Blame It on My Youth : [ вини нашу юность ]

Камера стоит на стопке книг. Каждая в твердом переплете — Нил не хотел доверять такую задачу книгам в мягких обложках. Кошек они с Эндрю просто закрыли в спальне, чтобы они не задевали стол и не дергали провод, соединяющий камеру с ноутбуком. Микрофон установили за пределами видимости объектива; Нил записал пробное видео и воспроизвел его — кадр оказался вполне приличным. На телефоне у него сейчас висит сообщение, на которое он то и дело поглядывает:       Джанне все приелось. Пробуй что-то новенькое. Экси-сезон закончился, и ей начинают надоедать соведущие. Она спросила, посидишь ли ты на интервью подольше, я ответила ей да. Поболтай с ней, Нил, это для тебя хорошая возможность. Помни: если все будут тебя ненавидеть, ты потеряешь работу. Нил, как обычно, подумывает просто смыться. — Наверное, пойду посижу с кошками, а не на кухне, — говорит Эндрю ни с того ни с сего. — Что? А с чего тебе нужно сидеть на кухне? — спрашивает Нил. Эндрю разве не будет сидеть в гостиной? У него намечается целое интервью об их отношениях, а Эндрю не будет рядом? Возможно, ему придется торчать перед камерой неадекватно долго, и все это время без Эндрю? — Я не буду сидеть на кухне, потусуюсь с кошками наверху. — Почему бы тебе просто не остаться здесь? Со мной? Эндрю смотрит на него. — Ты… а ты хочешь, чтобы я сидел тут? Как-то не думаю, что мне можно вставлять что-то, Элиану это не обрадует. — Тогда не вставляй, но да, я правда хочу, чтобы ты остался. — Это не такое уж и особенное событие, — отвечает Эндрю, устраиваясь поудобнее на диване и кладя ноги на колени Нила. — Ты уже давал интервью. И это просто Джанна. Да и полную запись выложили. — Я знаю, — говорит Нил. — Не знаю. Я просто… нервничаю. Седьмой канал опубликовал неотредактированную аудиозапись два часа назад. Полвосьмого утра, наверное, не лучшее время для чего-то, связанного с новостями, но аудио подхватили CNN, а Твиттер уже расфорсил ее по всему миру. Она все еще звучит не прям чудесно, но все равно получше — его голос, уверенный и дразнящий, тянущий: «о-о-о-оу, ты так сильно меня любишь» — неплохой такой контраргумент в ответ на мысль о том, что Эндрю активно угрожал убить его. И это спасает Нила от судебного процесса. Но… Возможно, все дело в том, что именно поставлено на карту. Если бы только ему не нужно было беспокоиться о якудза. Если бы его детям не угрожала опасность. Обычно на интервью он рискует только тем, что плохо выступит или что Элиана потом ему шею намылит за это. Помни: если все будут тебя ненавидеть, ты потеряешь работу. Он делает глубокий вдох. Он верит в Джанну. На экране появляется входящий звонок по Скайпу. Но до начала еще пять минут. Он полагает, что у него есть время подготовиться — как если бы он был там лично. Все в порядке. Просто-напросто еще одно интервью. Он нажимает «принять». Джанна улыбается ему. Ноутбук он установил на стуле позади камеры, так что может видеть ее краем глаза и при этом смотреть в камеру, пока говорит. — Как делишки, Нил? — Порядок. У тебя? — Запись опубликовали, так что теперь получше. А то я реально думала, что придется говорить что-то плохое об Эндрю. А теперь я просто поставлю полное аудио, ты сможешь объяснить контекст, а я расскажу сенсационную историю, которую смогут цитировать на CNN. А потом я вернусь к разговорчикам об этих невероятных играх Чемпионата, и никто не сможет обвинить меня в том, что я фанатка абьюзера. Замечательно. Короче, мы будем транслировать тебя и на мой комп, и на экран сзади меня, так что обязательно смотри в камеру, люди будут тебя видеть. Я не буду сбрасывать звонок, когда мы начнем шоу, но и первые десять минут не будем тебя показывать. Отключим тебе звук, пока ты нам не понадобишься, но не слишком отвлекайся, иначе пропустишь, когда я тебя позову. Да? — Агап. — Отлично. Теперь для интервью с тобой я выгоняю соведущих; особенно после того, как Ярроу попытался спросить Натали и Пейдж, что они думают об «Эндрю, сосущем члены»; я на самом деле не хочу, чтобы он приближался ко всей этой теме, но я не могу выгнать одного его и оставить всех остальных. Я подумываю пригласить тебя как соведущего на оставшуюся часть шоу. Тебе нужно куда-то ехать в течение следующего часа? Телевизионные рейтинги — проклятие существования Нила. — Не. Я готов на все, что тебя порадует. — Понимаешь, не знай я тебя, я бы в жизни не догадалась, что ты лжешь. Все окей, Нил, если станет слишком неловко, я закончу и верну всех остальных. Только ничего не говори о том, когда, по твоим ожиданиям, закончится интервью, или о том, вернутся ли остальные, и никто никогда не узнает, что мы это спланировали. — А телеканал-то готов позволить тебе это сделать? Джанна ухмыляется ему — не той улыбкой, которая говорит о мнении публики, а той, которая говорит о рейтингах. — Нил, я сказала им, что подумываю пригласить тебя остаться поболтать, и они сказали Ярроу, Гранту и Джен, что они, возможно, в этом выпуске даже не понадобятся. Мне даже не пришлось ничего объяснять. Проблема с тобой в том, что половина ажиотажа — чисто вот эта вот загадочность, а как только ты все прояснишь, сразу станешь не таким интересным. Просто пообещай мне, что продолжишь вести себя как мудак. Я не хочу уходить на пике славы, не хочу, чтобы обо мне забыли сразу после диких рейтингов. — Если я в чем-то и хорош, так это в мудачестве. — Милота. А сейчас попрошу тебя замолчать. Секундой позже Джанна начинает шоу. Нил может оставаться в дзене. Он может. Он может просто сидеть, наблюдая, как Джанна обсуждает все подряд, и может оставаться в потоке. Он кладет ладони на голени Эндрю. Класть на Эндрю руки — это считается копинг-механизмом? Нил решает, что да. Все равно так он чувствует себя спокойнее. — А теперь мы переходим к главному событию, — говорит Джанна, улыбаясь. Нил снова настраивается на разговор. — Если вы вдруг пропустили — полная, неотредактированная запись голоса Эндрю Миньярда, кричащего на Нила Джостена, была выпущена сегодня утром, и теперь вырисовывается совсем другая картинка, вовсе не та, которую мы видели на прошлой неделе. На случай, если вы не слышали — вот она. Джанна сидит, задумчивая и сосредоточенная, пока воспроизводится звук. — Сам Нил Джостен как раз здесь, чтобы поговорить об этом с нами. Нил, как жизнь? Нил улыбается в камеру. — Все хорошо, Джанна. Как у тебя? — Все в норме, рада с тобой поболтать. Давай сразу перейдем к делу. Что ты почувствовал, когда вышла обрезанная запись? — Я был в абсолютной ярости, Джанна, в абсолютной. Я знаю, что уже и так сказал об этом в заявлении, которое опубликовали на прошлой неделе, но я повторюсь. Это просто ужас — новостная станция записала личный разговор, а затем опубликовала его без согласия записанных людей. А то, как они отредактировали ее до чего-то вообще едва узнаваемого? Как новостной станции, им должно быть стыдно. У них есть обязательства перед собственными зрителями — сообщать правду такой, какой они ее знают, а намеренно распространять ложь только ради просмотров… что ж, им повезло, что я не горю желанием морочиться с судебным иском, иначе он был бы у них на руках, независимо от того, выпустили ли они полное аудио или нет. Не говоря уже о том, что это невообразимо жестоко — мы с Эндрю через многое прошли в детстве, и мы потратили годы, пытаясь показать людям, что мы через это переступили и поняли, как, несмотря ни на что, оставаться хорошими людьми, параллельно пытаясь защищать нашу личную жизнь, а Седьмой канал сделал все возможное, чтобы разрушить все то, над чем мы так старались — и даже не потому, что это было правдой! Я всей душой за разоблачения тех, кто в самом деле совершали ужасные поступки, Джанна, потому что это — это не разрушение репутации, а, наоборот, простой показ правды, но эта запись — ее не задумывали выложить как что-то, что показало бы правду. Все было задумано так, чтобы причинить вред. Он закрывает рот. Джанна знает, что делать. И, как обычно, она пользуется случаем. — А оно причинило, да? Уверена, все, кому небезразлично, следили за историей Натали и Пейдж — мы все были ужасно обеспокоены мыслью, что они могут быть в опасности, и Твиттер подключился, готовый помочь им, если им эта помощь понадобится, но, судя по их