Ненависть и помешательство

      Мы встречаемся часто. Гораздо чаще, чем следует врагам. Почти каждый день.       Но мне этого катастрофически не хватает. Я хочу видеть тебя постоянно, слышать стук красных каблуков, чувствовать въевшиеся в одежду запах лекарств и, еле уловимый, духов. Нет, не тех, которые я подарил тебе на прошлой неделе, ты выкинула их с балкона, чуть не попав в невинного прохожего.       Ты вообще не очень-то жалуешь мои подарки — каждый раз, когда я прихожу к тебе, открывая дверь личным дубликатом ключа (ты дважды меняла замок, но разве такая мелочь могла меня остановить?), то вижу свои догорающие письма в камине и роскошный букет в мусорке. Знаешь, ты так стремишься перечеркнуть всё связанное со мной, что это просто смешно.       Но все твои старания идут прахом, с тем же успехом можно пытаться докричаться до глухонемого.       И вот мы снова вместе, и я снова снимаю наши перчатки, держу твои ладони в своих, отмечая отсутствие сопротивления. Грустно осознавать, что после моего ухода ты первым делом побежишь мыть руки. Готов поспорить, если я скажу, что мне нравятся твои волосы, ты тут же побреешся на лысо. Всё надеешься, что я вдруг возненавижу тебя, да, Акико? Тебе уже не одиннадцать лет, во взрослом мире нет места детской наивности.       — Я люблю тебя.       Ты ошарашенно мотаешь головой, тьма расширенных от паники зрачков заполняет радужку. Твои глаза прекрасны, я хочу замариновать их в формалине, хочу смотреть, вглядываться в две маленькие и одновременно огромные вселенные пока не умру.       — Нет. Ты врёшь.       Твой голос пахнет страхом. Тем самым липким, всепоглощающим страхом, который заставляет людей бежать или замирать без движения. Интересно, какую из двух крайностей выберешь ты?       — Как мне доказать искренность своих чувств? Только скажи, я сделаю что угодно!       Ты пятишься, пока не натыкаешься на стену. Дальше отступать некуда. Если я что-то хочу, то я это получаю.       — Тогда оставь меня в покое. Исчезни из моей жизни. Навсегда.       Вот так вот просто, без увиливаний и намёков. Твои слова острее хирургического скальпеля, темнее запёкшейся крови на белом халате. Они ранят в самое сердце, но я не сержусь, ведь ты просто не понимаешь, о чём толкуешь.       — Может лучше сходим в ресторан? Какое твоё любимое блюдо?       Разумеется, мне известен ответ на этот вопрос, но я стараюсь быть максимально вежливым и обходительным, чтобы тебе даже в голову не пришло проверить собственную квартиру на наличие камер.       — Ты издеваешься? Какой к чёрту ресторан? Да ты с ума сошёл!       Твоя речь прерывается приступами истерического смеха, по щекам бегут чёрные от потёкшей туши слёзы. Ты не замечаешь, как я подхожу ближе, и резко дёргаешься, когда я бережно вытираю их пальцем. Какая странная реакция на обыкновенную заботу.       — В последнее время ты часто нервничаешь, Йосано-кун. Оно и не удивительно, у тебя работа не из лёгких, но нельзя же так наплевательски относиться к собственному здоровью. Возьми пару выходных, отдохни как следует и, вот увидишь, тревожность, усталость, перепады настроения –всё исчезнет без следа.       Я убираю с твоего лица прядку волос, заправляя её за ухо. Она тёмно-коричневая, почти чёрная, как горький кофе, который ты чашками заливаешь в себя каждое утро, пытаясь заглушить желание рухнуть в постель и больше никогда не вставать. Интересно, почему у тебя вообще начались проблемы со сном? Если так будет продолжаться и дальше, то твой организм не сможет нормально функционировать без снотворного и кофеина. Нужно исправлять эту проблему.       — Не дождёшься! Я не собираюсь отпрашиваться с работы! Только она помогает мне отвлечься!       