Научимся.

Ночная тишина убаюкивала дом. Звуки в нем, шумном и жужжащем улье, исчезали очень редко и всегда ненадолго. Но когда они затихали, появлялось то тонкое и хрупкое состояние гармонии и равновесия, та незримая связь с Космосом (а не Хаосом, как обычно). Спали все. Кто-то – сладко, безмятежно; кто-то – неспокойно, напряженно чувствуя предвестие кошмара и хмурясь даже во сне. Кто-то – поистине царственно, элегантно раскинув конечности по кровати, а кто-то – скромно, свернувшись калачиком и тихо похрапывая на весь дом… Лишь один не спал. Мягкой поступью он шел по коридору в направлении, известному только ему самому. В сумерках таинственно поблескивали его глаза. Нет, ночной путник не нарушал драгоценной тишины. Он двигался с той удивительной грацией, которая присуща лишь кошкам, плавно, беззвучно, и при том – не прикладывая для этого никаких усилий. Так само получалось. Для какой цели брел он по спящему дому? Банально ли испытывая жажду, желая ли убить кого-то? Что ж, для нас это недолго будет оставаться загадкой… Медленно, уверенно шел он, как будто наслаждался этой своей незаметностью, как будто нарочно выбрался – погулять, – чтобы только погрузиться в то особенное, спокойное и естественное течение жизни. Но вот его путь завершился. Он стоял перед знакомой дверью. Для него она никогда не запиралась, и ночной странник без малейшего сомнения скользнул в комнату. Он подошел к большой кровати, задумчиво застывая, а потом очень аккуратно сел у ее изголовья. На кровати спал человек. Даже во сне на его вроде бы ровном, гладком лице плясали неуловимые тени каких-то забот, тяжких, печальных дум. Гость склонил голову, разглядывая человека. Я знаю, как ты ко мне относишься… Знаю. Ты делаешь для меня всё. Всё – даже когда я не прошу тебя об этом. Воплощаешь в реальность самое малое мое желание. Предугадываешь мои мысли, иногда – даже до того, как я сам их осознаю. А я, я принимаю это как данность… как будто что-то, совершенно естественное. Но без тебя в этом мире мне пришлось бы тяжело. Наверное, мне бы стоило тебе об этом сказать. Но… я не могу. Я тщетно надеюсь, что ты видишь мою признательность тебе. Тебе ведь не нужны для этого слова? Или нужны??? Ты боготворишь меня – да, я это понимаю. Из-за того ли это, что ты чувствуешь себя в долгу передо мной? Но я же не принуждаю тебя. Если ты уйдешь, если ты оставишь меня, мне будет очень больно, это правда… Но я не скажу тебе и слова, я не буду тебя осуждать, не буду злиться, негодовать… Ты... знаешь. Я думаю, что владею ответом на этот вопрос, возможно, родившимся в голове старика от наивности, возможно, давно уже неверным, но все-таки… почему же ты так ко мне относишься? Или, может быть, это то, чего ты на самом деле хочешь? Я пребываю в уверенности, что хорошо знаю тебя, но в последнее время то, что творится у тебя внутри, все чаще является для меня загадкой. А я… Стыдно признаться, но я редко интересовался тем, что ты чувствуешь. Достоин ли я такого обожания? Достоин ли я такого отношения к себе? Ты сейчас спишь – я этому рад. Не тревожишься обо мне, не печалишься… А я ведь желаю хоть как-то отблагодарить тебя… Конечно, узнав об этом, ты искренне не поймешь, почему мне этого хочется. Заявишь, что ничего не нужно. Но я так хочу… Так желаю дотронуться до твоих мягких волос, твоей светлой кожи… Так жажду посмотреть в эти глубокие глаза, неумело скрывающие от меня затаенную печаль. Коснуться… Гость склонился над человеком, вглядываясь в мирное лицо. Так близко. Ты совсем рядом. Рядом – как всегда... Что я могу для тебя сделать? Что я хочу для тебя сделать? Вдохнуть запах твоих волос, твоей кожи… Мне нравится, как ты