От противного

      Эти полторы недели дались ему трудно. В выходные он обвинял во всем ее и пытался себя накрутить, чтобы вызвать злость на Пушкареву. Это из-за Кати он был в таком взвинченном состоянии! Она не захотела с ним даже поговорить, обсудить сложившуюся ситуацию. В понедельник и вторник он пытался понять, почему она так себя ведет. Как будто для нее этот секс вообще ничего не значил! Как будто она переспала с ним, перешагнула через него и гордо пошла дальше. А он остался корчиться от боли в ранах, которые она ему нанесла. А он-то думал, это она должна страдать, став его жертвой… Ошибся! Потому жертвой ощущал себя только он.       Со среды по пятницу он думал о своих чувствах и эмоциях. Почему ему было так больно? Обида от ее отказа общаться? Нет. Не только и не столько обида. Он хотел больше? Да, может быть. Но и не это было главным. Он страстно хотел, чтобы она была к нему хоть как-то неравнодушна! Чтобы она воспринимала его всерьез. Как мужчину, претендующего на нее. И при этом теми способами, которыми он мог бы добиться этого раньше, он был не в состоянии пользоваться. Только не сейчас. Потому что несмотря ни на что не мог ее ненавидеть и презирать, как других. Просто физически не мог. Катерина вызывала неконтролируемое желание обнять и поцеловать. Защитить. Прижать к себе, услышать стук ее сердца. Чтобы она доверилась ему. Чтобы узнала его настоящего. Да черт возьми, он просто хотел быть с ней! Он не мог не вспоминать нежные касания ее рук, бархат ее губ, а эти ее стоны, когда она отдавалась ему… Неужели это все для нее абсолютно ничего не значило? Нет, он отказывался в это верить!       В следующие выходные он отметил, что… зациклился на Кате. Ее образ зафиксировался в его сознании, он ложился и вставал, видя перед собой ее лицо. Иногда это лицо улыбалось. Иногда оставалось холодным, как наяву. Но никуда не уходило. И он хотел ее, это безусловно. Но хотел не просто снять напряжение, занявшись сексом, а чувствовать ее рядом. Хотел, чтобы она любила его, прикасалась к нему, улыбалась, шутила с ним. Поддерживала его. Хотел… встречаться. А может, даже создать семью. Вот так, ни больше ни меньше. Катя была той единственной женщиной, рядом с которой он был готов взлететь, оставив свои мелочные претензии к миру в прошлом. И жить полной жизнью. А без нее — нет. Теперь никак. И вот, спустя эти адовы полторы недели, в среду, он не выдержал пытки.       На этот раз он ждал ее вечером около дома, в своей машине. — Нам надо поговорить! Я так больше не могу! — сразу заявил Воропаев, перегораживая ей путь, когда она поставила свою машину на сигнализацию и направилась к подъезду. — Нам — не надо, — она попыталась обойти его, не вышло. — Мне надо, — он снова встал на ее пути. — Пожалуйста, Катя!       Она расширила глаза от удивления: надо же, по имени назвал? А вот она ему взаимностью не ответит. — Вы же понимаете, Александр Юрьевич, что этот разговор ничего не изменит? Даже если он состоится! — Есть то, что я должен сказать. Вам. Иначе никак не получается… жить…       Интересно, играет или нет? Что ж они все такие переживательные-то? Что Жданов, что этот… начинают хвататься за голову, когда понимают, что упустили. А ведь был у него шанс, был! Если бы он просто отдал ей в «Бон Аппетит» эти чертовы накладные, она бы как минимум не стала убегать тогда из ресторана. А теперь… теперь ей невыносимо было находиться так близко к нему. Слушать его голос. Вспоминать сальную улыбочку, с которой он предложил цену за выкуп тех накладных. Нет. Не простит. Катя сознательно накручивала себя, стараясь вызвать в памяти только негативные моменты их общения. Вспоминать иное — слабость! Непозволительная роскошь в такой ситуации! Так что эти его чертовы сожаления ей вообще не сдались! Она никогда не сможет остаться с мужчиной, который действует такими методами! Но сейчас и правда надо было что-то решать. Кто знает, на что способен Воропаев в таком состоянии. Как маньяк выглядит! Вон, и глаза блестят! — Ну, раз уж вы застали меня у самого дома, то прошу, — он было воспрянул духом, надеясь, что она пригласит его в квартиру, но увы. Опять облом. Она указала на лавочку во дворе. Около песочницы. Да, ниже падать уже некуда, Воропаев.       