— Не лешего ищешь?

Чёрт побери.. И куда парня занесло? Спокойно гулял, никого не трогал. Подумаешь, пизды получил. Подумаешь, от матери метёлкой по крепкой заднице отхватил.       Чонгук осматривается кругом, совсем не понимая, куда путь держать. Приехал, называется, к мамочке в гости. И как теперь быть?..       И всё началось с того, что соседская девочка, увидев Чонгука, который вылезал из душного и набитого людьми, как банка консервами, автобуса, вдруг решила, что неприменно Чонгука на себе женит.       А Чонгук что?       Он альфа, конечно, хоть куда, но как-то не планировал семью заводить. Ему бы универ закончить, на работу устроиться, матери дом отремонтировать, ну и самому какую-нибудь комнатушку отхватить. Да только каждому встречному поперечному этого тоже не объяснишь. И с тех несчастных пор бегает Чонгук от странной девицы по углам, да заборам. Он в магазин, как она тут же тоже за ним.       Стоит выйти на грядки, как она тут как тут со своей никому не нужной помощью. Доминантная омега, что с неё взять. Чонгук не раз пресекал её попытки познакомиться "поближе". Толку то с этого…       В деревне оно всегда так. Мужиков, хоть жопой жуй. Но тот факт, что половина из них немощные или пьяницы, сыграл свою роль.       Итак, сейчас Чонгук в лесу. Кругом птички поют, соловьи заливаются. Листва деревьев шелестит. В общем, природа живет и благоухает. Вот только Чонгуку не до благоухания. Делать нечего. Бедный бродяга пошёл по тропе, что была достаточно узкой и малохоженой. Вполне возможно, что следы на ней даже не человеческие. Кое-где выступали камни и ветки, о которые вполне себе можно было запнуться и расхуярить себе не только нос, но и шею.       Поминутно пытаясь перескочить, Чонгук размахивал всякий раз руками, дабы удержать равновесие и каким-то чудом шёл всё глубже и глубже в лес. Легких путей не ищет! Вместо того, чтобы назад пойти и попробовать найти дорогу - пошёл в совершенно другую сторону.       В голове же, шаром покати. И мысли отнюдь не о том, что заблудился. Назойливая подружка в голове. Думает, избавиться как? Сколько можно ему прятаться от неё? Сегодня вон, даже мать за веник взялась. Да только получил сам Чонгук. За то, что водит в дом всяких. А водит он? Нет. Он, блять, за миллион долларов бы домой эту дамочку не пустил. Сама зашла. Сама и байки травить про их будущую счастливую жизнь матери начала. Имени даже её не знает, а та уже готова в кровать ему прыгнуть и окольцевать. Эти мысли, как ни странно, заставили потешиться над собой и своей "беззащитностью", от чего парень хохотнул.       Проковыляв ещё немного, он осознал, что слегка утомился, а в горле пересохло и он начал испытывать жажду. Во рту было гадко, настолько, что казалось, будто бы Чонгук съел что-то совсем тухлое, хотя с утра и крошки во рту не было.       Немного остановившись, Чонгук огляделся. В поле зрения не было и намека на реку или какой-то водоём. Так бы и стоял в этой позе, рассматривая с отчаянием деревья и ели, словно говорящие с ним, как вдруг из-за кустов послышалось невнятное мычание:       — Не лешего ищешь?       Обернувшись вокруг себя несколько раз, Чонгук так и не понял, откуда прилетели слова, которые испугали его, ведь, фактически, он один в лесу.       — Покажешься?       Поначалу тишина, что окружала лес, едва пропускающий солнечные лучи, не нарушалась ни единым звуком. Как вдруг в поле зрения попал сливающийся с зеленью человек. Чонгук оглядел его. Это был молодой парень с густыми тёмными волосами, торчащими в разные стороны, в которых так неряшливо торчали листья берёзы и пара маленьких сухих веток. По запаху Чонгук почуял омегу и, не выдержав, спросил:       — Парень, у тебя что, течка?       