пахнешь. Так пахнет для меня дом. Самый родной и привычный аромат… Наверное, я мог бы вечность смотреть на тебя. Разглядывать каждую черточку из тех, что делают тебя Тобой. Но зрение – не единственный сенсор. Есть еще и обоняние… вкус. Он закрыл глаза и медленно провел кончиком языка по щеке спящего. Да, ты меня боготворишь. Но я уже не могу понять, кто из нас двоих бог на самом деле… Однако… что это? Человек проснулся. Ты редко сердишься на меня, но когда сердишься, лучше держаться от тебя подальше. Прости, зайду в другой раз. Гость почувствовал, как его бесцеремонно отпихивают от себя, и быстренько спрыгнул с кровати, шмыгая под нее. Ничего, через несколько минут человек успокоится, вот тогда-то визит можно будет повторить… Наита возмущенно вытирала губы рукавом. – Я, конечно, понимаю, – ворчала она, укладываясь, – ночь, романтика и все такое… Но старинная кошачья традиция – после еды лезть целоваться – мне как-то не импонирует… Кот под кроватью виновато заурчал. ____________________________________ – Как не пойдешь?! – А я это... форму забыл... – Какую форму?!! А на физкультуре ты в чем бегал? – Эээ... Ну... Не помню... – Шинву... – А? – беспомощно улыбнулся парень, чуть отступая назад от грозной Юны. – Ты ПОЙДЕШЬ на танцы. Вокруг девушки распространились черные щупальца зловещей ауры. Рыжик наморщился и запричитал: – Юна, ну что мне там делать? Опять с этой дылдой танцевать? Я двигаюсь с трудом, во мне нет природной грации, и вообще, мне медведь все ноги... – Со мной. – ... э? – завис Шин. – Ты будешь танцевать со мной. – Но... ты же... – Я передумала. И мне нужен партнер. – П-партнер? – Угу... – Эээ... Нет, я не то, чтобы против... но... я даже... – Ах... – Юна захлопала ресницами, мгновенно превращаясь из сурового монстра в слабую беззащитную школьницу. – Если ты откажешься... я... – всхлип, – ... пойму... – отвернулась, бормоча себе под нос так громко, чтобы Рыжик прекрасно все расслышал. – Неужели придется танцевать с Пу Хуном... – С каким это Пу Хуном?! – ревниво повысил голос Шинву. – Ой... – девушка посмотрела на него. – Да... Есть там один... Высокий, здоровенный... Челюсть как у гориллы... – Это из параллели, что ли? – Да... – И это ты с НИМ собралась танцевать?! Да он же тебе все ноги отдавит! – Но зато он сильный... Поддержать сможет... К тому же, все равно больше не с кем... – Юна бросила на парня быстрый взгляд. – Ты же... отказываешься... – Кто сказал?! – Ты сам и сказал... – Ничего подобного! Я иду на танцы! – Ой, правда? – девушка улыбнулась и взяла друга за рукав. – Да-да-да... – Шинву, спасибо тебе огромное! Парень принял на себя героически-мученический вид. – Пф... – продолжал пофыркивать он. – С каким-то Пу Хуном... Пфе... С этим гориллой... Ха! Юна, не отпуская рукава, незаметно подмигнула стоящей неподалеку Суйи... ___________________________ – Не понимаю я этих женщин... – заявил Шинву, разваливаясь на стуле и закидывая руки за голову. Товарищ соглашающеся покивал. – Да кто ж их понимает... Дружным вздохом пришли к выводу, что никто. – Вот ты, Ик-Хан... – не меняя позы, повернулся к другу Рыжик. – Ты эту свою Лету понимаешь? – Ну... – порозовел юноша. – Она своя собственная... – Да брось ты! – отмахнулся Шин. – Скромник, аж смотреть тошно... Он испустил грустный вздох. – Эх... Что они с нами делают... – вдруг подобрался, резко придвинулся к другу и с жаром заговорил: – Помнишь те времена, когда никакие девчонки нас и не интересовали? Слабые, скучные – во что было с ними играть? Машинки они не коллекционировали, фонари камушками не разбивали... Даже в КС не резались! Это же надо! А сейчас? Что сейчас? Бегаем за ними, как за той соседской