Одно нежное объятие — и я бы не пытался захватить Польшу. из «Сабрина — маленькая ведьма»
Приближался Новый год, и все вокруг будто бы сошли с ума: без умолку говорили о подарках, о своих планах на новогоднюю ночь и двух недельные выходные, ну и, конечно же, о том в чьем кругу желают отметить старт очередного календарного цикла. Оля и сама поддалась праздничному ажиотажу — разработала для себя с Мариком целую культ-программу развлечений. Хотела, чтобы они встретили канун года, как настоящая счастливо-влюбленная парочка, какие встречаются только в рекламе и романтических сериалах. Так, впрочем, и получилось. Первым делом они пошли покупать елку на базар, а затем елочные игрушки, гирлянды и мишуру. Оля никогда раньше даже не пыталась украсить квартиру, а уж тем более не считала себя дурашкой, способной притащить домой живое деревце. Маленькая искусственная красавица, которую даже наряжать не надо, не то что кучу иголок выметать по углам, его более чем устраивала. Да и вообще Оля толком не праздновала — не видела особого смысла напрягаться ради цифры в календаре. Ночь тридцать первого предпочитала проводить одна — смотрела кино в компании колы, пиццы, чипсов, салатов и кучи другой вредной еды. Иногда кому-то из знакомых удавалось вытащить ее в кафе или на вечеринку в бар или клуб. Мама же на Новый год обычно работала до изнеможения и приезжала только второго или третьего. Но сейчас рядом с ней был любимый парень, ради которого хотелось похлопотать и создать атмосферу праздника. Купленная елочка, после того, как они с горем пополам приволокли ее домой, оказалась ужасно куцей, но зато разлапистой и пахучей, заполнив воздух приятным ароматом хвои и зимнего леса. Добравшись до блескучей мишуры, Марик нацепил ее вокруг шеи на манер леи и не желал снимать. Оля гаденько ржала и даже парочку фото успела сделать. Галерея позора пополнялась и пополнялась, и на том не закончилась. Наряжая елку, Марик умудрился примотаться к ней гирляндой, запутался, а потом запаниковал и с воплем грохнулся на пол, жутко испугав Олю, которая в сей трагичный момент прозябала на кухне, безмятежно намешивая салатики. Прибежав в комнату, она нашла зеленую красавицу в состоянии инфаркта, а рядом Марика, на ангельском лике которого так и читалось: «Дерево само! Само напало! Я только защищался!» Ну, прямо как в старые добрые! Времена менялись, коты превращались в ̶ч̶е̶л̶а̶в̶е̶к̶о̶в̶ людей, но Новый год радовал стабильностью. Салаты на столе, звон курантов в телеке, а на полу — поверженная звездатая красотка. Хотя кое-что все-таки изменилось. Сама Оля испытывала искреннюю радость и неподдельное ощущение праздника. То самое надежно подзабытое чувство волшебной эйфории, которое посещало ее в последний раз, казалось, в далеком детстве. Пик года они встретили только вдвоем. Плотно набили желудок разного рода вкусняшками, потом долго стояли в обнимку у заиндевевшего окна, глядя на сверкающее всполохами пороховых искр серо-синее небо, а после решили пойти гулять. Неторопливо шагали под руку к парку, любуясь снежными хлопьями, красиво кружащимися в полутьме. Пруд, деревья, да и весь город укрыло белоснежное полотно. Улицы переливались светом сотен разноцветных огоньков гирлянд, вывесок и городских фонарей. Марик прыгал и радостно орал во всю глотку, когда неподалеку начали взрывать фейерверки и салюты, а потом завалил Олю вместе с собой в сугроб, желая спасти от прогремевшего совсем рядом взрыва детской хлопушки. Новогоднюю ночь они до самого утра провели на свежем воздухе. Оля не любила морозную холодень, но обожала прелестные зимние денечки, когда пышные хлопья, танцуя, сыплются с неба, стелются белоснежным покрывалом, укутывая промерзлую землю. Новогодняя пора всегда казалась ей особенным временем года. Хрусткий снег, разноцветное мерцание огней и всеобщая суета наполняли грудь ощущением беспричинной радости и надежды даже больше, чем вид чистого асфальта по весне или яркие мазки одуванчиков, знаменующие начало лета. Горло обнимал плотный шарф, руки нежно покалывали шерстяные перчатки, на плечах висела толстая, объемистая куртка, а ноги утяжеляли высокие ботинки, но Оля чувствовала себя невесомой, словно снежинка, и свободной, как ветер, круживший в вихре снежную пыльцу. Поддавшись блажи, она вдруг остановилась, глубоко вздохнула, прикрыв глаза, и прислушалась к окружающим звукам. Марик с легким скрипом брел по снегу, ветер шумел в ветвях, изредка хлопали фейерверки, откуда-то доносилась веселая новогодняя