Где ты пропадал?

— Где ты пропадал? Прошла целая вечность, если не больше!       Это не звучало как наезд, скорее, как упрёк. По крайней мере, Лёше так казалось. А вот Макс оказался несколько смущён столь резким интересом к своей персоне. Поджав губы, он нехотя повернулся к Лёше и недоверчиво посмотрел исподлобья. — Я сказал, чтобы ты не звонил мне больше. Забыл уже? — Не забыл, но мог бы догадаться, что ты всерьёз включишь королеву драмы. Ты пропадал где-то почти два года, Макс! Ни звонка, ни открытки. Мы голову сломали, пока гадали, как ты сейчас живёшь!       Лёша растерянно вытер вспотевшие от волнения ладони о ткань брюк. Макс, стоявший напротив, ощущался совершенно чужим, почти забытым. Десятки лет былой дружбы уже не ощущались тем крепким и связующим звеном, как раньше. Его мимика, отстранённый взгляд и исхудавшее лицо больше не напоминали того самого Макса, который мог с одного удара уложить двоих сразу. — Я скучал, Макс. — Макс сдержанно кивнул в ответ и неискренне, натянуто улыбнулся. Лёша, встретив на его лице улыбку, с доверчивым облегчением улыбнулся сам. Это всё тот же Макс, только изменился немного. Лёша приблизился к нему на расстояние шага и хлопнул по плечу: — Пойдём, поговорим наконец, как в былые времена. Расскажешь, как ты.       Макс пожал плечами и нехотя отворил дверь подъезда, впуская Лёшу и заходя следом, прожигая хмурым взглядом его спину между лопаток.       Просторная квартира выглядела ещё более плачевно, чем раньше. Посеревший от въевшейся грязи с улицы паркет. Огромная коллекция книг уныло стоит на полках под толстым слоем пыли. Смятое и, кажется, давно не заменявшееся постельное бельё. Пятна пригоревшего до черноты жира на плите и кастрюле, какие-то старые, разорванные бумаги под кухонным столом, обрезки от колбасы и бутылки из-под алкоголя, сиротливо стоящие у ножек кухонного стола и дивана. Пса уже нет давно, и Лёша, к сожалению, не был уверен, что Макс хоть как-то позаботился о старом четырёхлапом друге.       Лёша был неприятно впечатлён увиденным. Ощущение, что все два года этого беспорядка не касалась рука хозяина квартиры, что сквозь запылившиеся занавески сюда почти не проникает живой свет с улицы. Даже воздух внутри какой-то тяжёлый, спёртый.       Лена однажды перед сном, задумчиво втирая в ладони крем, предположила, что у пропавшего внезапно Макса могла быть глубокая депрессия, ведь были уже предпосылки десять лет назад: пятилетний запой с полным разрывом каких бы то ни было связей. Но Лёша только отмахнулся: «Запой — всего лишь привычка бухать. Бухал тогда, бухает и сейчас. Нет бывших алкоголиков».       Стало стыдно от этих слов. Он помотал головой, стараясь стряхнуть себя ощущение отвратительного осадка. Много он повидал на службе, не одну сотню раз выезжал на места преступлений. Но одно дело видеть мертвых людей, а другое — живого, одинокого друга в заброшенной, грязной квартире.       Макс выдернул его из мыслей, негромко пробурчав себе под нос: — Так и будешь стоять тут, как бедный родственник? Хлеба-соли не будет, уж извини, не ждал гостей. И сел на смятый диван, смахнув со стола на пол пыль, по большей части подняв её в воздух. Увидев это своими глазами, щепетильный Лёша не выдержал. — Как ты живёшь тут, чёрт возьми? — он обвел руками помещение и в следующий миг громко чихнул от защекотавшей его ноздрю пыли.       Макс хмыкнул, но не ответил, и Лёша в этот момент почувствовал повисшее между ними недоверие, которого он раньше не чувствовал. Словно натянутая между ними колючая проволока или прозрачное, бронированное стекло, через которое он отчётливо видит Макса, смотрит, говорит с ним, но никак не может подступиться ближе. Ведь так хочется. Ещё бы чуть ближе, чтобы стало немного легче на душе…       Зря он пришёл. Леонидов был уверен, что сейчас они оба это понимают. — Располагайся, чего встал-то, — Макс хлопнул рукой рядом. Лёша сел неподалёку, поправил пиджак и неуютно осмотрелся. Даже на диване какие-то жирные пятна. Дома обязательно скинет свой костюм в стирку, а ещё лучше — отнесёт сразу в прачечную. — Ты не ответил, — уже более настойчиво напомнил Лёша. — Макс, плохое предчувствие меня не оставляет уже несколько недель. Я не мог не прийти. Теперь я вижу всё это и… не знаю, что сказать? Что ты делал здесь? Хоть иногда убирался? Пил? Водил ночных бабочек? Я не увидел у подъезда твоей машины… — Я заложил её, деньги были нужны.       