Отношения - вещь многогранная

— Твоя понурая рожа бесит. Ген на эти слова в самых расстроенных чувствах сделал печальный вдох и столь же печальный выдох. Медленно, как будто бы неуверенно, Асагири поднял взгляд на рядом стоящего Сенку, что возвышался над ним, слова гора над тихим и безмолвным озером, коим сейчас невольно он себя олицетворял. Сенку молча смотрел на него. В его глазах не было и капли жалости; учёный был совершенно бесчувственен, не собираясь поделиться с ним и каплей сострадания. Словно только сейчас поняв это в полной мере, менталист только снова понуро повесил голову, упираясь взглядом в свежее, мокрое, но уже немного старое дерево. На душе не то чтобы было сильно погано или как-то одиноко, однако, да, — одиноко. Хотелось ощутить на себе сильные, крепкие руки, хотелось почувствовать уверенность, познать на себе такое желанное пристальное внимание, лелеять чужое восхищение. Ген — социальная бабочка и, по совместительству, энерговампир. Ему, на самом-то деле, совершенно чуждо понятие разряженной батарейки, потому что энергия всегда идёт через край и больше, стоит только оказаться в приятной компании, где он мгновенно становится центром всего и вся. Там слово сказать, здесь тему поддержать, там подмигнуть, здесь вставить лёгкий флирт и, вот, пожалуйста — им восхищаются, на него смотрят, за ним наблюдают. Расправить свои крылья, дотянуться до каждого, а потом начать свои тёмные делишки — а на самом деле даже раньше, расставляя свои сети, будучи гусеницей в коконе. Ген Асагири — он человек не совсем простой. Его ум, конечно, не настолько велик, как у Сенку, однако также имеет не малый показатель (намного выше, нежели у весьма взрослого Рюсуя Нанами, наследника аж целого конгломерата!) и потому у него есть свои потребности. К примеру, у Ишигами — это наука. Он ею буквально дышит, паразитируя, изучая и применяя на практике. У Нанами — его корабельное дело и конгломерат, что он стал возрождать сразу же, как освободился из камня, даже не имея нормальных штанов (или хотя бы трусов, к слову… что были бы хороши по размеру). А у Асагири Гена — это люди. Причём как и у двух других примеров, у него также есть две стези: социум и личное пространство. И там и там должны быть люди, однако ежели в первом случае нужна большая компания, то во втором более чем достаточно и одного человека, если этот человек уделяет ему самому досточно нужного внимания. Гену комфортно быть одному, однако не слишком долго, потому что компанией людей, обществом, он искреннее насаждается. Что не многие смогут понять, но вот такой уж он есть. И теперь вышла небольшая заминка: у Гена был только один фактор из необходимых двух. Да, вокруг было много людей, что собирались в свои группки, создавали разные компании. Гену везде был открыт вход, в любом месте ему радовались, либо же застенчиво-шутливо прогоняли, желая, на самом деле, чтобы никуда он не уходил, а остался с ними. И там было весело, мило, нежно, там Асагири легко подставлял лицо под весёлые разговоры, шутливо взмахивал руками, не желая сдерживать внутри себя довольство всеми этими людьми, каждого из которых он знал не просто поимённо, а очень даже близко — лично. Но ему не хватало «своего» человека. Шумная компания никогда раннее не была ему проблемой, но сейчас хотелось ощутить более интимную заботу на себе, взять немного больше. А таковое, увы, было ему совершенно недоступно. Во-первых, пусть каждого освобождённого человека из камня он и знал лично, это вовсе не значит, что к любому он мог подойти и завязать более тесное знакомство. Ну, мог, конечно, однако это вовсе не значит, что хотел — да, привлечь легко может каждый человек, однако гораздо более живые отношения выходят в том случае, ежели оба потянутся к друг другу, а не когда один из них своими навыками этот интерес пробудит. Во-вторых, самые интересные личности, как-то так вышло, были под запретом: Юзуриха-Тайджу, Хром-Рури, Гинро-Кинро-Кохаку, Рюсуй-Юкио, Сенку… Ну, он просто был Сенку. Остальные создавали свою химию, двигаясь в своём темпе, торопить который не хотелось, да и не имело смысла. И — Ген — он не был один, потому что вокруг него были люди. И вроде как он даже не чувствовал одиночества. Однако ему всё ещё хотелось более интимных отношений (может, даже вовсе без секса, хотя это всегда такой интересный и интимный процесс в его случае), а завязать их было попросту не с кем. Вот и приходилось мучиться на борту корабля по пути в Америку. Хуже было ещё и из-за того, что на корабле ведь строго ограниченное число людей. Будь их больше, как в деревне Ишигами, Империи Силы, или же на острове Почемучки, стало бы проще уйти в дела, загрузив себя чуть больше, нежели обычно. Однако их лишь не более