Сама же Пушкарева как ни в чем не бывало присела на эту самую ободранную лавочку и похлопала по сидению рядом с собой. — Я слушаю вас, Александр Юрьевич. Что вы хотели мне сказать?       Он присел. Это было непривычно и странно. Но необходимо. За эти несколько дней он дошел почти до финиша в накручивании себя. И точно понял: он Катю любит. И давно любит. Может, оказывается, испытывать это чувство. И что когда он унижал ее и язвил в адрес необычной секретарши, когда заходился возмущением и плевался ядом в ее направлении, он уже чувствовал это странное притяжение, но переводил его в раздражение и даже ненависть. И ненавидел на самом деле не ее, а то, что она так по-дурацки выглядит. Какого черта она не может привести внешность в соответствие с мозгами?! Это… преступление, в конце концов! В его глазах Пушкарева была преступницей, которая посмела быть одновременно такой некрасивой и такой умной! И такой преданной его врагу… Да кто бы знал, что любовь — это так больно! — Я сейчас очень хорошо понимаю, что исправить сделанное уже нельзя. Вы правы, разговор ничего не изменит. Так проявите милосердие и просто выслушайте. Считайте, я пришел к вам на исповедь… — тихо проговорил он. Без апломба и наигранной веселости. Катя заметила, что он заметно осунулся. Даже похудел.       Она промолчала. Значит, можно продолжать. — Я поступил гадко. В ваших глазах я чудовище. Моральный урод. Циничный и жестокий человек, которому наплевать на ваши чувства. И вы правы. Но с тех пор, как вы это осознали, я изменился. Изменился из-за вас. Вы говорили, что запретили себе испытывать эмоции, потому что они мешают? А я так не могу. Нет ни минуты, чтобы я не думал о вас и своем поступке. Если я скажу, что сожалею о случившемся, то это не будет правдой. Я бы жизнь отдал за то, чтобы не делать того, что я сделал. Я должен был отдать вам эти чертовы бумажки еще в «Бон Аппетит» — и все. И ничего бы этого не было.       Он замолчал, дивясь собственной смелости. Такое сказать… он никогда так искренне не раскаивался. Никогда и ни перед кем. Даже перед собой. — Вы правда сожалеете? — так же тихо спросила она. — Правда. — А почему?       Этот простой вопрос сперва показался ему неуместным. Слишком очевиден был ответ на него. — Потому что поступи я иначе, сейчас не сидел бы и не мучился тут, — буркнул он. — А мучаетесь почему? — Да потому что теперь ничего исправить нельзя! — Вы жалеете о том, что могли бы получить от меня больше, если бы не тот шантаж? — Что?! — он вскинулся, поразившись еще раз. — Да, то есть нет. И деньги мне тоже не так уж нужны, то есть совсем не нужны. Мне нужен был повод узнать вас поближе. Но все пошло наперекосяк… — А как вы думаете, что могла чувствовать я?       Он потер виски руками и поморщился: — Я сожалею, что причинил вам боль. Я понимаю, что вы испытываете ко мне отвращение. Да, я такой. Я и раньше не гнушался подобными методами, иначе не выжил бы там, где работал и сейчас работаю. Но я никогда не думал, что смогу испытать муки совести. Это новый опыт. Благодаря вам. — Понимаю, — она кивнула. — Для меня то, что произошло — тоже новый опыт. Благодаря вам.       Подтекст был слишком очевиден... — Я вам отвратителен? — Знаете, мне наверное отвратителен именно ваш поступок, не вы сами, — наконец, выдала она то, что ему, ради разнообразия, было не так неприятно слышать. — Но я просто хочу все забыть. Понимаете? А вы своими цветами и разговорами мне этого не даете. Видеть вас и при этом сохранять спокойствие, не думать об ассоциациях — это сложно. Я стараюсь держаться, просто не могу позволить себе срыв. Да и не хочу конфликта. Именно поэтому я не собираюсь принимать от вас никаких знаков внимания. Но я по-прежнему готова работать на благо вашей компании, так как у меня есть определенные обязательства перед Павлом Олеговичем.        