Лёша охнул.       Макс встал, подошёл к полке с книгами, пошарил рукой, взяв что-то в руки, и вернулся на диван. В руке он держал увесистый зип-пакетик с белым порошком. Он встряхнул содержимое и прощупал его пальцами, словно проверяя, на сколько его ещё хватит. Эта картина проплыла перед глазами Лёши будто в замедленной съёмке. Меньше всего он хотел видеть в руке Макса наркотик. Оружие, бутылку с алкоголем, хоть что — но не это. Макс был великолепен в своей работе опером. Сотни килограмм самых разных видов и смесей наркотиков были лично сожжены им на заброшенных складах, и каждый раз о наркоманах он отзывался с презрением, дерзостью, грубостью. А сейчас сидит перед Лёшей и открывает пакетик с этой дрянью. Тут в тысячу раз меньше, чем они вдвоём изымали раньше, но Лёше стало понятно, на что Максу нужны были деньги.       Лёша, осознав, вскочил как ошпаренный, и минут пять молча смотрел на старого друга ошалевшим взглядом, пока тот спокойно рассыпал дорожку по столу и, оторвав полоску от газеты и свернув в трубочку, занюхал её. Потом шмыгнул носом и вытер лицо руками.       Леонидов, очнувшись, подбежал и схватил Макса за грудки, приподнял с дивана. Тот, на его удивление, стал куда легче, и приподнять его уже не составило такого большого труда, как раньше. Он даже растерялся на секунду. — Я столько лет переживал и надеялся, что ты хотя бы найдёшь в себе смелость начать новую жизнь без всех нас, а ты… Сторчаться решил? Наркоманом стать? Какой же ты… — и швырнул брезгливо Макса обратно на диван, а Максимов громко захохотал, хрипло, задыхаясь, почти до слёз. И Лёша понял, что из них двоих нелепо себя чувствует сейчас он. — Какого хрена, Макс? Зачем ты подсел, чёрт возьми? Господи, Макс…       Макс перестал смеяться так же внезапно, как начал. Резко посерьёзнел и поднялся с дивана, подойдя вплотную и окинув Лёшу недоверчивым взглядом. — Лёшенька, я помню прекрасно, какого ты мнения о наркотиках, — прорычал он с издёвкой. — Я тебя тут насильно не держу, ты сам пришёл. Я, кстати, удивлён, что ты вспомнил обо мне только сейчас. А чего ж не через десять лет?       Последние слова он отчеканил чётко и уверенно, но без злости, словно по привычке уже много раз прокручивал в своей голове, как скажет это, когда Лёша узнает. Макс знал, что Лёша рано или поздно не выдержит и заявится к нему, а значит, его зависимость когда-нибудь всплывёт, и знал, что выскажет в лицо Леонидову. Но в его голове это звучало как-то иначе. Грубее что ли. — Ты бы знал, как я держался, Лёш, сколько раз был на грани, — спокойно добавил Макс. — Сколько раз я пытался жить по-другому. А потом просто понял, что кокс — единственное, что позволяет мне хоть чуть-чуть чувствовать жизнь. Вот это, — Максимов тряхнул зажатый в пальцах пакетик, — даёт мне почувствовать себя живым.       Макс посмотрел на него безнадёжно. Лёша отступил. Он хотел уйти. И Макс понимал это. Внутри Леонидова вдруг всё перевернулось. Он отвернулся и яростно взъерошил волосы на своей голове. Прямо сейчас он ненавидел Макса, был до отвращения разочарован в нём, и само осознание ситуации невозможно было бы даже описать словом «пиздец», хотя это единственное, что было сейчас в голове. Он хотел уйти и не хотел одновременно. Он не желал даже говорить, но от отчаяния хотелось закричать и сорвать голос.       