тридцати, многие заняты физическим тяжким трудом, отвлекать от которого совершенно не хотелось. Асагири, конечно, имел мало дел и ничем не был занят, слегка изнывая от скуки и такового вот понурого внутреннего состояния, однако это вовсе не значит, что он отчаялся настолько сильно, что готов таскать бочки с водой с одной части корабля на другую, тренируясь и поддерживая физическую форму. Ещё не настолько. Хотя, видимо, его грустное настроение действительно стало заметным — в компании-то он весел, а вот будучи один скрываться не стал, думая, что никто не видит и не заметит. В конце-концов, он ведь скрылся аж на крыше капитанской будки, прокравшись так тихо, что за шумами волн его и Юкио не должен был услышать. Настолько незаметным, что к нему даже послали Ишигами, мать его, Сенку. Это кто там такой глазастый? Делать, что ли, совсем нечего? Или перерыв? У Цукасы Шишио хороший нюх на бездельников, вряд ли бы парень не заметил, что кто-то отвлёкся. — Ну так не смотри, — заворчал он тихим голосом, отворачиваясь в другую сторону. Картина перед глазами оставалась той же: волны, бескрайнее прекрасное море, да, собственное, сам Персей, что держал верный путь вперёд. — Что с тобой? — уже более хмуро спросил Ишигами, садясь рядом. Ген невольно проследил за ним периферическим зрением, поэтому знал, что сели близко, но при этом сделали так, что ни разу не коснулись. Сенку был человеком, который сам на близкий контакт идёт весьма редко и в ограниченных количествах, что после можно будет посчитать по пальцам, однако сейчас он не знал, радуется ли этому действию. Хотелось ли ему объятий? Утешения? Хотелось ли ему получить поддержку именно от Сенку, учитывая, что частично тот был связан с этим? Хотя Ишигами напрямую связан с этим было мало, однако для Гена это имело некий смысл, пусть тот и мог существовать лишь в его голове: если бы Сенку смог проявить к нему романтический интерес не только со стороны учёного, что изучает подопытное насекомое, то их отношения уже зашли бы немного дальше, а, следовательно, такого сильного и странного одиночества испытать бы не пришлось. Плох ли интерес со стороны учёного? Кто его знает. Возможно, после из-за привычки это бы стало самым простым интересом, человеческим, но раз на том острове Почемучки Асагири решил этого не делать, то и не стал даже пытаться. Иногда резко вспыхнувшие чувства жалят до невыносимой боли, но иногда — именно они самые лучшие, искренние и чуткие. А иногда медленно вспыхивающая страсть, что прекрасна, словно рассвет, который дарит новый день, может резко обернуться невыносимо ярким закатом, знаменующий начало ночи. Он глубоко вздохнул, как это всегда случалось, стоило ему лишь на секунду вспомнить об этом своём твёрдом решении. Оставалось лишь надеяться на собственную благоразумность и не повернуть с выбранного пути — кто знает, насколько велик окажется дремучий лес? Но всё то лишь сомненья, пыль пред глазами. Главное, что после, словно сон, явится прекрасная опушка, что озарит путешествие исследователя. Быть может, она даже соблаговолит подарить ему пару глотков из родника? — Эй, я с тобой разговариваю, — пихнули в плечо. Ген снова вздохнул — нужно ли было ему подбирать слова и объясняться хоть как-то? У него не имелось сил даже на маленькие споры, что уж говорить про полноценный диалог? Ума нормального хватало и то, на мысли. — Не знаю, — спустя долгое время протянул он как-то неловко. — Всё просто… серое. Сенку сбоку нахмурился. Поерзал. В его движениях было неприкрытое беспокойство и Ген от удивления даже повернулся лицом. — И давно? — Что? — уточнил Асагири. — Серое перед глазами? Ген задумался. Вопрос был хороший, но Ишигами был единственным, кто легко мог позволить себе следить не то что за месяцами — за числами! Временем! Не имея простеньких календарей и часов, современники нередко сбивались и забывали даты, кое-как ориентируясь по урожаю и погоде. Ген ещё более менее следил, однако для этого дела пришлось завести блокнот и выкрасть из лаборатории учёных карандаш — и теперь, каждое утро, он аккуратно перечёркивал циферку, а после помечал на своей ладони число, чтобы знать, какой же по счёту наступил день. Однако точно ответить оказалось трудно. С острова Почемучка? Нет. Точно нет. Когда он пришёл к решению их дальнейших отношений с Сенку? Да нет. Тогда он быстро и просто принял собственный выбор. Когда они плыли обратно на Персее в нынешний заросший Токио, где пришлось один раз пересечься взглядом с бывшей любовницей? Нет, явно нет. Но где же — где — ах. — Ах. — Вздох вырвался случайно и Ген даже округлил глаза от эдакой неожиданности. «А ведь мой разум словно был околдован — да и сейчас заклятие не спало!» — подумалось ему вдохновенно от внезапного