*
…она не в силах справиться со своей тревогой, поэтому звонит дяде и просит передвинуть смену на послеобеденный период. На ожидаемые вопросы Джу отвечает: физическое недомогание. С утра гастрит обострился, но к обеду точно-точно станет лучше. Надо лишь дать желудку отдохнуть, поесть каши… Джуди плотно, без причины села на измену, но сознаваться не хочет — ее мнительные, ипохондрические жалобы не воспринимают всерьез, а во взрослом, деловом мире, в который ее пытаются интегрировать, они вовсе позорны. К одиннадцати дня Джуди выходит из дома. Дует прохладный ветерок. Облачное небо выглядит успокаивающе, как потолок комнаты. По периметру кварталов расставлены однотипные одноэтажные дома: низкий белый заборчик, низкий подстриженный газон — это конструктор, детальки лего. Набор «Пригород». Повесив сумку на руль, Джуди садится на велосипед и спускается по улице. Мимо проезжают редкие машины, на тротуаре ни души — спокойный день. Дом Джу не отличается от прочих домов, и это несколько уныло для ее бунтующей подростковой души. Скучный прагматик, отец не против типовой застройки, однако уже второй год обещает Джуди переделать здание во что-то более уникальное, раз ей так хочется. Пустые слова. К тому времени она, скорее всего, уедет, и ей будет не до родных просторов. — Джу, привет! Джуди нервозно тормозит, визжа протекторами по асфальту. Возле мусорных баков стоит Лиам. Ребенок верных защитников окружающей среды, он выбрасывает пакет со стеклом в зеленый бак «FOR GLASS». Пакет с бумагой — в белый бак «FOR PAPER». Из красного бака «FOR ORGANIC WASTE» торчит чья-то рука, и никого она не волнует — возможно, это арт-перформанс в стиле панк. — П-привет, Лиам! — отвечает Джуди. Лиам улыбается слабой анемичной улыбкой. У него легкий загар, уложенные в шторки русые волосы и нежные руки, которые выглядели не менее нежно на выброшенных только что мусорных мешках, но на заднице Джуди, конечно, они выглядели бы нежнее… не суть. — Ты куда так мчишь, пантера? — спрашивает Лиам. — Эм… — Джу кладет руки на руль велосипеда. — У меня сегодня первый рабочий день. Тороплюсь вот… боюсь облажаться! Тем более папа за меня поручился, а я как всегда. — О-о, поздравляю. Не переживай, у тебя все получится. Я верю в тебя. Что за работа? По дороге мчит легковой автомобиль в облаке зловонных выхлопных газов. Лиам на мгновение морщится, искажая свое прелестное лицо в полузвериную гримасу, но сразу берет себя в руки и добавляет шутливым тоном: — Надеюсь, не на ядерной электростанции? Последним, чем хочет быть Джу, — это причиной экологической катастрофы. — Э-э, секрет. Точнее сюрприз… в общем, я имею в виду, вдруг меня сегодня же уволят, ха-ха? Если не вылечу, как полная бездарность, в первый же день, то расскажу… — М, я буду ждать. Что насчет меня: моя первая работа была грузчиком… — Лиам коротко смеется и разводит руками. — Это стоило мне надорванный спины. Вторая — в оранжереях. — По тебе не скажешь, что ты работал грузчиком. Зато работа в оранжерее тебе идет! У тебя же семья… — …веганы. Мне за овощами привычнее ухаживать, чем мебель таскать, да. Лиам происходит из очень фанатичной семьи веганов и защитников окружающей среды. Джуди хорошо это знает и даже по возможности пытается перенять привычки возлюбленного, однако от рыбы, яиц и молочных продуктов отказаться еще не смогла. Зато мясо она не ест уже как два месяца. Не то чтобы Джуди сильно верит в прогрессивные «зеленые» идеи… черт, ей вообще плевать, она лишь хочет впечатлить Лиама и не вызывать у него отвращение. Вряд ли он захочет лобызать изнутри рот, в котором до этого был сочный ростбиф — и речь не про член. Кстати, поэтому Джуди и скрывает свое место работы от Лиама. Закусочная дяди — это бургерная, и в ней подают мясо: говяжьи котлеты, куриные наггетсы и стрипсы, полосы бекона… Галерея трупов животных. Джу боится, что ее работа вызовет отвращение у Лиама. Хуже только скотобойня. — Я поехала… до встречи! — Джуди немного мнется. — Хотела бы погулять с тобой на днях, знаешь. — Я завтра свободен после шести в принципе. Если тебе работа не помешает… — Не помешает! Я завтра пораньше выхожу, это сегодня график немного сместился, ха-ха. — Вот и отлично. Увидимся еще. Кивнув, Джу приподнимается над велосипедом, упирает подошвы полусапожек в педали и срывается с места. Лиам бросает короткий взгляд ей в спину, затем уходит по своим делам.*
