почему в ванной пахнет гарью

Широко открытыми глазами пялясь в залитый ночным мраком потолок, Чу Ваньнин нервно сжимает и разжимает пальцы на краю одеяла, боясь оттянуть его в сторону, посмотреть вниз и убедиться в постыдной причине своего пробуждения. С другой стороны, ему даже не нужно убеждаться: мокрое пятно на белье весьма красноречиво липнет к разгоряченной коже, доказывая правдивость того факта, что ему снова приснился весенний сон. Уже четвёртый на этой неделе. А сегодня, на минуту, четверг. Скосив взгляд на электронные часы, Чу Ваньнин раздраженно жмурится, накрывая себя с головой. Под одеяльным куполом жарко, и уже через несколько десятков секунд студент выныривает обратно. Без пятнадцати три. С утра ему вставать на занятия, где придётся отсидеть две лекции и три пары, а потом мчаться на практику в мехматематический филиал крупного предприятия, где они с одногруппниками работают над его идеей моделей роботизированных охранников. Задумка была одобрена на кафердре и прошла конкурс. Мо Жань, когда узнал эту новость, испёк несколько партий сладостей, а потом долго-долго хвалил и нежно-нежно целовал. В этих снах Мо Жань тоже его целовал. Целовал, спускался ниже и не останавливался, как делал это в реальной жизни, а продолжал и творил сущие непотребства. Они являются возлюбленными уже три года, и за всё это время Мо Жань никогда не переходил грань дозволенного, но Чу Ваньнин далеко не идиот и знает, что незаурядных размеров выпуклость в штанах мужчины уж точно не… — Нет! Хватит об этом думать! — проклинает сам себя Чу Ваньнин, метаясь по кровати и путаясь в большом пуховом одеяле. Это было грязно, но это было хорошо. Чу Ваньнин не отрицал, что происходящее во снах приводило его в состояние крайнего возбуждения и заставляло вскакивать посреди ночи и идти в ванную стирать «последствия бурного времяпровождения». Пол в коридоре по-прежнему скрипел, и каждая половица норовила выдать его. Но это было не так, как когда он запирал дверь на щеколду и втихушку обжигал себя спичками. Здесь нет места страху и ненависти — лишь сладость извращенных фантазий и адреналин от риска быть пойманным. Как оказалось, быть пойманным абсолютно не весело. — Ваньнин, что ты там делаешь? — зовёт неожиданно проснувшийся Мо Жань. Чу Ваньнин приостанавливает «магические» манипуляции с мылом и элементом своего личного гардероба, пытаясь осознать, не показалось ли ему. — Ваньнин? — слышится за дверью. Не показалось. Чу Ваньнин закрывает кран, и вода тотчас перестаёт шуметь. Бельё в его руках мокрое, тяжёлое и теперь пахнет не спермой, а ромашкой, но легче не становится, ведь он всё ещё здесь, в ванной комнате, а Мо Жань всё ещё там, за дверью. То, что было раньше, больше не повторялось. Чу Ваньнин уже очень давно не причинял себе вред. Мысли о самоповреждении не посещали его как минимум полтора года. Он смог побороть это, и Мо Жань, как и обещал, был всё время с ним, поддерживал и лелеял, защищая от всех невзгод. И всё у них получилось. Не станет же Мо Жань теперь думать, что его сокровище взялось за старое? — Ты что-то хотел? — спрашивает Чу Ваньнин. Чем быстрее Мо Жань уйдёт, тем лучше. Он вернётся в комнату и ляжет обратно спать, а когда через несколько часов зазвонит будильник, не загорится идеей выкинуть гудящий телефон в окно. Сон — слишком драгоценный ресурс. Чу Ваньнин, у которого в этом году выпускной, понял это с лихвой. Работа над дипломом, подготовка к итоговой