открытия. Ведь, оказывается, он уже какое-то время взял себе в привычку сравнивать действительность и реальность с чем-то невероятно возвышенным, чем-то прекрасным и божественным! А что иное, как не любовь, была способна на такое? И — как неловко это признавать — его хандра также оказалась от тоски из-за неразделённых чувств. От внезапно охватившего его стыда он спрятал голову в коленях. Фиолетовые крылья взмахнули по бокам, чтобы прикрыть худое тело, пока сам он закусил губу, чувствуя, как наливается смущением лицо — словно яблоко краснеет в солнечных лучах. — Что это с тобой? Ты не молчи, лучше давай скажи мне свои симптомы, чтобы я понял, что у тебя со зрением. Ген моргнул, услышав голос парня рядом. Он поднял голову. Посмотрел на Сенку внимательно — тот хмурил брови и явно потянулся руками к его голове, чтобы осмотреть глаза и зрачки. — О, Боже, — вздохнул он, внезапно почувствовав, как на миг пропало это «одушевлённое» настроение. — Сенку, я не слепну; однако ослеплён любовью! — Тихо, но в то же время эмоционально сказал он, от яркости даже обнимая самого себя. — Спасибо тебе, душа моя; если бы не ты и твои переживания, томился б век я об незнанье! И милостью твоей, прошу богиню я о смелости… — Чёрт, заткнись! — резко отстранился тот, прерывая его. — Я думал, у тебя катаракта, а ты мне тут о херни всякой шутить вздумал? — Прости-прости, — Ген схватил его за руку, заставляя снова усесться рядом, но теперь ближе. — Я не нарочно… Просто до этого разговора и сам не понимал, что на самом деле испытывал чувства тоски по своей первой любви! Сенку нехотя уселся, разрешая обнять себя за плечи и положить голову куда-то в сторону хилых ключиц, которые так и не смогли набрать побольше мышц. Ген потёр отчего-то холодный нос о тёплое тело, по сравнению с которым его щеки просто пылали огнём, но после продолжил. Кому ещё ему можно было рассказать о своих секретах, если же не Сенку? — Мне было одиноко. Я чувствовал, что мне чего-то не хватает, однако не понимал, чего. Казалось, словно в душе образовалась дыра и стало слишком совестно попытаться наполнить её обществом людей, у которых уже есть специальное место в моём сердце. Я и не думал попытаться пойти к тебе, ведь это казалось мне просто странным, мимоходным чувством. Кто же знал, что оно может в какой-то момент стать ярче и так сильно повлияет на меня? — Слабо сказано. Ты сейчас говоришь как один придурок-блоггер; я очень надеюсь, что он ещё долго пробудет в камне. Ген сделал глубокий вздох, чуть рассмеявшись. — Ты прав, — согласился он. — Просто… Я никогда раньше не чувствовал именно любви. Влюблённость кажется мне чем-то привычным, потому что довольно легко именно влюбиться в людей. Мне хватает одного взгляда, чтобы найти черту, за которую можно настолько сильно зацепиться. Но любовь? О, это нечто иное. Ишигами казался совершенно не впечатлённым. — И чем же влюбленность отличается от любви? — Влюблённость — это энергетик, но любовь — это твоё кофе, Сенку. Учёный внезапно чуть шире раскрыл глаза и уставился на море. Волны по-прежнему качались, неся корабль вперёд, но Ген сразу заметил, что тот глубокомысленно кивнул. — Значит, твоя любовь — это твоя кола? — Уточнил тот. Ген помычал, но кивнул, соглашаясь выбранной для себя аналогии. Влюблённость — это то, что легко убрать из жизни. Любовь — то, что, убирая из жизни, кажется чем-то настолько глубоким, что прощаться с этим чем-то довольно тяжело. И, что более важно, Асагири сейчас не только понял, что любит, но и выяснил, что чувства эти самые правильные: искренние, светлые, нежные. Время показало, что он не станет зависимым, проявляя слепую преданность этим чувствам, от которых любой может лишиться здравого рассудка, потеряв самого себя, а останется самим собой. Ему было грустно, потому что он не понимал, что не так — что изменилось в его жизни, что настолько сильно повлияло на его порядок, раз теперь он чувствует себя как-то иначе? Но поняв, как будто пазл в его невыносимо сложной головоломке наконец-то сложился и от него теперь есть лишь удовлетворение, без тщётных, напряжённых дум. — И кто же эта кола? — ошарашил его следующий вопрос. Ген посмотрел на Сенку. Сенку смотрел на него. Ген открыл рот — и закрыл. Снова открыл, набирая воздуха в грудь, но после сипло выдохнул, закрывая обратно. Сенку приподнял бровь, как-то странно усмехнувшись. Асагири решительно отвернулся, неожиданно слегка смутившись своих чувств. Не стыдясь, просто смутившись того, как Сенку легко над ними дразнится. Так открыто, так откровенно — а что, если их услышат? Щеки вновь налились ярким румянцем. — Да ладно, — потрясённо вздохнул сбоку Ишигами. — Ты что — покраснел? Ты покраснел! — Тихо ты! — яростным шепотом попросил