кошкой, помнишь... – А, да! – ... которой мы еще хвост в синий выкрасили? А?! В кого мы превратились?! Рыжик вскочил, воинственно надувая щеки. – А ты, Рей... – набросился он на Рейзела. Тот с легким удивлением обернулся на оклик. – Тебе и бегать ни за кем не надо – девчонки сами за тобой вагонами ходят. Ну почему, почему с НАМИ они так жестоки??? Брюнет сочувственно моргнул. – Аха-а... – поник парень. Ик-Хан похлопал его по плечу. – Что ей надо? – убито спросил Шин. – Что ИМ вообще нужно??? – Рома-антика... – скептично протянул друг, который сам в этом мало чего понимал. – Ха... Конечно, как партнер для танцев – так сразу Шинву. А как эта самая пресловутая романтика, свободный пятничный вечер, слова «прогуляться» и «кино», так мы устали, так мы заняты, так «давайте все вместе сходим»... – Наверное, ты слишком многое от нее требуешь... – Да ничего я от нее не требую... – парень опустился на стул. – Просто я, как дурак, ищу то, чего не существует... Надеюсь... а на самом деле ничего не было и нет. Ик-Хану надоело видеть товарища таким расклеившимся, и он энергично затряс его за плечи: – Хан Шинву!!! Послушал бы ты себя! Рассуждаешь, как сопливая школьница, того и гляди разревешься!!! Ты мужик или кто?! У Рыжика от тряски болталась голова. – Из-за какой-то девчонки! Давно пора смириться!!! Она что, одна на белом свете?! Вон их сколько вокруг! Прекращай строить из себя страдальца! Ты меня слышишь?!!! – И-и-ик-Хаан! – взмолился «страдалец». – Я всё-ё-ё по-онял... – А мне так не кажется! – бодро воскликнул друг, для верности отпуская рыжему пару пощечин. – Все-все, это уже перебор! – возмутился Шин и пихнул юношу в отместку. – Охо, неужели это наш грозный Шинву? – жизнерадостно завопил Ик-Хан, отскакивая. – Или это все еще та размазня, которая его временно подменяла? – А мы сейчас посмотрим, размазня или нет... – азартно хехекнул парень, по-кошачьи подбираясь к шатену. Следующие несколько минут они по-детски радостно бегали по коридорам, распугивая более солидных школьников и учителей. Внезапно Шинву врезался во что-то монолитное. – Та-ак... Ши-инву... – послышался зловещий бас. – Э... Учитель? – парень виновато (а-ля-это-не-я-меня-заставили-и-вообще-вам-все-это-кажется-мира-не-существует-все-вокруг-матрица) растянул губы в улыбке. – Упс... – ШИНВУ... – Ик-Ха-ан... – не отворачиваясь от опасной мускульной горы, позвал товарища Шин. – Э-ге? – тот вынырнул из-за спины. – ВЫ ДВОЕ... – Бежим... – ... А ну стоять!!! – Так это... – обернувшись, но не прекращая бежать, крикнул улепетывающий Шин. – Мы... опаздываем, ага! Звонок через минуту будет!!! Вы бы... того, сами поторопились, да! – ШИНВУ!!! _________________________ – Эээ... Учитель, а может, не надо? Парень безуспешно пытался выдернуть свое несчастное ухо из стальной хватки классного руководителя. – Надо, Шинву, надо. Из другой руки пробовал вывернуться Ик-Хан, но возмущался он молча. – Почему чуть что – сразу к директору?! Что мы такого сделали??! Педро со страшным выражением лица повернулся к ученику, и тот благоразумно затих. – Ну бли-ин... – застонал Рыжик. Его волнение было понятно: директор Ли пригрозил шалопаю, что еще один проступок – и гостевой доступ «к Рею» (так, наверное, холодильник назывался) будет ограничен. Поэтому последнее время Шин был паинькой. До поры до времени. – Учитель... А может... договоримся? ... Вопль «А-а-а, мое ухо!!!» быстрее звонка на урок пронесся по коридорам школы... – Ну что мы такого сделали... – безнадежно роптал Рыжик, видя, что дверь директорского кабинета приближается. Действительно, а что такого? Ну довели Имана Пака до бешенства, спросив, каким клеем он поливает свою шевелюру, а то, дескать, обои менять надо... Ну играли в карты на химии (Ик-Хан, как ни странно, радостно поддержал сию затею, заявив, что нужно же иногда – ради приличия – высказывать обществу свой протест. Впрочем, химию он знал превосходно – в отличие от Шинву – и позволить себе...