Леонидов обернулся на Макса, стоя в коридоре и издалека глядя на худую фигуру старого друга, а перед глазами пронеслись образы их прошлого, их поры беззаботного студенчества, когда Макс фанател от бокса и борьбы и отрицал вредные привычки, их флирт наперегонки над первыми красавицами в университете (в этом искусстве побеждал всегда Макс, но Лёше было, чему поучиться); драки друг с другом из-за сказанного сгоряча, работа в паре в отделе, наружное наблюдение в одной машине по ночам, и когда-то яркий, бодрый, живой Макс, рядом с которым Лёша заряжался азартом и страстью к работе, адреналином. Когда они шутили дерзкие и казавшиеся обидными для других шутки друг над другом и всегда умели прощать.       А сейчас — пропасть. Лёше вдруг стало до безумия жаль. Он и сейчас был готов уйти, уже стоя практически на пороге, но знал: уйдёт — и больше Макс его на порог не пустит. Они и так потеряли не несколько лет, а, кажется, половину жизни. Этот внезапный открытый, доверительный жест пассивного Максимова был сейчас для Лёши настоящим подарком. Он за много лет уже научился это ценить. Давно уже Лёша не чувствовал столь сильный порыв сомнений внутри: уйти или остаться. Уйти и смыть с себя в холодном душе отвращение от увиденного и услышанного, либо остаться и не просрать последнее, что Макс спустя столько времени решил ему доверить. А может, тот просто бдительность потерял от частого употребления. Лёша не знал и не хотел понимать, что последнее, скорее всего, правда. Он вернулся в комнату, нарушая повисшую между ними тишину скрипом старых деревянных досок под паркетом, и остановился рядом. — Макс, твою мать… — Я знаю, Лёш.       Лёша тысячу раз готов был уничтожить всё вокруг себя. Он бросился к Максу и обнял его. Ему не хватит слов, чтобы сказать, как сильно ему жаль. Понимал, что не виноват в состоянии Макса. Однако за два года Лёша ни разу не попытался связаться с ним, думая о нём как о конченном алкоголике, а сейчас чувствовал тяжесть вины за то, что не был рядом.       Макс отрицал психологов и боролся с депрессией как мог — сам. Алкоголем, работой без выходных, проститутками — чтобы забыть Лену. Старая влюблённость в Лену и разрушенный брак переросли в подавленность, угрюмость. Он и позабыл, когда последний раз чувствовал, как его грудь наполнялась счастьем, когда запахи и звуки были не просто ровными, однообразными ощущениями, а вызывали спектр эмоций: смех, ностальгию, радость и чёрт пойми, что ещё. Он забыл о том, как это — чувствовать жизнь. И только попробовав однажды купленный с рук незнакомца кокаин, в баре, прямо с барной стойки, под смех пьяных эскортниц, он снова вспомнил, что такое счастье. Вспышки стробоскопа в ту ночь больше не вызывали у него отвращение и навязчивую нервозность, но потащили танцевать в обнимку с ночными бабочками. Сначала бар, потом караоке, потом собственная квартира и тройничок по пьяни. Максимов забыл, в какой момент кокс плотно вошёл в его жизнь и стал его спасательной шлюпкой.       Лёша не видел всего этого и был поражён, какой период в жизни друга он пропустил. Он столько лет даже не подозревал, как и чем живёт Макс. Несмотря на то, как резко и агрессивно ушёл из его жизни Максимов, — практически хлопнув дверью и рассорившись со всеми, — Лёша не нашёл себе другого такого друга. Вахтанг был добр, понимал Лёшу с полуслова и эмпатичен, но чего-то в нём не хватало. И даже когда Лёша оставался с ним по вечерам пить пиво и смотреть футбол, он чувствовал, как одной крошечной детальки в груди не хватает для полного счастья. Вахтанг отличный друг, но чёрт бы побрал этого Максимова. Он знал, что незаменимых нет, но Макс оставался для него кем-то особенным, кем Вахтанг стать точно не смог. В голове он сравнивал их и не стеснялся, зная, что Вахтанг, скорее всего, всё понимает.       Прошла, кажется, минута за всеми этими размышлениями, прежде чем Макс терпеливо дал ему понять, что достаточно телячьих нежностей. Оторвавшись, Лёша, вдруг, выпалил: — Я останусь. А ты дашь мне попробовать. Это утверждение. Я хочу знать, что ты при этом чувствуешь.       Макс рассмеялся громко над Лёшей, пожав плечами, а потом схватил его за рукав и толкнул на диван, а сам потянулся открывать пакетик.