Молодой на вид мальчишка повернул голову, устремив на миг испуганный взгляд на Чонгука. Ответа так и не последовало. А вот запах всё усиливался. Это было нечто похожее на пихту… Или еловые шишки. Во всяком случае, Чонгуку от этого запаха плохо стало, задурманило голову.       — Я Юнги, — будто бы оправдываясь, пробубнил парень, потупив красивые рысьи глаза в землю. Его алый рот казался неподвижным, однако настолько мягким, что подчеркивал всю миловидность. Чонгуку показалось, что этот Юнги первый и, кажется, единственный, заставил смотреть его в эти глаза и замереть от некоего одобрения и восхищения. Пробежавшись взглядом по телу, Чонгук также заметил и всю странность одежды, что была на парне. Широкая рваная зелёная рубаха, на которой огромная куча дыр, видимо, от острых веток, говорившая, что в лесу он проводит добрую часть своей жизни. Штаны в тон. Такие же зелёные и с такими же дырами.       — Ты что, босиком ходишь? — это, казалось, привело Чонгука в замешательство.       — Да.       — И не ранишься? — ещё больше удивился Чонгук, с недоверием покосившись на Юнги.       — Лес ранит только тех, кто приходит к нему с недобрыми намерениями. Я же его хозяин и оберегаю его. Вот он меня и не трогает.       — Как это, хозяин?       — Леший я, чего не понятного?       И вроде как тут надо бы удивиться и вскрикнуть. Ведь по деревне куча поверий ходит. Про злого и страшного лешего, который убивает девушек, и съедает детей. А Чонгук резко для их обоих начинает смеяться. Да так голосисто, что и у Юнги на лице улыбка появляется.       — Ну и юморист ты, Юнги~я. А я вот водяной!       В лице его в момент безудержного веселья притаилось что-то совсем детское. Глаза заблестели от слёз.       — Не шучу я. Хочешь, докажу?       И Юнги, не дожидаясь того, как Чонгук успокоится, взмахнул рукой и ветка дерева, словно по волшебству, ожила и мгновенно обвилась вокруг талии альфы, до смерти пугая, а затем подняла над землей, впрочем, крепко удерживая. Чонгук вообще-то не из пугливых, но сейчас был словно сосуд эмоций. Со страхом в глазах смотрел на Юнги.       — Убьёшь меня? — спросил Чонгук, заметив проскользнувшую в голосе нотку страха.       — Ну и на кой ты мне сдался? Лишь показываю тебе, что шутками баловаться у себя деревне будешь.       — Так отпусти тогда.       И Юнги отпустил. Еще раз взмахнул рукой и Чонгук снова оказался на прежнем месте. Живой и невредимый. Лишь только смятая на уровне талии рубашка говорила о случившемся. Юнги же действительно не заметил, как пришло время течки. Всё это время, на протяжении недели он дома был пару раз. И то, только за тем, чтобы топорик взять и потом отрубать у деревьев пересохшие ветви, тем самым спасая. Чувствовал Юнги и рядом с собой альфу, который так бесстыдно пялился на него сейчас. Когда боль подошла к своему пику, Юнги согнулся, позабыв о незнакомце и припал к родной земле. Внизу живота ужасно свербило от боли и запах альфы ни чуть не помогал. Корчился бы он и дальше, если бы не почувствовал, как сильные мужские руки подняли его. Совсем аккуратно.       — Лешим место в лесу! А тебе не в моей заднице, — почти плача от боли прошипел Юнги, впиваясь пальцами в мускулы парня до побелевших костяшек. Чонгук же боли не почувствовал. А даже если и почувствовал, то виду не подал.       — Показывай, где дом твой. Это лучше будет, чем тебе от боли корчиться, — строго сказал Чонгук, тоном своей речи показывая, что слушать пререканий не намерен. Будь у лешего силы сопротивляться — не сомневайтесь. Летел бы Чонгук сейчас, как сраный веник. Но сил не было. Была только глухая боль и желание, которое постепенно стало дурманить разум.       — По тропе иди. Она тебе покажет всё, — устало проговорил Юнги, щелкая пальцами. На мгновение Чонгуку и правда показалось, что деревья раступились.       — Меня Чонгук звать, кстати.       