Твоё тело — точно моё дело

      Тишина. Застывшая звенящая тишина. Мягкие стены. Слишком мягкие, но не дающие ощущения безопасности. Вокруг всё слишком белое. Всё невозможно давит, бьёт по глазам. Арсений устал. Устал кричать, надрываться, сходить с ума, пытаться освободиться. Устал пить таблетки, от которых рассудок только мутнел. Устал пытаться вернуть себя и свою жизнь, что-то доказывать, спорить. Мужчина не знал, сколько времени он провёл в этих стенах. Может, неделю, может, месяц… может, долгие годы. Ощущение реальности стёрлось совершенно, ощущение времени… и подавно. Каждый новый день был похож на другой с какими-то совершенно минимальными отличиями.       Руки были какими-то слишком длинными и тощими, ноги — тоже. Они были слишком неуклюжими, несуразными, так и норовили обо что-то запнуться и свалить за собой тощее тело с небольшим пивным животиком и отсутствием мускулатуры. Но в этой мягкой комнате запинаться было не за что. Арс это тело не любил, не признавал своим. У него было лучше. Своим телом он занимался, прикладывал много усилий, чтобы оно было идеальным и нравилось поклонникам, а это таким не было и близко. И вряд ли когда-нибудь станет, ведь в этом белом пространстве не было ни шанса, чтобы заняться собой, пусть даже и не совсем собой.       Арсений просто сидел в углу и молчал. На вопросы врачей отвечать не отказывался, но особо смысла в этом не видел, ведь никто ему всё равно не собирался верить, называя почему-то Антоном Андреевичем. Антоном Андреевичем он никогда не был, а, может, если вдруг по каким-то причинам и был, то сейчас себя таковым точно не ощущал. К молчанию мужчина пришёл не сразу — сначала кричал, что-то требовал, умолял, взывал к голосу разума. За это и попал в комнату без ничего — только с мягкими стенами, о которые сколько бы ни бился головой, никак не мог выпрыгнуть из своего заточения. И заточением была не комната, вовсе нет. Заточением было это дурацкое высоченное тело, которое пусть и было выше всего на несколько сантиметров, всё равно казалось гигантским.       Попов ведь не был таким. Им восхищались тысячи, сотни тысяч, миллионы. Раскупали билеты на мероприятия с его участием за считанные секунды, заваливали цветами и подарками. Всё это Арс считал справедливой наградой за все свои труды и принимал, как должное, полагая, что так будет всегда. Потому что иначе быть не могло — он слишком много вложил сил, ходил по головам, пресмыкался, где надо было, чтобы получить всё то, что так любил сейчас. Но жизнь известного актёра театра и кино вдруг резко изменилась прямо на съёмках. Арсений до сих пор помнил тот самый момент, когда начался его личный ад. Перед глазами всё дико поплыло, в ушах загудело. Просто так, без каких-либо предпосылок, словно мужчине было не около сорока, а раза в два больше. Ноги в один момент стали ватными, Арс не чувствовал над ними контроля. Ассистенты на площадке, заметив, что что-то не так, засуетились, кто-то принёс воды, кто-то запрыгал вокруг именитого актёра с пузырьком нашатыря, но, похоже, не помогло, ведь стоило ему очнуться, как захотелось закрыть глаза вновь. И лучше насовсем.       Арсений лежал посреди грязного цеха на покрытом слоем пыли и грязи полу. Шум станков оглушал, а где-то совсем рядом этот грохот пыталось перекричать радио, настроенное на какие-то тупые песни. Рядом был какой-то тучный и страшно вонючий мужик, который смотрел сначала недоумённо, потом сочувствующе. Арс терпеть не мог грязь, заводы, людей, что были ниже его по статусу. Последних вообще вычёркивал из жизни, когда поднимался, если они переставали быть нужными. Попов считал простых работяг с завода людьми, недостойными его общества, ведь в цеху обитали те, кто, по его мнению, не смог научиться чему-то более значимому. И, оказавшись там, где не хотел бы оказаться никогда в жизни, он принялся кричать, пытался скинуть с себя грязную и пропахнувшую потом одежду, буянить и доказывать всем, что он знаменитый актёр. Тот мужик, что был рядом, лишь вздохнул и пробубнил: «Мда, Андреич совсем головой поехал!» — попутно вызывая скорую помощь, пока двое таких же грязных мужиков пытались удержать дебошира, советуя вызвать сразу психиатра.       Вся прошлая жизнь резко оказалась такой ненастоящей, но Арс не хотел откликаться на чужое имя и притворяться другим человеком. Он прекрасно понимал, что никто не отпустит его на волю, пока он этого не сделает, но гордость внутри не позволяла быть чуточку хитрее, ведь как мог тот самый Арсений Попов отзываться на имя какого-то зачуханного слесаря, тело которого было настолько несуразным, что этого мужика было даже жалко? Казалось бы, Арс мог сыграть любую роль, легко войти в любой образ, если того требовала работа… но почему-то не мог сыграть такую примитивную и простую роль вне камер или театральной сцены ради спасения самого себя. Ему было противно лишь от одной мысли, что он примерит на себя фамилию какого-то Шастуна, который в жизни ничего не видел, кроме пыльного цеха и матерящихся мужиков, бухавших прямо на работе. Да и сам наверняка был таким же. Другие там вряд ли смогли бы находиться.       — Антон Андреевич, — в двери отворилось окошко, в которое заглянул психиатр. Арсений поднял голову, и, хоть и отросшие, но всё же упругие кудряшки, которые ощутимо мешались, подпрыгнули, — мы связались с вашей девушкой.       — У меня нет никакой девушки… — прошипел мужчина, прожигая полным ненависти взглядом врача. Апатия моментально схлынула, будто была сдёрнутой ветром накидкой, мгновенно улетевшей в неизвестном направлении, а вместо неё разрушительным пожаром зажглась ярость. — Хватит мне о ней говорить. Я одинок, и все об этом знают. Я никого не люблю и любить не собираюсь. Я на всех интервью это говорю, не надо мне приписывать каких-то девушек! То, что тысячи каких-то ненормальных мечтают присесть на мой хуй, никак не даёт ни одной из них права называть себя моей парой.       — Ну, теперь у вас, видимо, действительно нет никакой девушки, — доктор насмешливо хмыкнул. Арс поморщился, хоть и привык уже к пренебрежительному отношению. — Ваша девушка просила вам передать, что больше ничего общего с вами иметь не хочет, и ваши личные вещи отправила нам. Но пока мы не убедимся, что вы, Антон Андреевич, пришли в себя, естественно, ничего отдать вам не можем.       — Плевать, — рыкнул Арсений, стиснув зубы. От глупости этих людей накатывало страшное бессилие, — как вы не понимаете? Никакой я не Антон! Никогда им не был и не буду.       — Да-да, Арсений Попов. Известный актёр. Тот самый, мы помним, — отмахнулся врач и, прежде чем закрыть окошко, добавил: — Завтра вас планировали перевести в обычную палату, но, видимо, вы ещё не готовы.       — Вообще похуй… — Арс запустил чужие длинные пальцы в такие же чужие кудри и завыл в голос, упав набок. Знал, что на такое никто из медперсонала не среагирует. В лучшем случае вколют успокоительного, и он опять потеряет связь с реальностью на несколько часов. «Как они не понимают… как они не хотят понять?» — слёзы сами текли по щекам, когда дикий животный рёв наконец-то умолк. Наверное, доза успокоительного сейчас была бы не самым плохим вариантом. Только вот к Арсению никто на помощь не спешил.

***

      Арсения выпустили из комнаты с мягкими стенами ещё через неделю. И то только потому, что он последние два дня просто молчал, и сейчас его вели на обследование, чтобы убедиться, что от пребывания в особой палате ему не стало хуже. Будто бы врачи сами не знали, что с ним делать и пробовали всё, что приходило на ум.       Белые коридоры, белые халаты, всё вокруг было белое. От этого цвета уже тошнило, но Арс лишь безразлично смотрел прямо перед собой, ни на чём не фокусируясь. Будто бы реально желудок мог вывернуться наизнанку, стоило на чём-то остановить свой взгляд. Впрочем, в желудке было пусто — перед обследованием не кормили, — и он урчал, словно раненый кит.       — Сейчас на лифте поедем, — предупредил крепкий медбрат, чуть ослабив хватку. На тонкой светлой коже рук Арсения остались следы. Впрочем, боли он не чувствовал, да и было как-то всё равно, ведь руки были чужими, а о чувствах какого-то слесаря с грязного завода Арс не думал. Он скучал по прежней жизни, по бешеному графику съёмок, толпам поклонниц, их тёплым словам в соцсетях, которые льстили. Вспоминал с грустью фотосессии, от которых был без ума, ведь только в мире искусства мужчина чувствовал себя свободным. Он сам себя чувствовал искусством. Но всё это осталось позади. В прошлой жизни. У прошлого тела, которым кто-то наверняка бесстыдно пользовался. Пусть Арсений и был отрезан от внешнего мира, он прекрасно понимал, что если бы с его телом было что-то не так, что медперсонал не упустил бы возможность уколоть в самое сердце, ехидно пошутив на тему того, что реальный Арсений Попов как-то синхронно с самым буйным пациентом сошёл с ума.       Двери лифта открылись, слишком весело дзынькнув, и санитар бесцеремонно пихнул Арсения в спину, чтобы тот не задерживался. Тот лишь еле слышно зашипел. У нового тела была лишь кожа, да кости, и по ощущениям любой толчок из внешнего мира причинял боль, превышавшую привычные пороги в несколько раз. Из лифта навстречу вышли трое, но Арсений не вглядывался в их лица. Какая разница, если один из них был точно врачом, а двое — либо пациентами, либо посетителями менее буйных соседей по несчастью. Арс поймал себя на мысли, что не отказался бы, чтобы и к нему кто-то заглянул. Но он собой не был, а смотреть на причитания совершенно незнакомых и наверняка отвратительных ему людей как-то не хотелось. Впрочем, кто мог прийти? Родители этого Антона? Почему тогда они за столько времени никак не дали о себе знать? Его девушка? Ну, она, кажется, самоустранилась и теперь точно не придёт. Друзья? Коллеги? Если первые и были, то наверняка ни те, ни другие не горели желанием навещать поехавшего головой слесаря. Арсу было даже обидно за хозяина этого тела, хотя в глубине души он и немного злорадствовал.       — Это он, — привлёк внимание мужчины слишком знакомый голос. Его собственный голос, который он не слышал уже очень давно. Такой хриплый и чужой, будто прокуренный, но с до боли известными нотами, которые никакая в мире сила не способна спрятать.       — Он? — переспросил другой голос, но и он был не менее знакомым. Хотелось прочистить уши, чтобы убедиться, что они действительно не обманули. Арсений, сделав над собой усилие, сфокусировал взгляд и застыл, увидев самого себя вместе с менеджером, которого ласково называл Пироженкой. Пироженка, а он же Серёжа, был, наверное, единственным человеком в мире, к которому Арс относился по-настоящему тепло, пусть он и был ниже по статусу. — Доктор, нам нужен именно этот пациент, — менеджер осторожно дотронулся до руки врача, с которым они вышли из лифта.       Внутри у Арсения всё перевернулось. Он смотрел на своё тело со стороны и был готов прибить на месте, только вот не знал кого — его (за то, что так плохо заботился, ведь выглядело тело абсолютно неприемлемо) или себя (потому что тело было не его, а чужака не так жалко). Арс скользил взглядом по мятому костюму, взъерошенным и не очень чистым волосам, которые утратили блеск и лоск, и был готов завыть от отчаяния. Своё собственное тело Попов безумно любил, и ему было попросту больно, что с ним можно было так безответственно обращаться. Не ценить, не любить, не ухаживать, а просто принимать все результаты долгих трудов, как должное, пустив всё на самотёк.       Чужак в его теле смотрел удивлённо, даже немного радостно. Взгляд был глуповатый — точно под стать самому обычному парню с завода, отчего Арса аж перекосило. Сам он никогда так не смотрел, даже когда играл в театре дурачка из деревни, у которого в сценарии даже имени не было.       — Смотри-ка, — хмыкнул медбрат, заметив, по какой причине его пациент застыл, будто его ноги приросли к полу, — так ныл и доказывал нам, что ты Арсений Попов, что сам Арсений Попов за тобой пришёл. Не ожидал, да? Сюрприз, Шастун.       — Серёжа, посмотри на меня! — Арс проигнорировал слова медбрата и протянул руки в сторону Сергея. — Это же я! Серёж! Пироженка моя! Ну неужели ты меня не узнаёшь? — Матвиенко лишь испуганно дёрнулся, стараясь не смотреть странному мужчине в глаза, и кивнул врачу. Тогда Арсений повернулся к своему телу: — А ты ведь Антон, да? Тот самый сварщик, слесарь или кто там ты? — он сделал шаг и тощими пальцами сильно впился в слишком знакомые плечи. — Ведь это же не твоё тело, верни мне его, — смотрел отчаянно и с мольбой, а голубые глаза глядели в ответ так глупо, что это приводило в бешенство.       Внутри Арса, а точнее, того, кем он сейчас был, кипела ярость. Убийственная ярость, накалявшая воздух, оптимальную температуру которого кое-как поддерживал старенький кондиционер. Длинные пальцы сами сомкнулись на такой родной шее и чуть сдавили. Медбрат рядом что-то закричал, будто бы вызывая подмогу. Чужак в подтянутом актёрском теле отбиваться не стал, хотя мог с лёгкостью дать отпор, Арсений это точно знал. Но этот слесарь лишь тихо хрипел, смотря завороженно в свои же глаза. Будто был готов принять свою судьбу здесь и сейчас, даже если бы был задушен собственными пальцами в коридоре психиатрической лечебницы.