***

— Стой-стой-стой, подожди! — Лёша стукнул по руке Макса, рассыпающего для друга дорожку. — Не так много. Вдруг у меня будет зависимость? Я сказал, что хочу попробовать, а не подсесть. — Лёш, вот сколько помню тебя, паришься по пустякам. Как Ленка не устала от тебя, такого зануды?       Макс развалился на диване, дыша полной грудью и поплывшим взглядом с широченными зрачками глядя на Лёшу, который уже целых пятнадцать минут находил причины, чтобы не пробовать дорожку. Однако сам подписался, да и хотел давно, что скрывать — значит надо. Друг ведь дороже, сам сказал.       Дрожащей от волнения рукой скрутил трубочку и вопросительно посмотрел на Макса, мол, правильно всё делаю? Макс, всё так же веселясь над неуклюжим Лёшей, утвердительно закивал.       Лёша застыл над дорожкой. Один жест, один вдох, и он не будет прежним. Просто потому что попробует. — Давай-давай, до конца, как договаривались, — подбодрил его Макс. Лёша покачал головой, оторвал ещё кусочек газеты, сложил вчетверо и плотным ребром отрезал от дорожки кончик, отметая его в сторону Макса. — Не надо мне так много, — буркнул Лёша и наконец решительно вдохнул оставшуюся часть дорожки. Сморщившись от боли в носу, он прокашлялся и повернулся на Макса, ожидая одобрения.       И вдруг ему стало противно от себя самого.       «Зачем я это сделал? Что теперь ждать?»       Он только что понял, что ради старой, почти мёртвой дружбы переступил за собственную грань дозволенного, которую воспитывал в себе годами. С детства. Свой строгий принцип «не употреблять» он соблюдал ещё со старшей школы, когда его более «продвинутые» одноклассники где-то доставали и курили травку по вечерам за гаражами или на съёмной хате у общих друзей из шараги. А он просто за компанию сидел и курил обычные сигареты.       Макс одобрительно похлопал его по плечу. — Не бойся, не скажу Лене.       Лёша не из-за этого переживал.       Но и беспокоился он недолго. Чувство досады и сожаления о том, что попробовал, сменилось лёгким смятением, а потом и вовсе пропало. Внезапный прилив сил ещё ярче озарил сумрачную комнату, словно не старенькие, любопытные, одноглазые фонари заглядывали в окно, а мириады звёзд одновременно собрались посмотреть и осуждающе покачать своими лучами, спутниками и метеоритами на то, как ответственный и порядочный, абсолютно принципиальный оперативник решил из сожаления к старой, откровенно забытой дружбе кайфануть за компанию со своим старым другом-торчком-алкоголиком.       Кажется, потом Лёша снял с себя пиджак, швырнул куда-то через голову и потащил допивающего коньяк Макса на улицу. Небольшой дорожки Леонидову хватило, чтобы снова наперегонки побежать с Максом по тёмным улицам, крича, как же он счастлив сейчас. Потом они помчались на арендованных электросамокатах по улицам затихшего города. Пока весь город погрузился в глубокий сон, они вдвоём наслаждались безумным счастьем с капелькой эйфории, заключённом в одной химической формуле, о котором они никому не расскажут.       