Ютуб-стриму, кажется, они нуждаются в защите ото всех остальных куда больше, чем от вас. Нилу требуется минута, чтобы взять себя в руки. — Они не сказали нам… они ни о чем нам не сообщили. Не хотели нас беспокоить. Я уверен, любой родитель поймет, что почувствовали мы с Эндрю, когда услышали, как Натали и Пейдж говорили, что кто-то пытался забрать их из школы. Прозвучало так, будто это было не очень-то удачное похищение — а это был один из родителей детей из их школы, так что с этим человеком парой слов мы перекинуться сможем, но для нас это был абсолютный ужас, и мы действительно понятия не имеем, остановится ли все на этом. Это бессовестно и незаконно — пытаться похитить ребенка, даже если вы каким-то там образом вдруг пришли к выводу, что так будет лучше для его безопасности. — Люди были реально убеждены, что они хотят сбежать, — говорит Джанна, но прежде, чем она успевает закончить, куда бы ни клонила, Натали выбегает из кухни. — И это, знаете ли, оскорбительно, — кричит она, понижая голос, когда подходит ближе к микрофону. — Па, ты что, подпрыгнул? — Ты меня удивила, — защищается Нил, но она не ждет. — Здрасьте, Джанна, и вообще всем привет, короче, слушайте, я поверить не могу, что забыла сказать это на Ютубе, но это оскорбительно — что люди думают, типа мы реально хотим и не можем убежать. Я была плохим ребенком в системе как раз потому, что сбегала, и сбегала успешно, даже несмотря на то, что мне некуда было податься. Если бы мы хотели переехать жить к Патрику, мы бы уже были у него. Типа, в худшем случае мы бы отправили ему письмо по имейлу со школьных компов, чтобы папа и па не могли проверить нашу почту, и попросили бы его купить нам билеты на самолет, а потом выпрашивали бы у друзей наличку, чтобы взять такси до аэропорта. Вот и вся схема. Мы бы сказали папе и па, что пойдем в кино с друзьями после школы, и они бы даже не догнали, что мы сбежали, пока мы не оказались бы в Колорадо. Но это, типа, прям наихудший сценарий. Они не проверяют наши телефоны, электронную почту, банковские счета, ничего, и они дают нам карманные — мы могли бы сами купить билеты на самолет и постить об этом целый день, и наши родители ничего бы не узнали. Типа, самое сложное в побеге — это оставаться незамеченными, а если у нас есть куда бежать и кто-то, кто готов заплатить за путь до этого места, это было бы буквально самой простой фигней в мире, и мне обидно, что люди думают, что мы слишком тупые, чтобы это провернуть, — она делает глубокий вдох. — Спасибо, что поделилась с нами, — искренне говорит Джанна. — А еще, рада снова тебя видеть. — Я тоже рада вас видеть. — Ты вообще дышала, пока говорила? — спрашивает Нил. — Нет. А должна была? — Да не, необязательно. — Крутяк. Ну и все. А теперь я пойду. — Окей, — соглашается Нил, поворачиваясь обратно к камере. Краем глаза он видит, как Эндрю дергается. В то же время улыбка Джанны становится чуть шире. Нил совершает прыжок веры. Повернувшись — недостаточно, чтобы видеть Натали, но достаточно, чтобы она поняла, что он с ней разговаривает, — он говорит: — Это грубо, не делай так. — Как не делать? — спрашивает Натали, защищаясь. — Я сзади тебя, ты понятия не имеешь, что я делаю. А. Он был прав. — У меня глаза на затылке, я точно видел, что ты сделала. — Ну и что я сделала? Он смотрит на нее через плечо. — Я не собираюсь произносить это вслух. — Потому что ты не знаешь. Глаза у него на затылке. Ага-ага, конечно. — Я знаю, — настаивает Нил. — У всех родителей есть глаза на затылке, и все это знают. — Ты… — Натали возвращается к нему и начинает ерошить его волосы. — Где? — спрашивает она, чуть не смеясь. — Где они? — Ай-яй-яй, — ойкает Нил, уворачиваясь от ее руки. Он поднимает на нее взгляд — она выглядит переживающей, искренне обеспокоенной, и это очаровательно мило. — Что? Что я сделала? Я не… — Ты ткнула меня в глаза, — отвечает Нил. На лице у нее появляется выражение такой обиды и шока, что, не знай он ее лучше, подумал бы, что она практиковалась. Он сгибается пополам, хохоча так сильно, что не может сидеть прямо. — Это было не настолько смешно, — говорит Натали, но тоже смеется. — Боже мой, это было не смешно. Ты убиваешь папу. Ты убиваешь своего мужа. Посмотри на него, он умирает. Нил бросает взгляд на Эндрю и видит, как он закрывает лицо руками, и понимает, что, на самом деле, может смеяться еще сильнее. — Я просто хочу сказать, — произносит Пейдж, удивляя Нила — когда только она успела прийти? — Что это была ужасная шутка, и любой, кто смеется, просто жалеет его, и, Натали, включая тебя. — Я смеюсь не над его шуткой, — обиженно отвечает Натали. — Я смеюсь над тем, как сильно он ржет. — Но сам-то па в это верит? — Нет, — отвечает Нил, — я знаю, ты считаешь меня смешным. — Это ложь и провокация, — отвечает Натали. — Ну короче, пока я тут, — говорит Пейдж, устраиваясь на диване, — я… ну подвинься, па… еще… еще давай, — когда Нил пытается сесть, Пейдж толкает его в бок, чтобы он не загораживал камеру, но как бы далеко он ни наклонялся, этого все равно недостаточно. — Кыш, — Нил позволяет себе просто лечь на Эндрю. — Все, покеда. Так вот, пока я здесь, я просто хочу сказать — с учетом социальных сетей, которые на нашей стороне, переехать жить к Патрику было бы, серьезно, самой простой фигней. Натали права, сбежать несложно, ты просто берешь и… выходишь за дверь. Проблема в деньгах и в том, где остановиться. Если только ты, типа, не сидишь в тюремной камере… — Или если родители не запирают тебя и не ставят решетки на окна, или не сажают тебя, типа… о, знаете, что нам надо сделать? Надо сходить в какую-нибудь комнату… типа как… комнату для беглецов. Пейдж смотрит на Натали так, словно у нее вырос второй нос. — Комната для беглецов? Что такое комната для беглецов? — Это называется не «комната для беглецов», а… — Беглецовая… комната побега, что ли? — Да, — отвечает Натали, — да. Нам нужно сходить в комнату побега, у нас бы хорошо получилось. — Что это? — спрашивает Нил. — О, господи, — вступает Эндрю. — Окей, я просто… Джанна слышит меня отсюда? — Мы неплохо тебя слышим, — весело отвечает Джанна. — Я просто хочу сказать, что я — серьезно — не запираю Нила каждый день. У него действительно есть свобода выходить из дома и заниматься чем угодно. Просто обычно он ходит домой к другим людям, на стадион или в залы игровых автоматов. Он ничего не знает, потому что не хочет знать. Я просто хочу прояснить — учитывая общественное мнение обо мне — что Нил полностью волен исследовать мир и просто наотрез отказывается это делать. — Дело не в том, что я чего-то не знаю, — спорит Нил. — Просто… ну, то есть, что там нужно делать? Что будет, если не получится найти выход? Как долго придется там проторчать? — Типа, это полностью зависит от того, что ты делаешь, — взволнованно тараторит Натали. — Пару лет назад мы ходили туда с друзьями, но обычно это что-то тематическое, типа: «ой, тебя заперли в библиотеке, ищи подсказки, которые приведут тебя к ключу» или всякая такая фигня. Если не сможешь найти выход — ты проиграл. Обычно квесты длятся около часа, но мне кажется, мы довольно умные и нашли бы выход раньше. — О, — кивает Нил. — Получается, там нет окон, иначе люди бы просто выползали наружу, но тогда какое там освещение? — Ты что, боишься темноты? — Легкая клаустрофобия. — Оу. Но, типа, тогда почему ты беспокоишься об освещении? — Это важно. Натали явно предпочитает не спорить. — Пейдж выберет квест с хорошим освещением. И вообще, мне кажется, ты не выкупаешь. Смысл не в том, чтобы просто выбраться из комнаты, а в том, чтобы разгадывать головоломки, тебя же там не просто запирают за дверью с засовом… — Почему это моя работа? — спрашивает Пейдж, мгновенно собравшаяся и готовая спорить. — Я твоя старшая сестра, — отвечает Натали. — Я могу раздавать задания. — Откуда ты знаешь, что старше! Джанна, я хочу, чтобы это официально зафиксировали: мы понятия не имеем, кто из нас родилась раньше… — Я напишу бабушке и спрошу, — говорит Натали. — Вот и спроси. — Девчат, не хотите порешать это на кухне? — спрашивает Нил. — Хах? — спрашивает Натали. — Ну, знаете, не на камеру? — Ой, — говорит Натали. — Здрасьте, Джанна, мы о вас забыли. — Не волнуйся, — отвечает Джанна. — Я не забыла, — заявляет Пейдж. — Да, мы