Девочка и Эверест

Мы познакомились в небольшом детском лагере, куда после приезжали каждый август вплоть до совершеннолетия. Она всегда смотрела на меня своими большими светлыми глазами, вопросительно подняв бровь, а я так до конца и не понял, что она хотела этим сказать. Я не пытался узнать, что значат те сложные слова, которые иногда мелькали в ее речи, не хотел разбираться в тех глубоких идеях, что она пыталась мне донести, я просто любовался ею время от времени и мне этого хватало. Вне лагеря мы почти не общались, хотя и жили в одном городе. Она иногда писала мне что-то об экзаменах, поездках, предавалась ностальгии о лете и вспоминала истории о наших соотрядниках. Я улыбался, читая, но редко отвечал ей - не считал важным. Честно, не помню даже поздравлял ли я её хоть раз с днём рождения, зато она всегда писала мне длинные вдумчивые тексты с пожеланиями на будущее. Помню, когда мы были совсем детьми, кажется, во времена ещё первых наших поездок в лагерь, она не умела толком расчесывать свои непослушные волосы и они кудрявились и вились в разные стороны, а она смешно сердилась, пытаясь сдуть пряди, падавшие ей на лицо. Став старше, она начала забирать их в высокий пучок, видимо намучившись с ними окончательно. Мы редко разговаривали один на один. Думаю, мне и нечего было ей сказать. Поэтому я просто слушал её голос, когда мы общались компанией. Она говорила о музыке, книгах, планах на будущее - она могла говорить вообще о чем угодно, но меня никогда не волновало о чем именно. Я просто слушал знакомые интонации и наслаждался исходящим от них спокойствием. Я молчал и ловил на себе её многозначительные взгляды. От этого все время казалось, что у нас есть какая-то общая тайна, что мы знаем друг друга лучше, чем кого-либо в нашем лагере, хотя подходящих кандидатов на эту роль там было достаточно: с годами состав нашего отряда не сильно менялся, ведь прежние ребята продолжали приезжать, почти не оставляя мест для новичков. Мы взрослели все вместе. Некоторые мальчики отращивали бороды, становясь совершенно не похожими на тех щекастых бедокуров, которых я видел в первые свои смены. С лиц наших девочек со временем пропадала беспечность, а из их рта всё реже можно было услышать бессмыслицу. К ней это не относилось - кажется, для неё это был пройденный этап ещё с рождения. Помню, в каком-то из последних годов лагерной жизни наш вожатый сказал, что она из тех, кто слишком рано взрослеет. Но я был уверен, что это лишь наполовину правда. Меня всегда поражало то, как в ней сочетался ребёнок и взрослый: она заливисто смеялась, улыбалась совсем по-детски, она могла общаться абсолютно с каждым и люди к ней тянулись, но стоило хотя бы чуть-чуть приглядеться и становилось понятно, что за этим есть что-то ещё. Я приглядывался. И мне открывался мир вечно задумчивых глаз, уставших плеч и светлой грусти. Честно, я бы смотрел на неё часами, только если бы она этого не видела. В общем-то этим я и занимался. Так сложилось: она говорила, а я молчал, она в открытую требовательно смотрела на меня, а я незаметно для каждого, но самое главное для неё самой, любовался ею. Она призналась мне в любви, а я её отверг.