мелодия, а совсем вдалеке звенел взрывной детский смех на фоне гула взрослых голосов. Оля любила такие моменты, когда она словно на секунду выпадала из мира, оказываясь на его изнанке, откуда могла украдкой подглядеть за пульсацией жизни. Но чарующая атмосфера вмиг распалась, когда за ее спиной вдруг жалобно заорал кошак, будто его кинули в жерло вулкана. Раскрыв глаза, Оля заозиралась по сторонам и увидела Марика, присевшего на колени возле тачки неподалеку. Ситуация сложилась, как два плюс два. — Эй, ты чего?.. Обалдел? Зачем кота обижаешь? — Не обижаю я! Он у мусорки босыми лапами прямо на холодном снегу сидел и какую-то гадость жрал. Я его за шкирку взял и хотел к нам домой принести. А этот тупица вывернулся, убежал и под машиной спрятался. А сейчас не выходит! — Уличные коты не любят людей, Марь, — Оля тяжко вздохнула, подходя ближе. — Они ж дикие. Ты его голыми руками не поймаешь. Тут особенный подход нужен… — Хорошо, я его щаз по-особенному попрошу. По-человечески! — заявил Марик, вновь приседая на корточки, и начал дипломатические межвидовые переговоры: — Эй, ты!.. Рыжая мелочь! А ну, вылазь! Я тебя забрать домой хочу. Будешь у нас с Олей жить. Я тебе молока дам. И рыбов. И мяса. Много мяса… А еще у нас тепло. Давай, вылазь, не ссы. Ты же не из этих… гавкающих недоумков тупых! — Ма-а-а-у-у-у, — ответила вторая сторона тонюсеньким дребезжащим голоском откуда из недр тачки. — Мя-я-я-у-у-у-а-а-а! — Не, ты дурак все-таки! — не сдавался Марик. — Ты сам-то себя видел? Ты не съедобный совсем — одни кости и шкура. И Оля не у мусорки живет. У нее дом есть. Она хорошая, не будет тебя пинать. И она сама тоже рыжая. А я вообще… раньше котом был. Прямо как ты, только серым. — Ма-а-а мяу? — как-то вопросительно донеслось из-под машины. — О, это долгая история, — вздохнул Марик. — Но тебе не расскажу, пока ты там сидишь. — Мя-я-я… — Не хочешь — не верь. — Марик поднялся и отряхнул коленки от налипшего снега. — Мы сейчас с Олей пойдем домой и будем кушать вкусную селедку в шубе. И с тобой поделимся, если вылезешь. — Мау-мау-мау… — прозвучало в ответ с ноткой сомнения. — Ну, ты трусля! Не будем мы тебя кусать и за хвост таскать. Своим клянусь! — Мау-мау… — Аргх! Я замерз тебя уговаривать, — Марик развернулся и уверенным шагом направился к дому. А у Оли чуть челюсть не отпала, когда откуда-то из-под колес выскочил-таки крохотный комочек шерсти в форме миниатюрного кота медной расцветки. Худющий, местами грязный, но вполне бодрый, а потом пронзительно заорал: — Мя-я-я! Мя-я-я!Мя-я-я! — и засеменил по снегу вслед за ними. Такие душещипательные вопли Оля уже не могла проигнорировать и всецело поддержала идею Марика усыновить беспризорное голодное создание. Несколько часов спустя, когда они, сытые, чистые и разморенные уютным теплом, сидели втроем на кровати, она спросил у Мари: — Как мы его назовем? — Миа! — подал голос котенок. — У него уже есть имя, — сообщил Марик, поглаживая найденыша за ушками и одновременно почесывая шейку. — Его зовут Котя. — Мы не можем звать его Котей! Это дико тупо! — Но почему-у-у?! — изумился Марик, всучив ей кошачьего ребенка в руки. — Его же так зовут! Сама посмотри, вылитый Котя! — Ма-а-у? — в тон ему мяукнул Котя, доброжелательно лизнув пальцы. Оля подняла усатое дите перед глазами, чтобы изучить повнимательнее. После таинственно-волшебного инцидента с Маурисио Мартином новых мурчанов она к себе брать не хотела, как, впрочем, и песелей. Маря был неисправим и всегда их подгнабливал, называя то тварюшками, то глупыми гавкалками, то дурачками блохастыми. И хотя произносил свои ругательства беззлобно и по-доброму, отчего даже ротвейлеры облизывали ему руки и подставляли чесать шею, Оля рисковать не собиралась. Да и вообще опасалась заводить любого рода животин. Вдруг ее любимого сомика, канарейку или черепашку, к примеру, в один ничем не примечательный день постигнет та же участь? Нидайбох! А общество антропоморфного хомяка или паука она могла попросту не пережить. Но рыжий бездомный котейка, хотелось верить, шкурных сюрпризов не хранил и выглядел вполне обычным, по крайней мере внешне. Классический экземпляр дворовой породы: полосатый с белыми пятнышками на лапках и серо-голубыми милыми гляделками. — Хрен с вами, — пожала плечами Оля, глубоко выдохнув. — Котя, так Котя. Было бы хуже узнать, что рыжую мелочь зовут Уизли, к примеру, а остальное она переживет. Наверное. Главное, чтобы Марик был счастлив. А теперь еще и маленький Котя, правда же? — Мя!КОНЕЦ