Завернув во двор, Макс соскочил с самоката на ходу и, схватив его двумя руками, со всей дури с воплем вмазал корпусом по фаре припаркованной жильцом одного из домов машины. Лёша тоже швырнул свой самокат в лобовое стекло, выбил ногой повреждённый самокат из рук друга и подошёл к нему. Макс заливался смехом, пытаясь рассказать какой-то пьяный бородатый анекдот, но из-за заплетающегося языка выходила лишь какая-то несуразица. Лёша смеялся вместе с ним, поймав уверенный зрительный контакт. Макс закинул руку ему на плечо и приобнял, прижав к себе крепко: — Если б ты знал, как я скучал по этому всему, Лёш…       Максимов прижался лбом к его лбу, и Лёша запыхтел от остроты благодарности и разливающегося по груди тепла в этот момент. Случайно или не очень, он легко и осторожно скользнул нижней губой по выступающей от худобы скуле на лице Макса, и тот поддался, в ответ дотронувшись его кончика носа своим. Затем тихо засмеялся, вплотную приближаясь к Леонидову, и несильно зажимая в своей ладони его шею, вызывая у сходящего в этот момент с ума Лёши волны мурашек по телу.       Посреди двора вовсю разрывалась сигнализация разбитого ими автомобиля. Соседи явно не были в восторге, потому что один за другим в окнах стали загораться лампы ночников — ночь всё-таки.       Макс дёрнул Лёшу за рукав. — Пойдём, пока нас не поймали! Ты же не хочешь проснуться утром в отделе? Коллеги засмеют, Ленка застыдит… — Да что мне эта Лена! — воскликнул Лёша. — Лучше давай как раньше: кто первый до того угла, тот победил!       Макс оценивающе осмотрел Лёшу с ног до головы и сорвался с места быстрее, чем тот успел опомниться.       Лёша проиграл.

***

      На их счету за этот вечер уже не одна дорожка. Они вернулись домой, занюхали еще по одной и развалились на диване перед стареньким телевизором. Полулёжа, расслабившись, они лежали плечами друг к другу вплотную. Макс взял правую руку Лёши в свою, провёл большим пальцем по подушечкам его пальцев. — Дай мне палец свой любой, — попросил он.       Лёша удивлённо брови приподнял и опёрся локтем свободной руки о спинку дивана, нависнув над Максом. Руку, однако, убрал. — Закуска под коньяк кончилась, теперь палец захотел? — и засмеялся добродушно. Макс улыбнулся ему в ответ, читая сомнение в его глазах. — Попробовать кое-что хочу. Дай же палец, Лёш! — Макс снова взял его за руку, пьяно и слегка неуклюже, и стал игриво загибать по одному: большой, указательный, средний, безымянный. Остановился на мизинце. Лёша вздохнул нетерпеливо, гадая про себя, что же тот хочет. «Мизинец не жалко» — остановился он на мысли.       Макс всерьёз потянул руку Лёши за мизинец к своему рту. — Ты только не дёргайся, — попросил Макс. — Хорошо? Лучше глаза закрой. — Точно откусишь.       