аккредитации, постоянные практики и суета, — всё это доводило бедных старшекурсников до белого каления. Если удаётся поспать между парами или по пути на учёбу — считай, что ты счастливчик. — Ты хорошо себя чувствуешь? Неужели отравился той едой из ресторана? Я ведь говорил, что могу приготовить лучше! — с напускной драмой возникает Мо Жань. Было бы забавно, топни Мо Жань, двадцативосьмилетний мужчина, ногой от негодования, как это делают дети, когда что-то происходит не по их хотению. — Нет, я в порядке, — возражает Чу Ваньнин, — мне надо было умыться. — Так поздно? Ты опять засиделся с домашним заданием? — Да. И нет. — Ваньни-и-ин. В одно мгновение Чу Ваньнин вспыхивает сотней бенгальских огней, и в ушах звенит от воспоминаний. «Ты такой прекрасный, Чу Ваньнин… Настолько, что я хочу сожрать тебя целиком». «Ты мой, только мой, я хочу тебя, очень сильно хочу тебя и только тебя. Я никому тебя не отдам. Ты принадлежишь мне. Любому, кто посмотрит на тебя, я выколю глаза». «Ваньнин, потрогай меня… Ты чувствуешь это? Он такой из-за тебя». Но это были лишь цветочки. Верхушка айсберга, скрывавшая на своём дне то, о чём никому нельзя было знать. Чу Ваньнин мог считаться самым праведным человеком на этой планете как минимум потому, что когда все его одноклассники зачитывались любовными маньхуа и новеллами, он глотал научные книги горстями, не интересуясь подобной нелепостью. А потом появился Мо Жань. А вместе с ним пришли и эти сны. Такие яркие, одурманивающие и сладкие. «Блять, Ваньнин, я трахну тебя так, что ты забудешь всё, кроме моего имени». И в этих снах Мо Вэйюй не всегда был таким же вежливым и обходительным, как в реальной жизни. Но не это пугало Чу Ваньнина. «Я выебу тебя, и ты будешь умолять о продолжении. Кричи громче!» «Ваньнин, Ваньнин, Ваньнин… Какой же ты горячий внутри. Я готов расплавиться прямо сейчас и наполнить тебя не только своим семенем, но и своей плотью. Ты бы хотел этого? Быть наполненным?» А то, что Чу Ваньнину не было противно. Он испытывал то, чего никогда раньше не испытывал, и это ощущение новизны вкупе со стоящим членом приводило в каких-то грандиозных размеров шок. И восторг. Выпутавшись из пут грязных мыслей, Чу Ваньнин ловит глазами батарею, где обычно сушатся полотенца, носки и прочая мелкая атрибутика. Не разглядеть там белое белье смог бы только слепой. Забросить в ванну — не вариант. Не факт, что Чу Ваньнин попадёт в душ первым, ведь Сюэ Мэну тоже с утра вставать на занятия. Безвыходных ситуаций не бывает, но Чу Ваньнин готов поспорить с этим изречением в надежде, что верное решение все же посетит его голову. — Ваньнин, пусти меня, — жалобно просит Мо Жань. — Зачем? — закатывает глаза Чу Ваньнин. — Мне нужно высморкаться, — честно отвечает Мо Жань. Чу Ваньнин ещё раз закатывает глаза: что случилось с его платком? И если ему так необходима раковина, почему он просто не спустится на кухню? Ну что за ребёнок. — Я занят, — отрезает Чу Ваньнин. — Когда освободишься? — совсем по-детски хнычет Мо Жань. — У меня нос не дышит. «А у меня… кхм» — думается Чу Ваньнину, но он решает промолчать и молча заканчивает стирку. Горячая вода приятно обжигает руки, но безобразные мысли обжигают куда сильнее, и бедный юноша заливается краской, а потом смотрит на себя в зеркало над раковиной, замечая покрасневшие уши и шею. И своё лицо, которое он больше не считает отвратительным. Покрытое веснушками, оно больше не вызывает в нём омерзение. И сами