***

      Снова мягкие стены. Вокруг удручающая тишина. Арсений снова пришёл в себя в «камере для буйных», как он её называл. Но на этот раз он точно был в ней не один, хоть и не видел никого рядом. Просто чувствовал. Эта комната была другой — гораздо меньше ставшей уже привычной, с перегородкой посередине и маленьким окном посреди этой мягкой и не самой толстой стены. Будто бы её было вполне реально сломать. Но мужчина, будучи не в силах встать, медленно подполз к окошку и заглянул. За перегородкой была такая же мягкая камера. У противоположной стены сидел не кто иной, как он, и укоризненным взглядом потускневших — почти серых — глаз бурил проём в стене.       — Очнулся, — вздохнул тот, кто продолжал занимать тело Арса, будто уже и не надеялся. — Поздравляю, теперь мы тут оба сидим. Твой Серёжа меня обманул. Мы пришли, чтобы тебя забрать, но это всё была сказка для тупого работяги с завода. Таким ведь я в ваших кругах считаюсь, да? Хотя откуда ему знать, я не рассказывал никому… Он просто сдал меня в дурку, прикинь. Пироженка ебаная.       — Так ты и есть… тот самый Антон? — только и смог спросить Арсений. Ответ мужчина уже знал, но почему-то решил лишний раз убедиться. Будто что-то извне заставило.       — Ну, таким волосатым чудовищем я не был, уж извини, — невесело усмехнулся собрат по несчастью. — Удивлён, что тебя тут до сих пор налысо не обрили, чтобы волосами с бородой не удушился. Мы всего месяц тебя искали, что они тут со мной… то есть с тобой сделали?       — Подожди! — требовательно вклинился Арс. Даже находясь в теле простого слесаря, он чувствовал какое-то превосходство над соседом по камере. Будто мог командовать, перебивать, что-то требовать. Будто бы этот мужчина по ту сторону перегородки был никем. Впрочем, для Арсения он таковым и являлся. — То есть ты целый месяц разрушал мою жизнь? Мою репутацию? Всё, что я выстраивал долгие годы, начиная с массовки провинциального театра?       — А ты мою жизнь не разрушил никак, так ты считаешь? А, может, думаешь, что раз я слесарь в цеху, то она ничего не стоит? — парировал Антон, резво вскочив на ноги и прислонившись к окошечку, разделявшему их. Попов медленно отшатнулся. Даже если этот мерзавец, занимавший его тело, был способен сломать перегородку, чтобы ударить соседа по лицу, Арс всё равно бы не смог вовремя среагировать и увернуться. — Ты же, сука, актёр! Почему мне хватило мозгов не верещать на каждом углу о том, что тело не моё, а тебя настолько словесный понос прорвал, что тебя упекли в психушку? Да какого хуя ты вообще такой популярный и востребованный, если не можешь сориентироваться и просто сыграть работягу, чтобы попытаться выяснить хоть что-то, выиграв время? Или только по бумажке читать и умеешь? Жизнь ничему не научила, да?       — Не слишком ли ты умный для человека второго сорта, которого больше ни на что не хватило, кроме как точить железки в грязи? — Арсений скривил чужое лицо, чтобы оно выглядело максимально уродливым. Будто бы это могло позлить Антона лишний раз. — Или это ты так умело приспособился жить с чужими мозгами? Быть может, я поэтому повёл себя так тупо? Может, это в твоём теле мозг с горошину, и нечем там располагать, чтобы вообще думать?       — Да ты просто уебан по жизни, — рассмеялся Шастун. Арс выгнул бровь, невольно любуясь улыбкой на собственном лице. — Тоже мне — человек из высшего общества. Железки токарь точит, у слесаря другие обязанности немного. Не шаришь, так не умничай.       — Похуй, — Арсений обессиленно опустился на мягкий пол, раскинув звёздочкой слишком длинные руки и ноги. — Толку от тебя больше не стало.       Энергию будто выкачали эти белые стены. Быть может, подействовали какие-то лекарства, Арс не знал. Он просто лежал и смотрел в потолок, вспоминая такую новую и незнакомую улыбку на собственном лице. Вообще смотреть на себя со стороны было странно. Будто это был его близнец с другими привычками, с совершенно новыми и незнакомыми повадками. Такой родной и чужой. Тот, кого хотелось бы коснуться, но и от кого хотелось бы бежать без оглядки. Хотелось вцепиться в его лицо и потребовать вернуть его законному владельцу, вернуть прежнюю и спокойную жизнь, но в глубине души Попов понимал, что Антон — тоже жертва обстоятельств, и если бы он мог, то давно бы чужое тело отдал обратно. Хотелось и просто сесть напротив Шастуна, который Шастуном и не был, привести в порядок волосы, за которыми тот целый месяц должным образом не ухаживал, поколдовать над кожей и просто любоваться, будто своим отражением в зеркале.       Антон ещё бродил по своей половине и что-то говорил, обращался к Арсению, но тот молчал, ведь слышал, но совершенно не слушал. Мужчина просто лежал, не разбирая слов, совершенно не думая. Только наслаждался ровным тембром, ведь свой голос он тоже обожал. И когда он лился из «чужих» уст, то почему-то звучал особенно красиво. Как-то мелодично, будто ручеёк. Будто единственный цветной лучик в этом беспросветно белом царстве. Арс не знал, лечат ли в психиатрической больнице от нарциссизма, но чувствовал, что ещё чуть-чуть, и он был готов по-настоящему влюбиться в собственный голос. Да и не только в голос на самом деле. Пусть этот Антон, занявший его тело, был ему мерзок, но наблюдать за собой со стороны могло быть даже возбуждающе, если бы препараты не подавляли всё, что только могли подавлять.       Вскоре пришёл психиатр вместе с тем самым медбратом, что с утра вёл Арса на обследование. Пока Арсения кормили таблетками, врач долго беседовал с Антоном в его теле. Всё-таки Шастун был человеком не тупым и вполне прилично на протяжении двадцати минут притворялся Арсением Поповым, пытаясь доказать, что это всего лишь ошибка и шутки его менеджера, а он полностью здоров, просто действительно в рамках благотворительности шёл проведать своего поехавшего головой фаната. Даже все работы в театре и кино назвал, будто сам во всём участвовал. Психиатр тоже был не лыком шит, поэтому пообещал разобраться, но тело Арса вместе с чужой личностью внутри всё же оставил в мягкой палате. Когда товарищи по несчастью снова остались наедине, Шастун подошёл к окошку и заглянул туда. Арс же слабо улыбнулся, смотря расфокусированно из мягкого угла, куда его усадили. Новая доза препаратов будто бы не просто притупила злость, ярость и все остальные чувства, а выкосила их на корню. Даже собственное лицо у чужого человека не вызывало внутри ровным счётом ничего. Ни боли, ни печали, ни симпатии.       — Арсений? — прошептал Антон немного испуганно. Он скользил внимательным взглядом по всему своему телу, забившемуся в угол и возившему рукой по мягкому полу. — Попов, сука! Не говори только, что ты всё это время гробил моё тело всяким говном.       — Не скажу… — еле слышно выдавил из себя Арс, постепенно заваливаясь набок.       — Долбоёб, блядь! — Шастун ударил кулаком по разделявшей их стене. — Тебе мозгов не хватило… ну, как-то притворяться что ли? Ладно, на моё тело похуй, но ради самого себя-то можно было постараться?       — Не подумал… как-то, — голос, принадлежавший Антону, хоть и говорил им Арсений, становился всё тише, а речь — заторможеннее.       — Не смей отрубаться, мразота, нам нельзя привлекать внимание, — прошипел мужчина, грозно сверкнув голубыми глазами. Арс лишь лениво и глупо хихикнул. — Господи, как же я тебя ненавижу.       — А мне показалось, что ты мой фанат, — еле ворочая языком, сказал Попов и лёг на пол, будучи не в силах сидеть. — Ты так много обо мне знаешь. Врачу аж все мои фильмы перечислил.       — Терпеть тебя не могу. Как актёр, ты очень посредственный. А судя по тому, что вляпался в такое дерьмо, я прав на все сто процентов.       — Ну куда уж гениальному слесарю… — Арсений обхватил голову руками, ощутив, как сильно стали давить стены, — до понимания моей актёрской игры. Так ненавидишь, что все фильмы мои пересмотрел.       — Если бы по своей воле, — презрительно хмыкнул Антон из-за стенки, — девушка по тебе просто тащится. На заставке в телефоне ты, новости читает о тебе, фильмы твои пересматривает по десять раз и меня заставляет. Заебал. Наверняка и на хуй тебе присесть мечтает, один раз вообще твоим именем назвала, а потом долго убеждала, что мне, сука, показалось.       — Ревнуешь, значит, — Арсений закрыл глаза и широко улыбнулся. — Кстати, не знаю, обрадовать тебя или нет… но фильмы со мной тебе пересматривать больше не придётся. По крайней мере, не по своей воле. Она тебя кинула, врач меня несколько дней назад обрадовал.       Шастун выругался, но после непродолжительной паузы почему-то рассмеялся. Арс этот смех знал — самый искренний и открытый, означавший настоящее облегчение. Даже не грустный, не сожалеющий, а просто смех человека с очень даже неплохим настроением, хотя, казалось бы, откуда в такой ситуации этому неплохому настроению вообще взяться.       — Бля, ну и хер с ней, — отсмеявшись, весело сказал Антон. — Всё равно только на тебя залипала и пилила, что я должен уйти с завода и заняться чем-то нормальным. Стать тобой, например. Ну вот стал, а что толку?       Арсений хотел как-то подколоть, но веки внезапно потяжелели, утягивая чужое тело в какой-то беспокойный сон. Шаст что-то кричал, пытался дозваться, но Попов уже не слышал — какие-то сильнодействующие препараты, названий которых он не знал, постепенно отключали органы чувств от реальности.