пойдем, — соглашается Натали. — Хочешь порешать этот вопросик снаружи? — Не, — отвечает Пейдж. — Я хочу решить его внутри. Внутри кухни. — Это прозвучало не так круто, как ты думаешь, — говорит Натали, и ее голос затихает, когда она скрывается на кухне, пока Эндрю помогает Нилу сесть обратно. — Привет еще раз, — говорит Нил. — На чем мы остановились? Джанна делает паузу, чтобы взять себя в руки, и продолжает. — Полагаю, следующий вопрос в моем списке был: «Эндрю тебя правда абьюзит?». Мы все видели твои шрамы, и, мне кажется, большинство подумали о них в другом контексте после той аудиозаписи, которая, как я уже поняла, была обрезана. — Нет, он этого не делает, — твердо отвечает Нил, изо всех сил стараясь, чтобы голос не звучал сердито. — Он никогда не бил меня. Он никогда не причинял мне боль. Он никогда не абьюзил меня ни словесно, ни эмоционально, ни финансово. Мои шрамы… слушай, я вырос с отцом, который был главарем группировки, а потом провел годы в бегах от него же. Он не был милым. Его шестерки не были осторожны, пытаясь убить меня. Когда они меня нашли, они не стояли, улыбаясь мне и вежливо прося вернуться домой. Моего отца не просто так звали Мясником. — Приятно слышать, что у нас нет причин бояться за тебя, — спокойно произносит Джанна. — Теперь, когда мы разобрались со всем важным — за что Эндрю кричал на тебя? — А. Знаешь… иногда мы с Кевином выкидываем всякие глупости на тренировках. Пробуем фигню, смотрим, сработает ли. И у меня… появилась идея. И Кевин не давал мне попробовать, потому что это было слишком опасно, но когда я увидел возможность, я воспользовался ей, и… ну, очевидно, у меня получилось. Но он не ошибся. Все могло закончиться плачевно — для меня и для одного из тиммейтов. Мы могли серьезно пострадать. — Или умереть, — говорит Эндрю. — Или умереть, — соглашается Нил. — И, по-моему, я довел Эндрю до сердечного приступа… — Не довел, потому что органы просто покинули мое тело. — Я заставил все органы Эндрю покинуть его тело… эй, это звучит реально странно… — Для меня было еще страннее испытать это, чем для тебя просто услышать. — Справедливо. В общем, он оказал мне услугу, вытащив меня с корта, чтобы отчитать, вместо того чтобы делать выговор перед всей командой. Его же слышно на полной записи — он там не угрожает мне сломанными костями, размозженным черепом и «никакого больше экси», он предупреждает меня, что это возможные последствия того мува, который я попробовал. Кевин сказал бы то же самое; если честно, Эндрю надо было взбучить меня прям на корте, Кевин бы присоединился. Я, конечно, испытывал прилив адреналина от того, что у меня получилось, и ужасно собой гордился, вплоть до момента, пока не понял, что Эндрю искреннее расстроен, поэтому мой тон и изменился на полуслове. — Логично, — кивает Джанна. — Как фанатка экси, я просто обязана спросить: что это был за мув? — Я не стану им делиться, — отвечает Нил. — Не хочу, чтобы кто-то еще попробовал. — Ты не ответил не потому, что собираешься попробовать еще раз, — говорит Эндрю. — Ты не будешь пробовать снова. — Я не буду пробовать снова, — соглашается Нил. — Он тебе реплики подсказывает? — спрашивает Джанна, ухмыляясь. — Он же знает, что мы его слышим? — Не подсказывает он мне ничего, он телепатически пытается помешать мне снова попробовать тот мув. — Ты не будешь его пробовать. И это не телепатия. — Не буду, — соглашается Нил. — Звучит так, будто вы насчет этой штуки совершенно разного мнения, — замечает Джанна. — Нет, я согласен с ним, — говорит Нил. — Я просто разочарован этим. — Я позвоню Кевину, — угрожает Эндрю. — Он тебе так шею намылит, что в Твиттере уже его начнут обзывать абьюзером. — Хорошая идея. А если серьезно, он что, смотрит? Я жду смску через три… два… один… один с половиной… о, вот оно. Он пишет, — хихикает Нил, открывая телефон, чтобы увидеть полный текст.       Ебальник завали. Я перейду к калифорнийцам. Посмотрю, че ты будешь без меня делать. — Он немного поматерился, а потом пригрозил перейти в команду Калифорнии. О, теперь он говорит перестать читать его сообщения на телеке… я остановлюсь на этом, — решает Нил, выключая телефон, когда появляется значок, указывающий, что Кевин печатает. — Знаешь, не хочу давить, но, наверное, было бы меньше негативных слухов о вас, если бы вы чаще занимались вот такими штуками. Большинство пар — ну, хотя бы — выкладывают в соцсети всякое, чем занимаются вдвоем, но по вам еле скажешь, что вы вообще вместе, если не учитывать того, что говорят о вас другие люди. — О-о, — кричит Пейдж из кухни. — У меня есть идейка, — говорит она, проскальзывая через дверной проем в коридор. — У меня для этого такая идея… — Как ты услышала? — недоверчиво спрашивает Нил. — У нее уши на затылке, — кричит Натали из-за спины Пейдж. — Нет у меня там ушей, — раздраженно отвечает Пейдж, а затем подходит к дивану. — Я через стенку подслушивала. Ну короче, у меня идея: мне кажется, вам надо, типа, устроить на Ютубе что-то по типу еженедельной рубрики и просто спорить. — Ты… ты хочешь, чтобы мы… сели перед камерой и просто спорили? — уточняет Нил. — Мы не спорим даже вне камеры, — возражает Эндрю. — Ты хочешь, чтобы мы спорили перед камерой? И ты думаешь, что это восстановит наш… общественный имидж? — Не типа прям спорить-ругаться, мне вообще кажется, что вы бы дольше двух минут так не смогли, да и еженедельно спорить так было бы слишком. Я о ваших обычных спорах. Из-за глупой фигни. Типа какое чистящее средство лучше и все такое. — О да, — присоединяется Натали. — Типа, можно ли будет достать пудинг во время зомби-апокалипсиса или еще какая-нибудь такая тупая хует… фигня. — Такой спор должен возникнуть естественно, — говорит Эндрю. — Мы не можем назначить для него время, не можем просто врубить. — Ну, а как насчет улаживания споров других людей? — предлагает Пейдж, не желая отпускать эту идею. — Типа, зайдите на Ютуб-лайв, ну или куда там еще можно, и пусть люди кидают всякую фигню в чатик — типа, кровать должна стоять только у одной стены или у двух. А потом просто обсуждайте эти вопросы. — Неужели люди будут это смотреть? — спрашивает Нил. — То есть, ну, это не может быть интересно практически никому, кроме нас. — Если люди не будут смотреть, можете отказаться от идеи и удалить канал, — говорит Натали. — Но мне кажется, люди бы смотрели. — Конечно, но мы что, будем просто… — Нила прерывает звонок. Эндрю тянется к его телефону. Нейроны Нила срабатывают с такой скоростью, какой никогда прежде не достигали, и он выхватывает телефон у Эндрю из рук. — Извиняюсь, забыл отключить телефон, — говорит Нил с улыбкой. Он опускает взгляд, сразу радуется, что не позволил Эндрю взять его, и нажимает отбой. — Ой, не надо, это могло быть что-то важное, — говорит Эндрю. — Нет, все в порядке, я попозже разберусь. — Нет, разберись-ка сейчас, давай. — Я… я буквально в середине интервью, — отвечает Нил, указывая на камеру. Эндрю спускает ноги и пододвигается поближе. — Я могу подменить тебя на парочку минут. Давай, иди перезвони. — У Джанны не так много времени, так что… — Нет, вообще-то, экси-сезон закончился, а меня так-то не волнует футбол, — говорит Джанна. — Я рада продолжать столько, сколько вы двое хотите, и если Эндрю хочет потусоваться несколько минут, я уверена, наши зрители с ума сойдут от радости. — Иди, Нил, — говорит Эндрю. — Тогда поговорю на улице, — отвечает Нил, сдаваясь и вставая. — Хорошо, конечно, — соглашается Эндрю, двигаясь, чтобы занять место Нила перед камерой. Нил проходит мимо детей. Выходит в коридор. Останавливается, положив руку на дверную ручку, и слушает, что говорит Эндрю. — Где-то неделю назад Нил проснулся, и первое, что он сказал — что ему нужно выполнить задание, — рассказывает Эндрю. Его тон подразумевает, что против него точно есть какой-то заговор. — Он не сказал мне, какое именно. Ответил, что я узнаю через пару недель, и что для этого может потребоваться повторная поездка… Нил выходит на крыльцо, закрывает за собой дверь и перезванивает в ювелирку. — Здравствуйте, я только что пропустил звонок, меня зовут Нил Джостен. — Ой, да, да. Мистер Джостен, ваши кольца готовы, их можно забирать. Парочка напоминаний: они уже оплачены, и окончательная цена соответствует уже внесенной сумме, так