Юнги лишь шмышнул носом, ничего не произнося. Шли долго. Тропа была извилистая. Впереди виднелся холм. Жажда, мучавшая Чонгука, усилилась, а руки начали уставать от веса. Пусть небольшого, но всё равно. Благо, погода была не жаркой. Вечерело. Лёгкий ветерок обдувал молодых людей. Когда Чонгук забрался на холм, всё ещё неся на руках Юнги, который прижался носом к груди альфы и, кажется, задремал, будто совсем и не волновало, что несёт его какой-то незнакомец.       Запах альфы успокаивал. И это, вероятно, помогло довериться. Вид перед глазами раскинулся чудесный. Помимо извилистых троп, простирающихся по всему холму, и речушек, совсем тоненьких у подножия, благоухала поляна цветов на любой вкус и цвет. Кое-где виднелись сожженые солнцем области. И правда, выглядит, как карта. И лишь под Чонгуковыми ногами тропа не пересекается ни с одной другой. Уходит в лес. В дремучий.       Когда на пути наконец повстречалась землянка, на улице уже успело потемнеть и лишь у самой линии горизонта, с трудом проживающейся сквозь деревья, виднелось красное солнце.       А соловьи до того распелись…       Юнги всё ещё бездаботно спал на руках, словно младенец, и Чонгук, с умилением наблюдавший эту картину, вздохнул с отчаянием, вызванным тем, что всё равно будить придется. Проснулся леший быстро, но вот не сразу понял где и с кем находится. А после произнес:       — А ты молодец, молодчик. Пускай я тебя и попугал, но всё равно помочь мне решил. В глубь леса ради меня пошёл.       — Уж больно вкусно пахнешь, ёлочка.       Чонгук отпустил его с рук и тут же почувствовал облегчение, ведь всё тело затекло, да и мышцы порядком устали. Юнги же сладко потянулся, а потом снова почувствовал спазм в животе, резко согнулся. Признаться, Чонгук еле дышал. Выдержка у него была, но и он не железный. С каждой секундой возбуждение росло и ударяло жаром по телу.       — Пошли, чаем напою.       Со скрипом дверь, обитая мхом, отворилась, впуская в комнату свежий воздух. Надо заметить, что помещение было хоть и не большим, но весьма уютным. Всё тут аккуратненько. Небольшой столик и две лавочки. Совсем рядом кровать.       — И как же ты зимой тут живешь? Холодно, небось?       — Да нет. Я метелюшку позову, она избушку мою в снег закопает. Да и от природы я... ой... достаточно горяч… ах… чтобы мерзнуть…       Юнги слегка постанывал то ли от боли, то ли от возбуждения. Чонгуку жар в лицо бросился. Да что, еб твою мать, такое!!! Не должен он реагировать так на едва знакомого человека!!       — Чонгук~ии. На скамеечку сядь...       Слишком сладко поет. Имя так красиво произнес, что Чонгук сперва опешил. Простому парню не по себе. Хотя, блять. По себе, нахуй. Он бы уже выебал несчастного, да только спугнуть боится. Просьбу выполняет. Присаживается. Однако, пока идет до лавочки, в три погибели нагибается, потому что потолок слишком низок для его роста. Это лешему ни черта, прям как надо все. Правда, пространства всё равно маловато. Так вот, присаживается он на лавочку, а Юнги на колени садится. Смотрит с полуприкрытых от боли глаз в Чонгуковы огромные, удивленные, как монетки. Чонгук же теряется недолго, а затем за талию обнимает, к себе двигает. Юнги же к запаху льнет. Он его немного успокаивает. Медовый… Сладкий…       — Я это... Мужчины не знал ещё. Со мной осторожно надо, — говорит, пытаясь выглядеть уверенно, но заалевшие от смущения щеки говорят об обратном.       Альфа невольно залюбовался миловидным лицом. В ответ на слова кивнул и принялся дальше лицо оглядывать. Потом губы сами потянулись навстречу. И сомкнулись бы уста, как в сказках. Да только Юнги решил инициативу проявить. И как ударятся челюстями. Чонгук опять засмеялся, отпрянув. А вот леший в глазах чертиков прячет.       — Я что, тебе посмешище? — свирепо спрашивает, зачем-то начиная ослаблять хватку чужих рук на своей пояснице. Бесит его этот человек. Чего смеяться то?       