хм... немного расслабиться мог). Ну использовали не по назначению соус из несъедобной порции во время обеда... Отмоется же, куда денется... Ну сшибли с ног Педро (вообще-то, не сразу и определить, кто пострадал больше: эта каменная глыба не пошатнулась и на волосок)... Подумаешь? Зачем к директору-то сразу... – Ну все, котятки, берегитесь... – буркнул классрук и дернул ручку директорской двери. Дверь дрогнула под богатырской силушкой простого корейского учителя, однако не поддалась. – Э? – не понял Педро. – А вы постучите, – ехидно посоветовал Шинву, тут же убеждаясь в справедливости поговорки «не руби сук, на котором стоишь.» – Заперто, – учитель раздосадованно выпустил любимых учеников, напоследок давая по подзатыльнику каждому. Шинву не верил происходящему. Пронесло? – Странно... – себе под нос пробормотал Педро. – Обычно директор не отлучается в рабочее время... – он посмотрел вниз на школьников и рявкнул: – Вы все еще здесь?! Ну-ка марш на урок!!! – Слушаемся и повинуемся!!! – радостно отдал учителю честь Шинву – левой рукой, – схватил Ик-Хана за рукав и бодреньким галопом потащил куда-то по коридору, поскорее заворачивая за спасительный угол, чтобы скрыться от грозного взора. – Корейский в другой стороне... – устало проворчал мужчина. _____________________________________ – Я уж думал, всё... – повторно сказал другу Рыжик, когда звонок оповестил школу о том, что урок кончился. – Да я и сам думал! Хм... Интересно, Учитель все-таки доложит директору? – Не-е... – развязно протянул парень, фамильярно добавляя: – Педро быстро отходит... – Зато больно бьет, - хмыкнул Ик-Хан. – О чем мы с вами сегодня дискуссировали, дорогой коллега? – минутой позже с манерно-пафосной иронией спросил Шин. – Хм... дайте-ка вспомнить. Мы говорили о женщинах... – О женщинах? – Да-да, о женщинах. – Точно, припоминаю, припоминаю... И к какому же мы пришли выводу? – Наша беседа внезапно отпрянула от обсуждения первоначально поставленной проблемы... – Ах... да. Но тогда... на чем же мы остановились? – Мы спорили по поводу того, вы ли это, о любезнейший друг, или на месте вашего материального тела появилась особая субстанция, носящая неблагозвучное название «размазня» – Действительно, действительно... – Мы даже провели опыт для установления этой истины. – Но позвольте спросить, что же было ДО этого? – Насколько мне помнится, мы задавались вечным вопросом, что же нужно этим существам, именующим себя женщинами. – О! Великолепно! Что ж, поскольку вдвоем нам не удалось приблизиться к разгадке этой великой тайны, предлагаю привлечь в нашу дискуссию посторонних людей. Короче, – Шинву выдохся от ораторских изощрений, – давай спросим у кого-нибудь! – У кого, например? – Ну... Эй, Регис! – махнул блондину рукой парень. Регис с вежливым недоумением обернулся. Шин быстренько подобрался к нему, но в первую очередь заговорил с Сейрой (сегодня девушка, наконец, пришла на уроки: ее не было около семи дней (в школе – и того больше), которые она прогостила у дальних родственников в маленьком городке с непонятным названием – вроде бы что-то на «Л»; вчера девушка вернулась домой). – Достопочтимая, не будете ли вы так любезны одолжить нам на время этого милого джентльмена? У блондина от таких речей из уст рыжего оболтуса поползли к волосам брови, и он даже не смог сопротивляться, позволив взять себя под белы рученьки и увести к задней