что вам не нужно будет доплачивать; и мы храним кольца только месяц, а по его прошествии отправим материалы на переработку. — Отлично, я заберу их через пару дней, — отвечает Нил и уже ухмыляется. Они еще даже не у него. Простого факта их существования достаточно, чтобы сделать его настолько счастливым… — Замечательно, мы открыты с девяти до восьми по будням. — Отлично, спасибо. Попрощавшись, он вешает трубку, и ему нужна минута, чтобы успокоиться. Он запихивает все это подальше. Нельзя думать об этом. Нельзя прямо сейчас знать это. Он делает глубокий вдох, и все исчезает. Он просто скажет всем, что это был спам-звонок или типа того. Он возвращается в дом и стопорится на полпути по коридору, остановленный как вкопанный явной силой взгляда, сверлящего его, пока он приближается. — Что? — Итак, какой у меня подарок на День рождения? — спрашивает Эндрю. Нил сильно-сильно стискивает ладони в кулаки. Он не отреагирует — никак. Как только Эндрю узнал? — Что? — Ну, Джанна отметила, что та пара недель, о которой ты говорил, закончится как раз в неделю, когда у меня День рождения. Так вот — какой у меня деньрожденный подарок? Нил берет себя в руки и, преодолев стену допроса, скользит обратно на диван. — Я ничего тебе не купил. — Ты лжешь мне прямо в лицо. — Нет, не лгу. Я даже столик на ужин нигде не забронировал — подумал, может, мы сходим на пляж, а кто хочет красиво одеваться прямо перед прогулкой по пляжу? Мы можем просто сходить в «Эплби» или еще куда-то. — И люди еще думают, что это я тебя абьюжу. Это бессердечно. Для чего тогда нужны две поездки и звонок? На полсекунды в мозгу у Нила всплывает сама мысль о существовании колец, и он закрывает глаза. Нет. Он ничего не чувствует. У него нет мыслей. Он лыбится и не может скрыть улыбки. Он щиплет себя за переносицу. Может, ему удастся изобразить это как раздражение. — Это что-то хорошее, да, — говорит Джанна, и Нил обнаруживает, что улыбается еще шире. Да никто в мире не поверит, что это раздражение. — Не надо, — говорит Нил. — Это сюрприз. Не спрашивай, Эндрю, или я проболтаюсь. Да и вообще, завтра мне нужно выполнить одно дельце. — Хорошо. Когда ты собираешься подарить его мне? — В твой День рождения. — Конечно, но когда именно? Я проснусь и узнаю, или мне придется ждать аж до конца дня? — Сколько тебе лет? Веди себя по возрасту. — Мне все еще тридцать, — протестует Эндрю. — Это юность, мне по-прежнему разрешено хотеть подарки. — О, хорошо, тогда в день, когда тебе исполнится тридцать один, ты научишься терпению, и не будет иметь значения, когда я подарю его тебе. — Господи. Вечером. Ты заставишь меня ждать весь день. — Я не знаю! Я не знаю, я не умею планировать, каждый раз, когда я думаю об этом, я делаю вот так, — говорит Нил, указывая на улыбку на лице, которую не может сдержать. — Я пытался сохранить все в секрете, что у меня явно не вышло, потому что я об этом думаю. Короче, что там с темой Ютуба? Мне кажется, мы могли бы, да? — Меняешь тему, — обвиняет Эндрю. — Да. Да, меняю. Когда мы должны начать? — Ну, стой, ты правда хочешь этим заниматься? Или просто меняешь тему? Я могу перестать спрашивать, если ты действительно хочешь. — Мы можем попробовать, — говорит Нил, пожимая плечами. — Если ты готов. — В четверг? — предлагает Эндрю. — Где-то, я так думаю, вечером. Часов в семь? — Можно так, — соглашается Нил. Он бросает взгляд на детей, которые вели себя на удивление молчаливо, и видит, что они ссутулились над телефонами. — Хей. Мысли? — У нас тут, как бы… жаркий… спор, — медленно бурчит Пейдж, печатая. Натали улыбается Нилу, выглядя чуть ли не дьявольски. — Бабуля говорит, что я старшая. — Хотя прошло много времени, — отвечает Пейдж, поднимая глаза, — так что, возможно, она запамятовала. — Очевидно, у меня было много волос, — говорит Натали, — и она точно помнит, что конкретная брюнеточка родилась первой. Пейдж вскидывает голову. — Знаешь, что это значит? — Что я старшая? — Что ты старая. — Че? Я не старая, мне всего четырнадцать, я всего на пятнадцать минут старше тебя… — Старуха, — говорит Пейдж, тыкая на Натали так, будто материт ее. — Я в этом доме единственная молодая. — А кошечки, — говорит Нил. — Они старше меня по кошачьим годам. Я тут молодая. А Натали старая. — Теперь они говорят о бабушке, — перебивает Джанна, — и что эта бабушка знает, кто из них родилась первой — это ваша кровная бабушка? — О, да, — отвечает Пейдж, ломая холодное молчание между ними. — Единственное хорошее, что Патрик дал нам, — так это контактная информация родителей нашей мамы, которые все еще живы, и это круто. И оказалось, что они тоже крутые, потому что бабушка совершенно правильно запомнила, что я не старая… — Мне четырнадцать! — говорит Натали. — Я по закону еще ребенок. — Старуха, — заявляет Пейдж. — Тогда через пятнадцать минут тебе будет столько же, сколько было мне, когда ты сказала, что я старая. — Да, но ты все равно будешь старше меня, а я по сравнению с тобой все равно буду молодой. — Что плохого в том, чтобы быть старой? — спрашивает Джанна. — Я старше вас всех. — Ну, это нормально, — отвечает Пейдж, отмахиваясь от Джанны. — Вы не старая. А Натали — да. — Стой, что вообще значит «старая»? Какое для тебя значение имеет это слово? — спрашивает Джанна. — Типа, это ментально, — отвечает Натали. — Духовно. Вы вот пожилые, — говорит она, махая в сторону Нила и Эндрю, — в силу того, что вы наши родители. Джанна крутая и, следовательно, молодая — хотя на самом деле она фанатеет от вас обоих, что реально работает против нее, но мы это проигнорим. — Ты используешь слово «старая» в значении «некрутая»? — спрашивает Нил. Это заставляет весь разговор моментально стихнуть. Нил отсчитывает целую секунду тишины. Две. Три. — Понимаете, в чем фича, — говорит Натали, — вы произносите слова, типа, как «некруто», типа… типа как… «уаоаоу, это некруто», — продолжает она издевательски низким голосом. — «Я родилась в семидесятых»… — Вот так разговаривают родившиеся в семидесятых люди? — тихо спрашивает Нил. — Понятия не имею, — бурчит в ответ Эндрю. — Я родился не в семидесятых. — Я родилась в семидесятых, — признается Джанна, — и я не понимаю, какое это имеет отношение к делу. — Это просто… типа как… как если ты ведешь себя как старый, но пытаешься быть молодым… — Знаешь, мы пытаемся быть молодыми, потому что мы и есть молодые, — перебивает Нил. — Я не закончила, не перебивай меня… если ты собираешься настаивать, что быть старым… — Вот почему Натали старая, — победоносно произносит Пейдж. — Потому что она настаивает, что она старая. — Хорошо, ты можешь быть старшей сестрой. Я тогда буду младшей. — Нет, бабушка сказала, что ты старшая… — Они часто спорят? — спрашивает Джанна, ухмыляясь. — У меня куча воспоминаний о ссорах с братьями и сестрами. — Знаешь, когда они приехали, они вообще не ссорились. Кстати реально, эй, это правда — вы начали ссориться чаще. Стойте, может, мы все-таки плохие родители. — Че? — отвечает Натали. — Нет, наоборот, наоборот. — Объяснишь? — просит Эндрю. — Типа, в каких-то домах мы не могли спорить, потому что у нас из-за этого были бы неприятности, — говорит Пейдж. — И в некоторых случаях это было, типа, как будто у нас есть общий враг, и мы живем с этим общим врагом, так что у нас должна быть, знаешь, солидарность. А потом, когда мы оказались в хорошем доме, мы не хотели создавать проблем, потому что не хотели, чтобы наши приемные родители заставили нас переехать в другой дом. — Но, типа, здесь это норм, — рассказывает Натали. — Вы не будете кричать на нас и не бросите нас. Но мы поговорим на кухне, если хотите. Нил просто таращится на нее с минуту. Он сейчас заплачет? Сейчас это случится? Он расплачется? — Ты права, — говорит Эндрю. — Но да, вы, наверное, могли бы поспорить и на кухне. В доме есть и другие комнаты, если вам будет удобнее в другом месте. — Не, просто уже не получится так просто подслушивать, — отвечает Пейдж, отмахиваясь от него и уже направляясь на кухню. Натали машет в камеру и следует за ней. Нил скользит взглядом на Эндрю. Эндрю понимает. — Должно быть, приятно это слышать, — произносит Джанна, как бы создавая Нилу идеальную возможность. — Как родителям. Знать, что, по крайней мере, ваши дети думают, что вы хорошо справляетесь. Нил видит — видит мяч, ждет, чтобы ударить по нему, но не может, потому что уже произносит неверные слова. Ему надо заткнуться, сказать что-то о том, как приятно получать такое одобрение, или еще что-то в этом роде, но он не может, он в ярости, и в печали, и в облегчении, и снова в ярости, и в печали от того, какое облегчение испытывает. — Честно говоря, Джанна, это вправду тяжело. То есть, мы не самые лучшие родители, — Джанна дергается. Нил продолжает: — На самом деле, не могу представить, что мы лучшие, никто из нас двоих в жизни не имел дел с подростками — единственные дети, которых мы знаем, все еще тоддлеры. И мы молодые, у нас есть дети-подростки, и, очевидно, у нас есть и свой багаж. Но тот факт, что мы по-прежнему лучшие, кто у них когда-то был, то, как с ними обращались, тот факт, что они все еще лучшие дети на планете… как-там-его-зовут может подать на нас в суд, если хочет, он не заберет наших детей… — Как-там-его-зовут? — спрашивает Эндрю. — Ты имеешь в виду Патрика? — Да, извини, забыл, что мне должно быть на него не насрать. Он не получит наших детей. Мы не лучшие родители, но мы от своих детей не откажемся. — Раз уж ты заговорил об этом, — осторожно произносит Джанна, и у Нила внутри все сжимается — о чем он заговорил? — что насчет обвинений в… использовании ножа? Насилии? Нил моргает, глядя на нее. Он открывает рот… — Каратэ, — кричит Пейдж через стену. — Тхэквондо. Нил смеется. — Я не расслышала, — говорит Джанна. — Она кричит из кухни? — Ага. Она сказала «каратэ» и «тхэквондо». Я предполагаю, она пытается сказать, что когда видишь ребенка в форме каратиста, ты не харассишь его родителей за то, что они учат своего ребенка насилию — ты просто дальше занимаешься своими делами, так же, как если бы увидел ребенка в танцевальном купальнике. Мы не учим наших детей быть жестокими, мы учим их защищать себя. Так уж вышло, что я знаю о ножах гораздо больше, чем о каратэ. И если кто-то волочет тебя к машине, легче вытащить нож из кармана и пырнуть этого человека, чем применять каратэ. Если честно, на самом деле я не так уж много знаю о каратэ. Может, там и получится что-то сделать, если тебя тащат — как та фигня, которую делают люди в фильмах, когда обхватывают ногами чью-то голову, а затем убивают? Я… короче, суть в том, что умение держать нож и пользоваться им — полезный навык. — CNN сообщили, что были реальные угрозы. Нил пожимает плечами. — Представь: к тебе домой приходит мужчина. Он пытается забрать твоих детей. Он настаивает — без каких-либо доказательств — что ты представляешь опасность для своих детей. Он признает, что был человеком, который — исключительно ужасным образом — причинил боль твоим детям, и который никогда не предпринимал никаких попыток загладить свою вину или эту боль смягчить. Тем не менее, он стоит и талдычит, чтобы твои дети ушли из дома вместе с ним. Как бы ты поступила? Ему еще повезло, что мы не вызвали на него полицию. Если быть до конца честным, я проявляю большой интерес к его заявлению о том, что он хочет войти в приемную систему как родитель — я должен предположить, что ему откажут, да? Они же не позволят мужчине брать детей, если у него уже есть история о том, что он сначала от детей отказался, а затем попытался похитить их годы спустя, правильно же? Помимо свидетельств всех четырех человек в этом доме, он и сам прямо признался в этом, когда CNN брали у него интервью. Но… ну, это не в моей юрисдикции, да. — Мы все будем внимательно следить за развитием событий, — обещает Джанна. — Я знаю, все мы принимаем близко к сердцу судьбу Натали и Пейдж, и мы все очень рады знать, что они в добрых руках, и мы все полностью заинтересованы в том, чтобы они оставались в них и дальше. Но — теперь, когда все обсудили, мы снова можем поболтать о спорте! Давайте сделаем рекламную паузу, а когда вернемся, поговорим о Чемпионате, Денвере и следующем сезоне. Зрители аплодируют, Джанна отключает микрофон, и звучит музыка концовки шоу, когда она машет толпе. А затем она улыбается Нилу. — Видишь? Не так уж плохо, а? — Не так уж плохо, — соглашается Нил. Он, честно говоря, не уверен. Он пока не может думать ни о чем из этого. — Готов поговорить об экси? — В жизни еще не был так взволнован, — честно отвечает Нил. — Мне обязательно оставаться для этой части? — спрашивает Эндрю. — Тебе… не нравится экси? — спрашивает Джанна. — Ты хочешь говорить о своей работе вне работы? — спрашивает Эндрю. — Я говорю о своей работе вне работы, — отвечает Джанна. — Ну… — Эндрю резко останавливается. Нил тыкает его пальцем: — Стараешься не быть грубым? — Возможно, — признает Эндрю. — Я не хочу быть грубым, но все, что слетит с моих губ, будет грубым. — Знаешь что? Расценю это как шаг вперед в наших отношениях, — произносит Джанна. — Но если ты хочешь уйти — можешь уйти, мы, в общем-то, и не ждали, что ты будешь здесь. Не то чтобы мы не в восторге от твоего присутствия, но ты уже просидел с нами дольше, чем мы могли ожидать. Нил смотрит на Эндрю. Эндрю смотрит на него. Эндрю вздыхает: — Я останусь, но буду за кадром. Не разговаривай со мной. — Окей, — радостно соглашается Джанна. Эндрю отодвигается на свою сторону дивана и закидывает ноги Нилу на колени. — Спасибо, Джанна, — кивает Нил. — Я знаю, для тебя было бы лучше, если бы Эндрю остался поболтать. Джанна пожимает плечами: — Это даст людям повод продолжать смотреть мое шоу, если он пока не хочет говорить об экси. Эй. Сделайте мне одолжение. Не выбалтывайте слишком много в своем шоу на Ютубе. Мне нужно оставаться в бизнесе. — Мы сведем экси к минимуму, — обещает Нил. Ярроу, Грант и Дженнифер усаживаются, звучит вступление, а затем Нил полчаса разговаривает с ними четырьмя об экси. Когда Джанна, наконец, отпускает его, Нил завершает звонок в Скайпе, закрывает ноутбук и заваливается набок. — Здравствуй, — говорит Эндрю. — Привет. Он чувствует, как Эндрю расслабляется. И делает все возможное, чтобы тоже расслабиться. — Так что там с клаустрофобией? — спрашивает Натали, заставляя Нила подпрыгнуть, когда опускается в ближайшее кресло-качалку. — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Нил, садясь. — Она существует. — Да, но, типа, что с ней? — спрашивает Пейдж. — То есть, у тебя же нет проблем с душем? — Я… мне кажется, клаустрофобия не связана с нежеланием принимать душ. — Нет, я просто о том, что душевые — это тесные пространства. — А. Нет, у меня нет проблем с душем. — А с машинами. — С машинами тоже нет. — Или… эм… окей, слушай, — говорит Пейдж, и Нил устраивается поудобнее. — Типа, я нечасто оказываюсь в помещениях гораздо меньшего размера, чем эта комната, но, типа, насколько, по-твоему, мала комната с квестом, чтобы в ней могли поместиться четыре человека и чтобы мы хотели туда войти? — Не знаю, — отвечает Нил. — Ага, очевидно, — соглашается Натали. — Так, типа, что с клаустрофобией? Она у тебя, типа, реальная? Или у тебя просто какие-то странные, ебанутые проблемы, и ты называешь их клаустрофобией чисто для простоты? Это неподходящее описания, но ты понимаешь, о чем я. — А что? — утончает Нил. — Почему это имеет значение? — Ну, потому что, если тебе не нравятся маленькие закрытые пространства, большинство комнат побега не такие, — говорит Натали. — Или, по крайней мере, они не крошечные. Они размером с обычную комнату. Но тебе не нравится отсутствие окон? Типа, тебе норм в ванной, так что проблем с окнами нет, правильно? Как бы, есть ли такие виды квестов, которые нам надо исключить? Если мы не будем знать, то не сможем избежать херни. Нил пожимает плечами: — Мне не нравится находиться под землей, но я могу с этим справиться. Мне не нравится не иметь окон, но и с этим я могу справиться. Мне не нравится застревать в маленькой комнате без доступа в туалет. За это он получает пристальные взгляды. — Да, па, это никому не нравится, — говорит Натали. — Почему это… почему это вообще нужно как-то… формулировать? — Неправильный вопрос, — проницательно замечает Пейдж. — Когда тебя заперли в маленькой комнате так надолго, что доступ к туалету стал самой большой проблемой? — Не спрашивай, — говорит Эндрю. — Он же расскажет. — Честно говоря, большую часть этого времени я провел в Гнезде, — отвечает Нил. — Оно под землей, без окон, выкрашенное полностью в черный, и оставляет