он, потому что последнее восклицание Сенку было излишним. — Это не шутка?! — внезапно крикнул снизу Юкио. Вот же ж! Ушастый! — Ген Асагири покраснел? Сенку, ты что там с ним делаешь?! Ишигами мерзко захихикал. Асагири пихнул учёного в плечо, отчего тот упал рядом, держась за свой живот, а потом снова поспешил спрятать голову в коленях, прикрывая волосы длинными и широкими рукавами хаори. Ему впервые в жизни резко захотелось провалиться сквозь землю. Увы, это было невозможно хотя бы в силу того, что та самая земля была от него как минимум в нескольких километров (может быть даже десятках!), однако ему будет достаточно просто утопиться. Этот крик точно слышал весь корабль. Его буйная фантазия тут же представила несколько вариантов. Асагири, только недавно осознавший свои чувства к невольному объекту его внимания, закусил губу; его тело стало слишком горячим оттого, что вся кровь резко прилила к голове. С щёк оно перешло на нос, шею, уши, скорее всего лоб и вообще всюду, докуда могла добраться кровь. Он сжался, пытаясь спрятаться — до этого он ни разу в жизни ни перед кем не краснел, если не желал этого! От прилившей крови и переизбытка чувств привычно засохли губы. Ген поспешно их облизал, но на пробирающем ветру они слишком быстро сохли. Ещё заслезились глаза, скорее всего, по вине внезапно подскочившего адреналина. От шума в ушах — и громкого смеха рядом — они с Сенку не сразу услышали шаги, а потому Асагири замер истуканом, когда понял, что где-то чуть ниже двух метров рядом собралась заинтересованная толпа, которая помогала подняться Юкио. Тот клятвенно обещал всем рассказать о причине его смущения за помощь, ибо остальные (помимо, разве, сейчас слишком занятого Рюсуя) не знали, как взобраться наверх. Он покосился весьма вовремя — со стороны любопытных (и явно в море слишком заскучавших; или же это внезапно пришедшая по его душа карма?) показалась ладонь лучника. Сенку, рвано дыша, посмотрел на него, но заметив его печальное, донельзя красное выражение лица, вновь рассмеялся пуще прежнего. Люди, привлечённые редким смехом, только сильнее заинтересовались происходящим. — Эй, Сенку, чего ржёшь? — Ну-ка расскажи, что у вас там происходит! — Сенку! Ген чуть придвинулся к краю, низко приклонившись, отцепляя обе руки Юкио и скидывая его назад. Того, конечно, народ мигом подхватил, возмущенно и недовольно прося показаться. Асагири выглянул, быстро всех осматривая. Его взгляд невольно засёк объёкт самой настоящей, нежной и трепетной любви, а потому он сразу же спрятался обратно. Впрочем, всем остальным хватило и двух секунд, чтобы заметить, насколько красное у него лицо. — Ничего себе! — Это что же вы там такое делаете?! — Сенку! Сенку! Я слышу твой смех, ну-ка покажись! — Ничего себе покраснел! — Сенку! Чем ты его там так засмущал?! Ген рядом сделал глубокий вдох — и — выдох. Вдох. Выдох. Лицо всё ещё горело, словно он минимум неделю загорал на солнце, не вставая с места, но стало немного полегче. Сказывалось умение держать себя в руках. Впрочем, было бы лучше, не исчезай оно вовсе. Невольно в памяти всплыл этот взгляд. Ген невольно застонал — громко и беспомощно, потому что именно таким вот он себя, открытым и беспомощным, чувствовал. А потом замер. Уж больно… похотливым вышел стон. Сенку тоже широко раскрытыми глазами смотрел на него, от удивления даже наконец-то прекратив смеяться. — Сенку! Ген! Я запрещаю заниматься непотребностями на крыше своего кабинета! — послышалось громким криком прямо снизу, а потом в месте, где он сидел своей мягкой попой, вдруг с обратной стороны что-то ударило. От неожиданности Асагири резко подскочил — тем самым наконец-то попадая под внимание вообще всех, потому что, а как иначе? Любопытные люди подошли уже давно, а стон только заставил воцарить тишину. Крик Рюсуя услышал бы даже глухой, а его покрасневшее лицо и внезапно замолчавший Сенку никак не могли помочь в оправданиях. — Да я бы никогда! — солгал он громко. Рюсуй, точно знавший, чего он «никогда бы не сделал», застучал какой-то деревяшкой ещё сильнее, то ли намереваясь сделать дырку и «помешать им», то ли просто желая сломать крышу, решив, что это лучше, чем риск рано или поздно всё же услышать со своего места звуки брачных игр. Асагири понял, что сейчас сойти вниз ему слишком стыдно, поэтому на чуть дрогнувших ногах подхватил Ишигами, поднимая вверх и, спустя секунду, сталкивая с крыши, как можно тише шипя что-то вроде «только попробуй разболтать!». Рюсуй, увидевший снизу падение учёного, явно удостоверился в его на этот раз более менее чистых помыслах и стучать перестал, успокоившись. Юкио, который подозрительные шаги услышал раньше остальных, вовремя дал сигнал поймать падающего человека, с чем легко помог Тайджу. Окинув всех пристальным — и чуть смущенным — взглядом, Ген поджал губы и ушёл обратно на своё место. Нужно было какое-то время в одиночестве, чтобы правильно упорядочить все возникшие мысли, да прийти в себя. Очередной неловкий стон он силой воли подавил. Вдруг Рюсуй опять что-то не то заподозрит. И тогда уже даже Юкио подумает о чём-то, о чём думать, с его-то ханахаки, явно не следует.