— Здравствуйте, я пришла. Пахнет жареным мясом. По радио играет незатейливая поп-музыка с прямой бочкой, на кухне шипит масло. Закусочная дяди не особо больших размеров: четыре стола, по два дивана у каждого, один туалет. Тесная уборная рассчитана и на мальчиков, и на девочек — надо экономить пространство, иначе негде будет есть. В обеденном зале и так места впритык. Его хватает ровно настолько, чтобы посетители не сталкивались, пока рассаживались. Клиентов нет. Видимо, обеденный час еще не начался. За прилавком стоит сам дядюшка. Грузный, коротко стриженный, с очевидной плешью ближе к затылку. У него сильные, толстокожие руки. На левом предплечье уродливый шрам-ожог от горячего масла. Дядя кидает тяжелый взгляд из-под кустистых серых бровей и говорит: — Чего разрядилась как потаскуха? — Ась? Джу оглядывает себя: спортивная кофта, черная майка с пентаграммой, джинсовые шорты, полусапожки с гольфами — и ничего шалавистого в себе не видит. Разве что, до шорт можно докопаться… — Ты на работу пришла или на дискотеку, Джуд? — Эй, ну-у, я что, должна была в вечернее платье одеться, чтобы котлеты жарить? — Я попрошу твоего отца научить тебя правилам рабочего дресс-кода. Вздохнув, Джуди закатывает глаза. Ее отец, конечно, знает правила рабочего дресс-кода и даже дома одевается так, будто вышедший на прогулку мультимиллионер из списков Forbes: рубашка-поло, брюки с ремнем, туфли-оксфорды; как вишенка на торте — черепаховые дизайнерские очки, вторая вишенка — японские наручные часы Seiko. Владелец мелкой компании по установке окон и дверей, а спеси и внешнего лоска как у Рокфеллера. Джуди не хочет одеваться также. — Хорошо. Я поняла, — нехотя говорит она. — Можно приступить к своим обязанностям? — Сначала — возьми фартук. Дядя протягивает черный засаленный фартук с принтом «BURG3R '93». — Спасибо. — Джуди застегивает кофту, берет фартук и надевает поверх одежды. — Что, мне идти на кухню и блистать своими кулинарными навыками? — Не. Ты работаешь на кассе, стажер. — Что? Почему? Я же хорошо готовлю. — Потому что мне нужен человек на кассе, понимаешь? Мы с Молли работаем на кухне, ты — за прилавком. Вопросы? Джуди пытается прикинуть в голове, какую ей работу дали: более легкую, чем на кухне, или более тяжелую? что труднее — контактировать с клиентами, местами тупыми, местами хамоватыми, или переворачивать котлеты от рассвета до заката? «От котлет меньше мозготраха», — размышляет Джу. — Что случилось с предыдущим сотрудником? — спрашивает она. Дядя объясняет: это был молодой паренек, двадцати трех лет. Не лишенный юношеского разгильдяйства, но — в целом сносный и толковый сотрудник, «надежный человечек». Проработал несколько месяцев, пока моча в голову не ударила, затем — ушел в морпехи. Сейчас проходит курс молодого бойца. «Вчерашний кассир будет мочить талибов на Ближнем Востоке, — думает Джуди. — Мир — удивительное место». Возможно, работа за кассой довела его до желания убивать. — Итак, Джуд. Сейчас тебе расскажу основы…*
