ответ, его не так уж и трудно прочитать в глазах и улыбке девушки, когда он вновь смотрит на нее. — ты и сама за себя постоишь. — улыбается уголками губ, его это изматывает.       Леон не относится к этому заданию как к своей работе, он на подкорке сознания понимает, что такую хрупкую девушку никто не спасет из этой сумасшедшей деревни, если его надежного плеча не будет рядом. и это первая причина, почему Эшли не хочет, чтобы эта встреча рассвета была их первым и последним хорошим общим воспоминанием.       — только научись обращаться с ножами, — порез, который нанесла «Эшли» Леону его собственным ножом, все еще саднит и неприятно напоминает о себе под плотной тканью черной перчатки, и Леон также напоминает об этом Эшли, превращая все в безобидную шутку, над которой Эшли тихо посмеивается. Леон шутит об этом и Грэм кажется, что ему уже не больно. но ладонь болит, и еще как. да и не только ладонь.       то, во что втянул Леон Эшли — висит полностью на его совести, хоть он в этом и не виноват. но он винит себя в том, что позволил ей влюбиться не в того человека. в себя. и Грэм замечает, с какой отстраненностью он отводит свой взгляд. подальше от Эшли, подальше от ее наивных эмоций, подальше от своего жалкого отражения в ее ясных светлых глазах.       Эшли не глупая девочка, как может показаться на первый взгляд (и она этим пользуется), она рождена в политических интригах и может читать мысли людей по их эмоциям, движениям, и Леон для ее способностей не исключение. она знает, что Леон вполне догадлив. он все знает, и Эшли это понимает.       она грустно смотрит в его затылок, понимая, что он больше не повернется к ней с облегченной улыбкой закончившегося кошмара, не спросит, цела ли она, все ли с ней хорошо? он не даст ей свой номер, чтобы иногда просто писать друг другу всякую ерунду по типу «Орлёнок не хочет чем-нибудь перекусить?» и Эш будет вынуждена есть в одиночестве, спать в одиночестве, просыпаться в одиночестве, и даже отдыхать в одиночестве, представляете?       она, конечно, будет пытаться заменить его. заменить в своем сердце его русые, медные волосы с седыми промельками на другие, какие-нибудь темно-каштановые и менее пушистые, но только подумав об этом, ей уже не нравится. ком в горле застревает от мысли, что у нее нет и шанса на каплю его мужского внимания. и она даже не знает, хорошо или плохо то, что у нее нет ни единой его фотографии. так бы она обязательно положила ее под подушку или в дневник с замочком, в самое сокровенное место.       Грэм больше не держится за его спину, пока они плывут с острова прочь, не смотрит с тем же благоговением и мечтательным взглядом ему вслед, как раньше, не думает о нем. опускает на водную гладь потемневшие, опустевшие и словно разбитые, как мамин хрусталь, глаза, которые вот-вот наполнятся слезами. она не хочет плакать, не перед ним, она не хочет снова показывать ему свою девичью наивность.       Леон чувствует, что путь обратно — путь к безобидным шуткам в ее сторону и к незамысловатым, но приятным беседам о книгах закрыт, как и закрыта ее душа, которую та так беспечно открыла в начале их безумного и лишенного морали путешествия. но он не винит ее, сам понимает, каково это — оказаться, будто в кошмарном сне, и встретить единственную надежду на спасение, которую совсем не хочется терять. как уж не влюбиться?       в Леоне есть загадка, которую хочется разгадать, в нем есть та усталость от жизни, которую Эшли хотела исцелить своим женским уютом. Эшли считает Леона идеальным со всеми его проблемами, узнать которые ей не судьба. ей нравится его мягкий, но вместе с тем же жесткий тон, глубокий, иногда хриплый тембр, не терпящий отпирательств, его ровная ямка между таких идеальных бровей, которая очень редко, но все же сглаживается. нравятся его нездоровые темные круги и мешки под глазами, хоть это и неправильно. в конце концов, ей нравятся его натруженные руки с выступающими нетонкими венами, мозолистые, грубоватые пальцы, угловатые локти, футболка, которая не заправлена в рабочие брюки и которая так идеально плотно обтягивает его грудь, на которую Эшли, честно, временами бесстыдно засматривалась. ей нравятся ремни, которые крепко обтягивают мощный таз и массивные бедра выше колен, нравится его внушительное телосложение, которое и полагается человеку, прошедшему шестилетнюю подготовку к спецагенту правительственного уровня. и это все нравится ей до сих пор. да, конечно, она видела агентов своего отца и раньше, но она никогда не интересовалась ими настолько…       и она хотела бы быть его пистолетом или армейским ножом — неодушевленным предметом, но зато самым незаменимым в его арсенале, предметом, который всегда у него под рукой — на портупее.       Ада Вонг — его идеал женщины, а Эшли до нее далеко. она совсем не такая, и дело даже не во внешности. в Эшли нет загадки, которую хочется разгадать — с ней неинтересно.       и казалось бы, Леону нужна понимающая, способная утешить и помочь в нужный момент девушка, простая и ясная, как солнечный день, прямо как Эш. но, видимо, она вовсе не та, которая сможет навсегда избавить Леона от ночных кошмаров и бесконечного недосыпа.       Леон не говорит ей прямого «нет» — знает, что она все понимает. и поэтому Эшли плевать, что еще подумает о ней Кеннеди — человек, не сказавший ни слова, но сделавший так больно глубоко в груди, будто весь воздух — это Леон, и она пытается остановить свое дыхание, чтобы никогда больше не помнить о нем. Леон плотно сидит у нее где-то в плевре легких, почти как тот самый паразит Лас Плагас, которого они извлекли немного ранее. но никакая лаборатория Луиса в этом уже не поможет. от любви к Леону Кеннеди нет лекарств, разве что пуля в лоб, чтобы забыть и потеряться.       Эшли не сдерживает всхлипа, когда до нее доходит, почему он молчит. Леон все еще заботится о ней и о ее чувствах, стараясь не ранить еще больнее. ему тоже плохо, он тоже страдает, но не хочет, чтобы она знала — это только его очередные проблемы. шумный двигатель гидроцикла не помогает Эшли спрятать свой плач от чужих ушей, и она внезапно прижимается лбом к спине напротив, дрожит не от прохладного ветра, а от нахлынувших эмоций, до которых она довела саму себя своими же размышлениями. и Леон теряется, ему никогда не приходилось иметь дело с плачущими из-за него девушками, его взгляд бегает и он поджимает губы, хмурясь больше обычного и думая, что же теперь делать. затем он чувствует, как тонкие руки обхватывают его пояс поверх так и не снятого потрепанного бронежилета.       он ничего не может сделать, поэтому просто кладет одну ладонь поверх ее, немного сжимая, но не давая надежды, которую Эшли до последнего хотела от него увидеть.