***

Долго думать об объекте его внезапной любви не было никакой нужды. Каждый человек в силу своего темпа рано или поздно сможет осознать уровень чувств и отношения к другому человеку, чтобы определить влюблённость, любовь, либо же просто «нравишься». Здесь, наоборот, спешка лишь повредит — в некоторых ситуациях нельзя медлить, верно, однако в такой тонкой вещи, как психология, когда спешка могла принести хорошие результаты? Будучи маленьким и ещё неопытным, Асагири часто любил почитывать взрослые романы и всегда его интересовал один вопрос: зачем одни люди лезут в отношения других людей? Подталкивают их к тому, чтобы они приглашали объекта своей симпатии на свидания. Подсказывали дарить подарки, уговаривают признаваться в своих чувствах? Зачем всё это? Это до сих пор казалось ему необъяснимой глупостью: ведь, получается, что отношения складываются не между двумя возлюбленными, а между двумя и кем-то посторонним. И даже пусть это не совсем посторонний, а близкий друг — нельзя. Нельзя и всё. Ведь как в самом начале выстроятся отношения, так после и будет, а что может быть после того, как в самом начале их было трое человек и после кого-то не хватает? А этого третьего даже не хочется иметь в таких отношениях? Ведь этот третий буквально говорил за другого человека! Одно дело, когда девушка собирается на свидание и просит подругу помочь выбрать платье получше, прическу сделать поярче. Но совсем другое, когда та же подруга буквально назначает свидание, после одевает у зеркала, а сказав пару слов ободрения просто выпускает в свободное плавание. И-ди-о-ти-зм. Иначе это никак не назовёшь. А дальше что будет? Она и свадьбу своей подруге организует, и детям имя придумает, и дом купить поможет, и с внуками сама посидит? Да, всё кажется прекрасным, но что в такой ситуации будет делать парень? Ведь он испытывает чувства к своей избраннице, а получается, что та во всём слушает свою подругу и сама и слова сказать не может? Как этот парень может получить удовольствие от простого свидания, когда его девушка даже сама не приложила никаких усилий, чтобы, волнуясь, выбрать себе наряд? Просто пришла и всё. Гену это видится… неуместным. Возможно, он просто слишком большой романтик? Однако ему всегда казалось, что вмешиваться в такие дела нельзя ни в коем случае. Конечно, это лишь в его голове так проще. Сам он, как психолог-психиатр этого нового мира, интересовался отношениями своих первых друзей более глубоко, нежели интересовался обычно, если бы был до сих пор в 21 веке. К примеру, болезнь Сенку и вовсе не привлекла бы его внимания: Ген терпеливо дождался бы признания, а в случае отсутствия оного предпочёл бы подобные чувства и вовсе игнорировать. Если в эту ситуацию вмешались бы друзья Сенку, то он почувствовался бы себя слишком открытым, некомфортно, чтобы ответить положительно. А как можно чувствовать себя комфортно, когда давят эти ожидающие взгляды (ответь согласием на чувства Сенку, он ведь болен! Ответь согласием на его чувства, ведь он хороший! Начни с ним встречаться, стань и нашим другом тоже, ведь ты особенный для Сенку, а значит теперь наш друг!). Но в 58 веке не было лекарства и тему пришлось поднять самому. То же самое и с Юкио. Он влез только из-за ханахаки и возможного смертельного исхода, а потому и не стал медлить. Однако в любом ином случае не дал бы Рюсую и намёка, что можно приступить к более явным знакам романтического внимания. А с Юзурихой ситуация бы и вовсе не изменилась. Эта девушка слишком себе на уме, чтобы у него имелась возможность влиять на её действия (и она права, в каком-то смысле. Сейчас они все сблизились лишь из-за трудных обстоятельств, но все ли они останутся друзьями, когда Сенку чутка восстановит современность и уничтожит опасность окаменения? Ген и сам не был уверен в том, что будет делать дальше. И это тоже было бы в некоторых, именно что в некоторых ситуациях, правильным, предать Сенку, потому что в первую очередь человек должен проявлять эгоистичность и заботиться о себе. Иначе он давно бы уже умер, как вид… Пожалуй, Юзуриха стала намного более взрослой и жизненно опытной после ситуации с Цукасой). А раз ханахаки с её стороны под контролем, то и вмешиваться причины никакой он не видел — просто изредка спрашивал о самочувствии, чтобы удостовериться в том, насколько