Появляются посетители: деловой мужчина в деловом костюме; щеголеватая старшеклассница с сумочкой и в розовом берете-кепи; пожилая пара «божьих одуванчиков». Джуди выслушивает их заказы, записывает в блокнот и относит вырванные листочки с позициями на кухню. На тесной кухне работают двое — дядя и молоденькая девушка. Дядя жарит котлеты на плите и следит за двумя фритюрницами, полными картошки фри и наггетсами. Девушка занимается всем остальным: шинкует продукты, составляет бургеры, раскладывает порции. У нее очень изможденный вид. Джуди украдкой посматривает на незнакомку: длинные черные волосы, спутавшиеся и свободно лежащие на плечах наперекор всем требованиям о санитарии; глубокие синяки под усталыми глазами; истощавшее тело. Она одета в черные брюки и мятую белую рубашку, с фартуком поверх. Дресс-код. Возможно, это Молли. — М-м, можно мне молочный коктейль? — томным голосом говорит старшеклассница с розовым беретом-кепи — ожившая куколка Bratz, жертва MTV и дерьмовой рекламы. — С… с клубничкой. — Что-то еще? — Эм, нет. Я на диете, знаешь ли. Остальная еда у вас жирная. «Под стать тебе», — рефлекторно думает Джу, на инерции подростковой злобы, по пути на кухню. Ее обязанности заключаются не только в обслуживании клиентов, «принеси-подай», но и в приготовлении молочных коктейлей и прочих напитков. Видимо, никто из великих поваров такой мелочью заниматься не хочет. Задача несложная: достать из холодильника кирпич ванильного мороженого с кусочками шоколада, отрезать кусок, закинуть в блендер, налить молока, сиропа… обычного, не из аптеки. Зажать кнопку — и ждать. Высокая кухня. Джуди зажимает кнопку — и Молли вздрагивает от звука ревущего блендера. Молочный коктейль получается похожим на рвоту. Джу переливает смесь в пластиковый стакан, закрывает крышкой, засаживает в нее трубочку, будто стилет. И выносит к посетительнице. Гламурная y2k-нимфетка касается губами трубочки и вбирает молочную рвоту без какого-либо отвращения. — М, неплохо. Вкусно. — Приходите еще, — незаинтересованно бросает Джуди. «Я забыла сказать приятного аппетита», — думает Джу, но уже поздно. Раздается звон колокольчика с кухни — значит, нужно забирать заказ. Джуди выносит поднос с двумя бургерами, колой в стаканчике и небольшим пакетиком наггетсов. Бургеры, состряпанные Молли, выглядят неважно. Мятые булочки с поредевшим кунжутом, несоразмерно, крупно нарезанные помидоры или лук, неаккуратно положенные листья салата, торчащие по бокам, как усы. Возможно, на вкус это приемлемо, особенно с котлетами от дяди, но вид — непрезентабельный. — Заказ двадцать четыре, — оглашает Джу, и к ней подходит деловой мужчина в деловом костюме. — Приятного аппетита. — Угум, — с занятым видом кивает мужчина и уходит за стол. Пожилая пара о чем-то щебечет на диванчике, ожидая заказа. Джуди вспоминает о Лиаме и подпирает щеку кулаком. Душу гложет тревога. Дзиньк! — звучит трезвон колокольчика.*
Так проходит час, два. Джуди стоит за прилавком, слушает туповатых клиентов, принимает заказы, мечется от кассы на кухню, с кухни на кассу, готовит коктейли, выдает подносы с едой, иногда отвлекается на телефон-раскладушку и играет заунывную змейку. Быстрое питание. По радио играет плоский поп-рок с задорным вокалом и примитивными гитарными риффами — что-то про пляж, море, тусовки. Джу сверлит взглядом противную телку, давящуюся огромным сэндвичем с говядиной. Одно радует — за это заплатят деньги. Будет чем похвастаться перед подружками-бездельницами. — Э, дура. К Джу подходит недовольный мужик и сует ей в лицо надкусанный, скомканный беконбургер. — У меня волос в ваших харчах. Джуди морщит лицо и всматривается в развороченный, изуродованный человеческими зубами бургер. Между двух булочек торчит и вьется длинный черный волос, еле видимый среди остальной начинки. Молли, догадывается Джу. Дядя лысый, она светловолосая, остается лишь тупая сука Молли, разгуливающая по кухне как по бане. — Это у вас бекон настолько волосатый? нестриженный? — говорит мужик. В груди Джуди все трепещет. Ситуация глупая, абсолютно банальная, да и мужик больше смешной, чем грозный, но ей тревожно. От вида волоса ее саму тошнит. — Не ко мне вопрос, — мямлит Джу. — Это к дяде… я первый день здесь работаю, извините. Я правда ничего не знаю. — Понабирают