Лёша закрыл глаза, и ожидание действия со стороны Макса показались ему целой вечностью, хотя на самом деле прошло секунд восемь. Пальцы Макса держали за руку аккуратно, почти заботливо, и Лёша мысленно почти убедил себя, что ничего страшного он не сделает, пока не почувствовал ласковое прикосновение сначала тёплого дыхания, а потом губ и шершавого языка Макса к мизинцу. Следом Лёша ощутил на мизинце лёгкое давление от посасывания. Мягкие щёки, язык и нёбо обволакивали палец, слегка лаская, и Лёша, решительно приподнявшись, сел ему на бёдра, плывущим взглядом наблюдая за тем, как по-блядски сексуально Макс берёт в рот палец, слюной захлёбываясь. Ещё и ухмыляется, паршивец. Колючая борода поцарапывает ладонь, а глаза закрыты от умиротворённого посасывания. Леонидов закусил губу, чувствуя прилив жара везде, где не надо. — Знаешь, Макс, мизинца мне мало будет, — шепнул он, меняя мизинец на указательный и средний и вздыхая прерывисто, когда Максимов, ни слова не ответив, согласно провёл языком по обоим пальцам от ладони сразу до самых кончиков и уверенно взял их в рот. Лёша смотрел на это блядство восхищённо, поражаясь нежности языка и щёк Макса. Он, наверное, потрясающе сосёт не только пальцы. И ему это нравится. Лёша бы сейчас не удивился, если бы узнал, что Макс и Лена расстались именно по этой причине: Макс явно что-то недоговаривал ему все эти годы. Закусив губу, он наблюдал за крупными венами на шее, покрасневшей от усердия, за подбородком, по которому тонкой струйкой стекала слюна, за розовыми, мягкими губами. Лёша никогда до этой минуты не задумывался о том, как хочет поцеловать их. Он уже находился на грани. Оттягивающий плотную ткань серых брюк возбуждённый член вовсю умолял снять хлопчатобумажные оковы, выпустить его на свободу и получить свою дозу ласки. Свободной рукой Лёша попытался расстегнуть ремень, между тем нагибаясь к Максу и вынимая пальцы изо рта. Макс откинул голову назад, туманно проследив за руками Лёши и соображая о дальнейших действиях. Но не успел обдумать — тот впился губами в его влажные губы гораздо быстрее, жадно целуя, да ещё с языком, настойчиво проталкиваясь в рот.       Это был их первый поцелуй за все годы, что они дружили. Спроси кто у них тридцать лет назад, допустили бы они вообще такую возможность, — оба бы обплевались, настаивая на своей суровой мужской натуральности. Сейчас же обоих накрыло волной безумия: Лёшу — возбуждения, Макса — желания поэкспериментировать.       Макс с готовностью отвечал на Лёшин поцелуй, посасывая его язык, пока тот тщетно пытался расстегнуть штаны. Пряжка ремня не поддавалась как назло. Опьянённые коксом и коньяком дрожащие руки почти не слушались. Колени в неудобной позе тоже подрагивали от усталости. Член ныл от желания быть обласканным нежными губами и языком Макса. Раздражённый ситуацией Леонидов оторвался от поцелуя и шепнул, кивнув на ремень: — Может поможешь уже?       Макс окинул взглядом Леонидова в растрёпанной рубашке, с взъерошенными волосами, покрасневшего от возбуждения, ещё и со стояком. Обдумал что-то несколько секунд и вдруг хмуро отстранился от Лёши. — Нет, Лёш, на большее я точно не способен.       Макс отодвинул со своих бёдер растерявшегося Лёшу, усадил обратно на диван. Лёша завис на несколько секунд, потом пересел на подлокотник, едва слушающимися руками заправляя рубашку в брюки и поправляя торчащий воротник. Глупо говорить, что он был обескуражен.       Макс поднялся с дивана, расправляя на себе смятую футболку.       Он даже не был возбуждён.