парте – благо «достопочтимая» не возражала. – Тэк-с, отлично. Рей, не присоединишься? Деваться однокласснику все равно было некуда, потому что столпился клуб анонимных алкоголиков философов у парты прямо перед ним. Региса насильно посадили (чтобы не сбежал), и дискуссия возобновилась. – Вот ты, Регис... – воинственно спросил у парня Шинву, – ты понимаешь что-нибудь в женщинах? Ноблесс хмуро посмотрел на него, когда услышал тему разговора, потом попытался встать – «Так, я пошел», – но его усадили обратно, перегораживая проход. – Пф, что за бред... – пофыркивал он, скрещивая руки на груди, но возможности отступления не предвиделось. – Ничего не бред. Это очень важная и злободневная проблема! Над ней ломают головы умы лучшей половины человечества!!! – Ха, – вздернул нос блондин. – Хм... – засомневался Шин и незаметно пихнул друга локтем. – Ик-Хан, мы, наверное, не к тому обратились... Регис-то, поди, в этом вопросе совсем неопытен... – Да-а, – понял задумку друга Ик-Хан, – он же одного с нами возраста... Возможно и не знает, как с девушками обращаться... Зеленый совсем... – Это я зеленый?! Это я не знаю?!! – вспылил парень, вскакивая. Он расправил плечи и как будто даже вырос. – Давайте, спрашивайте, жалкие смертные!!! Только хорошо оттопырьте свои ушные раковины и слушайте внимательно, а то я два раза не повторяю! Шинву победно ухмыльнулся. – О, правда? Здорово, значит, ты сможешь просветить нас в этом деликатном вопросе. А ты, Рей? С нами? Рейзел взглянул на парня с какой-то даже отцовской снисходительностью, но остался сидеть на своем месте. – Отличненько, – Рыжик потер руки, обернулся, проверяя наличие поблизости предмета предстоящего обсуждения – девушек, – глянул, не привлечь ли к разговору еще кого-нибудь, и объявил самодеятельный игровой кружок «Что? Где? Когда?» открытым... _______________________________________________ Франкенштейн привычно осознал, что дома, когда закрыл за собой дверь и надел на ноги розовые тапочки. Он специально ушел пораньше, оставив мелкие дела заму, чтобы успеть прооперировать девочку, пока дома почти никого нет. Наиту мужчина обнаружил сразу же: она сидела в гостиной и о чем-то тихо разговаривала с М-21. – Директор Ли? – отвлеклась от столь милой беседы Наи, едва заметно розовея. – Что... уже? Франкенштейн кивнул ей – утвердительно, потом седовласому – приветствуя. М-21 вопросительно, даже как-то настороженно глянул на своего работодателя, но промолчал. – Да... сейчас, – пробормотала девушка, бережно снимая с колен кота (тот недовольно вытаращился на нее круглыми зелеными глазами, но, найдя по соседству еще один теплый бок, не стал сильно возмущаться и прильнул к нему. Изменник.). – Проходи пока в палату, я скоро подойду. – Ага, – сверкнула глазами Наи и убежала. Ученый вернулся в прихожую, повесил пальто в шкаф, не обращая внимания на сгорающего от любопытства М-21, и поднялся по лестнице вслед за девочкой. В течение десяти минут он переодевался, подготавливал оборудование, успев продезинфицировать инструменты до того, как их увидит Наита – девочке про операцию мужчина не сказал, и она была свято уверена, что ей предстоит всего лишь обследование. Вспоминая, как обманывал собственную ученицу, Франкенштейн чуть улыбнулся... «– Наи, – подозвал девушку директор. – Я хочу попросить тебя об одной вещи. – Да, директор-ним, – с вниманием отозвалась школьница. – Завтра с утра ничего не ешь. Попить можешь, но что-нибудь несладкое. Мне нужно тебя обследовать, – заминка перед словом «обследовать» вышла такой маленькой, что Наита ее и не заметила. – А, да, хорошо, – она была удивлена, но не посмела спорить. Однако, не успел Франкенштейн