потаскух с улицы… зови уж своего «дядю». — Извините. Волнуясь и дрожа, Джуди заходит на кухню и тихим голосом говорит: «Дядя, у клиента жалоба». Дядя хмурится, убавляет жар на плите, приказывает: «Молли, следи за плитой», — и направляется к прилавку. Молли сонливо крутит головой, с ножом в руке, бросив нарезать помидоры. Тормоз. Джу хочет что-то ей сказать, злобное и нехорошее, но слишком встревожена, чтобы выплюнуть ядовитый комментарий. Она выходит из кухни. — …'звиняюсь, не уследил за продукцией, — говорит дядя клиенту доверительным, вкрадчивым тоном, будто своему приятелю из бара. — Решим вопросик без шума. Мы вернем вам затраты, а вы не будете нам проблемки рисовать, лады? м? — Ваша забегаловка… — хрип, — разочаровывает. Я надеялся на приличное заведение… — Наша бургерная успешно работает уже семь лет, мистер. — …волосня в харчах, профурсетки за прилавком… что за сервис? Может, вы еще в молочные коктейли ссыте? Или вместо соуса — плюете на котлету? — Поменьше смотрите тупых фильмов с Бредом Питтом. Деньги возвращать? — Возвращайте, что ж! Дядя сверяет чек посетителя, достает замызганные купюры из кассы и отдает. Джуди потеряно стоит в сторонке и потирает локоть. Дядя оборачивается: «Позови Молли». Судорожно кивнув, Джу срывается на кухню и выпаливает на одном дыхании: «Моллитебязовутсрочно». Молли, сидевшая на хлипком пластиковом стульчике, отрывает взгляд от плиты с шипящими котлетами и молча встает. Ее ждали. На прилавке брошен недоеденный бургер. «Яблоко раздора», — думает Джуди с невеселой ухмылкой в уме. — Молли, смотри, твой волос в нашей продукции, — говорит дядя. — Что я грил по поводу распущенных волос, тупая дура? — Извиняюсь, — тускло отвечает Молли. — У нее глаза как у дегенератки, — высказывается посетитель. — Молли, пожалуйста, возьми это. Дядя передает бургер провинившейся сотруднице. Она безразлично смотрит на объедок, удерживая в левой руке, и только на него. Как будто не ожидая увидеть. Джу прищуривается: у Молли нет одной фаланги на безымянном пальце левой руки. Спину окатывает холодом. — Видишь свой волос? — спрашивает дядя. — Я… кажется, вижу. — Что скажешь в свое оправдание? — Это моя ошибка. Мне стыдно. — Неприятно такое есть, да? — Да. — И вот такое ты скормила нашему мно'ау'жаемому клиенту? Думаешь, ему приятно? — Нет, не приятно, — поддакивает клиент. — Молли, ты знаешь условия. Джуди стоит в стороне и посматривает на последнего посетителя кафе, сидящего в углу и наблюдающего за происходящим. Кудрявый пацан с огромной порцией наггетсов в пятнадцать штук и острым чили-соусом. Какой позор. Джу всю сжимает от происходящего: тревога, дискомфорт, испанский стыд. — Съешь свои помои. Приказ дяди раздается в полной тишине. Молли безропотно вкладывает в рот бургер — мятый, покрытый чужой слюной (возможно, с сальмонеллами и стрептококком), украшенный ее собственным волосом — и жует. Медленно, без особого энтузиазма. Проглатывает. Никакой реакции — лишь мертвый, «дегенеративный» взгляд. — Йо, — кажется, даже клиент в шоке средней тяжести, — это было жестко, начальник. — Молли у нас непутевая. На нее только такие методы действуют. — Я свободна? — Иди, только заколи уже свою швабру. С кухни доносится запах горелых котлет. Молли облизывает губу.*
На кухне дядя отвешивает Молли пощечину за спаленные котлеты, но Джуди это уже не видит, только слышит, стоя на кассе. Сердце болезненно стучит в грудной клетке. Мужик, разочарованный сервисом, ушел. Джу достает из кармана джинсовых шорт флип-фон, умелым движением запястья раскрывает, будто нож-бабочку, и заходит в книгу контактов. Хочется кому-то позвонить, поделиться произошедшим, подруге, другу, да хоть отцу, но — страшно. В памяти вспыхивает деталь — отсутствующая фаланга безымянного пальца Молли. «И пацан тот молодой, мой предшественник, — вспоминает Джу, — он ушел в армию. Без причины». Отец говорил, что