После этих ее слов он испытывал двоякие чувства. С одной стороны — облегчение: она не равнодушная стерва, а прекрасно владеющая собой женщина, которая испытывает страдания, никак не демонстрируя это окружающим. С другой стороны — отчаяние, ведь причиной ее страданий является он, именно его она хочет забыть. Иными словами, если он не оставит ее в покое, то рано или поздно она сорвется и возненавидит его по-настоящему. О каком вообще сближении может идти речь? Все, это тупик, Воропаев. Усилием воли он сглотнул застрявший в горле ком из невысказанных слов о своих чувствах и решил перевести тему, чтобы хоть какое-то еще время продолжить этот относительно нормальный разговор с Катей. — А потом? Когда обязательства будут выполнены? Уйдете? — Конечно, уйду. Необходимости во мне не будет. — И Зорькина заберете? — А это как вы с ним договоритесь. Если найдете кого-то своего, заберу, конечно. Работу он найдет. — Но не такую… — Там видно будет — А вы куда-то уже конкретно нацелились или пока в поиске? — Есть конкретные предложения, но вам я их озвучивать не буду. — Понятно. Что ж, спасибо, что выслушали. — Вам легче стало? — Не слишком. Но так и должно быть. Может, в следующий раз… — Вы, что, рассчитываете, что подобный разговор состоится снова? — А вы нет? — А я нет. Я вам объяснила свои мотивы. А вам просто нужен психолог. Мне пора, Александр Юрьевич… — Последний вопрос, можно? — Последний? — она обреченно вздохнула. — Вы собираетесь сходиться с Андреем снова? — Да упаси Бог, — она аж отшатнулась от него, презрительно скривившись. — К Андрею я уже больше ничего не чувствую. — Тоже приказали себе или… — У вас уже был последний вопрос. Всего доброго.       Катя встала и удалилась, не оглядываясь. Он проводил ее взглядом, посмотрел, как она зашла в подъезд, и не спеша поплелся к своей машине.       Но ему и правда стало легче. По крайней мере, он убедился в том, что она не ненавидит его. Он будет считать, что Катя приняла его извинения. Наверное. Скорее всего. Он так хотел в это верить…       Звонок Виктории вывел его из состояния апатии. — Саша! Мне срочно нужно тебе кое-что сказать! Приезжай! — Вика! — он вздохнул, не было желания даже отругать Клочкову, — что у тебя стряслось? Или это по моему делу? — И по твоему тоже! Давай встретимся! — Хорошо. Куда подъехать?       Она назвала адрес. К счастью, не пришлось ехать к ней домой! Оказалось — небольшой ресторан в ее районе. Вика была крайне взволнована, когда он прибыл. — Спасибо, что так быстро приехал! — улыбнулась ему вполне искренне. — Счет надо закрыть, что ли? К чему такая срочность? — Закрой! Не буду возражать! — она кивнула. Он присел за столик напротив нее. — Итак, Виктория, что стряслось? — Зорькин! — выдала она. — Что с ним? Продолжает тебе надоедать? — Да! Нет! Не в этом дело! — А в чем? — он улыбнулся. Переживания Клочковой по поводу Зорькина стали приятным разнообразием в его унылом безвыходном существовании. — Неужели он из лягушонка все-таки превратился в парня? — Смешно тебе, да? — обиженно засопела Виктория, заставляя его улыбнуться еще шире. — Рассказывай, что у тебя за проблема с ним, а я решу, смешно это или нет, — заявил он. Она было возмущенно посмотрела на него, но потом вздохнула и принялась рассказывать. — В общем, в последнее время он как-то изменился. Раньше он мне казался неуверенным слизняком, а теперь… теперь такое впечатление, что он просто терпит мои закидоны и выжидает. — Чего выжидает? Когда ты ослабишь бдительность, чтобы затащить тебя в постель? — он усмехнулся. — Ой, вот насчет этого у меня как раз никогда сомнений не было! — она презрительно фыркнула, махнув рукой. — Так в чем проблема-то? Или ты хочешь посоветоваться со мной, что лучше с него за это стребовать?       