человеку кое-какие проблемы. — Это они заперли тебя в маленькой комнатушке без доступа в туалет? — спрашивает Натали. — Нет. Но нам необязательно говорить об этом. Я не понял концепцию комнаты побега, нам необязательно заводить об этом целый разговор. — Ты, типа, единственный человек на земле, для которого слова «комната побега» буквально означают комнату, из которой ты должен сбежать любыми возможными способами, — говорит Пейдж. — Я абсолютно уверен, что это неправда, — отвечает Нил. — Что, у нас теперь гиперболизация запрещена? — спрашивает Натали. — Окей, хорошо, я приняла решение — я хочу знать. И я спрашиваю. Что, нахуй, за еботня происходит с твоей херней, па? — Я бы хотела вмешаться и согласиться, — вступает Пейдж. — Я тоже спрашиваю. Нил пожимает плечами: — Моя мама. — Это какая-то неудачная шутка про мамаш? — спрашивает Натали. — Нет, — говорит Нил. — Она — причина. Когда мы были в бегах всего пару месяцев, мы были на Сицилии. Было лето, и просто охуеть как жарко. Мама нашла какой-то заброшенный фермерский дом. Мы не могли включать свет, готовить еду или делать вообще что угодно, потому что она не хотела, чтобы кто-то понял, что в доме люди. И, честно, я на самом деле не особо знал, что происходит, мне было десять, и она мне ничего не говорила, она думала, что я буду просто по большей части обузой. Я бы проболтался, или сделал неверный шаг, или ей пришлось бы меня защищать, и все в таком духе. Но как бы там ни было, однажды утром она заперла меня в шкафу и сказала, чтобы я не выходил, пока она не вернется за мной, и что если я уйду, она узнает и бросит меня здесь. Мне кажется, она думала, что вернется довольно скоро. Зная то, что я знаю сейчас, она, наверное, собиралась запутать следы или увести людей отца — и Морияма — подальше от меня и все такое. Но что-то пошло не так. Я так думаю, ее либо поймали, либо ей пришлось запачкать руки в крови, чтобы ее не поймали — очевидно, она все равно сбежала, несмотря ни на что, но это не было «чистым побегом». Вернувшись, она была вся в крови и грязи и говорила что-то о трех умерших людях, и нам пришлось бежать, но… она оставила меня на двенадцать часов. И я не двигался, потому что не знал, где она, не понимал, почему я должен сидеть в шкафу, я не… В общем, прошла пара часов, прежде чем мы смогли остановиться где-то достаточно надолго, чтобы я мог принять душ и переодеться. А потом поесть. Мне кажется, в машине была бутылка с водой — она нагрелась, но, эй, и я перегрелся, потому что было пекло. Не знаю. У меня эта проблема возникает нечасто. Есть не так много мест, куда люди хотят или ожидают, что я пойду, где я могу находиться часами без доступа в ванную. Но, типа, вот что для меня называется «комната побега». Тишина. — Ну, мама не хотела, чтобы я пробыл там так долго, — продолжает Нил. — Честно говоря, она, скорее всего, хотела вернуться и забрать меня затемно, а это заняло бы всего пару часов. В общем, она больше так не делала — после того случая она просто начала брать меня с собой, что, по крайней мере, означало, что, когда мы не ели в течение десяти часов, я знал почему. Снова молчание. Нил даже не хочет смотреть на Эндрю. Он прекрасно знает, как Эндрю относится к этой истории. Когда он рассказал ему ее, Эндрю встал и ушел. Он вернулся через десять минут, а затем повернулся и снова вышел. Не хотел рисковать и не хотел вымещать на нем свою злость. Но и не хотел оставлять его сразу после того, как он рассказал такое. Эндрю берет его за руку. Нил с облегчением сжимает его ладонь. — В общем, если это займет всего час, то я согласен. — Да, обычно квест ограничен по времени, — говорит Натали. — Получается, мы просто это проигнорим? — спрашивает Пейдж. — Агап, — говорит Нил. — В пятницу наш учитель математики опоздал на урок на пять минут, — говорит Натали. — И на потолке есть плитка, которая стоит как бы просто немного… немножко криво. Короче, мы бросали ручки в другой конец плитки, пытаясь, ну, знаете, просто вернуть ее на место, а потом Дэйв запустил в нее своим ебаным ботинком, типа, на максимальной скорости, и вместо того, чтобы просто вернуться на место, плитка отскочила, и оттуда выпал пакетик с травкой. Нил фыркает от смеха. — Ну и как все прошло? — Ну, пришел учитель, и никто ничего не сказал, потому что мы не хотели нарваться на неприятности из-за того, что бросали что-то в потолок, и мы сидели, пытаясь незаметно спрятать ботинок Дэйва и подтолкнуть его обратно в его сторону, и мистер Смитт увидел и спросил, что происходит, а потом Арчи сказал, что они пытались выяснить, какой на самом деле рост у Дэйва, потому что это читерство, если он будет в ботинках, но он снял только один, и потом мистер Смитт такой: «тогда почему ботинок так далеко от него», а Дэйв такой: «потому что я снимал его, и вы удивили меня, когда вошли, и я отбросил его», и мистер Смитт не смог доказать, что мы делали что-то плохое, поэтому он просто начал урок, но фишка в том, — продолжает Натали, и Пейдж уже просто в истерике от смеха. — Что никто не знает, что случилось с травкой. — Никто не увидел? — восхищенно спрашивает Нил. — Нет! И, типа, так-то мы знаем, куда он упал, — говорит Пейдж, — но не знаем, кто схватил его, или пнул, или что угодно, и мы не смогли его поискать, потому что там был мистер Смитт, и мы теперь ничего не можем сказать, потому что из-за травки могут выгнать из школы, но… мы составляем список людей в школе, достаточно высоких, чтобы они могли прятать травку в потолке, и Дэйв — первый в списке, но он не может… — Потому что, ну, если бы не его бросок, мы бы никогда не узнали, что она там, а кто стал бы уничтожать свой же тайник? — взволнованно перебивает Натали. — Тогда, выходит, что не так много людей… — И тогда возникает вопрос, знаете, сколько людей стали бы прятать бы травку там, потому что… типа… — Оставили ли плитку именно так специально, чтобы помнить, где именно тайник? Или травку просто… бросили туда, чтобы спрятать ее в последнюю минуту? — Типа, дело в том, что там не было большого временного промежутка, так что просто засунуть туда травку было ебаным волшебным броском, — говорит Натали. — Но, с другой стороны, этот класс не очень-то и часто остается пустым. Что означает, что единственная причина прятать там травку — это знать, что сможешь снова до нее добраться. — Что означает… — Мистер Смитт, — хором произносят Нил и Эндрю. — Да! — вскрикивает Пейдж. — Что просто жесть, потому что просто представьте, вот ты входишь и видишь кучу ручек и обувь на полу, а твои ученики ведут себя ужасно странно, а затем в конце дня ты идешь… — «Что ж, это был тяжелый день, как раз время курнуть»… — …а ее там нет. И ты не можешь никому рассказать! И не можешь спросить учеников! Так что, в общем-то, мы знаем, что это его травка, а он узнает, что мы знаем, и узнает, что она у кого-то из нашего класса, если только он не найдет ее под шкафом или еще где-нибудь, но у нас все шкафы стоят прям вплотную к полу, так что… — Так что мы просто будем жить с этим знанием, — говорит Натали. — Просто жить так до конца семестра. — Пиздец какой-то, — вздыхает Нил. — Кто-нибудь обязательно да похвастается, — говорит Эндрю. — Ни один старшеклассник не смог бы смолчать по такому поводу. — Нет, мы сможем, — торжественно говорит Натали. — Потому что, если мы не сможем смолчать, нам придется признаться, что вчера мы торжественно закопали травку на заднем дворе, — продолжает Пейдж. Эндрю садится прямо: — Что? — Мы ее не курили и все такое, — отвечает Натали, защищаясь. — И мы не сохранили ее для себя. Мы просто… у меня хорошо получается воровать, и я просто… подняла ее, а потом передала Пейдж, и у нас просто была травка целых двадцать четыре часа, и мы не знали, что с ней делать. — Так что мы ее зарыли. Если она прорастет, нам надо будет посыпать землю солью или чем-то еще, но, скорее всего, она же просто разложится, да? Мы вынули ее из пакетика. — И положили пакетик во вчерашний наполнитель кошачьего лотка, — говорит Натали. — Значит, никто не сможет его найти. Нил смотрит на Эндрю. По-русски он говорит: — Окей, получается… мы же не будем их наказывать? То есть, это… это было, честно говоря, круто, нет? Эндрю задумывается. — Какую вы провели церемонию? Натали с Пейдж переглядываются. Это не