дядя со школы был более жестким и наглым руководителем. Выжимающим из подчиненных все соки, сдирающим все мясо, негуманно, утилитарно; когда производство важнее людей. Отец, играющий в «клевого бизнесмена» из тупых ситкомов, оказывается, в разы человечнее, чем его брат. — Извините, девушка, — перед лицом Джу появляется пестрый флаер, — у вас на входе какой-то парень раздает листовки. Это запланированная акция или что? — Ась? Джуди вглядывается в содержимое флаера. «МяСО ВЫЗЗЫВАЕТ РАЗВИТиЕ РАКА». Ее взгляд скользит ниже. «Помимо того, что потребление пл0ти ранее ж1вого существа по сути своей негуманно и аморально, оно еще вредно для человечьсkого здоровья!» — Это как-то отталкивает посетителей, а не наоборот, — говорит посетитель. Сбоку от кривой «газетной» разметки располагаются две фотографии: какое-то месиво из потрохов и внутренностей крупных животных, коров или свиней; и тонконогий, чумазый ягненок, лежащий в грязном загоне с холодным бетонным полом. Кадры со скотобойни? — Это не наша рекламка, — бормочет Джуди. — Ее раздает какой-то загорелый пацан, русенький такой, с новомодной прической. Как у актера этого, девчачьего… ты знаешь наверняка. Внезапная догадка вспыхивает в уме Джу. — П-подождите, пожалуйста, мне нужно порешать этот вопрос!.. — просит она. — Да без проблем, я подожду. Джуди срывается с рабочего места и, сбросив по пути фартук на ближайший стол, выбегает из закусочной. Лиам. Лиам стоит чуть поотдаль, с кипой листовок, и с лучезарной, слегка изнеможенной улыбкой раздает их прохожим. Некоторые люди шарахаются от него, но не рискуют по-наглому бежать от излишне энергичного молодого парня. — Лиам! — запыхавшись, Джу хватается за бок и подходит к Лиаму. — Т-ты чего здесь делаешь? — О, Джу, привет-привет второй раз. — Лиам кивает и сует ей очередную листовку. Джуди незаметно ее сминает и кидает в ближайшее мусорное ведро. — Папа и мама сегодня запланировали небольшую акцию, вот и меня запрягли… Па сейчас активничает у ресторана Хосе, мама — у «Бургер пэлас», а я здесь. «Этот мужик неиронично пошел задвигать о веганстве у мексиканского ресторана? — думает Джу. — Не дай бог, конечно, чтобы их семью потом мексы нанюхали и перерезали…» — О-о, круто! — вымученно улыбнувшись, говорит Джуди. — Блин, а может ты лучше сменишь локацию? Через квартал есть, э-э, заведение, специализирующееся на острой курочке в панировке… ты только представь, сколько невинных цыплят обезглавливают, чтобы условный Чиф Киф с района мог купить ведерко острых куриных ножек? — Блин, звучит ужасно. А кто такой Чиф Киф? «Боже, какой ты тупой». — Ну, условный… Неважно, кто такой Чиф Киф, важно то, что тебя сейчас ждут в другом месте! — Джу, но я только пришел. И даже половины не раздал. — Лиам, — Джу хватает его за локоть и прижимается грудью к плечу, подталкивая несносного активиста подальше от закусочной дяди, — это мой совет как от подруги. Я тоже немного разбираюсь в веганстве, активизме, всем этом энви… энвайр… в общем, тоже ниче такая чикса. Лиам роняет пару листовок и бросает взгляд на жмущуюся к нему Джуди, на место соприкосновения его острого локтя и ее мягкой груди. Флаеры расстилаются у ног. Джу втаптывает их полуботинками, кощунственно вытирает подошвы о пикселизированные потроха животных — цензура. — Джу, ты… — Эй, Джуди, почему не на рабочем месте? — выкрикивает дядя из-за спины. Обернувшись, Джу с ужасом осознает, что не успела. Дядя подходит к ним грузной походкой. Ветер развевает его фирменный черный фартук, покрытый блестящими сальными пятнами, и приносит с собой запах подсолнечного масла, горелого мяса. Лиам отталкивает Джуди и, расправив плечи, протягивает листовку: — Здравствуйте. Вы знаете о вреде красного мяса на кровеносную систему? — Помойный выродок, так это ты распугиваешь мне клиентуру своими картинками с потрохами? Ваша расчлененка портит аппетит посетителям. — Неприятно