Юнги не опытный. Хотя ключ сомнений во всем происходящем тоже проходит в голове, но когда волна боли снова спазмом по телу пробегается, Юнги замолкает, снова придвигаясь. Он не в себе. Боится, как птичка, пойманная в клетку. Но обжечься так и норовит.       Чонгук больше времени зря не теряет и наконец соединяет губы в поцелуе. Целуются не совсем умело. Впрочем, им нравится. Первые движения губами выходят совсем неловкими. Юнги за плечи Чонгука цепляется, ресницы подрагивают, да и тело тоже, как струна, натянуто от напряжения. Чонгук же это чувствует и легонько по спине проводит. Вот только нихуя что-то не успокаивает. Наоборот. Зато решимости Юнги придает. И леший целует сильнее, напористей, да так, что становится непонятно, на ком инициатива вообще. Заново учатся всему, словно, языками играются. Иногда губы зубами задевают. Настолько необузданный поцелуй выходит. Они растворяются полностью. Примыкают телами вплотную. Становится дико жарко и кажется, что вот-вот и сгорят до тла оба. Столько эмоций от одного поцелуя, что голову кружит.       Чонгук перехватывает инициативу на себя, когда руками под рубаху залазит. Проводит двумя пальцами вдоль позвоночника, тем временем прикусывая мягкие губы. Полустон слышит в ответ, и сквозь поцелуй ухмыляется. Явно наслаждается происходящим. И влиянием действий своих на лешего, который под руки сам подставляется. Затем кладет кисть руки чуть ниже поясницы и ощупывает мягкую половинку задницы, заставляя омегу совсем задрожать. И есть от чего. Ведь прикосновения чонгуковы будят в нем доселе неизведанные чувства, будто бы от спячки какой-то.       Дрожь по телу проходится рука об руку с возбуждением и усилившейся болью в животе. Течка. Всему виной она, проклятая. Но не то чтобы сам Юнги против такого исхода. Мужчин он и правда не знал и вряд ли бы узнал. Сильно сомневается, что при другом раскладе стал бы к себе в землянку заманивать. Да ещё и незнакомого. Но Чонгук такой красивый. И запах его настолько крышесносен, что устоять сложно. Сладкий… Медовый… Тянется по всей комнате, да так, что дышать трудно становится. Перед глазами темнеет и кровь к телу приливает. Под руками, там где к телу коснулись, словно ожоги проходят. И нельзя сейчас лешего винить за это. Чонгук же, наблюдая, какое влияние своими действиями оказывает, и вовсе осмеливает, стягивая с Юнги рубашку и разрывая ненадолго поцелуй.       — Ты очень красивый, знаешь ли об этом?       С явным вопросом смотрит и видит, как в затуманенных глазах огоньки пляшут. Кивок видит не сразу. А после же делает то, от чего слышит первый стон. Громкий и откровенный. Чонгук губами шеи касается. Языком кадык обводит. На вкус пробует и не разочаровывается. Мягкость кожи не только пальцами ощущает, но и языком ощупывает. Исследует. Доводит до исступления такими исследованиями, но всё равно продолжает, спускаясь к ключицам. За кожу прикусывает и слышит в ответ поскуливание. Руки же тоже на месте не остаются, своей жизнью живут и Чонгук ими всячески сейчас потокает, ведь и сам к границе двигается. Под штаны залазят. Оттягивают ягодицы на себя и сжимают их, чуть раздвигая. Это омегу смущает до чертиков. Не привык. Не знаком. От накала страсти задохнуться хочется. Но послушно извивается телом, подставляя его участки и давая над собой этот контроль. Готов в этот момент быть полностью его. Под руками плавится, как мороженое. Растекается сознанием по комнате, забывая обо всем на свете.       — Приподнимись немного.       Чонгук одежду с омеги совсем снимает. Видит его голого и наглядеться не может. Никогда не видел такой красоты. Такой изящности тела настолько покладистого, насколько это вообще возможно. Юнги смущается, прячет взгляд, на что Чонгук пальцем подбородок припобнимает.       — Не смущайся. Ты должен быть восхищен собой. Слишком прекрасен, чтобы смущаться.       