та реакция, которую они ожидали. — Эм, мы сказали: «прах к праху, пыль к пыли», ну и все такое, — отвечает Пейдж. — А потом мы остановились, потому что, типа, а травка — католик? Как-то странно об этом думать. Короче, мы просто поблагодарили ее за то, что она сделала пятницу реально ржачной, и мы надеемся, что она не восстанет из могилы, и мы хотели завернуть ее в листья, как в погребальные пеленки, но мы не хотели рисковать, подумав, что листья разложатся и станут, типа, как бы удобрением для травки? Но для этого же нужно тепло? А скоро уже зима? Нил берет себя в руки. Он не может смеяться над этим. Пейдж искренне тревожится. «Травка — католик?». Нил не будет смеяться. Он не будет. Не будет. — Вы рассказали нам это только потому, что не хотели, чтобы мы удивились, если у нас на заднем дворе вырастет марихуана? — Возможно, — кивает Натали. Нил почти лопается. Почти. Он не может смотреть на Эндрю, это будет конец. Он смотрит на свои колени. — Мне кажется… я думаю, все хорошо. Мы не будем наказывать вас, потому что вы, по сути, провели над собой самосуд… и не думаю, что именно так выращивают марихуану. Мой окончательный вердикт: вы никому не можете рассказать об этом, пока не закончите среднюю школу. Это ваше наказание за то, что хранили дома травку. — Окей, — соглашается Пейдж. — Окей. Окей. Я пойду наверх, мне нужно найти квест. — Да, хочу вздремнуть, — говорит Натали. — Хорошо, — соглашается Нил. Они с Эндрю ждут. Слышат, как закрывается дверь. Нил разражается смехом, наклоняясь, чтобы заглушить его футболкой Эндрю. — Охренеть, — бурчит Эндрю. — Твою налево. Это самые смешные… эти… церемониальные похороны. — «Травка — католик?». — Не грубо ли предполагать, что вся марихуана исповедует одну религию? — Да, мы знаем, что есть по крайней мере две… — Что? — Да, индика и сатива. Эндрю закатывает глаза. На все триста шестьдесят градусов. Он толкает Нила вверх. — Окей. Ты знаешь это, но не знаешь, что такое комната побега? Окей. Нил хихикает. — Комнаты побега никогда не показывают в новостях. Эндрю берет книгу: — Я тебя игнорирую. — Окей, — соглашается Нил. Эндрю сильно прижимает его колени своими ногами. Это хорошо. Нилу надо кое-что сделать. Он пишет Марии. Перечитывает свое сообщение не менее семи раз.       Скоро День рождения Эндрю. Можешь научить меня красить глаза? Приходит ответ от Марии:       о б ОЖЕ да я могу. когда? сегодня? завтра? насколько я знаю у тебя ток что было интервью?       Завтра? Да, у меня только что было интервью, не планирую сегодня больше ничего делать.       Да. Завтра. Я научу тебя. Я хорошая преподка. Ты только посмотри на меня, я даже каждое предложение пишу с большой буковки       Я заметил, это очень впечатляет. Какой у тебя адрес?       приедешь к райли? я буду целый день тусить с ней       Ты только что предложила научить меня краситься, прекрасно зная, что придется игнорить Райли?       не, я предложила научить тебя краситься прекрасно зная что это заставит райли влюбиться в меня еще СИЛЬНЕЕ. короче во сколькооо? мож в 2? норм? Нил на мгновение задумывается. — Что такое? — спрашивает Эндрю. Нил пожимает плечами. Он точно не может спрашивать об этом Эндрю. Если бы он планировал провести день с Эндрю, а Эндрю бы пригласил Марию, чтобы научить ее… чему-нибудь… типа, трюкам с ножами? Как играть в видеоигры? — влюбился бы он в Эндрю сильнее? Ну, может быть, это просто неправильный сценарий. Мария приглашает друга Райли — не то, чтобы он не дружит с Марией, просто сначала он был другом Райли и до сих пор больше общается с Райли — им в самом деле нужно общаться почаще, он скучает по ней… все, сбился с мысли. Это и есть оверсинк? Нет, это, скорее всего, его обычное мышление. Он перенаправляет мысли. Если бы Эндрю пригласил Райли, чтобы научить ее играть в видеоигры, влюбился бы он сильнее в Эндрю? Это кажется глупым вопросом. Почти все, что делает Эндрю, приводит к тому, что он все больше влюбляется в него. И, честно, сама мысль о том, как Эндрю учит Пейдж стоять на воротах, заставляет Нила чувствовать, словно он тает, так что, возможно, в этом есть смысл. — У меня завтра терапия, да, — бурчит Нил наполовину самому себе, сверяясь со своим расписанием. — Агап. Теоретически — он должен выйти где-то в час. Можно зайти в ювелирный салон, а потом добраться до Райли где-то минут в пять-десять третьего, учитывая оставленные десять минут на всякую ерунду в магазине.       В 2 ок, — отвечает он. — Могу на пару минут припоздниться.       мне ващееее нормммм, — пишет она. Что ж, с этим покончено. Итак, дальше: Нил сталкивается и с другими проблемами. Во-первых: Эндрю попросил лепестки роз и свечи. Ну, не прям так, если полностью честно, и необязательно именно в его День рождения, и нет даже никакой гарантии, что они захотят заняться сексом в этот день, но Эндрю — романтик чистой воды и никак иначе, и если уж Нил собирается выкладываться по полной, он выложится по полной: предложение руки и сердца, кольца, ночная прогулка по пляжу — может, ему все-таки стоит забронировать столик где-нибудь. Всю эту тему с пляжем он придумал буквально за секунду, но она все равно ой как хороша. Нил возвращается к паре вопросов, которые много раз задавал себе раньше. Ответы менялись с годами, как менялся и Эндрю, но вопросы остаются прежними: не будь взросление Эндрю таким, каким оно было, чего бы он хотел? И был бы нынешний Эндрю, существующий сейчас, счастлив получить этот подарок, каким бы запоздалым он ни был, каким бы неловким ни был сам процесс дарения? В данном случае вопрос, в целом, скорее в том, как бы тот, другой Эндрю хотел обручиться? Какой брачной ночи он бы пожелал? У Нила нет ответов. Он никогда не узнает, сколько из личности Эндрю — это он сам, такой, каким родился, а сколько вызвано травмой. И Эндрю так сильно изменился с тех пор, как Нил встретил его, что понять ответ становится еще сложнее — сколько изменилось благодаря терапии, сколько благодаря ему самому, а сколько он изменил в себе ради него — Нила? Нынешний Эндрю такой мягкий из-за терапии, или потому, что таким он был бы сам по себе, без огромного количества травм, или потому, что он думает, что это нужно Нилу, или потому, что Нил поощрял это, или потому, что… Проблема в том, что другого Эндрю нет. Нил не живет во вселенной, где существует Эндрю-до-травмы, и уж тем более такой, где Эндрю полностью эти травмы пережил. У него нет контрольной группы для эксперимента под названием «Эндрю». Нил, как правило, совершает философский подвиг, размышляя клишировано. Лепестки роз и свечи — Эндрю уже их упомянул. Эндрю правда нравится гулять по пляжу, как и ему самому — что было неожиданностью для них обоих, но у Нила морская соль не шибко ассоциируется со смертью матери; запах пожара тогда перебил соленый. Макияж — Нил знает, что Эндрю нравится, когда он прихорашивается. Проблема скорее в том, куда убрать коробочки с кольцами. Их же точно не спрячешь в кармане. Может, в карман толстовки, но толстовка не будет считаться за «прихорашивание» — хотя пляж, конечно, хорошее оправдание для толстовки… ладно, нет, да и вообще, в каком это законе прописано, что кольца можно дарить только в коробочках? Почему нельзя просто засунуть кольца в карман без футляра, без ничего? Нил видит, словно кадр из фильма, как слишком быстро вытаскивает телефон из кармана, а кольца разлетаются, теряются в песке, или даже в океане… тогда не без ничего, получается. Он сможет разобраться с этой частью позже. Вопрос получше: пойти поужинать куда-то или остаться на ужин дома? Нил полагает, что ответ скорее в том, собираются ли дети есть с ними. Если да, то есть ли особый смысл идти в дорогой ресторан? Сколько романтики будет в ужине при свечах с двумя детьми-подростками? С другой стороны, Эндрю больше хочется романтический ужин или все-таки семейный? — Эй, — говорит Эндрю, тыча пальцем в Нила, — прекрати. — Прекратить что? — Слишком много думать. — Я думаю о хорошем, — обещает Нил. — У меня такое выражение лица не из-за тревоги. — Не от тревоги, так от запора, — сухо отвечает Эндрю. — Но… я рад, что ты думаешь о хорошем. Мне давать тебе пенни за мысли или все-таки учитывать инфляцию? — Учитывай инфляцию, — требует Нил. — Хорошо, тогда, наверное, первый вопрос: когда была создана эта