По-настоящему

Серёжа открывает глаза от приятных ощущений. Он ведь спал, да? Почему ему так хорошо? Ведь засыпал он очень вымотанным и усталым до такой степени, что невозможно было толком раздеться. Матвиенко окружён теплом... в прямом смысле. Со спины его обнимает, сопя, Дима, морщится слегка, но прижимается крепче. К груди спиной пригрелся Арсений, обхватил рукой запястье будто напугался, что Серёжа сбежит и оставит его. Глупый, куда он от Арса денется? Ведь нет никого любимее на земле, кроме него. Хотя тогда как Поз так перепутал, что липнет к нему... но и это не всё. В грудь Арсению уткнулся и также мирно спит Антон, сжимая одной рукой штанину на его бедре... Серёжа думает только об одном: «Что вы все в меня вцепились? Я же здесь». Видимо он невольно дёргается, раз Арсений разлепляет глаза и смотрит обрадованно на Серёжу. – Проснулся, он проснулся, пацаны! – Попов обнимает его крепко. – Боже мой, как же ты напугал нас! – Бля, Серёж, – тянет Дима, потирая глаза и гладя по спине, – ну кто так делает вообще? Мы думали, что не вернёшься совсем. – Хуй с ним, с опозданием, – вклинивается Шаст, разжимая пальцы и размахивая теперь этой рукой, – но нам новость пришла, что поезд, которым ты ехал, разорвало в мясо. И тебя с ним! Серёжа ничего не понимает. Они трое на его постели, отчитывают дружно, словно всё на сцене, для кого-то. Разве могут они так переживать за него? Сколько раз все трое стебали каждый повод... Вдруг разводят и сейчас. Арсений смотрит так укоризненно, что хочется спрятаться. Этот взгляд про все чувства разом, только для него, для Серёжи он такой. Диму видно краем глаза, но он здесь и по дыханию, что заставляет тела сближаться на доли секунд, он правда переживал. А ещё Антон глядит с улыбкой, только глаза внимательные, ищет что-то только ему понятное. – Даже не знаю, как можно с тебя обещание взять, чтобы такого не повторялось, – шепчет устало Арсений, сжимает руками ещё крепче, наверное, чтобы не сбежал. Да что у Попова за мысли такие радикальные? А, ну да, это же Арс. – Нужно помолиться на теорию вероятности, – важно отмечает Дима, поглаживая по спине, мол, поддерживаю, пока тебя обнимает этот тревожный сырок. – Не поможет, пацаны, – отмахивается Антон, кладя пальцы на ногу, где сжимал ранее ткань, – давайте заговор на... – ...понос тому человеку, кто заставил поезд жахнуться, – вдруг Арсений приближается и украдкой касается губами щеки Серёжи, – ты в порядке? Матвиенко таким растерянным себя никогда не чувствовал. Все трое за него держатся, говорят всякую дичь, но по движениям понятно, что... правда испугались, переживали. Концерт же хорошо прошёл, они обшутили – Шеминов подтвердил – вдоль и поперёк опоздание Серёжи. Сейчас же они втроём его окружили и чего-то будто ждут. – Погоди ты лезть, Арс, – одёргивает того Позов, – может он дар речи от такого количества внимания потерял. – Точно, – смеётся Антон, – Серёжа, ау́! Ты реагируешь вообще? Сколько пальцев показываю? И выставляет свои пальцы перед самым лицом. По сравнению с теми же Арсовыми маленькие, тонкие, колец нет, вот это странно. И почему-то именно в это мгновение... Серёже захотелось сладкого. Карамелек, например, они точно лежат в переднем кармане спортивной сумки. – Четыре, – отвечает Серёжа, и тут же раздаются по всему номеру радостные возгласы. – Чудо! Он заговорил, – подбадривает Дима, сжимая руку на плече, – когда голос прорезался? – Что вы все здесь делаете? – решается задать тот самый вопрос Матвиенко, оглядывая своё окружение. – Я проверял, не привиделся ли ты мне, – отвечает, как ни в чём не бывало, Шаст, – после