***

      Остаток ночи они провели сидя рядом и рассказывая друг другу о себе массу баек, накопившихся за пару лет: Лёша — со службы, Макс — с пьянок. Рассказывали наперебой, давно позабыв о возникшей несколько часов назад заминке между ними, практически перебивая друг друга, словно у них есть всего одна ночь, а потом они снова разойдутся как в море корабли на много лет.       В какой-то момент стало уже не так весело, и сквозь тонкую пелену спадающего кайфа стало проявляться противное, тошнотворно-болезненное чувство в груди, гнетущее Макса уже несколько лет. То самое, которое мешало ему чувствовать себя спокойно и счастливо, и на время пропадало лишь под действием кокаина. — Пёс уж старый был. Жаль его, без меня умер, — хмуро рассказывал Макс через силу. — Почем-му?.. — протянул опьянённый Лёша, пододвигаясь ближе и нетерпеливо потрёпывая Макса по плечу, мол, продолжай, слушаю же. Максимов продолжил: — Помню только, позвали меня к другу моему, он мне как раз подогнать обещал, заодно посидеть, выпить вместе…       Макс снова замолчал на минуту. Лёша звонко постучал ногтями по стакану с коньяком, терпеливо дожидаясь продолжения. — Потом уехали с ним куда-то. Алкоголь, кокс, женщины. Хрен знает сколько мотались.       На этом месте Макс сделал паузу и посмотрел на Лёшу, который смотрел в ответ на него своими широкими, круглыми, красивыми зрачками. Смотрел и сразу видно — действительно слушал с любопытством, на грани сочувствия на лице, да ещё и рот приоткрыв. Макс громко вздохнул, глотнул ещё из стакана коньяк. — Пса я в квартире запер и забыл. Вернулся, а он умер уже.       Наступила гробовая тишина. — Он заботился обо мне. Вроде пёс, а… как человек. Пытался заставить меня эту дрянь бросить, — Макс с отвращением швырнул на пол пакетик с белым порошком. — Виноват я перед ним. Вот я мудак…       Лёша распахнул широко глаза от изумления. Отставил свой пустой стакан на стол и сел на диване, низко голову опустив: — Жаль его, хороший пёс был. А ты действительно придурок, Макс. Всех нас послал, на дружков своих наркоманов променял. Пса загубил.       Лёша поднялся с дивана. Он больше не был восхищён, заинтересован и изумлён. Он был разочарован. Вместе с исчезнувшим «чудесным» действием кокаина спала и пелена с его глаз. Покачивающейся походкой он обошёл диван на расстоянии, поднял свой пиджак с грязного пола, осмотрел его, отряхнул и, поняв, что всё равно стирать, отмахнулся. Затем вернулся к Максу и, не садясь, остановился напротив.       Их комнату освещало слабое бледно-розовое свечение восходного неба да телевизор со сменяющимися картинками какого-то ночного скучного шоу, работающий без звука. Между ними нависла тоскливая тишина. Макс продолжал сидеть на диване, безжизненно глядя в одну точку. Когда Лёша подошёл к нему, Макс, кисло улыбнувшись, вяло произнёс: — Лёш… Давно меня это всё, что я тебе рассказывал, не развлекало уже. Ничего на душе не чувствую. Радость, злость, покой — нет, — Макс отмахнулся рукой от этих слов. — По Псу не плакал. А с тобой сегодня я себя первый раз живым ощутил. Как в старые добрые. Я чувствую себя лучше.       Последнюю фразу он сказал, уверенно глядя Лёше в глаза, и удивился, как внезапно правдиво это прозвучало. Он улыбнулся сам себе, осознавая, что это хороший знак, и добавил смущённо: — Я бы хотел начать новую жизнь. Без всей этой дряни. Завязать, врача найти, прибраться… Без вас не справлюсь. Можешь попросить Лену помочь?       Он приподнялся с дивана и протянул Лёше руку в надежде, что всё в порядке. Лёша кивнул ему в ответ, бросив быстрый взгляд на протянутую ладонь, но на прощанье руку не подал. Ушёл молча, тихо закрыв за собой дверь.       Макс с облегчением вздохнул в звенящей тишине. Паршивое гнетущее чувство снова назойливым червём прогрызало дыру где-то в груди. Окинув потерянным взором опустевшую квартиру, он увидел едва заметную, запылившуюся фотографию в рамке на полке. Совсем про неё забыл. На фото Макс и Пёс, сидят в обнимку. Это было много лет назад во время прогулки во дворе. Фотографировала Лена. У Макса вдруг разблокировалось старое, забытое воспоминание, как Лёша тогда стоял за Леной и бухтел ей под руку, что они опоздают в театр, а Макс смеялся над ним, предлагая вместо драмы посмотреть комедию в главной роли с Псом под названием «Пёс и украденные сосиски». Хорошее было время.       Он сгрёб бутылки с мелким мусором со стола в целлофановый пакет из магазина и оставил его у двери. Затем подошёл к окну и одиноко проводил взглядом силуэт Лёши, промелькнувший сквозь ветки пышной цветущей берёзы под окнами.