***

      — Слушай, может, потрахаемся? — как-то спросил Арсений, когда они с Антоном после обхода врачей остались в общей палате наедине. Их уже перевели из мягкой комнаты в палату на двоих, и волей-неволей мужчинам пришлось научиться сосуществовать рядом, ведь ни актёра, которого упёк в дурку собственный менеджер, ни слесаря с завода, который вдруг стал буйствовать во время смены, отпускать никто не спешил.       — Еблан? — Шаст изумлённо изогнул бровь, что вызвало у Попова улыбку. Он сам любил так делать в прошлой жизни, но никогда не задумывался, как красиво это смотрелось со стороны. А это было действительно безумно привлекательно, и что-то внутри побуждало Арса пытаться вызывать это выражение лица почаще.       Это было на грани фантастики, но врачам было настолько плевать на этих двоих, что они даже не следили за тем, чтобы парочка странных пациентов принимала горы таблеток, которые приносили каждый день. С подачи Антона — вот ведь действительно оказался умным человеком! — мужчины препараты больше не принимали, умудряясь избавляться от них раз за разом разными изощрённым и не очень способами. К телу Шастуна с Арсением внутри постепенно стали возвращаться притуплённые чувства, и он смотрел на своё тело, занятое Антоном, совсем другими глазами. Пусть оно было исхудавшим и измученным, Арс всё равно видел в своём бывшем теле красоту и не мог перестать думать о том, что бы он испытал, занявшись с ним сексом.       — Чего сразу «еблан»? — Попов фыркнул слишком по-Шастуновски и пожал плечами. — Мне моё тело нравится, и…       — Нам валить отсюда надо, тупой ты актёришка, — поджал губы Антон, пытаясь не терять самообладание. — Придумать какой-нибудь план и валить, пока они не просекли, что мы таблетки не жрём. А тебе трахаться припёрло, извращенец. Что, на себя любимого дрочил всё время, поэтому одинокий?       — Нам особо не надо думать, как сбежать, идиотина, — Арс ухмыльнулся и подоткнул под ноги одеяло, пропустив колкость про самоудовлетворение мимо оттопыренных ушей. — Просто делать вид, что всё нормально, и нас отпустят. Я рассказываю тебе о себе, ты тоже, и мы просто притворяемся друг другом. Всё. Если они не совсем тут конченые, то нас отпустят скоро.       — Судя по тому, как нас быстро приняли, они тут как раз конченые, — Шаст закатил глаза. — Ну, тебя-то с буйствами — ладно ещё, но за что меня? За то, что твоя ёбаная Пироженка им чего-то напиздела, пока ты меня душил? Кстати, с чего вдруг? Я просто попросил его найти друга и помочь достать из психушки.       — Он прекрасно знает, что у меня нет друзей, — на лице Арсения возникла грустная улыбка. Настоящих друзей у него действительно не было. — А ещё я обещал поднять ему зарплату, но ты, видимо, за месяц этого так и не сделал. А ещё ты наверняка не спал с ним ни разу, и он решил, что ты — то есть я — совсем с катушек уехал.       — Ты серьёзно сейчас?       — Это не по любви, — Попов резко посерьёзнел, будто бы для его соседа по палате это всё имело какое-то значение. Но это признание совершенно точно имело значение для него самого. — Так, взаимопомощь от одиночества. Но я его уволю, как только выберемся, потому что ну это пиздец какой-то. Ведь вы реально могли меня вытащить, а из-за него мы теперь тут оба. А по любви… — Арсений вдруг вернулся к изначальной теме, с которой съехал, — только наедине с собой у зеркала. Это очень красиво, правда.       — Больной ты ублюдок! — взревел Антон и, вскочив с кровати, стал мерить шагами палату. Он вытаращил глаза и выглядел абсолютно бешеным, а Арсений просто не понимал, с чего тут вообще беситься, ведь каждый дрочит, как и на что хочет. — Я не хотел этого знать. Нахуй ты мне вообще это рассказал?       — Неужели тебе ничуть не интересно попробовать? — Арс хитро прищурился, выглядывая из одеяльного кокона. Мужчине очень нравилось бесить соседа по палате, хотя он сам в своих словах видел только плюсы. — Ведь ты же наверняка знаешь, что нужно твоему телу для максимального удовольствия. То же про своё знаю и я. Просто представь: идеальный партнёр, который без лишних разговоров и выяснений доведёт тебя до пика, не сделав абсолютно ничего такого, что тебе не понравится.       — Завались, — презрительно прошипел Шастун, сердито играя желваками, и плюхнулся на свою кровать. — Вот уж тебя точно пролечить надо. И не выпускать долгие годы. А лучше вообще закрыть навсегда, только тело мне моё верни сначала. Пиздец, — он сплюнул прямо на пол, не заботясь вообще ни о чём, — ну, ты же не всерьёз, чел? Лично я не горю желанием трахать собственное тело.       — А если твоё собственное тело… трахнет тебя?       Антон ничего не ответил. Лишь накрылся одеялом с головой и отвернулся к стене. Арсений победно хмыкнул. Ему слишком нравилось бесить собрата по несчастью, но чем больше мужчина находился с Шастом рядом, чем больше о нём узнавал, тем больше убеждался в том, что больше не чувствует какой-то предвзятой неприязни к зачуханному слесарю. Да и не таким уж зачуханным был этот слесарь. Достаточно смышлёный, эрудированный, даже симпатичный — в чужом-то теле! — и Арс с ужасом поймал себя на двух мыслях, не зная, какая из них хуже. То ли та, где он прекрасно осознавал, что его собственное тело Антону идёт больше, чем шло ему. То ли другая, пульсирующая в ушах громким шёпотом. Та другая, что всё больше убеждала, что это сочетание собственного тела с Шастуном внутри ему очень даже нравится. И даже больше не из-за привлекательности своего тела.       «Смешно, конечно, получилось, — думал Арсений, глядя, как из-под одеяла на соседней кровати высунулась черноволосая макушка, а вскоре послышалось и размеренное сопение, — ведь я его даже за человека не считал. А он куда больший человек, чем я. Грубая, но прекрасная душа, острый ум, хорошая память… Могу ли я вообще полюбить кого-то, кроме себя? Но ведь это же… частично я! Значит, частично я его уже люблю».       Антон в чужом теле спокойно — если в психбольнице это было вообще возможно — спал, а Арс ворочался практически до самого утра. Мужчина думал сначала о том, сможет ли он когда-нибудь добиться взаимности, затем — останутся ли они с Шастом в телах друг друга или всё-таки смогут вернуть то, что потеряли. Что будут делать, если нет… как будут жить, будут ли рядом или разбегутся. Впрочем, куда разбегаться, если их пока никто никуда не собирался выпускать. Мыслей было слишком много. Они мешали спать, но под утро всё же угомонились, оставив в кудрявой голове всего одну о том, что потрахаться им с Антоном всё же необходимо.