От подобных слов у Юнги ноги совсем подкашиваются. Он сидит на коленях Чонгука и готов раствориться здесь и сейчас, в его руках.       — Ты... мхм... раздеваться не будешь? — сквозь стон хрипит Юнги, подпрыгивая на очередном прикосновении от парня. И действительно, в следующую секунду Чонгук встает, придерживая омегу за локти, а после стягивает с себя всю одежду с бешеной скоростью. Юнги воздухом давится и не может не оглядеть Чонгука. Столь горячего и красивого, с прессом и мощными плечами. Вниз и вовсе не смотрит, не оглядывает член, что колом стоит от всего происходящего. Чонгук садится обратно и Юнги за собой тянет.       Юнги присаживается и чувствует, как во внешнюю сторону бедра тычет орган альфы и от осознания этого жарко. Облизывает пересохшие губы, а Чонгук взглядом перехватывает действие и хватает за волосы, притягивая к себе. Терпение кончается у обоих и с ласками почти покончено. Когда разводит мягкие половинки задницы и пальцами прикосается к дрожащей дырочке, Юнги резко выдыхает, боясь в этот момент делать что-либо. Чувствует, как в него медленно толкаются и шипит от неприятных ощущений, а потом ощущает поцелуй на шее и снова размякает.       — Не сжимайся так. Я тебе больно не сделаю.       На этих словах Чонгук толкается глубже и застывает, продолжая целовать шею. Дает время привыкнуть, а после начинает двигать. Смазка, обильно выделившаяся, блестит на руке Чонгука, стекая по ладони. Юнги же чувствует палец в себе и, привыкнув, начинает получать удовольствие и двигаться на встречу, тихонько постанывая. Внизу живота тянет от возбуждения и лёгкой боли. Юнги мечется в руках Чонгука, как не в себя и утопает в этих прикосновениях. Чонгук же делает все неторопливо. Растягивает Юнги постепенно, кажется, наслаждаясь этим процессом и, разумеется, стонами, срывающимися с губ. Достаточно громкими стонами. Были бы они в деревне или, еще хуже, в городе в квартире, то их бы неприменно услышали.       От мысли, что их никто не слышит и можно заставлять омегу кричать от удовольствия настолько громко, насколько это ещё возможно, у Чонгука член подрагивает. Он осматривает тело, останавливась взглядом на каждом участке и насытиться не может, как и понять, почему так вожделеет незнакомого омегу. Ласкает Юнги второй рукой, притрагиваясь к соскам, а Юнги едва держит себя, чтобы с колен альфы не упасть. Его тело совсем неожиданно превратилось в сосуд эмоций и ощущений. Не слушается хозяина. Тянется более к альфе.       — Сядешь на меня? — спрашивает, как омегу, однако сам уже усаживает Юнги верхом. Кончик члена упирается в пульсирующуя дырочку, но Чонгук не спешит оказываться внутри. Он целует лешего в губы, чтобы почувствовать еще раз эту сладость и только потом толкается.       Юнги вновь издает всхип и альфа не двигается какое-то врепя, позволяя привыкнуть к себе. Дает возможность на инициативу и Юнги берет ее, начиная медленно расскачиваться, когда почувствовал, что достаточно привык к этой наполненности. Боль отступает слишком быстро и всему виной течка и обильно стекающая по члену и бедрам смазка. Снова цепляется пальцами за мощные плечи и начинает свои движения. Кожа покрывается мурашками от накатывающего волнами возбуждения, и Юнги внутри чувствует струны, что постепенно натягиваются сильнее и сильнее.       Чувствует и прикосновения, продолжая всем телом подрагивать от них. Наращивает темп и громко стонет, а альфа вторит стонам, издавая свои, более хриплые и тихие звуки. Руками цепляется за ягодицы и направляет Юнги, заставляя присаживаться все глубже и глубже. Тот лишь прикусывает зубами губу, будто бы стесняясь себя, но полностью отдается этим ощущениям. Насаживается так глубоко, как может и получает удовольствие от этой странной наполненности. Дышит рвано, переодически громко постанывая и остановиться уже не может. Сам себя к пику двигает и Чонгука за собой тянет. Рычать заставляет. А потом и инициативу ему в руки отдает, чувствуя, как глубоко альфа забирается, двигая сильными бедрами и насаживая его, как на шпагу.       