веснушки… они и правда милые. Научившись принимать их, Чу Ваньнин давно позабыл о тональном средстве и спичках. — Почти закончил. — Ваньнин. — М? — Точно всё хорошо? Раньше этот вопрос нёс в себе куда более горький смысл, как и ответ на него. Но сейчас… Ах, Чу Ваньнин действительно не знает, как поступить! Во всех аспектах учёбы — он гений, но как дело касается «подобных ситуаций», то он превращается в лишенное рассудка бревно. — Да. Слышится вздох облегчения. — Может, всё же пустишь меня? Мне правда только высморкаться. Для пущего убеждения Мо Жань шмыгает носом, и Чу Ваньнин еле сдерживает рвущийся наружу смешок. Глаза уже привыкли к свету лампочки, и Чу Ваньнин понимает, что это плохо: значит, он здесь дольше, чем планировалось. Будь это Сюэ Мэн, Чу Ваньнин сказал бы ему пойти в комнату, и тот бы пошёл, но Мо Жань, точно верный пёс, простоит за дверью хоть до рассвета. И это не пустые, сказанные ради пафоса слова. Такое уже случалось, но сейчас Чу Ваньнин не хочет задерживать ни Мо Жаня, ни себя. Пора отсюда выходить и возвращаться ко сну, предварительно повторив в голове лекцию по автомеханике. Чу Ваньнин сгребает белье в комок и прячет в кулаке, а кулак — за спиной, и открывает дверь, различая в коридорной темноте улыбку Мо Жаня. Тот стоит со скрещенными на груди руками и клюёт носом, но как только видит, что ванная теперь свободна, а его Ваньнин рядом, быстро очухивается и делает шаг ближе, но застывает, когда Чу Ваньнин отступает в сторону. — А? — недоумевает мужчина. — Теперь можешь идти и сморкаться, — с долей комичности разрешает Чу Ваньнин. — Я хочу обнять тебя. Чу Ваньнин стискивает зубы. Он бессилен. Кто он такой, чтобы отказать Мо Жаню, этому большому тактильному ребёнку, в объятиях? Он ведь и сам обожает это, так как можно сопротивляться? Приходится сдержанно кивнуть и утонуть в кольце тёплых любимых рук. Наслаждаясь этим бесценным ощущением, Чу Ваньнин хочет обнять в ответ, но вовремя отдёргивает себя, вспоминая, что его руки, между прочим, заняты. Но Мо Жань не заморачивается над этим, целует возлюбленного в макушку и напоследок желает спокойной ночи. Чу Ваньнин уходит в свою комнату и с позором швыряет мокрые трусы на стул. Пытаясь остыть и проанализировать случившееся, он почему-то не думает о том, что упиралось ему в пах несколько минут, пока они обнимались. А затем медленно поворачивает голову в сторону захлопнутой двери. Точно ли Мо Жань там сморкается?

***

Малиновое зарево на горизонте приковывает к себе взгляд, и Чу Ваньнин на самом деле не может отвести глаз от этой красоты, несмотря на накатывающую сонливость. Веки понемногу слипаются, и студент зевает, прикрывая рот рукавом белого свитера крупной вязки. Они останавливаются на перекрёстке в ожидании зелёного сигнала светофора. Мо Жань, прежде забравший его с занятий, сидит слева и постукивает пальцами по рулю, поглядывая то на дорогу, то на засыпающего Чу Ваньнина. Он жалеет, что в его глаза не встроены камеры и что он не может запечатлеть эту картину на веки вечные. — Долго ещё ехать? — сквозь дрему мычит Чу Ваньнин. — М-м-м… — неоднозначно тянет Мо Жань. — Часа три. Это убийство! Идея отправиться в загородный домик принадлежала Мо Жаню, которому, собственно говоря, этот загородный домик и принадлежит. Имея поблизости озеро, лес, прекрасные виды, свежий воздух и тишину, дом был идеальным вариантом для отдыха от городской суеты и учебно-рабочей рутины. Стоит ли упоминать, что