успокоиться, девушка с робостью спросила его: – Директор. Могу я задать один вопрос? – Конечно, Наи. – Почему вы сами со мной возитесь? Не отправили в больницу с самого начала... И сейчас... Нет, – живо поспешила продолжить она, – я ни капельки не сомневаюсь в вашем профессионализме в этой области, я помню, нам как-то учительница вами хвасталась... – она подняла уголки губ. – Но вам же... неудобно. Я забираю ваше время, я вас стесняю... – Наита, не говори ерунды, – сердито перебил ее мужчина. – Стесняешь – тоже мне, выдумала... Или, может, ты хочешь в больницу? – строго посмотрел он на нее. – Нет! – быстро выпалила девушка. – Тогда какие могут быть вопросы? – Простите… – опустила голову она. – За что ты извиняешься? – потеплел Франкенштейн. – Твои сомнения вполне понятны. И я благодарен тебе за то, что ты мне их озвучиваешь. Наи совсем смутилась. – То есть ты потерпишь, ладно? – ловко сменил тему ученый. – А после наешься вдоволь. Сейра сказала, что набралась кулинарного опыта, и теперь рвется в бой. Так что вечером нас ждет королевский ужин... – Хорошо, – повеселела девушка.» – Директор Ли? – в щель просунулось узкое девичье лицо. – Входи-входи! – пригласил Наиту ученый, накрывая столик с инструментами полотенцем. Девушка опасливо вошла… <Спустя несколько минут.> Франкенштейн парой быстрых движений протер внутреннюю сторону Наитиного локтя ваткой со спиртом. – Извини, но тебе потребуется анестезия, – в ответ на недоуменный взгляд пояснил мужчина. – Она слабенькая, ничего страшного не будет. Так, кулачком поработай… Отлично. Девушка доверчиво моргнула, с любопытством естествоиспытателя разглядывая, как тонкая игла входит в еле синеющую венку. Учёный аккуратно положил худую руку на кровать и присоединил к игле трубку от капельницы. Наита спокойно наблюдала за происходящим своими удивительными синими глазами, а потом медленно их прикрыла. Мужчина со смешанными чувствами смотрел на нее, совершая требуемые действия на автомате. Выросла девочка. Понятно – за четыре года-то... «…Директор школы Е Ран, сняв очки, устало потер внутренние уголки глаз. Бумаг-то, бумаг… Эти отчеты нужно просмотреть до завтра, эту стопку пять минут назад принесли из бухгалтерии… О, а вот и письмо из администрации. Так, что тут у нас… Хм. Понятно. Финансировать закупку нового оборудования они отказались. Что ж… придется наведаться лично. Опять отчеты, квитанции… Рутина. Внезапно зазвонил внутренний телефон. – Я слушаю. – Господин Ли, к вам посетительница. – Да? Странно, вроде же не назначено… – Говорит, что по важному вопросу… – Что ж… Хорошо, впускай. Франкенштейн положил трубку, приосанился, отодвигая кипы бумаг подальше, и через несколько секунд дверь отворилась. В кабинет робко скользнула девочка. Невысокая, бледная и стройная – так, что можно даже сказать «худая», – с довольно длинными изящными руками и какой-то неуклюжей подвижностью в ногах. Темные косички двумя змейками сползали по плечам до пояса. Узкое лицо с острым подбородком. Простая, но опрятная одежда. На вид лет одиннадцать. – Здравствуйте, – тихо, но уверенно поприветствовала она мужчину. – Здравствуй, – вежливо ответил тот, жестом показывая секретарю выйти. Женщина послушалась и молчаливо покинула кабинет. Франкенштейн кивнул маленькой посетительнице на кресло перед своим столом; она без сомнения повесила пальто, которое держала в руках, на его спинку и уселась, нервно укладывая замок из переплетенных пальцев на колени. –Та… женщина сказала, что мне нужно было предварительно позвонить… но, к сожалению, такой возможности у меня нет. Простите… пожалуйста, за мой неожиданный визит. – Ничего страшного. Но чем я могу быть тебе