Он просто физически почувствовал, что этого говорить не стоило. Лицо Вики потеряло всякое отражение эмоций, он поспешил сказать: — Прости! Вика, правда, извини меня. День хреново заканчивается, мне самому хреново, вот и тебе отлетело. Я постараюсь держать себя в руках… Правда, я не очень понимаю, как я могу тебе помочь в данном вопросе.       Она выдохнула, глядя куда-то в сторону, потом произнесла: — Значит, она тебя все-таки зацепила… — Так заметно? — он вздохнул. — Мне — да. Но ничего страшного, ты просто ведешь себя как нормальный влюбленный. Это даже мило… А насчет Зорькина… Он бесит тем, что не ухаживает за мной нормально, понимаешь? Я прекрасно знаю, какая у него зарплата, а он даже на букет жмотится! Я бы не против встречаться с ним, но он ведет себя как придурок! — Это как? — А так! Я все время как клещами из него вытаскиваю приглашение в ресторан! Да ладно в ресторан — даже в кино! Даже не знаю, может, я ему теперь тоже не по статусу, как тебе!.. — Вот это ты брось! -он несколько смущенно усмехнулся. - Я тебя не из-за разницы в статусах в ресторан и в театр не водил, а потому что не хотел, чтобы ты залезла в мой карман и села мне на шею! — Значит, просто из экономии, — она презрительно фыркнула. Воропаев вздохнул: Вика опять была права. — Знаешь, Вик, Зорькин ни разу не похож на меня. Я не думаю, что он жалеет на тебя денег. Но возможно, у него есть какие-то траты на семью? У него же есть родители? — Есть, да… Думаешь, там какие-то проблемы? — Да черт его знает, — он пожал плечами. — Ты хочешь, чтобы я намекнул ему, как лучше за тобой ухаживать? — А ты можешь? — Могу, но не думаю, что он меня послушает, — Александр снова усмехнулся. И не смог удержаться, чтобы не съязвить. — К тому же, такого уговора у нас с тобой не было, Викуся! — Что ты, что ты! — она поддержала его ироничный тон. — Не волнуйся, у меня и в мыслях не было, что Александр Воропаев способен на благотворительность! Но если ты установишь контакт с Зорькиным, а ты его точно установишь, если дашь пару дельных советов как опытный мужчина неопытному, то он расскажет об этом Пушкаревой. Ну или не расскажет, но при случае даст ей понять, что ты не такое дерьмо, как она считает! Так что и тебе тоже выгода! — Ну да, если так посмотреть, — он задумался, — и правда неплохо выходит. — Так что там Пушкарева, кстати? Юлиана, как я поняла, никак не изменила ситуацию? — Сегодня поговорили — но это я уже возле подъезда Катю поймал… — Ну вот, хотя бы поговорили! В таком деле главное — начало! А я тут подумала, чем ты можешь ее зацепить. — И чем же? — Помоги ей как-то с работой! — Это как же? — Ну не знаю. Это уж ты сам придумай. Но если ты к ней придешь по делам «Зималетто», и не за отчетом, как обычно, а с каким-либо предложением, она никак не сможет тебя выставить. А под работу, знаешь, чай-кофе-обед…       Он улыбнулся. Вика была не просто полезна — она открыла в нем второе дыхание! У него опять появилась надежда, что еще можно все исправить с Катей! И теперь он точно знал, как надо действовать. Больше он не совершит прежних ошибок! — Умница, спасибо! Правда, Вик. Я вел себя как свинья, а ты опять мне помогла. Я сделаю все, что смогу, чтобы Зорькин понял, как надо ухаживать за такой шикарной женщиной, как ты. А пока я оплачу твой счет и отвезу тебя домой… — Спасибо! — она польщенно улыбнулась. — насчет заплатить я не против, а вот подвозить меня не надо — мне Кира свой лексус оставила.       Когда гордая собой Вика покинула ресторан, оставив Александра наедине со счетом, его мысли уже работали в правильном направлении. И он даже знал, кто ему поможет в его нелегком деле завоевания сердца Екатерины Валерьевны Пушкаревой…