Мо Жань буквально зазывал туда Чу Ваньнина? Вскоре Чу Ваньнин уходит с переднего сиденья на заднее, где, поджав колени к груди, засыпает мёртвым сном. И просыпается оттого, что кто-то мягко тормошит его и зовёт по имени. — Ваньни-ин, — ласково шепчет Мо Жань. Первое, что замечает Чу Ваньнин, открыв глаза, это темноту. Покрытое проталинами голубых и синих оттенков, небо чернело вплоть до самого горизонта, подсвеченное высокими фонарями, стремящимися своими верхушками прямиком к звёздам. — Сколько времени? — приходит в себя Чу Ваньнин. — Половина двенадцатого, — констатирует Мо Жань. — Почему мы стоим? — Мы на заправке. Тебе что-нибудь взять? Чу Ваньнин с досадой чувствует, как всё его тело превратилось в камень. Затекшие конечности ныли, умоляя хоть о какой-то разминке. — Я пойду с тобой. Прохладный ночной воздух обволакивает каждую клеточку тела. Слабый, но ощутимый ветер ползёт прямо под свитер, и Чу Ваньнин вздрагивает, но виду не подаёт. Обыденная для заправочных станций бензиновая вонь заставляет обоих приезжих поскорее скрыться за стеклянными дверьми небольшого магазинчика. Не столько витрины с яркими вкусными обёртками поражают Чу Ваньнина, сколько ценники под ними. Но Мо Жань без вопросов берёт ему несколько шоколадок и упаковку эмэнэмс, пробивает всё это на кассе так быстро, что Чу Ваньнин не успевает ни возразить ни отказаться. Спустя минуту они вновь оказываются на улице. — Могу я тебя сфотографировать? — просит Мо Жань. Чу Ваньнин вздёргивает правую бровь вверх: — Зачем? — На память. — Напротив магазина на заправке…? Какая ещё память? — Ты очень красивый, и эти неоновые огни… Кадр выйдет замечательным. Чу Ваньнин потирает холодные ладони и думает, какой же он сейчас наверняка растрепанный и помятый после сна. В черно-фиолетовых глазах Мо Жаня сверкает восхищение. Тот быстренько достаёт из кармана кожаной куртки телефон. Чу Ваньнин вздыхает и, не улыбаясь, смотрит в камеру. Мо Жань вздыхает и, улыбаясь, смотрит на самого потрясающего человека в своей жизни. Для баланса вселенной они целуются и ещё какое-то время наслаждаются звуками шуршащей листвы. Чу Ваньнин старается не смотреть на до умопомрачения сексуального в этом своём образе Мо Вэйюя и искренне надеется, что этой ночью во снах он наконец увидит свой диплом о высшем образовании и счастливую спокойную жизнь. Когда они приезжают, в округе темно настолько, что собственных пальцев на вытянутой руке не разглядеть. Дом большой, двухэтажный и хорошо отделанный как снаружи, так и внутри. Чу Ваньнин косится в сторону Мо Жаня, мысленно задаваясь вопросом, откуда у того такие деньги. Мужчина, кажется, обладает навыками телепатии и спокойно поясняет, разгоняя туман сомнений в чужой голове: — Я же с подростковых лет работаю, вот и копил по чуть-чуть. После окончания университета у меня появилась стабильная работа с хорошей зарплатой, так что в двадцать четыре я купил этот домик с участком. Ты же не подумал, что я из Триады? Чу Ваньнин хмыкает и уходит на второй этаж в поисках ванной комнаты и спальни. Если бы Мо Жань и правда был из преступных кругов, Чу Ваньнин точно не стал бы вступать с ним в отношения. Да и как этот заботливый, добрый и нежный человек сможет размахивать пушкой, кося людей как траву? Но если представить Мо Вэйюя в дорогом, облегающем, чёрном костюме, с зажатой между зубами дымящейся сигарой и с пистолетом в руке… Нет! Нет, он точно не будет о таком думать. Пора спать.