полезен? Синеглазая девочка совсем по-взрослому сглотнула, собираясь с духом, и твердо произнесла: – Возьмите меня в вашу школу. Мужчина с удивлением приподнял брови. Он не ослышался? Взять в школу? Нет, собственно, ничего странного в этом нет… но сам Франкенштейн никогда не занимался подобными вопросами лично. Да ему и не было в этом нужды: за поступление абитуриентов отвечал другой человек. Может, она думает, что, обратившись напрямик к директору, получит какое-то особое снисхождение? Но конкурс в эту элитную школу был большой, и брать удавалось далеко не всех желающих. Хочет записаться заранее? Что-то не похоже… – Кхм… Такие вещи… так просто не решаются. Тебе нужно было бы прийти с родителями, причем не ко мне, а к ответственному за прием детей человеку... Но даже так… Сколько тебе лет? – Тринадцать. Видимо, из-за своей хрупкости и бледности девочка показалась Франкенштейну младше. – Ты еще мала, чтобы учиться в старшей школе, – терпеливо разъяснил златовласый. – Дети поступают сюда в пятнадцатилетнем возрасте, четырнадцатилетнем – как минимум! Неужели ты уже окончила среднюю школу? – Я хочу здесь учиться, – проигнорировав последний вопрос, настаивала на своем посетительница. У мужчины был большой опыт общения с детьми, и мягкость голоса далась ему легко. – Пойми, одного желания недостаточно. Нельзя просто прийти в школу и начать там учиться. – Почему? – спокойно спросила девочка. Она, похоже, действительно не понимала. – Существуют особые правила, – Франкенштейн чувствовал себя человеком, объясняющим Маугли, как пользоваться вилкой. – Во-первых, попасть в Е Ран может не каждый. Перед поступлением мы обращаем внимание на аттестат ученика по окончанию средней школы (которого, как я вижу, у тебя с собой нет), а также устраиваем абитуриентам вступительные экзамены. Я не говорю уже о других бумажных свидетельствах, например, медицинской книжке… Поэтому мы решаем подобные вопросы с родителями… или опекунами. Но уж никак не с детьми. – Родителей у меня с собой, как и аттестата, нет, – с едва-едва заметной иронией ответила синеглазая. – Нельзя обойтись без них? Ее непоколебимая уверенность заставила Франкенштейна смешаться. – Таких случаев у нас еще не было. – Но разве это так важно? – Допустим… Однако во-вторых, как я уже говорил, твой возраст не подходит для обучения в старшей школе. – А есть какая-либо разница, сколько мне лет? – воскликнула сидящая, но, опомнившись, притихла. – Кхм… Вообще-то есть. Она погрустнела, однако волевая морщинка между бровей по-прежнему указывала, что своих намерений странная посетительница оставлять не желала. – Хорошо, – увильнула она от возрастного вопроса. – Какие еще трудности могут помешать мне поступить в вашу школу? Мужчина задумался. Откуда взялась эта девчонка? И не шалостью ли, не детской ли забавой является ее приход? Одна, без взрослых. Не побоялась. И сейчас – тоже не боится. Совершенно спокойно говорит со старшим человеком. Уважаемым директором солидного учебного заведения. Мужчиной. Откуда в ней эта уверенность? Даже… забавно. Зачем ей в Е Ран? И неужели она действительно считает, что сюда ее возьмут просто так, за красивые глаза? – Помех много, и значительных, – Франкенштейн говорил медленно, членораздельно, с тщательностью взвешивая каждое слово. – У тебя нет с собой никаких документов, ты даже не представилась… – Простите! Я… не подумала. Меня зовут Наита. – А фамилия? – уточнил мужчина. Произошло нечто неожиданное. Девочка впала в ступор. – П-пак… – с запинкой выдала она. Пак – одна из самых распространенных фамилий в Корее… Франкенштейн не стал заострять на том внимание. Но принял к сведению. – Замечательно. Наита, повторюсь, но