со мной увязялся Арсений и Дима. – Они не могут сказать тебе оба, что до ужаса боятся тебя потерять, – шёпотом и доверительно проясняет Попов, гладя по плечу, – сколько бы не кидались остроумием, всё равно боялись, что тебя не будет. – Арс прав, – кивает Дима виновато, – не знаю... тебя никто не заменит, ты ж знаешь. Серёжа ждал от Шаста слов, а получает совсем неожиданно мягкий взгляд и тёплое прикосновение к щеке. Антон так только на Попова смотрит обычно, аж по рукам того побить хочется, чтобы не лез к его Арсению. Погодите... Мысли не задерживаются в голове и секунды, Серёжа оказывается поцелован и завален на кровать. Арсений ласкается к шее, прикусывает немного, как метит зачем-то, гладит по рукам. Антон обхватывает ладонями лицо и целует так глубоко и сильно, что кружится голова. Дима совсем уж непристойно скользит рукой по телу вниз, стремясь этим сжатием выхватить мольбу о продолжении. – Вы чего? – спрашивает Серёжа, отрываясь от Шаста, оглядываясь на Арсения. – Посмотри на меня, – рокочет голос Антона почти угрожающе, – видишь? – Вижу, что ты весь горишь, – от этого ответа Шастун только ярче улыбается. – А горю я от того, что ты сейчас здесь, с нами. И это, знаешь ли, возбуждает, – и снова льнёт к губам, дрожа всем телом. – Как же мы и без такого сексуального человека как ты? – Поз завлекающе дёргает бровями, не такими густыми, как все почему-то думают, но выглядит впечатляюще. – Наконец-то, прозрели, – радуется Арсений, устраиваясь на бёдрах Серёжи, потираясь о вставший за секунду член своей до чёртиков в глазах заманчивой задницей. – И десяти лет не прошло, – парирует Дима, пытаясь касанием отвоевать раздразненный притирками пах, накрывая ладонью. Серёжа задыхается в поцелуе с Антоном, почти стонет приятной тяжести тела Арсения и... нет, он не будет просить Диму сжать его так ещё раз там. Не будет. Господи, да за что ему они? Такие вдруг чувственные, жаркие, нежные при том, что ни разу его коллеги так не приближались, даже Арсений. Серёжа не заслужил столь жарких объятий и поцелуев, он вообще на концерт опоздал, его привычно надо обстебать, перешутить, оставить потом одного, чтобы проговорить себе, что они шутят... Не вот это всё! Не может Поз, который до безумия любит свою семью, трогать его так, будто эти самые касания его могут вернуть к жизни. И Антону не биться за право его целовать так самозабвенно, ведь он всегда хотел быть только с Арсением, чуть глазами не сожрал пять лет назад, всё не шёл признаваться... И сейчас эти двое его гладят, нежат, будто привыкли друг к другу и решили поэкспериментировать... и Диму с собой взяли. Серёжа держится до последнего, он не сдастся и не станет молить его довести до хоть какого-нибудь катарсиса. Но Арсений упрашивает взглядом, извивается на нём так убедительно, Антон не отпускает, сосётся, как сам любит говорить, чуть ли не урчит довольно, Дима добирается до заветного и да... он уверенно водит вверх-вниз, быстро, чётко, выверено. И на самом краю, когда Матвиенко почти готов закричать, что хотел этого всегда, сознаться в любви своим друзьям, коллегам... мужчинам, которых он хотел с того самого первого мотора, всех троих... Он открывает глаза в реальности. В номере он один, на большой постели, прохладно и грустно. Ну и чушь же ему снится! Как же, такой тонкий стёб. Выходит, никто лучше самого себя не подколет на эту тему. Серёжа накидывает на себя покрывало и обиженный на глупую фантазию засыпает вновь. И проваливается в сон быстро, не услышав, как приоткрылась дверь и в неё зашли трое, окружая своим теплом. Теперь по-настоящему.