осознавать, что за вкусными бифштексами скрывается такая изнанка? — улыбается Лиам. — Вы директор этого заведения, да? Улица пустеет. Джуди медленно пятится, наблюдая за спором двух мужчин. Лиам выше дяди на голову, но более тонкий и щуплый; дядя ниже, но более коренастый, и его руки выглядят так, будто ими можно оторвать рога быку, засунуть в глазницы и задушить его. — Я рос в деревне, щенок. Ты понимаешь, что это значит? Твоими картинками только городских неженок пугать. Дядя хватает Лиама за волосы и тянет на себя, как тряпичную куклу. Лиам вскрикивает, роняя листовки, и ломается пополам. — Джуди, иди за кассу, принимай заказы посетителей, — говорит дядя. — И где твой фартук? Джу вживую видит, как ее родственник тащит за волосы ее возлюбленного прочь от ободранной, зловонной харчевни. Лиам орет: «Живодер!» — и его швыряют на землю. Джуди закрывает рот ладонью. Морщится. Когда она убегает и оборачивается, то видит, как Лиам, приподнявшись с бетона, сквозь разметанные волосы смотрит на нее. С какой-то еле заметной злобой, горечью, и — ссадиной на скуле. Джуди ненавидит себя.*
Очевидно, очевидно, очевидно, Лиам теперь понимает, где работает Джуди. И у него теперь есть вопросы. Черт, это проклятие: у него есть уже не вопросы, а весьма конкретное разочарование. Джуди ненавидит себя. Она плачет. Посетителей больше нет. Джу проходит мимо стола с ее фартуком, мимо прилавка и мимо старенького кассового аппарата, заходит на кухню. Никого. Плита пуста, на столе лежат брошенные нож и нарезная доска. Джуди подходит к ней. Следы от лезвия на пластиковой поверхности образуют невнятную комбинацию букв, почти клинопись. С высоты холодильника бубнит пузатый телевизор. Дверь подсобки приоткрыта. Джу отворяет ее и заглядывает внутрь тесного помещения, освещенного тусклой, немощной лампочкой накаливания. Стоп-кадр: Молли стоит, нависнув над металлическим столом. Ее волосы завязаны в конский хвост, и она скользит кончиком носа по начерченной дорожке, сверху вниз, шумно вбирая в себя розовый порошок. Ее пальцы болезненно, до белизны в костяшках впиваются в край столешницы. Джуди замирает в дверном проеме. — Молли, ты… — Она всхлипывает и слизывает соленые слезы с губ. — Ты что делаешь? Кашлянув, Молли собирает пальцами оставшиеся крошки вещества и втирает в десны. — Это мет? Молли? Чхи! — та кратко чихает, будто котенок, и забрызгивает столешницу кровью из носа, кровь остается на бледном, изможденном лице. Молли утыкается в стол, водит лицом по поверхности, размазывая красную слизь, и отрывается, глядя в пустоту. — Меня тошнит от этого места, — говорит она. Джуди хватается за сердце и оглядывается назад: никого нет. — Ты в порядке, Молли? — Видела? — показывает безымянный палец левой руки, тот самый, без фаланги с ногтем. — Не очень, да? — Что это? По… почему? — Мистер Вульф еще не вернулся? — тяжело дышит. — Хочешь, я подрочу тебе? Джуди закрывает дверь.*
…это позор. Сумасшедший день, полный боли и разочарования. Приходит дядя и окликает Джуди, нависнувшей над кухонной раковиной. Нужно возвращаться к работе. Следом из подсобки выходит Молли и трет нос, ее лицо измазано кровью. Шеф никак не реагирует на это, даже не отдает приказ, типа, эй, бездельница, шуруй чистить картошку или нарезать помидоры. — Продолжаем рабочий день, — хрипит дядя. — Я обкашлял вопросик. Этот веган-активист шустрым кабанчиком покинул наши края. — Ты его избил? — спрашивает Джуди мрачным тоном. — Отвесил отцовского подзатыльника. Ему дома, видимо, не додают. Остается работать еще часа два… нет, три. Джуди следит за циферблатом настенных часов: уже пять вечера. Такой длинный день. Позор. Вереница позорных моментов не прекращается. Случай за случаем, они нанизываются на единую нить, которой хочется удавиться, обвить вокруг горла и стиснуть так сильно, чтобы голова, наконец, упала с плеч. Джуди ненавидит себя. — Дамы, по местам. Быстро. Джуди, кто будет встречать посетителей? — Никого нет. — Смотри. Хм… Тогда можно отдохнуть. Подперев спиной выход из кухни, Джуди следит за пустым обеденным залом. Ее фартук все еще валяется на столе. Дядя садится на пластиковый стул и смотрит телевизор, поставленный на холодильник. Показывают какую-то телевикторину. Молли стоит на пороге черного входа и курит в прохладный летний воздух. На улице немного темнеет. Джу замечает, что Молли незаметно теребит верхнюю пуговицу рубашки, под самым горлом, стиснутым воротником. Джуди ненавидит себя.*