Чонгук видит, как выгибается омега и это сводит его с ума ещё больше. Хотя, казалось бы, куда ещё. Припадает вновь к шее, прижимая тем самым омегу к себе. Сам не замечает, что делает, как кончики зубов заостряются и оказываются в мягкой молочной коже. Вскрик слышит. На констрасте работает, продолжая удовольствие доставлять и толкаться в парня, что болезненно стонет, оглядывая все происходящее из полуприкрытых глаз с едва заметно дрожащими ресницами. Двигается быстро, заполняя собой Юнги полностью и заставляет отдаться себе полностью, без остатка. Да и сам сейчас лишь этому лешему принадлежит. Ему голову от запаха кружит. Который уже под кожу забился и пропитал собой всё кругом. Чонгуку невыносимо хорошо. А метка, что он только что поставил, блестит от выступившей на ней крови и небольшого количества слюнки, которой он пытался успокоить боль. Сам не понимает, зачем поставил, но не жалеет сейчас. Наоборот, с ума сходит. Чувствует истинного впервые и понимает это.       Юнги же не выдерживает, кончая. Перед глазами звёзды разбрызиваются. Сжимает в себе альфу и провоцирует на оргазм все сильнее. Чонгук же, чудным образом остается в своем уме и тут же заставляет встать побрагивающее тело с себя, не желая допустить сцепку. Юнги же хочет помочь, а потому встает перед альфой на колени, обхватывая руками пульсирующий член. После же коснулся кончиком языка налитой кровью головки. Чонгук издал гортанный стон и Юнги, не долго думая, взял в рот его орган, параллельно стимулируя руками и помогая ими же. Чон изливается бурно, пачкая спермой лицо Юнги. Она стекает по подбородку. Чонгук тянется за поцелуем и получает его в ответ. Благодарный, сладкий, с собственным вкусом и на душе так хорошо, что задохнуться хочется здесь, чтобы продлить это время.       Когда всё заканчивается, Юнги ведет Чонгука на улицу, где показывает на водоем. Они бегом и голышом бегут на перегонки и плюхаются в воду с громкими брызгами. Купаются, параллельно целуя друг друга, играются и брызгаются, а потом на мгновение останавливаются.       — Итак. Ты. Пришел в мой лес. Лишил меня невинности. Поставил метку. Теперь ты должен на мне жениться.       Чонгук на мгновение хмурится, а потом улыбается во все тридцать три зуба, готовый прям сейчас бросить всё и остаться жить в этой землянке.       — Я закончу универ и приеду жить к тебе, сюда. Вот только мы в деревне жить будем. Я дом построю. Такой, какой будет рядом с лесом и ты будешь жить, как прежде.       — Только попробуй не сдержать слово.

***

      И Чонгук сдержал. Вопреки всему, на протяжении лета каждый день бегал в лес, уделяя омеге всё свое время. А осенью уезжал в город, вызвав тем самым в душе Юнги тоску. Но и она не продлилась долго. Чонгук приезжал почти на каждые выходные. А после, привёл матушку в лес, где познакомил со своим омегой. Та была искренне рада и, наконец, поняла, почему сын так часто пропадал в лесу. Дом Чонгук тоже построил. Огромный, двухэтажный, с отоплением. Но самое главное, рядом с лесом. Работу нашёл в интернете и, потому, жили безбедно.       Однажды, лежа перед камином поздней ночью в обнимку, Юнги порадовал Чонгука, рассказав про собственную беременность. Это было внезапно и неожиданно, но Чонгук никогда более не чувствовал себя таким счастливым.       — Знаешь, я в своей жизни встретил всё то, что некоторые люди не видят за всю свою жизнь. Я счастлив, Юнги. И я безмерно люблю тебя. Люблю тот лес. И еще ни на минуту я не пожалел, что заблудился в твоем лесу.       Юнги лишь покраснел, одарив любимого альфу поцелуем. Таким поцелуем, который высказал все за него.