***

      — Они нас не отпустят, я подслушал, — прошептал Антон, пройдя мимо Арса на прогулке. Они старались во время пребывания на свежем воздухе не контактировать, чтобы не привлекать к себе излишнее внимание со стороны медперсонала. Арсений, конечно, против этого возражал, стараясь намекнуть, что резкая смена поведения только заинтересует врачей, и надо наоборот собачиться почаще, только вот его товарищ по несчастью, похоже, больше боялся самого Арса, чем всех работников больницы вместе взятых.       — Что ты предлагаешь? — тихо спросил Попов, стоило им пересечься снова.       — Давай не здесь, — Шаст аккуратно осмотрелся в поисках охранявших их медбратов. Те были достаточно далеко, но заметить, что два пациента что-то замышляют, могли запросто. — Я кое-что придумал, после вечернего обхода обсудим.       Арсений кивнул и молча ретировался. Самым логичным, конечно, казалось ожидание. И хорошая мина при плохой игре. Но сколько это могло продлиться? Тратить годы жизни на нахождение в лечебнице ради только призрачного шанса на выход в нормальную жизнь? А будет ли нормальная жизнь? Погруженный в собственные раздумья, Арс устроился под раскидистым деревом и наблюдал за другими гулявшими психически нездоровыми людьми. На душе было горько. Ведь он же был не таким. И Антон не был, и им здесь явно было не место. «Нет, ждать и надеяться, что нас отпустят просто так, нельзя, — пальцы сжались до боли и, если бы ногти не были спилены в ноль, они впились бы в кожу ладоней. — Они рано или поздно поймут… а, может, и поверят и убедятся, что мы поменялись. А что тогда? Они точно не отпустят нас, будут следить ещё пристальнее. Может, затравят препаратами, доведут до самого настоящего безумия… сделают подопытных крыс! Нельзя, никак нельзя этого допустить!»       — Эй, Шастун, — к Арсу подошёл полный медбрат, а тяжёлая рука стукнула по плечу так, что чуть не вдавила в землю, заставив мужчину зашипеть от боли. — Время прогулки кончилось, пора возвращаться.       — Хорошо, — Арсений покорно кивнул и поднялся на ноги. — Что сегодня на ужин?       — С каких это пор тебя волнуют такие вещи? Что-то задумал, честно скажи.       — Предчувствие, что вы попытаетесь накормить меня рыбой, — мужчина сморщился, попутно выискивая глазами Антона в толпе душевнобольных, которыми уже занимались другие сотрудники психбольницы. — Вы же помните, я терпеть не могу эту мерзость.       — Опять ты со своими Поповскими замашками, — санитар презрительно фыркнул. — Шастун, у тебя на рис аллергия, рисом мы тебя не кормим. А то, что тебе, может быть, не нравится рыба, наших поваров мало волнует. Не ресторан здесь, вдолби в свою кудрявую башку уже.       Арс сердито поджал губы и поспешил присоединиться к остальным пациентам, которых уже заводили в столовую. Мужчина уже точно знал, что даже если сегодня не будет рыбы для всех, то одну лично для него где-нибудь откопают, что в принципе и случилось. Арсений проклинал себя за слишком длинный язык и давился этой чёртовой рыбой в полном одиночестве, ведь Антон уселся где-то совсем далеко в компании каких-то свистунов, не оставив ни шанса на коммуникацию.       Шаст не говорил с ним и после ужина, когда они оказались в своей палате. Молчал, сидя на кровати и обняв руками колени, будто был в полном одиночестве. На вопросы Арсения не реагировал, будто его не существовало. Арс уже сам был готов усомниться в собственном существовании и беспомощно махал руками со своей койки. На Антона почему-то не действовало ничто, и его сосед уже стал подозревать худшее. «Если его накормили какими-нибудь препаратами против воли и не дали шанса от них избавиться? — думал он, тревожно кусая губы. — Ввели прямо в кровь, как и мне, когда пытались усмирять поначалу…»       — Антон, посмотри на меня, — Арс возобновил попытки наладить контакт, когда после вечернего обхода объявили отбой и погасили свет. Шастун в теле Арсения продолжал сидеть неподвижно. — Шаст!       Арсений осторожно сполз с койки и уселся на соседнюю, бесцеремонно положив руки на его — хоть на самом деле и свои — колени. Некогда свои, а теперь принадлежавшие Шасту, руки дёрнулись, накрыв кисти Арса. Антон кивнул, подался вперёд и чуть погладил, явно побуждая приблизиться. В груди Попова всё замерло. Впервые Шаст позволил ему быть так близко. Впервые так мягко коснулся сам.       — Антон, — прошептал Арс, заметив, что в глазах соседа по палате впервые за весь день появилась хоть какая-то осмысленность. Или же это в темноте показалось?       — Нам помогут, — очень тихо ответил Шастун, будто кто-то мог их услышать. После отбоя стояла такая тишина, что каждый звук будто гремел набатом. — Арс, нам помогут сбежать.       — Шутишь, — Попов нахмурился, стараясь представить себе все возможные варианты того, кто в этой психушке способен их вытащить. После всех издевательств над собой он не мог вспомнить ни одного такого человека. — Шаст, скажи, что ты шутишь. Если ты повёлся на чью-то уловку…       — Поверь, это не уловка. Нужны мы им больно, ага. Захотели бы спалить, что мы все таблетки смываем в унитаз и прячем в дыру в стене, давно бы уже спалили. Тут чел из столовой реально верит, что мы поменялись. Он твой фанат, поэтому напрягся, увидев здесь твоё тело со мной внутри и моё, почему-то имеющее все привычки и повадки тебя.       — Я не могу ему поверить, — Арсений покачал головой. — Если это подстава, то хуже будет нам обоим, пойми это. Нас разделят навсегда, накачают всякой дрянью так, что ты ни себя, ни меня вспомнить не сможешь. Они как будто только этого и ждут, Шаст! Хочешь такого исхода для себя? Я вот не особо, да и к тому же…       — Мы переспим, — вдруг резко оборвал его Антон, а голубые глаза, казалось, блеснули в темноте решимостью и безумством.       — Что? — недоумённо выдавил из себя Арс. Он просто не верил своим, но на самом деле чужим ушам.       — Ты услышал. Если ты доверишься мне, — рука Шаста осторожно сняла руку Арсения со своих коленей и уложила на пах, придавив собой сверху, — всё получится. Мы с тобой выбираемся, и тогда переспим, как ты и хотел. Если хочешь, можно даже не один раз. Я готов так заплатить тебе за согласие. Что скажешь?       — Не такой ценой, Шаст, — Попов грустно улыбнулся, затолкав свои желания в дальний ящик. Всё-таки он сохранял ещё остатки здравого смысла и такое позволить себе просто не мог, хотя под ладонью, прижатой сейчас чужому паху, было очень тепло. — Я не хочу, чтобы ты себя заставлял только потому, что хочешь, чтобы я тебя поддержал. Не так это должно быть.       — Я один без тебя убежать тоже не могу, пойми, — Антон стиснул зубы, продолжая недвусмысленно елозить некогда своей, а теперь чужой рукой по ткани больничной пижамы, ощутимо надавливая ладонью на кисть Арсения. — Как бы я к тебе ни относился на самом деле, я не могу просто бросить своё тело здесь, понимаешь? Нас не обманут, поверь. Арс, пожалуйста! — последние слова Шаст практически простонал, и Арсений, вопреки собственным мыслям, сжал ладонь покрепче. Он знал, что именно сейчас нужно было этому телу и, приспустив резинку штанов вместе с трусами, коснулся рукой уже возбуждённой плоти. Шастун издал лишь рваный вздох и прикрыл глаза.       — Я немедленно прекращу, если сейчас скажешь, — сказал Арс совершенно серьёзно. — Только твоё слово, Шаст. И нет, это не будет считаться согласием на твоё предложение, потому что это надо сейчас тебе, а не мне. И уж я точно знаю, как тебе справиться, раз ты так бездумно спровоцировал это тело.       Антон смотрел ошалело, но ничего не отвечал. Только кивнул, облизнув губы, и с громким стоном откинулся на подушку. Арсений нетерпеливо толкнул его к стене, а сам устроился рядом — практически на самом краю, заставив Шастуна вытянуть ноги и расслабиться.       — Антош, только надо молчать, — усмехнулся Арс на тихие поскуливания, принявшись двигать рукой на сухую, зная, что так его телу понравится больше. — Ты же не хочешь, чтобы нас спалили прямо сейчас? Тогда точно никакого побега. Не особо важно будет, обманул тебя тот чувак из столовой, или действительно хотел помочь.       Шаст дышал тяжело. Арсений благодаря лунному свету, любопытно заглянувшему в решётчатое окошко, видел, насколько у того поплыл взгляд. Сам такой видел не раз, сидя перед огромным зеркалом в дверце шкафа-купе в собственной спальне. В этом взгляде без доли осмысленности плясали настоящие демоны. Антон сейчас точно ни о чём не мог думать, его разум был готов разлететься в щепки от одной-единственной существовавшей там мысли.       — Ты прав, нельзя стонать, — прерывисто прошептал Шаст, чуть наклонив голову в сторону Арсения, и резко впился в его губы, чтобы заглушить очередной стон. Арс почувствовал, будто внутри разорвалась бомба. Чужие губы на своих… или же свои на чужих, но тоже своих заставили его просто оглохнуть и потерять связь с реальностью. Он мечтал об этом всего пару недель назад, но на самом деле потерял надежду и не думал даже, что такое вообще возможно. Изголодавшемуся по ласке телу было много не надо, да и Арсений вёл рукой по отработанной годами тактике, зная и чувствуя, в какой момент нужно ускориться, а в какой просто нежно погладить под уздечкой, чуть надавить. Шастун, оторвавшись от губ Арса, метался по подушке, глушил стоны, закусив нижнюю губу до крови. Арсению вид крови на бывшем собственном лице был не по душе, и он подставил ко рту Антона свободную руку, которую тот довольно ощутимо прикусил, и в следующее мгновение кончил. Стон всё же вырвался наружу, пусть и приглушённый, и мужчины на секунду испуганно замерли, прислушиваясь к любому шороху. Вроде было тихо, никто из медперсонала не среагировал на характерные звуки из палаты. Арс почувствовал, как на лбу выступила испарина, а по пальцам потекла чужая сперма.       — Это… ничего не значило… да? — прерывисто прошептал Антон, пытливо вглядываясь в темноте в собственное лицо.       — Ничего, — кивнул ему Арсений, не убирая руку и чуть надавив на головку большим пальцем. Он знал, что это только доставит запертому в его прежнем теле Шасту удовольствие. И судя по тому, как тот довольно зажмурился, всё было не зря.       — Хорошо, — кивнул Шастун в ответ, пытаясь восстановить дыхание. На губах играла придурковатая улыбка. — Арс…       — Да?       — Тебе… тебе же тоже нужно, — он продолжал говорить отрывисто, глядя во всё ещё испуганные зелёные глаза. — Ты же здесь дольше меня.       — Меня месяц до твоего появления травили таблетками, если ты забыл, — Арс грустно улыбнулся и, особо не церемонясь и позабыв все свои графские манеры, вытер руку о штаны. — Не надо, Антон.       — Моему. Телу. Надо! — тихо прорычал Шаст, натягивая бельё и пижаму. — Ты вплотную ко мне улёгся, думаешь, я не чувствую? И если ты вот всем этим не выражаешь согласие с моим планом, дай хоть не остаться должником. Я бы забил на любого, но ты в моём теле. Я знаю его, я тридцать с хером лет в нём прожил, и даже если тебе не надо, то надо ему!       Арс как-то неоднозначно закатил глаза, а Антон уже со спины перекатился на бок и, свесив ноги с изножья койки, резко сдвинулся вниз. Попов опешил, не понимая, зачем всё это было нужно, ведь можно же было просто провернуть ту же схему ещё раз, но, как только ощутил на члене горячее дыхание, тут же всё осознал.       — Эй! — возмущённо прошипел мужчина, переводя взгляд вниз. Луна скрылась за тучей, и в палате образовалась практически кромешная тьма. — Я не люблю, когда мне сосут.       — Зато Я люблю, — фыркнул Шаст, нерешительно огладив бок своего бывшего тела. — Вопросы?       — Никаких.       — Тогда постарайся не издавать лишних звуков, блядь, — сурово буркнул Антон и в следующее же мгновение нежно коснулся головки губами. Арсений вздрогнул и еле удержался, чтобы не застонать и не отстраниться. Шаст ухватился за ягодицу, чтобы своенравный сосед по палате всё не испортил ненароком и, помогая себе свободной рукой, принялся размашисто вылизывать член по всей длине.       Арс молил всех богов на свете только об одном — чтобы луна выглянула из-за тучи и дала ему возможность посмотреть на всё это. Ему безумно хотелось смотреть за тем, как его собственное тело делает минет, раз уж представилась такая возможность, и при этом прочувствовать его на себе. Хотелось увидеть все эмоции на когда-то бывшем своим прекрасном лице. И, кажется, кого-то из всевозможных богов Арсений всё-таки достал, ведь луна, игриво подмигнув, снова осветила палату. Но Попов, задыхавшийся от каждого движения руки и губ на члене, не смог увидеть ничего, кроме собственной лохматой макушки.       — Шаст… — простонал мужчина совсем тихо, и Антон тут же прервался. — Я хочу… я хочу смотреть.       — Извращенец ёбаный! — возмутился Шастун, но послушно отстранился. — Сядь тогда, сидя моему телу тоже нравится.       Арсений сел, прислонившись спиной к изголовью кровати, позволяя луне осветить свои-чужие длинные ноги. Антон устроился прямо на них и, обведя языком головку, посмотрел на Арса, и ухмыльнулся.       — Ты прекрасен, — прошептал тот, будучи опьянённым ласками и развернувшейся перед ним картиной. Антона в своём теле он сейчас не воспринимал, как себя самого. Будто это был действительно другой человек, который Арсу очень даже нравился, и они решили заняться не просто сексом без малейшего намёка на чувства — так, взаимопомощи ради, — а самой настоящей любовью.       — Что, так нравится смотреть на самого себя с членом у рта?       Но вопрос остался без ответа, ведь Арсений чуть не задохнулся от собственного казавшегося слишком громким вздоха. Он старался смотреть и наслаждаться этим видом, но так и тянуло зажмуриться и откинуть голову, будто без этого ощущений было недостаточно. Шасту хватило лишь нескольких движений с втянутыми щеками, чтобы его сосед по палате кончил себе на живот, задыхаясь от новых ощущений. Может, Арс хотел бы сделать это прямо в рот или на лицо, но Антон, знавший своё тело гораздо лучше его нового владельца, вовремя успел отстраниться. Он победно ухмылялся, по-лисьи прищурившись, и Арсению это сносило крышу. Шаст добавил этому взгляду нечто новое и неизведанное. В эти голубые глаза хотелось всматриваться, изучать, разгадывать. Смотреть в них бесконечно, зная и чувствуя, что они теперь не свои, а полностью в чужой власти. И пока Арс откровенно залипал, Антон оставил на головке члена невесомый поцелуй и резко потянулся к изголовью кровати, чтобы впиться в губы Арсения своими. Попов же, известный в широких кругах своей брезгливостью, воспринял это совершенно спокойно, с жаром ответив на поцелуй.       — Ничего не значило? — с грустной улыбкой спросил он, стоило им оторваться друг от друга и оказаться носом к носу.       — Ничего, — кивнул Шаст, целуя Арса снова. — Я делал это только ради моего тела. Не ради тебя, и не потому, что мне прям нравится сосать, если ты мог так подумать. Вали в свою кровать и перетри в башке всё-таки мысль о побеге.       Уже утром они вели себя отстранённо, будто ночью ничего и не случилось. Арсений понимал, что так и должно быть, но что-то внутри не хотело с этим мириться. Шаст будто понимал что-то и инстинктивно держался подальше от соседа по палате. Арсу было тяжело. В голове будто слетели какие-то предохранители, стоило ему коснуться своего прежнего тела. Хотелось повторить. Коснуться ещё раз. Нежно погладить. Прижаться к губам. Всего этого хотелось не потому, что Попов был помешан на своём теле. Ему хотелось коснуться Антона внутри, ведь все его ночные реакции так отличались от привычных и были для Арса просто очаровательными. Шаст был очаровательным, пусть и не был до конца собой.       В столовой во время завтрака Арсений присматривался к каждому работнику, но ни у одного из них в глазах не видел искреннего желания помочь — только усталость и безразличие. Кто-то даже смотрел презрительно, явно не желая работать с сумасшедшими, но по какой-то причине эти люди свои места всё же занимали. Арс следил и за Антоном, но тот тоже с работниками столовой сверх меры не контактировал. Просто подошёл на линию выдачи и получил свою еду. Сел опять далеко, но в этот раз Попов был только рад — точно знал, что не удержится от возможности полапать соседа по палате за коленку под столом, а показывать свои чувства было никак нельзя. Даже если бы никто не увидел, надо было держать всё в себе, а не подвергать себя и Антона риску. Шаст бы за такое спасибо не сказал, а уж снова сосать не стал бы тем более.