***

Нет. «Нет, нет, нет, нет» — мысленно кричит Чу Ваньнин, когда он открывает глаза и обнаруживает вокруг себя темноту, а внизу — ставшую привычной в последнее время липкую сырость. Он даже не хочет вспоминать, какой был сюжет у этого сна, но низкий хриплый голос до сих пор бежит мурашками по коже, и Чу Ваньнину кажется, что он озабоченный. Это вообще нормально? Ему, в конце концов, двадцать два, а не пятнадцать. Ответ напрашивается сам собой: когда он был подростком, то подобные вещи даже не посещали его целомудренную головушку, зато сейчас, когда он взрослый и — наконец-то — здоровый молодой человек, от них нет отбоя. Чу Ваньнин аккуратно привстает и садится на постели, спуская ноги вниз и касаясь босыми ступнями пола. Холодный. Но отчего-то жарко. Очень, мать его, жарко. Чу Ваньнин оборачивается и смотрит на спящего Мо Жаня, который спит так сладко, что аж завидно. Тот, наверное, даже не догадывается, какой его парень извращенец. А если бы узнал, то что? Чу Ваньнин действительно много раз задавался этим вопросом, но на пути к верному ответу заходил в тупик, врезаясь в высоченную кирпичную стену прямо лбом. Эта стена настолько высокая, что упирается в небо, а древесная табличка на ней дряхлая, но очень заметная. «Коммуникация» Чу Ваньнин научился обсуждать своё здоровье с психотерапевтом и Мо Вэйюем, но здесь… Это другое. Эта абсолютно другая, неизвестная для него сторона любви, ведь, как оказалось, любовь может быть не только нежной, ласковой и светлой, и она заключается не только в поцелуях, объятиях и держаниях за руку. Любовь может быть страстной. Она может заставлять дрожать от крайне ярких ощущений и кричать в голос от удовольствия. Чу Ваньнину всё это было чуждо. До определённого момента. — Золотце, ты куда? — раздаётся слишком неожиданно позади него, пока Чу Ваньнин делает пару шагов в сторону двери. Всё его тело в мгновение ока каменеет, и, как хорошо, что его спальная футболка почти доходит до колен. Чу Ваньнин напрягается. Чу Ваньнин перестаёт дышать, но оборачивается и видит непонятно когда проснувшегося Мо Жаня. Чуйка внутри подсказывает, что что-то здесь неправильно. — В туалет, — отвечает Чу Ваньнин. — Всё в порядке? — зевает в руку Мо Жань. — Да. То, что происходит — а точнее, уже произошло — с нижней частью его тела, определённо не согласно с таким ответом, и сам Чу Ваньнин тоже особо не в порядке, ведь его драгоценные минуты отдыха канут в небытие из-за этих… фантазий. — Спи, — шепчет он и собирается уйти, как слышит возню, и вот уже Мо Жань перебрался на его сторону кровати, свесив ноги вниз. Будто бы не он минуту назад спал, как младенец. Такой энергичный и свиду бодрый, мужчина не отводит с проснувшегося гостя глаз, словно собирается довести его до туалета, потом — до ванной комнаты, и не забыть предложить мягчайшие тапочки и свои услуги дворецкого. Чу Ваньнин становится угрюмым, и где-то на подкорке его сознания чей-то голос чётко твердит ему поскорее покинуть эту спальню. — Чего тебе? — бросает он. Через добрый десяток секунд его ушей касается смешок. К счастью или к сожалению, но шторы они забыли закрыть, и теперь Чу Ваньнин может увидеть на точеном лице своего возлюбленного ухмылку. И блестящие, чёрно-фиолетовые глаза, в которых тонуть, тонуть и тонуть. — Ты ведь не спал? — прямо в лоб выдаёт Чу Ваньнин. Мо Жань мотает головой: — Спал. Хочешь знать, когда именно я проснулся? — Ну, — не выдерживает Чу Ваньнин и сразу же жалеет об этом, потому что то, что он слышит далее, стреляет прямо в переносицу. Он давно должен был понять, что у Мо Жаня нет чувства стыда и что его язык не имеет костей, но ведь он ни разу не сказал ему, Чу Ваньнину, чего-то едкого или грубого, естественно, Чу Ваньнин не