крепкий над собой контроль она возвела. Но у тех, кто не имел ханахаки? Ген и пальцем не пошевелил, позволяя выстраивать отношения самостоятельно. Да, чуть-чуть посмущать Хрома, поговорить о нежных чувствах с Рури, послушать сдержанную похвалу Кохаку в адрес Кинро, загадочно ухмыляться на взгляды Гинро, а Тайджу вообще не трогать, ибо парень слишком громкий и это риск в сторону Юзурихи. У Гена было такое кредо жизни, что ли. Отношения между двумя людьми должны строиться только между ними двумя, без вмешательства кого-либо — и совершенно неважно, с какими благородными намерениями собирается свершиться это вмешательство. Нельзя. Поэтому на вопрос Сенку «Кто это?», ответил просто: — Не лезь. Даже не зло, однако строго подводя границу. Ишигами был ему близким другом, однако он был слишком сильно ему близок. Скажи ему Асагири о своих чувствах к… этому человеку, и он точно полезет. А Ген не хотел, чтобы он туда лез — не хотел, чтобы он что-либо говорил по этому поводу — не хотел подталкиваний к более громким словам и действиям. Ему хотелось просто чувствовать это ощущение любви в своей груди, наслаждаться им в полной мере и действовать в своём, медленном и постепенном темпе, не соблазняя, а именно завоёвывая доброе сердце полюбившегося человека. Если бы они с Сенку были менее близки, Ген бы ему сказал имя, прекрасно зная, что сможет удержать контроль над тем, насколько сильно повлияют слова Ишигами о том, что ему нужно делать. Но в их нынешней ситуации? Нет. Просто — нет. Если Сенку внезапно предложит ему подарить объекту симпатии цветы (а в лаборатории их много, достаточно, чтобы выбрать), то не было варианта будущего, при котором Ген откажется. Ему покажется это хорошим проявлением внимания для намёка о более глубоких чувствах. Вот только это не Сенку должен думать над тем, как Ген должен ухаживать за объектом своей симпатии. А сам Асагири должен подумать о дальнейших действиях. Поэтому — нет. — Ты что, настолько смущаешься? — ухмыльнулся удивлённо Ишигами от ответа. — Да брось, я никому не скажу. И Юкио сейчас с Рюсуем, он не услышит. — Если расскажу об этой девушке, а потом ты скажешь мне подарить ей цветы, то я подарю ей цветы. А это неправильно. Я должен сам захотеть их подарить, понимаешь? Только в этом случае я смогу быть счастлив в отношениях, которые построю с нуля, — кратко обрисовал он ситуацию. Ишигами внимательно на него смотрел — любопытно и изучающе, но потом кивнул, поворачивая голову к морю. Дул холодный ветер, остужая голову, однако начинали мёрзнуть босые пальцы. Ген от этого сильнее запахнулся, да переступил с ноги на ногу, опасаясь обморожения. Он был худым, хотя болел весьма редко. Однако, если ступни сильно замёрзнут, то болезнь не заставит себя ждать, а переводить редкие ингредиенты по такой причине было глупо. Сенку после ещё и лекцию о заботе человека про самого себя прочитает. — Я хотел сказать тебе слишком сильно не париться по пустякам и не ждать, как один идиот, несколько веков внутри камня, но… делай, что хочешь, если считаешь, что так будет правильно… В конце-концов, никто не мешает мне проявить наблюдательность и таким образом вскрыть личность твоей любви. Ген радостно, но в то же время несколько натянуто улыбнулся. — Ты ведь не думал, что я поведусь на твои слова о поле? — Более ехидно уточнил Сенку. — Очевидно, что либо это ложь, либо правда, чтобы выглядело как неправда. Проще игнорировать любые намёки с твоей стороны… — Но не вмешиваться, — чуть кивнул головой Ген, словно это было тем, что Ишигами собирался сказать. — … но при этом делать правильные выводы от других источников информации, на которые ты не смог бы повлиять. «Это ещё какие?» — тут же про себя хмуро спросил Асагири, не желая радоваться мысли, будто на корабле есть что-то, что не было бы ему подвластно. Ибо кроме самой погоды и направления в Америку, всё остальное было тем, к чему он мог склонить настроение любого человека, а, следовательно, контролировать любой следующий шаг. Это какой ещё источник информации был ему неподвластен? — Что за источник? — мило и ненавязчиво спросил он. Как и всегда, если спрашивать у Сенку что-то до неприличия прямо, тот ни в коем случае не заметит подоплетки, что и случилось сейчас. Возможно, помогло также и то, что сейчас парень был слишком сильно увлечён считыванием атмосферного давления, пытаясь предугадать возможные штормы и живые препятствия. Ген встряхнул головой на мысли о возможном — и, скорее всего, вполне реальном — увеличении как численности населения акул, так и возможных мутаций, что, несомненно, произошли с тварями без негативного влияния от загрязнения океана по вине человечества. Прочь-прочь эти мысли. Их корабль из дерева слишком хрупок, чтобы выдержать