Само существование ей противно — хочется вспороть себе живот, вынуть все бесполезные органы: кишки, желудок, печень, селезенка — вывалить склизкую массу и пройтись по внутренней поверхности кожи репеллентом или алкоголем, вытравить все чувства, обездушить себя. Возможно, Молли, целующая кончиком носа грязно-розовую линию метамфетамина, не так уж и безумна — ее сейчас ничего не беспокоит и не губит, в эйфорическом приливе сил она делает привычную ей унылую работу и даже выглядит довольной, с изрезанными руками и окровавленным лицом. Джуди встречает клиентов, выслушивает их тупой треп и послушно принимает заказы, но в глубине души ей хочется кричать. Может, даже разбить свой череп об прилавок, выплеснуть мозги на поднос с заказом — bon appétit. Пикселизированные выбитые мозги, зажатые между двух булочек, украшенные листиком салата и политые горчичным соусом, — это же как на брошюре Лиама. Лиам… Возможно, гиперфиксация на Лиаме — попытка высвободиться из порочного круга уныния панельного пригорода, попытка в лав стори. То, что у Молли в слизистых оседает крошками розового порошка, в мозгу Джу оседает фантазиями о любви и взаимности. Это система. Джуди несет в руках поднос и от злобы так сильно сжимает его края, что он трясется. Ей хочется плюнуть клиентке в лицо. Боже, она два месяца неиронично не ела мяса, интересовалась темой, смотрела документальные фильмы о глобальном потеплении и жизни ягнят в зловонных, грязных скотобойнях, она правда старалась стать лучше для него, а не просто показаться таковой, она была так серьезна. И один день с одной глупой, роковой встречей разрушил весь ее светлый образ. Джу почти целый день ничего не ела, но сейчас ей так плохо, что еда кажется отвратительной. Ее вот-вот стошнит. — Дядя, мне плохо, — сиплым голосом говорит она. — Я выйду подышать свежим воздухом? — Да, конечно, можешь расслабиться. — Он стреляет взглядом в сторону часов. — Полчасика осталось. Потерпи. Свежий воздух подавляет чувство тошноты. Джуди садится на корточки и обнимает колени. Откуда-то раздается стрекот сверчков. Жужжат мухи. Напротив черного входа, где курила Молли, стоят мусорные баки — без градации на стекло, бумагу и органические отходы. Уже довольно темно, особенно для лета. В свете одинокого фонаря беснуются мошки. Джуди терпеть себя не может. Такая жалкая, никчемная девка. Как знала — с самого утра тревога разъедает нутро, подобно желчи, и этот страх оказался очередной раз оправдан. Лиам… Нос Джуди улавливает запах свежих выпущенных кишок. И легкого разложения. Возле мусорного бака валяется выпотрошенная черная кошка. Из ее вспоротого брюха вываливаются внутренности, блестящие в мертвом свете фонаря, — и вокруг жадно вьются мухи, такие же черные. Встав на четвереньки, Джуди крадется к дохлой кошке, черпает тонкими девичьими пальцами склизкие потроха и засовывает в рот. Жует. Медленно, без особого энтузиазма. Проглатывает. Никакой реакции — в голове пусто. — Джу? — раздается сверху голос Лиама. Джуди неторопливо поворачивает голову и видит своего ненаглядного, стоящего чуть поодаль и наблюдающего за ней. В его руке, кажется, сверкает окровавленный нож. — Ты… ты что делаешь? — Лиам выглядит обеспокоенным, напуганным и… отвращенным. — Джу, я не понимаю… Джуди ненавидит. Джуди ненавидит. Джуди ненавидит. Позорище.