***

      Пресная еда. Белые стены. Давящая тишина. Безразличие, презрительные ухмылки и порой даже жестокость персонала. Бессмысленные занятия, разговоры, терапии. Только мысль о возможном спасении грела душу. С каждым повторяющимся по минутам днём, которые слились будто бы в один нескончаемый, Арс был всё ближе к тому, чтобы согласиться на план Антона. Пусть даже ничего не получится, зато встряхнёт точно. Конечно, Попову бы хотелось верить в успех, но он казался таким нереальным. Какая-то часть души даже подначивала согласиться, а в случае провала выдать фирменное: «Ну, я же говорил», но проблема была в том, что, скорее всего, просто некому будет говорить об этом в случае провала. Попытка побега просто не могла пройти без последствий. Никто бы не позволил им и дальше продолжать влачить своё жалкое существование, как было все эти дни в белых стенах. И Арсений это прекрасно понимал. Понимал, но не предпринимал ничего, закапывая себя в мыслях всё больше.       — Арс, ты как хочешь, а я сваливаю завтра, — Арсений уже почти спал, когда тихий голос Антона где-то совсем рядом обжёг ухо. Арс перевернулся на спину и резко открыл глаза. Шастун нависал в нескольких сантиметрах от его лица, не успев отодвинуться. Ставшее родным чужое тело среагировало слишком быстро, и в следующую секунду руки Арса бескомпромиссно давили на взлохмаченный затылок, притягивая к себе для поцелуя. Шаст почему-то не сопротивлялся. В какой-то момент он даже потерял контроль и перестал удерживать свой вес на руках, из-за чего рухнул прямо на Арсения, не отрываясь от его губ. Но это слесаря в теле актёра лишь раззадорило, и он уже стал сам перехватывать инициативу, нагло толкаясь языком и целуя всё настойчивее.       — Ты знаешь, — признался мужчина, когда им всё же удалось отпустить друг друга, — это так странно… ну, целовать самого себя и осознавать, что это не ты, а совершенно другой человек. Чужой вообще, но вроде всё ещё ты. И ты сам уже… другой человек. Если мы никогда не поменяемся обратно, то, знаешь… я даже к этому уже готов. Не то чтобы прямо смирился и принимаю, но готов.       — Только я тебя расстрою, — ухмыльнулся Арсений, щёлкнув пальцем по носу-кнопке перед собой. Он давно мечтал об этом в прошлой жизни, но никому доверить свой драгоценный нос не мог. Даже Пироженке. — Говоришь, даже один завтра свалишь? Если ты сбежишь, а я останусь, то, когда мы поменяемся, в психушке окажешься ты, потому что тела физически останутся на местах.       — И правда… — задумчиво протянул Шаст, закусив губу. — А ведь это может произойти как завтра, так и через несколько лет. Произойдёт же наверняка. Блядь, Арс, ты обязан убежать со мной! Ради нас обоих.       — Ради нас… Скажи честно, Антон… — Арс грустно вздохнул и чуть раздвинул ноги, чтобы Антон мог упереться своими в матрас, а не в острые кости, которые под тяжестью пусть и не самого большого, но вполне ощутимого веса стали побаливать. — Та ночь… какой она для тебя была?       — Почему ты спрашиваешь это сейчас? Если от этого зависит твоё решение, то я готов что угодно соврать. И ты это знаешь.       — Нет, что ты, — некогда собственный умоляющий тон заставил Попова тихо посмеяться. Антон придавал знакомым интонациям совершенно другой окрас. — Я уже всё для себя решил, потому и прошу тебя о честности. Я пойду с тобой, так что можешь меня разочаровывать, я не передумаю. Сам понимаю, что ожидание нам пользы не приносит. Так что смелее, Шаст.       — Это было… — Антон задумался, вспоминая свои ощущения, — очень странно. Пугающе, даже отталкивающе.       — Именно поэтому сейчас целовались так, будто мы давно влюблённая пара после долгой разлуки, — Арсений хотел уже в голос рассмеяться, но прекрасно помнил, что им надо вести себя тихо, чтобы не привлекать внимания. Даже если бы они просто были двумя психами, решившими вдруг воспылать друг к другу какими-то чувствами, всё равно пришлось бы молчать. Узнай кто из персонала — тогда бы они точно не смогли отвертеться. Не мудрено, что их бы стали лечить ещё и от этого, разделив до скончания веков, связав и вкалывая препараты внутривенно. Не самая завидная судьба.       — Я не всё сказал, — Шастун немного смутился, Арс в полумраке даже чувствовал, как покраснели его щёки. — Просто… ну, если бы не было этого всего… Ты-то ладно… может, только об этом и мечтал. Ну, судя по твоим историям про зеркало. Но я… знаешь, я никогда не смотрел на себя, как на что-то действительно красивое. Я знаю, как это глупо звучит, и ты, может, разозлишься, но моему телу прямо идёшь ты. Поэтому если бы ты отказался убегать, я бы умолял тебя, готов был обещать всё, что угодно, лишь бы ты согласился. Я не хочу, чтобы кто-то из нас продолжал гнить в этой яме.       — А если план провалится, — руки Арсения, принадлежавшие раньше Антону, обхватили всё ещё лежавшее на нём тело и принялись гладить по спине. Тот, похоже, был готов замурлыкать. — Не говори мне, что не думал об этом. Ты же такой умный, Шаст, ты просто не мог слепо поверить какому-то работнику столовой.       — Теперь я умный, значит, да, — Шаст улыбнулся обворожительно, добавив в фирменную улыбку Попова что-то совершенно новое. — Не человек второго сорта, не жалкий тип, не зачуханный слесарь из забитого говном цеха, а умный. Надо же, как я в твоих светских глазах поднялся!       — Мы вчера так-то дрочили друг другу… Или пару дней назад?       — Месяц прошёл, Арс, — улыбка пропала с лица Антона. Он говорил совершенно серьёзно, и у Арса не было ни малейшего повода, чтобы усомниться в правдивости его слов. Он и не заметил, как пролетел целый месяц. Очередной месяц в этих белых стенах. Месяц, который прошёл впустую. А сколько они с Антоном уже были знакомы… сложно было представить. Ведь каждый день был похож на другой. Разве что погода на прогулке подсказывала примерное время года, и сейчас вроде было что-то вроде позднего лета.       — Блядь, — прошипел Арс, осознавая, что по-настоящему начал сходить с ума. А если останется тут ещё хоть на неделю, то точно лишится рассудка. — Мы должны попытаться. Точно должны.       — Попытаемся, — Шастун осторожно коснулся губ своего соседа по палате. В этом сейчас не было острой необходимости или инициативы Арса, как в прошлые подобные эпизоды. Антон будто проверял самого себя, пытаясь понять, насколько это ему нужно и сейчас, и вообще в жизни. Попов отвечал мягко, не навязчиво, совершенно не удивившись этому импульсивному поступку. Только сейчас он осознавал, сколько прошло времени, и что за это время он всё-таки влюбился. Скорее всего, впервые и по-настоящему. Мужчина не знал наверняка, но почему-то очень хотел в это верить, ведь в груди теплело и становилось так легко от одной лишь мысли об Антоне.       — У нас всё получится, — прошептал Шаст, приподнявшись на локтях, которые слегка надавили Арсению на грудную клетку, и погладил отросшие кудряшки. Тот знал, что речь была вовсе не о прекрасном совместном будущем после больничных стен, но на секунду позволил себе представить, после чего уверенно кивнул собственным мыслям.       Они пролежали без сна практически всю ночь. Лишь под утро Антон уполз в сторону своей кровати, чтобы успеть до времени общего подъёма. Оба при утреннем обходе держались отстранённо, даже с привычной неприязнью, которая била все рекорды по колким высказываниям, чтобы никто не мог подумать, что всю ночь они пролежали, прижимаясь друг к другу, шёпотом обсуждая побег, мечтая о новой жизни и целуясь. От последнего факта Арсений был готов закончиться прямо на месте. Он не понимал, значило ли это вообще что-то, но Шаст был слишком улыбчивым, слишком мягким и тёплым для безразличного человека, который даже испытывал неприязнь в самом начале их знакомства. Попову, конечно, хотелось бы верить, что и сосед по палате что-то почувствовал, ведь сам он смог договориться с собой и осознать зародившиеся в груди чувства в полной мере.       План побега был прост. Тот самый работник столовой должен был во время завтрака подсунуть в еду Арса записку с какими-то ключевыми сведениями, а дальше предстояло импровизировать. Арсений, хоть и был профессиональным актёром, импровизировать не любил. В прежней жизни — впрочем, как и в новой — день всегда был чётко расписан чуть ли не по минутам. За распорядком обычно следил Пироженка, даже вечерний досуг он расписывал в ежедневнике. Арсу это было удобно, хоть он иногда и бунтовал. В психушке же против режима особо не побунтуешь — он пытался, так что поначалу сидел в успокаивающей палате с мягкими белыми стенами куда больше остальных пациентов. Потом смирился, стал чуть умнее. Побег, в котором не было даже чёткой структуры, пугал. Пугала и жизнь после него в случае удачи. В кино путь закрыт, тело чужое, работать на заводе вместо Антона желания было мало, да и не умел Арсений ничего. Значит, пришлось бы искать новую работу, но кем? Вряд ли у Шаста, которым ему теперь предстояло быть за стенами психиатрической лечебницы, был диплом о высшем образовании. Да даже если и был или был совсем не нужен… Арсений всё равно ему не соответствовал, зато в прежней жизни очень кичился своей актёрской корочкой, которую нигде теперь не мог показать. Не мог он теперь пользоваться своим громким именем на публике, и вся дальнейшая жизнь была слишком неопределённой. Пугающей и липким потом покрывающей спину. Буря эмоций прогремела внутри внезапно, забив голос разума в самые дальние уголки сознания, так что вместо завтрака Попова, бившегося в истерике, привязали к кровати и вкололи успокоительного. По взгляду Антона, которого выдворяли в коридор, чтобы вместе с остальными проводить в столовую, было понятно, насколько тот не в восторге, ведь Арс ставил под угрозу всю операцию. Но было в его взгляде и сочувствие. Возможно, он тоже держался из последних сил и прекрасно понимал, из-за чего сосед по палате вдруг начал кричать и захлёбываться слезами. Арсений даже разглядел в своём бывшем лице искреннее беспокойство, хотя уверен не был. Может, просто показалось. В любом случае, Шаст не стал при медиках показывать своё особое отношение к соседу, ведь если даже с истерикой Попова их план можно было воскресить, то при публичном проявлении чувств — только закапывать в деревянном ящике, хорошенько присыпав земелькой.       Антон вернулся в палату ближе к обеду. До этого был на завтраке, прогулке, совместном с другими психами занятии, гордо именуемом арт-терапией. Арсений знал это расписание наизусть, и только мысль о распорядке дня под действием успокоительного не давала ему впасть в истерику вновь. Шаст убедился, что медперсонала поблизости не было и, прикрыв дверь в палату, сел на кровать, где уже отвязанный Арс лежал, свернувшись клубком.       — Прости… — прошептал Попов, выглядя при этом безумно виноватым. — Прости, что я так мучаю твоё тело. Я… я уже всё испортил, да?       — Как ты, Арс? — Антон осторожно сжал руку Арсения в своей ладони. — Ничего не потеряно, просто скажи мне, как ты.       — Я ничего не чувствую, — признался Арс, высвободившись и тут же схватив кисть Антона, чтобы переплести их пальцы. — Столько успокоительного мне ещё не вводили, я очень хочу спать. Очень сложно думать. Меня как будто отпускает, но начинается тревога, а сил нет. Шаст, куда мы пойдём, если сможем выбраться? У нас же ни вещей, ни документов. Ничего у нас нет. Да я банально не смогу собственную квартиру открыть, потому что ключи наверняка у Пироженки. За ними всегда он следил, вряд ли бы он тебе их отдал.       — Поз нам поможет, — воодушевлённо прошептал Шастун. — Те вещи, с которыми нас сюда доставили, у нас точно будут.       — Поз? — нахмурился Арсений, но тут же расслабился и закрыл глаза. Думать было тяжело. Пусть задним умом он и понимал, что речь, скорее всего, о том самом работнике столовой, но утомлённый мозг решил на всякий случай переспросить. Да и свой голос с чужими мыслями просто хотелось слушать и слушать.       — Тот самый чел, — подтвердил догадки Попова Шаст. — Он заглянет к нам после отбоя. Не спалится, не переживай, всё схвачено. Тебе нужно только довериться мне. Не думай ни о чём, просто верь мне.       — Обещаю, — просипел Арсений и, прежде чем провалиться в сон, ощутил на губах лёгкий поцелуй. Мужчина не был уверен до конца, правда ли Антон поцеловал его. Или же это был плод его больного воображения… но засыпал он точно счастливым.