такое моральное давление, особенно со стороны того, кто это давление вроде как должен предотвращать. — Цукаса, конечно же, — прямолинейно ответил тот. Если бы учёный на данный момент не был бы занят расчётами, а посмотрел на психолога, то с удивлением заметил бы стремительное покраснение лица, что наступило, как подозрительно, всего лишь после одного имени. Если бы Юкио не был бы занят Рюсуем, а Нанами точно также занят Сайонджи, то, прислушавшись, лучник непременно засёк бы и разговор, и имя, и быстрое биение сердца, что гулко отдавало в ушах влюблённого менталиста. Но никто, к его счастью и милосердию самого Бога, не иначе, такой большой заминки смущения не заметил. — Он твой бывший босс и, очевидно, наблюдает за тобой, инстинктивно ожидая подлянки, поэтому заметит провокации даже раньше меня! — Продолжая ухудшать положение менталиста, сказал учёный, совершенно не догадываясь, какой эффект из-за простых слов произвёл на сознание рядом стоящего человека. — А сам ты из-за прошлого от него шугаешься, как от огня. Цукаса Шишио единственный на этом корабле, кто ни за что не поддастся твоим трюкам. Я верю ему даже больше, чем самому себе, поэтому смогу в два счёта выяснить о твоём объекте такой сильной — как ты там сказал, а? — любви! Нужно просто наблюдать за тем, за кем в скором времени будет наблюдать он, да исключить наиболее конфликтных членов Царства Науки. Ген слабо схватился за сердце, которое стучало, словно сумасшедшее. Он облизнул покрасневшие губы, слегка боязливо оглянувшись на палубу, но там, к его безграничному счастью, никого не было, чтобы заметить неладное. Лёгкий и бесшумный выдох облегчения вышел сам собой и остался никем незамеченным. Даже ногам от резко повысившейся температуры тела стало не так уж и холодно. «Ну,» — неловко подумал он, пошевелив онемевшими пальцами от накатившего смятения, а не пронизывающего ветра, — «Вряд ли Цукаса может наблюдать за самим собой, верно?». Словно каким-то шестым чувством почувствовав, что речь зашла о нём, Цукаса Шишио явился на палубу корабля вместе с какими-то вещами в руке. Ген заметил его сразу, отчасти от того, что на всякий случай слегка развернулся от ветра и возможного взгляда на своё лицо от Сенку. Таким образом смотрел на палубу, куда и поднялся Шишио. От этого Ген поспешил прислонить холодные ладони к лицу, спеша понизить температуру, иначе всё могло стать слишком подозрительным в глазах что Сенку, что Цукасы, который, оказывается — по словам самого Ишигами! — следил за ним какое-то время! Возможно, что даже со времён своей разморозки! Асагири внезапно очень стало интересно, для какой цели — или по какой причине — за ним следили. Глаза у Цукасы узкие, но широкие и длинные, а сам он аж на целую голову выше Асагири. Не помогает и то, что ходит он всегда с широко расставленными крепкими плечами и не гордо, но уверенно поднятой головой. Шире по телосложению, он невероятно крепок и из-за своего выбранного жизненного пути просто не может не выглядеть, как качок — не спортсмен, — а качок. Эти мускулы никоим образом нельзя скрыть под простым клочком одежды, поэтому даже усилия Юзурихи помогают приличию лишь на половину. Волосы распущены, но от этого лишь создаётся ощущение, что даже сам ветер уступает Шишио в силе духа; а иначе ничем нельзя объяснить, по какой причине они не лезут ему на глаза, а вечно колышутся где-то позади. Сам Асагири всегда был рад хаори. Оно скрывает любые черты фигуры, которые кажутся ему в некотором свете непривлекательными. А ещё оно большое, мягкое и тёплое. Штаны у него широкие, тоже вполне удобные, но с обувью то одна, то другая проблема: неудобно, холодно, натирает, ломается, рвётся. Царство Науки с обувью пока в отношениях 50 на 50 (она есть и вроде как удобная, но многие её не носят и причин создавать её для всех пока нет, поэтому обходятся сшитой кожей животных, чтобы о камушки мелкие не поцарапаться). Более предпочтительно ходить босиком, тем более что в Японии очень жаркий и тёплый климат, что прогревает земли довольно быстро. И хотя у него имеется сшитая пара на всякий случай, Ген обычно её не носит, даже если у него очень нежные ноги. На корабле с этим делом удивительно легко. Персей строился всего год, но так, чтобы мог служить минимум столетие, не иначе. Асагири ходил в таких местах, о которых даже сами строители не всегда помнят, но ни разу не занёс себе занозу, хотя первое время очень сильно об этом переживал. В таких местах тучная фигура Цукасы ни под каким предлогом не пролезет; только если сам парень пойдёт напрямик, сминая дерево у плеч, как жалкий картон. Прямо как сейчас, пока Ген на него смотрит, а Шишио идёт неспешно и прямо к нему, заставляя сердце бездумно стучать в груди. Кое-как