***
Придя раньше всех с обеда и оставив за старшего в столовой Макара, Арсений вырвал из тетради лист. Он совсем не ожидал, что ему напишет парень, потому что обычно его засыпали письмами женщины, готовые содержать и греть с воли, привозя баулы и надеясь построить любовь. Таких действительно было много и на некоторые письма он даже не отвечал. Он еще раз перечитал и кивнул далекому собеседнику, одобряя то, что он выполнил обещание, которое загадал ему друг. На зоне за карточный долг или пиздёжь либо опускали, либо и конечности поломать могли — тут свои законы. Как говорится, арестантский уклад един. Подумав еще пару минут, брюнет решил всё-таки ответить — интерес. Азарт.«Доброго времени суток, Антон. Интересный у тебя рассказ. Гудкова я не люблю, потому что человек он сам по себе неприятный. Видел его по телевизору — уважения не вызывает. Фотографию я тебе отослать не могу за неимением таких у себя, но если ты свою выслать сможешь — буду благодарен. Приятно слышать, что понятия уважаешь, на воле я мало таких людей встречал, но, дай Бог, получится еще. Мне осталось сидеть два месяца, после этого планирую жизнь с чистого листа начинать. Спрашивай, если интересно еще что, да сам расскажи, чем еще, может, занимаешься. С ув. Граф.»
Слишком много о себе расписывать Арсений понта не видел: не спрашивают — не болтай. Да и вряд-ли Антон напишет снова, все-таки долг другу отдал, отправив это письмо, а дальше как карта ляжет. Отдав конверт Добровольскому, Арсений лишь кивнул и уже собирался покинуть кабинет. — Попов, а у меня вопросик… — хитро улыбнулся Павел. — Слушаю, товарищ начальник. — Ой, вот давай без этого, когда никто не слышит, — махнул рукой, — ты когда выйдешь, чего планируешь? Может, всё, дорогу обратно забудешь? — Да че мне, Пашка, делать-то на воле, если тут и кров и крыша, а дела через тебя решаются? — А то, что я увольняюсь через месяц, Арсюха. Перевожусь в участковые в Москве, надоело мне тут жопу просиживать, да и там поспокойнее. — Понял тебя, решим вопрос. Есть у меня идеи, потом обкашляем с тобой. — Добро, Попов, ступай, а то без тебя шконки перепутают и заблудятся, — Добровольский ухмыльнулся и кивнул на дверь.***
На следующий день в бараке возник ажиотаж и возбуждение. Один из сидельцев перед выходом на волю захотел вставить себе в член шар или шпалу, и начал приготовления. Арсения это не сильно интересовало, но остальным он членовредительство не запрещал. Зубные щетки с толстыми ручками из прозрачного пластика сразу резко повысились в цене. Народ там и тут тёр об бетонный пол шары, шлифовал, показывал друг другу, сравнивая и доводя до идеальных форм и поверхностей. К вечеру, когда все вертухайские движения окончены и зэки вымыли свои причинные места, желающих вогнать в себя пластиковые шарики оказалось четыре или пять человек. Простерилизовав заточенные ложки и сами импланты, самый рукастый по прозвищу Хирург, приступил к операциям. Член на стол — удар, стон, кровь; имплант на месте. Обычно их вставляют от одного до трех под кожу вокруг головки члена. Иногда три шара таким образом находятся на равном удалении друг от друга и образуют кольцо вокруг шейки головки. И член получает в таком случае название «кукуруза». Либо, если два — то второй на противоположной стороне. Один энтузиаст из барака никак не мог остановиться и поставил себе сразу пять шаров — еще и вдоль ствола члена. Попову наскучило наблюдать за этими бодимодификациями, потому что интересного и полезного он в этой процедуре ничего не видел: часто организм отторгал посторонние предметы, начинались инфекции и сепсис. Дважды на памяти Графа случалась и смерть. Да и выглядит это, мягко сказать, непрезентабельно.***
Ещё через день из больнички вернулся тот самый опущенный, и ближе к ночи в бараке уже выстроилась очередь. Естественно, Арсений был в ней первым. Этот опущенный как только заехал, высказался об Арсении нелестно, еще не зная о том, что про Графа тут как про покойника — либо хорошо, либо ничего. Сначала он был просто избит Макаром и Лехой, а опущен был уже позже — за то, что рассказал кому-то как на воле ему девушка делала отсос, а он её потом целовал. Фактически, единственный верный способ не стать петухом — заниматься исключительно классическим сексом, нигде и ничего больше не трогая. Оральным сексом лучше не заниматься вовсе, поскольку в нем допускается лишь возможность снять себе проститутку или же найти девушку, с которой никогда не будешь целоваться. — Я надеюсь, шмот его никто не трогал, — Арсений поднял бровь и посмотрел на остальных, — а те, кто трогал, лучше признайтесь сразу, ибо, если всплывет, будет гораздо хуже. С такими контактировать нельзя. Все, до чего дотрагивается опущенный, сразу же «портится». На этой зоне специально для таких, чтобы они не брались за ручки, в дверях были вбиты гвозди. У них свои столы, шконки, унитазы, краны, все свое, что порядочным арестантам трогать нельзя. Поэтому, если зек возьмет у опущенного еду, сигареты, выпьет с ним чаю или сядет поесть за его стол, то сам попадет в низшую касту. Народ вокруг Графа молчал и кивал, лишь ожидая, когда их главарь сделает то, что хочет и очередь перейдет к ним. Недолго думая, Арсений надел презерватив, которых тут было не так много и, никак не трогая петуха, резко вставил член до упора. Стоя на коленях на койке, опущенный поскуливал от боли, прикусывая одеяло. Вряд ли когда-либо Графа волновало физическое и моральное состояние того, кого он ебал. Заметив на своем члене разводы крови, он начал делать еще более резкие фрикции, с остервенением втрахивая петуха в шконку. — Разбирайте, — он выдохнул и махнул рукой, — только окончательно ему очко не порвите. И не забудьте потом заплатить. Платить за секс с опущенным надо было всегда и в полной мере, потому что иначе такой секс считался «по любви». А у кого может быть любовь с петухом? Правильно, у такого же петуха. Кинув опущенному четыре сигареты, и выбросив перепачканный кровью презерватив, Арсений прилег на свое место и начал наблюдать, как еще шесть человек по очереди пользуются петушиной задницей. Насиловать, брать силой, принижать — это определенно нравилось Графу не только за колючей проволокой, но и на воле. Исключения, конечно, тоже были. Трогать детей и пожилых людей — запрещено, а вот склеить в клубе парня и ночью истязать его до кровоподтеков, ссадин и открытых ран — дело приятное. Примерно такое же, как проводить махинации с крупными суммами денег. Поразмыслив над словами Павла Алексеевича, Попов заинтересовался тем, чтобы на свободе начать все с чистого листа. Он знал, как не попадаться, знал, как скрываться и прятаться, потому что на зону заезжал почти добровольно — специально палясь, когда становилось скучно. У доверенных людей награбленных арсеньевских денег было много, но они беспрекословно выполняли его указание — ждать и не трогать, потому что наказание за этим последует очень жесткое. Возможно, смертельное.