понимал в полной степени наглости своего парня. — Я проснулся в тот момент, когда Золотце во сне начал издавать такие сладкие звуки, что я даже не успел коснуться себя, а уже кончил. Без рук. Ты понимаешь, что ты со мной делаешь? Не вопрос, а приговор. Не ножевое, а пулевое — навылет, так, что голову сносит вместе с остатками здравого смысла. Чу Ваньнин благодарен за то, что сейчас ночь, ведь всё его лицо приобретает насыщенно красный оттенок, и уши чешутся от стыда. — Ваньнин. — Замолчи. — Золотце. — Не говори ничего! — Я всего лишь хотел спросить— — Что бы ты ни хотел спросить, мой ответ — нет. Казалось, диалог зашёл в тупик, но не тут-то было. Мо Жань, в отличие от Чу Ваньнина, умел заявлять о своих намерениях и желаниях напрямую. Они пялятся друг на друга, и температура в комнате необъяснимым образом повышается, хотя пол по-прежнему холодный. Чу Ваньнин сжимает ладони в кулаки, а губы — в полоску. Стыдно. Но Мо Жань, видимо, не разделяет это чувство. Он соблазнительно улыбается и тянет руку вперёд, дотрагиваясь до тонкой руки своего ненаглядного. Золотце. Всё такой же очаровательный и прекрасный, как в их первую встречу много лет назад. Чу Ваньнин хочет дёрнуться, но не дёргается: понимает, что доверие проявляется именно так, а Мо Жаню он доверяет. Это простое касание, кто сказал, что они будут делать что-то такое, о чём Чу Ваньнин стыдился даже читать? — Ваньнин, нам нужно об этом поговорить, — ставит перед фактом Мо Вэйюй. —… — Я никогда на тебя не давил и не буду, это первое, что я хочу, что бы ты знал, — проговаривает он, — если ты не хочешь этим заниматься, то только скажи, и мы не будем. Но по тому, что я вижу… Тебе ведь тоже хочется? —… — Потому что мне — очень. Мо Жань тянет чуть на себя, и Чу Ваньнин не сопротивляется — оказывается так близко, что становится между ног старшего, и чужое лицо упирается ему чуть выше живота, но ниже груди. Мо Жань целует сквозь футболку, вдыхает любимый запах и гладит его по рукам — от плечей до кончиков пальцев и обратно. — Я очень сильно тебя люблю, — признаётся Мо Жань, — очень сильно. И я очень сильно хочу тебя, но я никогда ни к чему не стану тебя принуждать. Твоё слово — закон для меня. Чу Ваньнин не знает, куда деть свои руки, и кладёт их на чужие крепкие, сильные и ошеломляюще горячие плечи. — Ваньнин, — распаляется Мо Жань, — Ваньнин, Ваньнин, Ваньнин… Целует, не смея дотронуться до края чужой футболки, пока не получит разрешения. Им обоим жарко, и хочется уже что-то с этим сделать. Чу Ваньнин изо всех сил старается не давать прижимать себя слишком близко, иначе упрётся своей «проблемой» в другого человека. — Что такое, Золотце? — Мо Жань замечает чужое смятение. Он отрывается от поцелуев и поднимает голову вверх, натыкаясь на обеспокоенный взгляд. Какое-то сладкое удовлетворение разливается внутри него: он у Чу Ваньнина — первый. Первый во всём: в поцелуях, в свиданиях, в отношениях, и в том, что произойдёт сейчас — он тоже первый. Выстроенная между ними стена пала под давлением доверительных чувств, границы стёрлись. Хочется кожей к коже, плотью к плоти, как можно ближе, становясь одним целым — совершенной фигурой единения. — Тебе нравится? — уточняет Мо Жань. — Ты готов к этому? Тебе нравится, когда я делаю так? Целует запястье. — Или так? Второй рукой собственнически поглаживает чужое бедро, еле-еле проходясь по ягодице. — А может, так? Ведёт носом вниз от реберной области к животу и ещё ниже. Проходит секунда, две, три. — Или всё же так? И Мо Жань абсолютно бесстыдно утыкается лицом в чужой пах, с шумом втягивая запах естества, спермы и стирального порошка. Сверху раздаётся что-то между писком и возмущением, выливающимся в сдавленный вдох и вцепившиеся в чёрные