на губах появляется привычная приветственная улыбочка. Асагири не решается тронуть Сенку. Тот на данный момент замолк, увлёкшись тишиной чистых вычислений по неясным формулам, зато молчит. — Цукаса-чан, приветик, — здоровается Ген. Цукаса молча кивает. Его правая рука плавно выдвигается вперёд, показывая обувь, в которой Ген не с первого взгляда может узнать свою, вроде как, зимнюю, утеплённую. Он моргает где-то с трёх-секундной задержкой, а потом спешит поблагодарить, надеясь, что не ведёт себя как-то иначе, чем после открытия о своих внезапных чувствах: — Большое спасибо! — Улыбается, а после, словно какая-то дурь влезла в голову, быстро сглатывает и подначивает. — Поможешь одеть? Асагири, надеясь на увлечённость учёного, с загнанно стучащим сердцем облокачивается на перила и слегка вытягивает холодную ногу вперёд. Движение выверено до малейших деталей, несмотря на резко пришедшую, безумную идею, поэтому сперва он поднимает левую ногу, чтобы устойчиво стоять на правой. У него мгновенно потеют ладони, зато на этот раз так страшно от собственной смелости, что лицо просто не в силах покраснеть, чутка белея. Цукаса спокойно моргает, но после молча приседает на одно колено. Его ладонь большая, тёплая, почти горячая, когда Ген максимально аккуратно втягивает свою ногу и всовывает её в обувь, невольно наступая на мощное колено. Соприкосновение совершенно неощутимо, особенно от плотной стельки, но от Шишио буквально веет теплом. Пальцы у него крупные, сильные, они хорошо подтягивают где-то у икр, чтобы пятка хорошо встала на подошву. Он помогает обуть вторую ногу, а после легкими и отточенными движениями завязывает шнурки. Сначала на правой — его мышцы рук двигаются и это видно. Потому что тёмная, загорелая кожа совершено ничем не прикрыта, а ворот футболки с того угла, под которым смотрит Ген, показывает почти всю грудь, так как вещь ему свободна и широка, чтобы не стеснять движения. Потом на левой ноге. Для этого ему приходится переставлять его ноги. Левая-правая-левая. От этого Ген чувствует себя почти безвольным, в этих крепких и уверенных, выверенных движениях. Цукаса не наклоняет голову, когда помогает обуться; он словно Император, который никогда и ни перед кем не преклоняется, настолько весома его аура лидера. Однако он смотрит вниз, на его ноги, раннее красные голые ноги, и это заставляет невольно поджимать пальцы на руках. Ген контролирует пальцы ног на последнем раскалённом нерве, опасаясь сдаваться до последнего, даже если подошва обуви теплее ожидаемого. Наверняка из-за чужого тела и тепла. Цукаса смотрит на него снизу вверх. Спрашивает: — Тесно? Голос у него ровный. Не хриплый, но невероятно глубокий. Это посылает мурашки по всему телу, потому что его просто нельзя не услышать; нельзя не слушать. Хочется резко вздрогнуть, но у менталиста прекрасный самоконтроль, хоть тот вот-вот лопнет; в такой ситуации он даже не моргает. «Да. Очень», — думает Ген, молясь, чтобы улыбка на лице не съехала. — Нет, — смеётся он лёгким смехом, на показ разминая деревянные ноги под внимательным взглядом. Шевелит пальцами, которые практически не чувствует. Нет от холода, нет. Просто всё внимание слишком сильно сконцентрированно там, где могло бы быть прикосновение, которое так и не случилось. Что на правой, что на левой ноге. У икр. — Спасибо. — Искренне благодарит он. Цукаса встаёт, кивает, а потом молча уходит, словно совершенно ничего не произошло. Ген не может отвести взгляда от его широкой спины где-то около двух секунд, что на целых две больше, чем он должен себе позволять, потому что у Шишио такое же развитое чувство пристального внимания, как и у самого Асагири, а значит, что они всегда знают, когда на них смотрят. Что прямо, что периферийным зрением, это совершенно неважно. Словно напоследок бросаются в глаза такие же босые, но загорелые, крепкие как и всё остальное тело, ноги. Ступни у Цукасы широкие, но ходит он так тихо и незаметно, что любой тонкий слух не сможет уловить и шага. Это единственные босые ноги на корабле, помимо самого Гена. Ген разворачивается к морю, дыша очень глубоко и медленно, потому что иначе у него действительно станет серо перед глазами. Он неуютно переминает действительно хорошо обвязанные ноги, но ему всё равно тесно, правда, совершенно в другом месте. Он косится на Ишигами. Тот занят исписанной бумагой, то и дело внося поправки от показателей неизвестных ему приборов. Сцена, что минутой раннее произошла здесь, осталась совершенно проигнорированной в пользу науки. Ноги ещё не согрелись и его лицо на этот раз не красное — но Асагири невероятно жарко. Теперь он точно знает, почему Цукаса Шишио может смотреть на него. По той же самой причине он теперь тоже смотрит в ответ.