***

— Тебе нужно взять выходной.       Вахтанг остановился рядом с Леонидовым и мягко положил руку ему на плечо. Лёша потёр пальцами переносицу, молча кивая. Отступив назад, он опёрся устало о свой рабочий стол в кабинете и опустил голову. К горлу подступила тошнота. Ему хотелось плакать и блевать одновременно.       Ближе к обеду, отойдя от бодуна, он воодушевлённо рассказал Лене о том, что Максу очень плохо, но он готов принять любую помощь. Лена сразу бросилась ему звонить, подготовив толстую тетрадь с номерами самых проверенных психотерапевтов и наркологов в городе. Безуспешно оборвала весь телефон и пожаловалась, что Макс опять не берёт трубку. Лёша сразу же поехал к нему домой. Через полчаса в отдел поступил вызов на адрес Макса: самоубийство через повешение.       Лёша помнил, как вошёл в квартиру Макса, в которой они находились вдвоём ещё около десяти часов назад, как тот смеялся рядом с ним, обнимал, каялся за свои ошибки и говорил, что готов начать новую жизнь. Всё осталось на своих местах: грязная посуда, мусор, бутылки, смятая постель, неприятный запах залежалого белья. И Макс. Лёша бросился его снимать, что-то неразборчиво крича и пытаясь растрясти окоченевшее тело.       «Я чувствую себя лучше».       Лёша помнил искреннее выражение на лице Макса в полумраке, как на долю секунды на нём промелькнула уверенная радость и желание измениться. И кривая ухмылка на губах. Это была большая ложь, зародившая в Лёше надежду на лучшее.       Время смерти — около трёх часов утра, почти через двадцать минут после того, как Лёша ушёл.       Леонидов закрыл лицо ладонями и зашипел с тихой досадой сквозь зубы, вспоминая последний жест — его протянутую руку, которую он не пожал. — Вахтанг, я когда уходил, ему даже руки не подал. — Прохрипел Лёша. Посмотрел на Вахтанга, мол, скажи, почему я так сожалею? Почему мысль об этом так невыносимо гложет меня? Если бы я подал ему руку, он остался бы жив?       Вахтанг понимал по глазам, что Лёша пытается найти ответы на немые вопросы, на которые он ответа не знал. Никто не знал, кроме самого Макса, который уже не расскажет.       Вмешался Игорь, который ввалился в кабинет с напускным трауром, самодовольно оглядел всех присутствующих в помещении и прокашлялся: — Ну-с, о наркоманах либо плохо, либо никак! Я же говорил, доведёт он себя до ручки. Тогда запой, сейчас наркотики. Да и сам он, знаете ли, не джентльмен. А что вы хотели? — Игорь артистично развел руками и скинул шляпу на стол. — Ещё и самоубился! Да таких, как он, не жалко — отбросы общества. Туда ему и дорога, наркоману! — Заткнулся бы ты, Гнездилов, пока в бубен не отхватил! — Огрызнулся на него Вахтанг, приобняв Лёшу за плечи. — Это ты его ненавидел, а он нашим другом был.       Гнездилов рассмеялся нервно, игнорируя гнев Вахтанга. — Что, Лёш, скучаешь? Вон целый подъезд у меня таких нариков. Приходи, выбирай нового друга.       Лёша ничего не сказал ему в ответ. Он промолчал и даже не обернулся, когда Вахтанг несколько раз зарядил Игорю по морде, попутно одарив парой ласковых.       Кажется, после Вахтанг вызвался довезти его до дома, помог дойти до машины, сесть на переднее сиденье. Сам сел за руль и вёз его, не проронив ни слова. Лёша думал о Максе. Всего десять часов назад он чувствовал прикосновение его плеча и был как никогда счастлив — пусть и под наркотой. Да и что?       Леонидов никогда не узнает, что Макс покончил бы с собой вчера гораздо раньше, едва вернувшись домой вечером, если бы случайно не встретил у подъезда Лёшу, напомнившего ему на эти несколько часов, что такое жизнь. Как много лет назад, когда его разум не был погружён во тьму.       Лёша будет думать о том, что пришёл слишком поздно и сделал недостаточно, чтобы помочь старому другу. На самом деле он никогда не узнает о том, что сделал гораздо больше других: он помог Максу умереть счастливым.