***

      Остаток дня Арс практически не помнил. То ли перенервничал, то ли так действовало успокоительное, то ли действительно с ума сходил. Антон был всё время где-то неподалёку и кидал опасливые взгляды. Словно пытался понять, собирался ли сосед по палате в ближайшее время снова устроить истерику, и будет ли вообще способен бежать. Но Попов был спокоен, как-то глупо смотрел по сторонам, лишнего не говорил и не делал, большую часть времени залипая в одну точку.       Вечером стало лучше, но мучила жажда. Только вот Арсений за ужином ничего не пил. Нельзя было. Знал, что в напитки тот самый Поз должен будет подмешать ощутимую дозу снотворного. И работникам, и пациентам наливалось из общих котлов, так что способ был верный. Арс задумался, не причинят ли они таким образом кому-то вред и осторожно поделился этим с Антоном после ужина. Тот лишь грустно улыбнулся.       — Ты так сильно изменился, — проговорил он, глядя недоверчиво. — Давно тебя состояние всякого мусора волнует?       — С тех пор, как я сам им стал… — хмыкнул Арсений, но тут же неловко закашлялся. — В смысле… я не про твоё тело, не подумай. Забей, ужасно получилось. Прости. Но ведь кому-то наверняка нельзя принимать снотворное в таких дозах, и это может… привести к последствиям.       — Это ты прости, не удержался, чтобы тебя не подъебать, хотя сейчас было лишнее. Я думал об этом, если честно, — Антон вздохнул, сверкнув глазами из своего угла. — Но что мы ещё можем, Арс? Будем жалеть их — никогда не выберемся сами, и ты это знаешь. Второго шанса у нас уже не будет. Но мы справимся.       Попов кивнул и укрылся одеялом в ожидании врачей. Те явились точно ко времени — видимо, снотворное ещё не успело подействовать, — проверили, что истерика у него повторяться и не думала, и отбыли, выключив свет. На Антона и его вечернюю порцию таблеток у них, видимо, сил уже не было. Арс нервно сглотнул, но волнение мгновенно улетучилось, ведь стоило шагам в коридоре утихнуть, как Шастун сорвался со своей кровати и тут же оказался на кровати Арсения. Прижался всем телом и обвил руками, чтобы успокоить, что-то прошептал на ухо, но мужчина слов не разбирал. Рядом со своим телом было комфортно, но что-то внутри прямо отталкивало. «Он носится с тобой, только чтобы ты не соскочил и свалил вместе с ним, — усмехался внутренний голос, не давая наслаждаться прикосновениями слишком знакомых, но теперь чужих рук. — Он и не чувствует к тебе ничего, бросит при первой же возможности на произвол судьбы, забрав твоё имя и всю твою жизнь!» Такого исхода Попов не хотел и своему внутреннему голосу не верил. Шаст ластился, точно большой домашний кот, успокаивающе тёрся носом о заросший подбородок, трепал волосы. В любой другой момент Арсений бы расслабился и просто бы эгоистично получал удовольствие, но не сейчас. И дело было даже не в предстоящем побеге. Не хотелось разочаровываться, полностью очаровавшись.       В дверь три раза постучали. Арс сразу дёрнулся, стараясь согнать Антона со своей кровати, но тот даже не шелохнулся, будто бы ничего противоестественного не делал.       — Пора, — прошептал он и быстро чмокнул Арсения в губы. — У нас всё получится. Помни, что я люблю тебя.       — Ты… что? — у Арса перехватило дыхание, а кровь слишком громко стучала в ушах. «Не любит он, — пришло на помощь подсознание, — просто хочет так тобой манипулировать, чтобы ты не засрал всю операцию! А ты развесил его огромные уши и рад».       — Не лучший момент для признания, — тихо рассмеялся Шастун, обворожительно сверкая в полумраке чужой улыбкой, а потом потёрся носом о нос Арса. — С этим разберёмся потом, просто помни это, хорошо?       — Всё чисто, — дверь в палату тихо открылась, на пороге стоял тот самый Поз, который обещал им помочь. Антон неторопливо слез с чужой кровати и пожал мужчине руку.       — Отлично, Поз, какой план? — поинтересовался Шаст, но гость их с Арсением палаты, похоже, и не слышал. Он во все глаза смотрел на заточённого в чужом теле Арсения, будто пытался разглядеть в этом незнакомце знаменитого актёра. Видел или нет, Попов не понимал. Он сам изучающе осматривал Поза, который продолжал глазеть и молчать.       — Арсений Сергеевич? — наконец-то прошептал мужчина, нерешительно протянув руку в сторону кровати Арса. Тот мгновенно вскочил и с жаром пожал руку. Впервые кто-то за много месяцев заключения в этой лечебнице назвал его по имени. Антон был не в счёт, ведь ему просто не было смысла называть Арса своим собственным именем, как делали остальные.       — Вы же… вы же нам верите? — с надеждой спросил Арсений, прекрасно понимая, что этот Поз сейчас скажет что угодно, лишь бы они с Антоном ему поверили, а что уж там у него было за душой — кто его знает. Ведь никто не гарантировал, что за дверью действительно было чисто, и в коридоре не стояла парочка крепких санитаров в ожидании глупых беглецов.       — Верю. Сам это испытал. Я два месяца жил в этой же больнице, когда поменялся телами с каким-то американским мальчиком по имени Стив, — признался Поз и издал тяжёлый вздох, — ну, то есть он тут жил в моём теле, ничего не понимал, плакал, в истерике бился. Мне потом рассказали, когда я пришёл в себя. Я же был на его месте. А я в английском тоже не силён, знаете ли. В основном отмалчивался, притворялся, как мог, даже умудрялся учиться в их школе, как-то даже привык быть Стивом.       — Два месяца… — прошептал Арс, безнадёжно глядя на Антона и кусая от волнения нижнюю губу. — А мы тут с тобой сколько торчим?       — Я уже сам сбился со счёта, Арс, — грустно вздохнул Шастун. — Точно больше. Гораздо больше. Дим, — обратился он к работнику столовой, — а у вас… как-то само решилось?       — Само, — кивнул мужчина. В глазах читалось искреннее сочувствие. — Как поменялись в первый раз, так и во второй. Вам повезло больше — вы хотя бы оба тут оказались.       — Повезло, как же. Зато спустя два месяца не обменялись обратно, — мрачно хмыкнул Арсений, глядя на Поза скептически. — Слушай, я, конечно, рад, что ты решил нам помочь свалить из этого гадюшника, но кто гарантирует, что ты это всё не выдумал, чтобы… не знаю, подставить нас ещё больше? Ну, то есть если ты думал, что твоя история заставит меня безоговорочно тебе поверить, то извини, — Попов резко перешёл на ты, а голос Шаста, которым он сейчас изъяснялся, обрёл совершенно новые сучьи интонации, сильно напоминавшие те, которыми знаменитый актёр пользовался в прежней жизни.       — Узнаю старого доброго Арсения, считающего всех мусором, — Антон издал смешок и прикрыл рот рукой. Ситуация была серьёзная, и хохот сейчас был совершенно неуместен, так что мужчина сдерживал себя, как мог. — Такая же мразь, как и до психушки!       — Чего сразу мразь-то? Здравый смысл! Просто мне сложно поверить в такую счастливую случайность. Ещё один человек, менявшийся с кем-то телом, и тоже попавший именно в эту лечебницу. Других же у нашего мегаполиса нет, конечно. И почему ты тогда до сих пор здесь? Почему ты здесь работаешь, а не свалил куда подальше, вернувшись в своё тело? — Арс принялся засыпать работника столовой вопросами. Тот лишь грустно улыбнулся. Дмитрий не выглядел взволнованным, и в целом держался так, что внушал доверие. Только вот доверия особо не было.       — Я отрабатываю долг, — снова вздохнул Поз. — За лечение, за ущерб, который Стив тут причинил, пока был в моём теле. Я всё ждал, когда вы поменяетесь сами, но раз этого не происходит… Завтра мой последний день отработки, поэтому я решил вам помочь. Вам опасно оставаться здесь, да и я так люблю ваше творчество, Арсений Сергеевич…       — Веры тебе больше не стало, извини, — надменно фыркнул Попов. Режим суки включился сам по себе и как-то совершенно не вовремя, ведь если Дмитрий действительно хотел им с Антоном помочь, то теперь мог попросту передумать. Сам Арс это прекрасно понимал, но уже не мог остановиться даже под умоляющим взглядом голубых глаз, в которых поселился страх. Шаст, кажется, подумал о том же и прожигал соседа по палате глазами.       — Что ж… — Позов улыбнулся. Почему-то он выглядел до жути довольным, что Арсения напрягло ещё больше. — Теперь я точно узнаю своего любимого актёра целиком и полностью. Сомнений не осталось, Антон.       — Так, а теперь без шуток, — Попов чувствовал, как к нему возвращалась утерянная за месяцы в чужом теле деловая хватка. — Ты действительно нас выводишь отсюда и даже не задумываешься о том, чтобы кинуть. Взамен я полностью покрываю все твои оставшиеся долги, если есть, и помогаю устроиться на нормальную работу.       — Вообще-то ты сейчас — это я, — осторожно напомнил ему Антон.       — Значит, ты, Шаст, распорядишься от моего имени, чтобы всё было, как я скажу, — прорычал мужчина, взлохмачивая свои кудряшки. — Если что-то сорвётся, то гореть будем все, понятно?       — Вооот! — воскликнул Дима, глядя на Арсения восхищённо и, похоже, даже практически не вникая в его слова, — вот поэтому он мой любимый актёр, Шаст. А ты не верил, как можно добровольно им восхищаться. А вот! Он же замечательный, ты посмотри только!       — Замечательный, — улыбнулся Шастун, одарив Арса скромной улыбкой.       — Ладно, к делу, — Поз резко посерьёзнел. — Сейчас я веду вас в раздевалку персонала, там я припрятал ваши вещи. Остальное объясню потом. И лучше поспешить, ведь время действия снотворного не резиновое.       — Готов? — нервно сглотнув, спросил Шаст и нежно погладил Арса по плечу.       — Вот теперь готов, — прошептал тот, еле коснувшись губ Антона.