Удар по руке. Больно, но терпимо. Улыбаюсь самой доброжелательной улыбкой из своего арсенала.       — От чего же ты пытаешься отвлечься, Йосано-кун?       — От твоего преследования!       Я напрягаюсь. Ты явно что-то подозреваешь, а может даже знаешь наверняка. Если это так, то в первоначальный план придёться внести некоторые корректировки. Да, мне следовало быть более осмотрительным, знал же, с кем имею дело.       — Я тебя не преследую.       Теперь улыбаешься ты, и моё сердце пропускает удар, настолько это очаровательное зрелище. Отчаянный блеск в глазах, написанная на лице боль — чистые, не поддельные эмоции, пробуждающие во мне то единственно человеческое, что я ещё не уничтожил. Можно дать объявление в газету: "Не раздумывая отдам всё своё многомиллионное состояние тому, кто воскресит Леонардо да Винчи и заставит его изобразить Акико Йосано."       — Не преследуешь?! Я забываю зонт дома и он оказывается на пороге Агенства! Я иду в торговый центр и абсолютно во всех магазинах мне говорят: "Берите что угодно, для вас всё бесплатно!" Я ежедневно нахожу в своей квартире коробки с вагаси! Знаешь, раньше это были мои любимые сладости, но теперь я не то что есть, видеть их не могу!       Я облегчённо выдыхаю. Всё под контролем. Наверное ты просто забыла о том парне с которым познакомилась на днях в каком-то дешёвом баре, так что многочисленные объявление о розыске тебя не смутили. Я, конечно, не одобряю черезмерное употребление алкоголя, тем более в такой отвратительной компании, но рад, что тогда ты напилась в хлам, иначе тебя бы точно обеспокоило отсутствие номера нового знакомого в списке контактов. А ещё в трезвом состоянии ты ни за что не позволила бы мне довезти тебя до дома.       — Милая моя Йосано-кун! Ты, видно, ничего не смыслишь в любви, раз считаешь столь невинное проявление заботы преследованием. Неужели ни с кем не встречалась?       Встречалась. Их было не так много, этих людей. Ключевое слово — было. Теперь уже нет.       — Да в том то и дело, что встречалась! А потому знаю, как выглядит настоящая любовь! И твоя одержимость даже отдалённо её не напоминает!       Ладони сжимаються в кулаки, я позволяю себе нахмуриться. Никогда не замечал за собой неконтролируемые вспышки гнева, но сейчас мне хочется окрасить белую рубашку багровыми пятнами, заставить тебя захлебнуться в крови, оставить на щеке синяк пощёчины, чтоб ты больше не смела называть мои чувства одержимостью.       — Ну и где сейчас эта твоя "настоящая любовь", а? Почему ты всегда одна?       Мой голос чуть дрожит от сдерживаемой злости, но, несмотря на затуманенный яростью мозг, я сознаю все риски. Ты не должна знать, почему все твои не успевшие толком начаться отношения так быстро заканчиваються и почему никто не выходят на связь после расставания. Но другого способа убедить тебя в ничтожности этих жалких тварей я просто не успеваю придумать.       — Потому что любовь не вечна.       Ты сразу мрачнеешь, гордо расправленные плечи опускаются, огонёк праведного гнева в глазах потухает, речь начинает течь плавно, скорее напоминая шёпот. Но в моей голове он звучит громче всех твоих криков вместе взятых, ведь я счастлив и безмерно горд своей ученицей. Ты наконец озвучила то, что я пытался до тебя донести последнюю неделю. Осталось только слегка доработать эту мысль.       — Ложная любовь не вечна, моя дорогая. С неё можно пылинки сдувать, но в итоге она всё равно рассыплется, раскрошится, обратится пеплом. Но настоящая… О, это совсем другое. Настоящая любовь пойдёт с тобой до конца и дальше, это чувство не поддается описанию, оно… Оно за гранью.       За какой именно гранью я не уточняю, ибо на самом деле их бесконечное множество: за гранью жизни и смерти, за гранью человеческого понимания, за гранью адекватности… Любовь меняет людей. И это волшебно.       — Да, звучит красиво, только весь этот романтический бред уж точно не про твоё помешательство!       Последнее слово режет слух, но я реагирую на него относительно спокойно. Ты выпрямляешь спину (идеальная осанка и прекрасная фигура сразу бросаются в глаза), с вызовом вздёргивая подбородок вверх. Да, похоже найти больную тему оказалось недостаточно, чтобы сломать тебя. Ничего страшного, у нас впереди ещё много времени.       — Не спеши с выводами, Йосано-кун. Сейчас ты признаёшь только свою точку зрения и даже не пытаешься посмотреть на ситуацию под другим углом.       — Что ты имеешь ввиду?       Мои руки трясутся, так мне хочется обнять тебя. До треска костей, до закатившихся глаз. Пока дыхание не прервётся, пока не смолкнет последний крик. Но не сейчас. Ещё рано. Всё это будет потом. Завтра или через год — не важно. Главное, что точно будет.       — То, что тебе стоит подумать о моём — как ты там говоришь? — "помешательстве" в немного другом ключе. Проще говоря, увидеть происходящее моими глазами.       Губы сжаты в тонкую полоску, тело сковано льдом напряжения. Твоего презрения не заметит только слепой. Похоже, я просчитался.       — Выметайся.       Как хорошо, что словом нельзя убить, иначе я бы в ту же секунду упал замертво.       — Я сказала — выметайся из моего дома!       Твой голос взмывает к потолку и дальше в небо, в ночь. Удивительно, как от столь громкого звука не полопались стёкла. Любой на моём месте не стал бы искушать судьбу и давно убрался куда подальше.       Но я наклоняюсь близко-близко, беру тебя за подбородок и…       Целую.       Не грубо, не больно, не настойчиво, а, напротив, нежно и легко, подавляя в себе все самые тёмные желания. Затем делаю шаг вперёд, прижимая к стене. Совсем чуть-чуть, даже ребёнок смог бы вырваться, что уж говорить о человеке с профессиональной боевой подготовкой? Вот только всё это — дешёвый маскарад. И пока одна рука спускается от подбородка к талии, другая уже приставила к горлу скальпель. Я успею перерезать твою сонную артерию прежде, чем ты меня оттолкнёшь.       Ах, бедная, глупая Акико! Она так хотела быть сильной, что не заметила, как её загнали в угол, даже без использования дара. Жалкое зрелище.       — Надо же, как просто заставить тебя замолчать.       Я отстраняюсь, наблюдая как шок перерастает в ненависть. Размазанная помада блестит в холодном свете люстры. Ты выплевывашь ядовитое:       — Ублюдок.       Я пожимаю плечами, не пытаясь доказать или опровергнуть сказанное. Снимаю с твоих волос омерзительную заколку-бабочку, попутно обдумывая все способы её уничтожения. Расплавить? Утопить? Закопать? Растворть?       Все варианты кажутся одинаково привлекательными, поэтому я просто убираю заколку в карман, намереваясь подумать об этом на досуге.       — Ты же позволишь мне взять сувенир на память о нашем первом поцелуе?       Чтобы не получить отрицательный ответ, надавливаю скальпелем на чувствительную кожу, любуясь выступающими каплями крови.       — Да.       И пускай это "да" сквозь зубы вскрывает старые раны, разрезает воздух, причиняет почти физическую боль, но это всё же "да", хотя в нём отчётливо слышится "нет". Сегодня ты определённо позволяешь мне куда больше, чем обычно. А зря, знаешь же, что теперь с каждым днём я буду заходить всё дальше.       Разворачиваюсь и иду к двери, улыбаясь своим мыслям. На прощание бросаю ласковое:       — Вот и замечательно. До завтра, Йосано-кун!       Впрочем, ты меня уже не слушаешь, так как со всех ног бежишь в ванную. Только зачем? Непонятно. Тебя всё равно вырвет прямо в коридоре, как только за мной захлопнется входная дверь.