волосы пальцы. — Перестань, — сквозь зубы приказывает Чу Ваньнин. — Но почему? — Это гадко. — Ох, Золотце, — расслабленная улыбка озаряет лицо Мо Жаня, — как хоть что-то в тебе может быть гадким? Целует место скопления возбуждения, отмечая, что там довольно твёрдо, когда у самого в трусах теснота. — Могу я…? — но договорить не успевает. — К чему ты всё это спрашиваешь? Мо Жань не задумываясь отвечает: — Потому что я люблю тебя и уважаю твои желания. Чу Ваньнин готов разрыдаться прямо здесь и сейчас, бушующий в нём поток эмоций хлещет по всему телу, отдаваясь гулкой пульсацией в висках, в груди и там, внизу, где чужие губы касаются горячо и страстно. Мо Жань на самом деле его любит и дорожит им. — Позволь мне, — тихо просит разрешения Мо Жань. — Сделай уже хоть что-то, — в тон ему отвечает Чу Ваньнин. А потом задыхается от вида того, как Мо Жань приспускает его запачканное нижнее белье и берёт его член во всю длину. Его сильные руки обхватывают аккуратную поясницу, и он, Мо Жань, начинает… двигаться. — Это же так грязно… — уверяет Чу Ваньнин. — Это совсем не грязно, — возражает Мо Жань, отрываясь лишь на секунду, а потом снова насаживается ртом на чужую горячую плоть. Он осыпает чужой член лёгкими, как самые невесомые бабочки, поцелуями, держит зрительный контакт, лижет головку и снова заглатывает, пока не утыкается носом в короткие завитушки лобковых волос. Чу Ваньнин идеален везде. Мо Жань просто не может оторваться. — Пожалуйста, дай мне тебя вылизать, — умоляет он, — я так сильно хочу это сделать. — Перестань болтать эту непотребщину! — взвинчивается Чу Ваньнин. — Прости… Я от тебя голову теряю… Мо Жань настолько искренен в своих словах и действиях, что искреннее быть не может. Он так давно хотел сделать это с Чу Ваньнином, сделать Чу Ваньнину приятно, дать ему понять, что заниматься любовью — не страшно, не грязно и не стыдно. Когда два человека любят друг друга, то сексуальная близость является нормой. Безусловно, если бы Чу Ваньнин оказался асексуалом, то Мо Жань ни в коем случае не стал бы его заставлять. Его любовь куда выше этого. А теперь, когда выяснилось, что Чу Ваньнин тоже имеет влечение, он будет залюбливать его до тех пор, пока его Золотце не перестанет стесняться. И после этого — тоже. У них вся жизнь впереди. Мо Жань замечает чужую дрожь и отрывается, но не даёт времени на передышку, поднимая Чу Ваньнина под коленями и кладя его на кровать. — Перевернись, — просит он. — Что ты собираешься сделать? — чистая невинность сквозит в голосе Чу Ваньнина. Он тупо моргает, глядя на мужчину перед собой, послушно переворачивается на живот, но не успевает и моргнуть, как вокруг его лодыжек смыкаются чужие длинные пальцы. Пальцы поднимаются выше, щекоча зону под коленками, пробегаются вдоль всей длины ног, поглаживают ягодицы и обхватывают талию. А потом Мо Жань дёргает на себя, и буквально в следующее мгновение Чу Ваньнин полыхает от смущения, стоя в коленно-локтевом положении. Полностью лишенная приличия поза. Мо Жань снова касается его ягодиц, разводя их в сторону. Глаза Чу Ваньнина расширяются от ужаса. — Что ты делаешь?! — пугается он. На что там можно смотреть? Почему Мо Жань вообще туда смотрит? — Ваньнин, — голосом, полным желания, зовёт Мо Жань. — Ну что… — Чу Ваньнин не знает, куда себя деть. А потом пальцы Мо Жаня касаются того места, которого никто никогда не касался. А потом — Чу Ваньнин не успевает ничего предпринять — пальцы сменяются языком. Чу Ваньнина буквально подкидывает на постели, но сильные руки не дают ему стукнуться головой об спинку кровати. Это… слишком. Слишком хорошо от ощущений и слишком стыдно от самого факта — Мо Жань трахает его языком, и ему это действительно нравится. Мо Вэйюй