***

      — Думаешь, он нас кинул? — голос Шаста дрожал, даже когда он шептал, суетливо шарясь около забора.       — Если да, то я на куски его порву.       Они были в полном одиночестве. Воздух пропитался отчаянием. Арсений держал два кулька с вещами, ведь они решили не тратить время на переодевание, а сделать это уже на свободной земле. Антон искал надломанную доску в деревянном заборе, о которой им рассказал Поз. Сам же Дмитрий остался в здании, сказал, что будет дежурить у выхода в сад, чтобы попытаться избавить беглецов от внезапных встреч с кем-либо, кто надумает прогуляться посреди ночи. Вдруг снотворное на кого-то не подействовало, или кто-то за ужином почему-то ничего не пил.       Было тяжело. Пока Шаст прощупывал забор, его сосед по палате следил, чтобы вокруг было всё чисто. Сердце обволакивала тревога, вытесняя остатки надежды на успех. Безнадёга топила, заставляя Попова тяжело дышать и не думать ни о чём, кроме возможного провала. Он был бы и рад помочь, но не мог даже выполнять то, что доверил ему Антон, куда уж там действительно помогать. Леденящий холод сковывал спину, не давая шевелиться и мыслить здраво. Будто бы в любую секунду всё могло оборваться, даже толком не начавшись. Будто бы конец мог прийти в следующее мгновение.       — Поз сказал, что дыру можно сделать за большим дубом, — пыхтел Шастун. В темноте изъян в заборе найти было непросто, вдобавок, всё равно надо было действовать тихо и по возможности незаметно.       — Ну, это же дуб, — как-то неуверенно ответил Арс, вглядываясь в форму листьев в темноте. Даже если бы его сейчас спросили, сколько будет дважды два, мужчина точно бы засомневался. Он уже ни в чём не был уверен, всё вызывало вопросы и тонну сомнений. — Мы же не могли перепутать? Это единственное большое дерево во дворе.       — Да я в душе не ебу, дуб это или нет! — вдруг вскипел Антон и тут же зажал себе рот рукой. Это было слишком громко. Арсений на мгновение даже забыл, как дышать. Он испуганно смотрел на Шаста, вслушиваясь в любой шорох. Тот ошалело озирался, понимая, что этот вскрик мог им слишком дорого стоить. Вроде было тихо, в окнах больницы не зажёгся свет. Вроде все как спали, так и продолжали спать. Ветер шелестел листвой векового дуба, а поблизости не раздавалось ничьих шагов. Казалось бы, можно было спокойно выдохнуть и продолжить попытки сломать забор, но где-то вдалеке вдруг раздался собачий лай.       — Это что? — еле слышно спросил Попов, продолжая испуганно таращиться на Антона. — Все же должны крепко спать, разве нет?       — А служебные собаки, по-твоему, чай и кофе из общих котлов за ужином пили что ли? — прошипел Шаст и плюнул в траву от досады. — Не тупи. Брось вещи и помогай мне искать, где можно сделать эту чёртову дыру.       — Но как же…       — Завали ебло, блядь, бросай шмотки и ищи! — приказным тоном рявкнул Шастун. Собачий лай становился всё громче. Не было сомнений, что четвероногие охранники неслись сейчас в их сторону. Вряд ли они просто в столь поздний час решили побегать по территории забавы ради. Арс бросил вещи на землю и принялся постукивать по забору. Соблюдать тишину, видимо, было уже поздно. Надо было выбить надломанную доску в заборе, выломать соседние, чтобы расширить путь на свободу, и бежать изо всех сил, чтобы не стать жертвами собачьих зубов.       — Я не хочу умирать, — прошептал Арсений, глотая подступившие слёзы. Злобных служебных собак он до ужаса боялся, подозревая, что они настроены убивать любых нарушителей порядка на охраняемой ими территории. — Не хочу…       — Не умрём мы, блядь, заткнись и бей сильнее, — сверкнул глазами в темноте Антон. — Мы сможем, верь мне. Помни, что я тебя люблю, и хотя бы ради этого не сдавайся!       Арсений стиснул зубы и яростно ударил ногой по забору, ведь Антон своим напоминанием страшно его разозлил. Мужчина попросту не верил, что сосед по палате был искренен до конца. Не мог, хотя сам об этом мечтал. Ведь чем ближе была свобода, тем ближе был и конец этой страшной «сказки», пусть и немного наполненной чувствами. Кто гарантировал, что стоит им оказаться за забором — и Антон тут же не помашет на прощанье чужой рукой и не отправится окончательно рушить жизнь известного актёра? Арс не хотел представлять себе это предательство, мысли сами лезли в голову, пока он отчаянно молотил по доскам. Конечно, он не верил и в то, что стоит им оказаться на воле, как они с Антоном возьмутся за руки и убегут, заливисто смеясь, а потом, убедившись, что на хвосте никого, упадут на траву и сольются воедино в порыве страсти. И обмен обязательно произойдёт, когда оба достигнут пика и прокричат в ночной воздух имена друг друга. Потом будут жить долго и счастливо вместе до конца своих дней. «Такое только в блядских фильмах бывает», — Попов яростно ударил по следующей доске, и та сломалась.       — Сука… — прошептал Шаст, не веря своим глазам. — Вот об этом, значит, Поз говорил. Не наебал… Умничка ты мой, хватай вещи, я выбью ещё пару, чтобы мы могли пролезть. И не спорь даже, твоё тело крепче, потом заживёт, не волнуйся.       Собаки были где-то совсем рядом, когда Арс, который никак не мог согнуться, ведь чужое тело было совершенно не гибким, всё-таки смог вырваться наружу. Узелки с пожитками тоже забрали и теперь, действительно взявшись за руки, неслись навстречу своей судьбе. Всё, как в плохом и клишированном кино, которое Арсений так не любил. В таком ему однажды на заре карьеры пришлось сняться, за что он до сих пор себя ненавидел. Четвероногие охранники за ними сквозь дыру в заборе не последовали, видимо, посчитав, что раз нарушителей на территории нет, то и проблем никаких тоже больше не осталось. Впрочем, беглецам это было только на руку.       Погони не было, но мужчины всё равно продолжали бежать. Просто неслись вперёд, без какого-то конкретного плана. Лишь бы подальше. Только вперёд, только навстречу новой жизни вне белых стен. Всё это просто не укладывалось в голове. Казалось таким нереальным и неосуществимым, будто это всё было не взаправду, а всего лишь обманкой от мозга, получившего днём слишком много успокоительного и решившего вдруг пошалить. Но нет, они бежали, что было сил. Арс вскоре выдохся — тело Антона, измученное годами курения и психиатрической лечебницей, было слишком слабым. Дышать было тяжело, в горло будто налили раскалённый металл, который делал каждый мелкий вдох крайне болезненным. Просто невыносимым. Мужчина задыхался, путался в собственных ногах, на которых никогда раньше не бегал, но и не думал останавливаться или как-то дать о себе знать. Антон лишь бескомпромиссно тащил вперёд, не оглядываясь, и крепко сжимал руку Арсения в своей.       Ночь была ясной, но Попов не узнавал те места, по которым они бежали. Ничего знакомого, лишь какой-то безликий загородный ландшафт. У внезапно возникшей перед ними широкой реки выдохся уже Шаст. Он, не сказав ничего, резко остановился и оперся на ствол толстого дерева, росшего на берегу и раскинувшего над водой свои ветви. Арсений же, отпустив руку Антона, обессиленно опустился на траву. Раскинув в стороны тощие руки и ноги, он тяжело дышал, совершенно не думая о том, какое разнообразие мира насекомых могло скрываться в травинках и на земле. О брезгливости, которой он славился, не было и мысли. Грудь тяжело вздымалась. Очень хотелось закурить, чтобы хоть немного снизить уровень стресса, хотя сам Арс никогда не курил, лишь страдал поначалу от зависимости, когда попал в тело Антона. Но сейчас он мог лишь кряхтеть, вытаращив свои изумрудные глаза и не видя при этом перед собой ничего — ни веток дерева, ни звёздного неба, ни Шаста. Перед лицом плыли какие-то чёрные круги, которые прерывались яркими вспышками, будто кто-то издевался и нарочно быстро-быстро включал и выключал свет.       — Арс? — прошептал Шастун, чуть отдышавшись. — Арс, тебе плохо?       У Арсения не было сил, чтобы ответить. Он хватал воздух ртом, но никак не мог насытить лёгкие кислородом. В правом боку сильно кололо, и эта боль никак не унималась, прошибая всё тело своими импульсами. Хотелось застонать, но измождённое тело слишком устало, чтобы реагировать на всё даже так. Арс только надрывно хрипел.       — Арс… — голос Антона, а, точнее, Арсения, который тот уже давно не считал своим, раздался где-то совсем близко, — Арс, тебе надо было дать мне знать раньше. Я бы остановился… Я не знал, что моё тело… настолько слабое. Это же ты тренировался, в зал ходил, не иначе. Я просто чувствовал силы и бежал… Я забыл, что ты в моём теле не сможешь так.       Попов всё ещё молчал. В голове было пусто, будто кто-то взял и выключил все мысли огромным рубильником, встроенным в мозг. По щекам текли слёзы. Сами. Неконтролируемо. Мужчина не мог их остановить. Он не чувствовал облегчения от нахождения на свободе — он просто беззвучно плакал, не понимая причины. Отвык ли Арсений от мира за пределами такого хлипкого забора? Был ли этот мир теперь слишком большим для него? Слишком шумным и цветным? А, может, Арс действительно сошёл с ума?       Дыхание потихоньку выравнивалось, хрипы, рвавшиеся из груди, становились тише. Арс чувствовал, как тёплые руки осторожно поглаживали его волосы. Антон терпеливо ждал, пока его товарищ по несчастью придёт в себя, шептал что-то успокаивающее, но Арсений не различал слов, ведь кровь стучала в ушах просто невыносимо. Мужчине понадобилось несколько минут, чтобы начать контролировать тело. Было всё ещё больно и тяжело, но Арсу действительно стало легче, когда он смог двигаться. Он перевёл взгляд на Шаста и прошептал:       — Получилось?       — Получилось, Арс, — уверенно кивнул Антон и поцеловал заключённого в его теле Попова в висок. — Всё получилось. Не волнуйся.       — Я… мне нужен мой телефон, — неожиданно для самого себя выдавил Арсений. Свобода ощутимо ударила по голове, заставив вспомнить о самом главном, что было в его жизни до попадания в психушку. — Хотя, у него наверняка аккумулятор сдох за столько времени…       — Дурень, — рассмеялся Шаст и пошарил рукой в кульках с вещами. — Держи, твой же, да? У меня такого пафосного точно не было. Даже работает, прикинь. По ходу Поз зарядил каким-то макаром.       — И правда мой, но лицом своим разблокировать придётся тебе.       Следующие минут пять Арсений разбирался с оплатой долгов, восстановлением всех услуг и замороженных страниц, кому-то даже отвечал. Наверняка писал гневное послание Пироженке. Будто бы он забыл про Антона, про побег, про психушку, про всё на свете. Будто бы пытался впитать в себя всё, что упустил за все эти месяцы, проведённые взаперти.       — Шаст, — прошептал Попов, когда наконец-то оторвался от своего сокровища, заставив задумавшегося о чём-то Антона вздрогнуть, — поцелуешь меня?       — Ты… ты собираешься фоткать? — Шастун недоверчиво посмотрел на телефон в вытянутой вверх руке. — Арс, нахуя? Не думаешь, что нас так найдут?       — Уже бы нашли, если бы захотели — я ведь в сети появился. Я всё улажу, не переживай. Уже частично уладил. Нас никто не будет искать. Никто даже не вспомнит, что мы были в психушке. А те, кто были в курсе, будут молчать по-хорошему. Или я заставлю по-плохому. Я это могу. Ты же веришь мне?       — Верю, — Шаст доверчиво потёрся носом о щёку Арсения, побуждая его повернуться для поцелуя. Он не стал напоминать о том, что Арс вряд ли что-то может сам от своего имени, пока они не обменяются обратно. Забыл или не стал портить момент, но заточённый в его теле Арсений был благодарен. — И ты мне верь.       В ту ночь в профиле Арсения Попова — знаменитого актёра, внезапно пропавшего на полгода, а, может, и больше, появились фото, где он лежал посреди ночи в траве и целовал какого-то совершенно неизвестного в светских кругах мужчину. Оба были грязными, уставшими, какими-то ненормальными, но первые же комментаторы, слетевшиеся на публикацию, заметили, что любовь просто била через край. Всего несколько кадров без подписи, но глаза обоих светились самыми искренними чувствами, которые ни у кого не оставляли сомнений. Была ли это какая-то постановочная фотосессия, какие-то закулисные моменты нового проекта или просто что-то из жизни — никто не знал, но тем, кто был рядом с их любимцем, подписчики Арса очень заинтересовались.