фраза… хотя стой, — говорит Эндрю, и начинает что-то гуглить. Нил ждет. Эндрю прикусывает губу. — Ладно. Проблема. — Да? — Мы на самом деле не знаем, кто ее придумал, потому что, конечно же нет, но впервые ее записали в тысяча пятьсот двадцать пятом году. — Аха, — отвечает Нил. — Выходит, проблема в том, что мы не получим точную оценку инфляции в период с того момента по настоящее время? Или проблема в том, что Соединенных Штатов не существовало, а, значит, не существовало и американского пенни? — Должны были быть пенсы, — бурчит Эндрю. — У меня такое чувство, что я уже и так слишком заморочился над этой шуткой. — Ну, мог бы просто посчитать. — Да я лучше умру. Я просто брошу пару сотен баксов в твою сторону. — Не утруждайся, потому что я не могу тебе сказать. Эндрю ужасается: — Ты заставил меня проделать все это только чтобы сказать, что твои мысли не продаются? — Агап. Эндрю задумывается. Нил ждет. Он надеется, что Эндрю поторопится. У него еще есть планы. — Так ты думал о моем Дне рождения? — Что? О твоем… нет. Не о нем. — Врешь мне в лицо, — решает Эндрю. — Знаешь, если честно, я поверить не могу, что мне потребовалось так много времени, чтобы понять. Я рассказывал Джанне историю, и она такая: «о-о, пара недель… представим, что где-то две… что может занять две недели? Что будет через две недели после того, как он упомянул об этом? Эй, Эндрю, разве твой День рождения не в начале ноября?». И я, наверное, скорчил такое же лицо, какое было у Натали, когда ты сказал, что она ткнула тебя в глаза, потому что Джанна чуть не упала со смеху. В прошлом День рождения Эндрю не был чем-то таким, чего стоило ждать с нетерпением. Чем-то, до чего можно было считать дни в ожидании. Во-первых, пока Эндрю не переехал к Аарону и Тильде, он даже не знал, когда у него День рождения. Во-вторых, он никогда не получал подарков. Не устраивал вечеринки. Его рождение и жизнь не праздновались — никогда по-настоящему не праздновались до последнего года его учебы в колледже, когда Ники потащил его — Нила — на ланч, чтобы спросить, что он готовит на День рождения Эндрю, типа: «Аарон пойдет гулять с Кейтлин, Рене — единственная, кто относится к нему по-другому в его День рождения, а ты — единственный, кто может отпраздновать его и не получить ножом в живот, так что мне насрать, пойдем ли мы просто в «Сумерки» или куда-то еще, но ты должен помочь мне все спланировать». Да и вообще, еще несколько лет назад Эндрю особо не утруждался и ничего не делал, просто смеялся с Нила и все. День его рождения не был чем-то таким, что стоило праздновать, а еще один прожитый год в основном стоил только виски и сигарет. Так что, конечно, Эндрю не думал о своем Дне рождения как о чем-то, по поводу чего стоит радоваться. Нил почти чувствует вину за то, что ненароком пользовался этим. — Хорошо, ты прав, но я все равно не скажу тебе, о чем думаю. Знаешь что, нет, все-таки скажу. Ты хочешь пойти куда-нибудь поужинать? Или хочешь остаться дома? Хочешь, чтобы дети тоже пошли с нами? — О, так мы по-настоящему планируем? — Ну, я — да. Сейчас да. Оказывается, если я планирую твой День рождения, я не могу думать о плохом. — Неужели ты только что реально это сказал. Хм-м. Что я хочу по поводу ужина? Что я хочу по поводу ужина? Мы можем выпроводить детей из дома на всю ночь? Да я шучу. Понятия не имею, не думал об ужине в честь Дня рождения. — Наверное, детей на ночь выпроводить все-таки получится, — размышляет Нил. — По-моему, если я даже немного намекну, что им, возможно, стоит переночевать в чьем-нибудь другом доме, они начнут планировать уехать на всю неделю, лишь бы помешать мне сказать что-то еще. Я подумываю о пляже. И мне очень нравится эта мысль. — Звучит хорошо, — соглашается Эндрю. — Хотя ты прав, в таком случае будет тяжело выбрать одежду. Как насчет поужинать дома, а десерт съесть где-то еще? Можем поесть мороженое после пляжа, и не нужно будет наряжаться. Мороженое в ноябре? Ну, Нил знал, за кого выходит. — Детей выпроводим. Можем подбросить их как раз по дороге на пляж. — Или попросим кого-нибудь отвезти их. — Так было бы лучше, — соглашается Нил. Это решает вопрос с макияжем — он не особо хочет, чтобы дети видели. Они будут над этим смеяться, он точно знает, и ему хочется, чтобы на Эндрю это произвело хороший эффект, такой, какого не будет, если дети останутся и начнут прикалываться. Но если они сами повезут детей к кому-нибудь домой, у него не хватит времени нанести мейк — во всяком случае, пока они не вернутся домой, а это значит, что макияж будет на нем всего пару часов. — Хочешь сам приготовить? Я могу и сам, или можем заказать на дом. — Я хочу, чтобы ты помог мне готовить. — Это полностью соответствует моим навыкам готовки. — Хочу получить подарок за завтраком. — Хм-м. Я пока не решил, когда дарить, но, мне кажется, не за завтраком, — размышляет Нил. Подарить кольцо дома решило бы проблему с карманами, но было бы и близко не так романтично. — Перед завтраком? Нил улыбается ему: — Обычно ты не в таком восторге от подарков. — Обычно ты тоже не в таком восторге от подарков. — Это правда, — соглашается Нил. Он уже чувствует, как улыбка начинает растягивать губы. — И все равно это в самом деле хороший подарок. Хей. Пообещай мне кое-что. — Все что угодно, — соглашается Эндрю. Он смотрит на Нила так, что Нилу кажется, словно он мог бы попросить его о чем угодно прямо сейчас — абсолютно о чем угодно, и Эндрю бы и глазом не моргнул. — Обещай мне, что не проведешь остаток нашей жизни, ожидая, что я найду способ превзойти себя. Этим подарком я себе же в ворота забиваю, считай. Я никогда больше не придумаю ничего настолько хорошего. Это такая здоровская штука, что, если честно, я испытываю искушение отказаться от всего остального в твой День рождения, просто чтобы попытаться довести его до уровня, который в будущем я смог бы хотя бы попытаться превзойти — хотя мне все равно пришлось бы нанять, ну, типа, французского шеф-повара, чтобы он жил с нами… о-о, а ты бы хотел на следующий год взять уроки выпечки? Не какие-нибудь вот эти уроки типа «а сейчас я научу вас печь маффины», а Мишленовский шеф-повар, который научит тебя готовить всякие кондитерские изделия и всякую такую фигню. — Этот шеф-повар превзошел бы подарок этого года? Нил задумывается на полсекунды, а затем качает головой. — Наверное, нет. Эндрю хмыкает. На лице у Нила, видимо, отражается что-то, потому что Эндрю уставляется на него — абсолютно молча. Нил на секунду отводит взгляд, пытаясь взять себя в руки, но Эндрю протягивает руку, берет его двумя пальцами за подбородок и притягивает к себе для поцелуя. И так сложилось, что Нил никогда не возражал против его поцелуев. Сегодняшний день — не исключение. Нилу невероятно нравится целовать Эндрю. В целом прикасаться к Эндрю. Он никогда еще не был так абсолютно, безгранично, до пустоты в голове доволен, как в момент, когда обнаружил, что Эндрю тоже нравится касаться его. — Получается, мы просто останемся дома на мой День рождения? — спрашивает Эндрю. — Будем стоять в коридоре не двигаясь, чтобы сделать день как можно более скучным? — Нет. Завтрак в постель. Обед… самый обычный обед. Ужин с детьми. Потом выгоним их. Прогуляемся по пляжу. Поедим мороженое. Поедем домой. Это будет хороший день. — Мне нравится, что единственное, что запланировано вплоть до ужина, — это еда. — Ты хочешь еще чего-то? Устроить вечеринку? Вообще-то, мы могли бы пригласить гостей — или организовать что-то попозже на неделе, когда у Роланда выходной, а остальные наши друзья свободны в любое время… — Не, пусть будет только один день, спасибо. Но звучит так, словно это будет хороший день, Нил. — Будет, — обещает Нил, снова улыбаясь. Он наденет Эндрю на палец еще одно кольцо. Он наклоняется для второго поцелуя. — Я пытаюсь читать, — бурчит Эндрю несколько минут спустя. — Хорошо, хорошо, — отвечает Нил, выпрямляясь. Он устраивается на диване. Может, он подремлет. — Иди сюда, идиот, — говорит Эндрю. Нил приподнимает бровь, глядя на него. Эндрю обнимает ногами его бедра и начинает притягивать ближе, пока Нил не понимает и не ложится на него. Эндрю обнимает его, кладет книгу ему на спину и продолжает читать. Нил, прильнув, уютно устраивается на нем. Ему снятся обручальные кольца и океан.