жадно вылизывает его, но не касается самого себя. Чу Ваньнин везде такой вкусный, что Мо Жань готов забрать его себе и съесть. Первое он осуществил и теперь полным ходом осуществляет второе. — Мо Жа-ань, — на выдохе стонет Чу Ваньнин, кусая наволочку. Никогда прежде он даже не догадывался, что так можно делать. Безусловно, он знал, откуда берутся дети, но, как чистый листочек, не подозревал, что любовные занятия бывают не только, кхм, классическими. В одних его снах Мо Жань брал нежно, в других — грубо трахал и вдалбливал в кровать. Возможно, однажды Мо Жань нагнёт его и будет долбить до тех пор, пока с лихвой не наполнит своим семенем. Как-то они обсуждали тему семьи и детей, и Мо Жань признался, что был бы счастлив в будущем стать отцом. Но Чу Ваньнин никогда не сможет родить ему ребёнка. В темноте крепко зажмуренных век пляшут разноцветные вспышки, и всё тело охватывает такой жар удовольствия, что Чу Ваньнину хочется охладиться. Слишком жарко. Слишком хорошо. Слишком приятно. Мо Жань лижет глубоко и старательно, выкладывается на полную, лишь бы его Золотце остался довольным. Чу Ваньнин напоминает карамель: снаружи твёрдая оболочка, внутри — нежнейшая начинка, которая тает на языке. Об такие можно сломать зубы, но если всё сделать правильно и подождать, пока карамельный слой растворится, то почувствуешь, что усилия того стоили и отказаться от этой сладости уже не получится. От таких становишься зависимым. Мо Жань готов признаться, что зависим. Ощущать Чу Ваньнина в своих руках, ощущать его на своём языке, — всё это дар небес. Он и правда сдерживается, что бы не снять с себя намокшее нижнее белье и не оттрахать эту красоту прямо здесь и сейчас. Любить и уважать Чу Ваньнина. Люби и уважай его, сукин сын! Внутри Чу Ваньнина горячо, и Мо Жань очень-очень хочет подтвердить это другой частью своего тела, но осознает своей озабоченной головой, что сегодня не время. Чу Ваньнин не трогает себя снизу, хотя там всё тянет и требует внимания. Он не верит в то, что сейчас происходит, но ощущения гораздо живее и острее, чем во снах. Там он никогда не чувствовал себя распятым. От больших ладоней Мо Жаня на ягодицах с вероятностью сто процентов останутся синюшные следы. А тому ведь и в гордость будет, мол, его же метки, а не чьи-то ещё. Мо Жань и раньше оставлял на нём засосы, но тогда это были шея и грудь, сейчас — … Нет, Чу Ваньнин не будет об этом думать. Всё его существо сосредоточено на щекочущем ощущении сзади и тянущей боли спереди. Мысли скапливаются в клубок, и всё становится неясным, расплывчатым и туманным. Вспотевшее тело вздрагивает от ласк всё больше, и голос срывается на крик. Чу Ваньнину будет стыдно вспоминать об этом завтра, но сейчас, когда его вот так любят, он отдаётся целиком и полностью, ведь уверен в Мо Жане настолько, что готов отдать за него свою жизнь. Мо Жань помог ему вылечиться. Мо Жань помог ему полюбить себя. Мо Жань показал ему, что такое любовь. Когда Чу Ваньнин кончает, его конечности сковывает судорогой, и Мо Жань спешит помассировать их. В глазах Чу Ваньнина всё ещё темнота, но когда он открывает их и поворачивает голову в сторону, то видит перед собой нечеткий силуэт Мо Жаня. Обессиленный и залюбленный, он почти засыпает в чужих объятиях, когда его куда-то уносят. — Тебе понравилось? — осторожно спрашивает Мо Жань, добавляя в горячую воду ароматную пену для ванны. Чу Ваньнин спросонья кивает. — Я люблю тебя, — улыбается Мо Жань и целует свою любовь в лоб. Чу Ваньнин верит ему. — И я тебя. Ступая рука об руку по тропе своего жизненного пути, они проведут эту жизнь вместе, и следующую, и все остальные — тоже. И будут любить друг друга, несмотря ни на что. Ведь, как оказалось, это совсем не сложно.