***

      — Арсений, вас прямо не узнать, — воскликнула девушка-интервьюер, которая была единственной, с кем Арс периодически откровенничал на протяжении всего своего творческого пути. — С тех пор, как вы… сменили менеджера, вы будто стали другим человеком.       — Давайте… не будем называть это сменой менеджера. Два года назад я нашёл свою любовь, — мягко улыбнулся Арсений, поправив чёлку. На лице не было никакой усталости, в глазах плескалось только безграничное счастье от одного лишь упоминания своего мужчины. — Так уж вышло, что Антон понимает меня настолько хорошо, как никто и никогда не понимал. Он даже лучше меня знает, что мне нужно, и я полностью ему доверяю. Наверное, я и правда могу сказать, что моя жизнь теперь совсем другая, я будто заново родился.       — Я принёс кофе, — в студии вдруг возник Антон, удерживавший в своих всё таких же тощих руках сразу три стаканчика. — Просто сам захотел, подумал, Арсу тоже сейчас не помешает… ну и вам захватил на всякий случай, чтобы вам не было обидно, что мы тут кофеи распиваем. У вас же есть время до конца перерыва, верно?       — Вот о чём я и говорил, — Арс подавил смешок в кулаке, а свободной рукой взял стаканчик с ароматным латте с корицей, который внезапно не так давно полюбил. — Спасибо, Антош, я ведь действительно думал сейчас о кофе. Ты просто мои мысли читаешь.       — Невероятно, — ведущая благодарно кивнула Шасту, взяв кофе из его рук. — Антон, я бы как-нибудь хотела и у вас интервью взять, чтобы понять, что вы сделали с нашей любимой звёздочкой. Сколько лет Арсения знаю, никогда таким счастливым не видела.       — А зачем ждать мифического «как-нибудь»? — ухмыльнулся Попов и, встав с кресла, беззастенчиво поцеловал Антона в щёку, а тот мило смутился, опустив взгляд. — Можем же продолжить вместе с Антоном прямо сейчас. Шаст, ты же не против?       — Да что я расскажу, — Шастун смутился ещё больше и сделал глоток кофе. — Про работу в цеху? Про учёбу на слесаря? Про то, как прогуливал уроки в школе за гаражами, поэтому никуда не поступил, кроме зачуханного колледжа?       — Даже если и это, то будет здорово, я уверен, — Арс носом провёл по начавшим отрастать после недавней стрижки кудрям. — Давай, Юля будет не против.       — Точно, вас вдвоём было бы ещё интереснее слушать, — в глазах девушки загорелся интерес. — Антон, если вы согласны, то я сейчас распоряжусь принести второй стул и загримировать вас.       — Соглашайся, Шаст! Давай, не стесняйся. Ради нас, мой хороший, — Арсений, видимо, своей идеей был сильно воодушевлён, совсем не обращая внимания, как сильно нервничал его любимый человек. — Юль, я ещё круче придумал. Давайте, я буду отвечать на вопросы об Антоне, а он будет говорить обо мне. Так же ещё интереснее будет, что думаете? — последний вопрос был, скорее, обращён к Антону, за которым был выбор.       — Можно попробовать, — с усталой улыбкой на лице выдохнул Шастун. За два года он так и не понял, как можно устоять перед кристально чистыми глазами и очаровательными ямочками на щеках своего любимого актёра. Арс лишь рассмеялся и чмокнул своего мужчину в нос. Он не сомневался, что так всё и будет.       С момента побега из психушки изменилось многое, и жизни этих двоих будто действительно начались с чистого листа, который был одним на двоих. Арсению всё же удалось замять этот скандал, и ни одна живая душа, находившаяся за не самым прочным деревянным забором, не знала о том, что любимец публики провёл в психиатрической лечебнице несколько месяцев. Свою пропажу он оправдывал тем, что устал и хотел отдохнуть, просто взял творческий отпуск, а на отдыхе встретил настоящую любовь всей своей жизни. Ну и что, что это был слесарь, который внезапно переквалифицировался в менеджера и личного ассистента? Ну и что, что раньше Арс никогда в сторону такого человека даже просто бы не посмотрел? Было много разговоров, сплетен, пустой болтовни, но Попов оберегал свою любовь, как мог, затыкая рот любому, кто смел ляпнуть про Шаста что-то не то. А ляпали изредка то одно, то другое, пытаясь копаться в грязном белье, выдумывая какие-то инфоповоды и доставая из не самого изысканного прошлого Антона то, чего он мог стыдиться.       Сам же Шастун не сильно переживал из-за навалившейся славы. Просто продолжал жить, стараясь особо не высовываться, но вернуться к железкам не получилось. Антон узнал, что его выгнали с завода, но печалился об этом ровно десять минут, пока Арсений силком не потащил его в джакузи, где они долго нежились вдвоём и приходили в себя. Арсу вообще тогда казалось, что, хоть с момента начала новой жизни прошло несколько дней, грязь с тела не смылась, и проводил он в воде чуть ли не всё свободное время, будто поменялся телом не с Шастом, а с какой-нибудь рыбой. Решение о новой работе для Антона возникло в тот же вечер, и вот уже два года они, как два слипшихся пельменя, всё время были рядом. И всё было бы прекрасно, если бы не одно «но»…

***

      — Боже, Арс, мне кажется, это не закончится никогда…       — Так и есть, Антош. Я даже удивлюсь, если однажды снова проснусь и увижу перед собой не своё, а твоё лицо.       — Я устал притворяться тобой.       — Хочешь, организуем себе отпуск и улетим туда, где нас никто не знает? На месяц или два. Хочешь, вообще забьём на всё и переедем насовсем? Начнём оба с чистого листа, денег хватит. Я накопил, да и ты за два года неплохо заработал.       — Хочу, очень хочу. Но и тебя прямо сейчас рядом с собой хочу. Хорош там моё тело прихорашивать, ложись уже.       В спальне прозвучал лишь тихий смешок, а потом скрипнула кровать от прыгнувшего на неё человека.       Может, они вернутся в свои тела завтра.       Одеяло, подброшенное в воздух, мягко опустилось у изножья кровати.       Может, не обменяются никогда.       Два дыхания слились воедино, а два сердца забились в унисон.       А так ли нужен им обмен?