у тебя при себе нет необходимых для зачисления документов. – И… какие же нужны? – Список довольно большой, с этим вопросом тебе лучше подойти к нашему завучу, он отвечает за прием учеников в этом году. И, – директор сделал акцент на следующей фразе, – он же принимает родителей. Поэтому в следующий раз ты приходишь только с кем-нибудь из взрослых. Вот тогда и поговорим. Я даже сделаю для тебя исключение и поприсутствую при собеседовании лично. И возможно, через год мы тебя возьмем. – Через год? А на этот нельзя? – Наита, я не могу принять тебя в этом году. – Из-за возраста? – досадливо поморщилась девочка. – Но почему количество моих лет так препятствует поступлению в школу? – Ты училась бы с ребятами на два года тебя старше. Дети разные бывают... Не было бы тебе некомфортно? Очень часто случается, что младшие ученики становятся предметом насмешек более старших. – Это меня не волнует. Мужчина с сомнением прищурился, но ничего на это не ответил. – Пусть так, – он решил зайти с другой стороны. – Но не могла же ты уже окончить среднюю школу… Где ты училась? У тебя есть документ об окончании какого-либо учебного учреждения? Девочка смешно поджала губы, будто бы ее позабавил этот вопрос. Потом расслабила лицо и заговорила: – Я никогда не ходила в школу… в нормальную общеобразовательную школу. Меня обучали на дому. Франкенштейн внутренне усмехнулся. Так она даже в школе не была! А он ее про аттестат спрашивает… Нет, эта девчонка просит невозможного. И дело вовсе не в том, что мужчине не хочется брать ее в Е Ран. Наита попросту не сможет здесь учиться! Ей будет слишком тяжело, она не поспеет за программой... А поскольку все прелести обычной школьной жизни она не познала, то процесс «вливания в коллектив» станет для нее довольно затруднительным. К тому же… Раз была на домашнем обучении, значит что-то с ней не так. Или со здоровьем, или в семье. А это – еще один аргумент на чашу весов «отказать». Франкенштейн… желал бы помочь этой девочке, но… обстоятельства настроились против нее. И всё же выпроваживать ее прямо сейчас… как-то нехорошо. Нужно доходчиво указать ей на все минусы ее положения. Возможно, тогда она поймет, в чем ошибается, и впредь будет умнее. – Наита. Смотри. Во-первых, – мужчина, опираясь на руки, чуть наклонился к сидящей, чтобы лучше ее видеть, – твой возраст меньше нижней возрастной границы, по которой мы допускаем ребят. На два года в одночасье ты не повзрослеешь, так что в ближайшее время эту помеху устранить ты не сможешь. Во-вторых, домашнее обучение… не соответствует требованиям старшей школы. Но, – поспешил он утешить девочку, – в нашем городе существуют различные подготовительные курсы, также имеются и репетиторы – в большом количестве. Воспользуйся их услугами, и тогда мы с удовольствием тебя возьмем. А в третьих, в следующий раз приведи взрослых. В других местах с тобой церемониться не будут: раз нет родителей – распрощаются, – он попытался смягчить резкие слова улыбкой. Наита расцепила кисти рук и потерла пальцами середину лба – еще один «взрослый» жест. – А я в другую школу не хочу. Уже посетила одну, здесь, по соседству… «Приятных» впечатлений хватило. – Вот видишь… – с сочувствием вздохнул Франкенштейн. – В Гоу Вирэ тебе никого убедить не удалось, значит в самом деле… – А я и не пыталась, – вскинула острый подбородок посетительница. – Я как пришла туда, почти сразу ушла. Мне их директор не понравился. Мужчина ощутил внезапную симпатию к этой девочке. Циничный, алчный, жесткий директор Гоу Вирэ ему тоже не нравился... – А я, видимо, тебе по душе? – усмехнулся Франкенштейн. Наита задумчиво произнесла: – Мне кажется, вы хороший человек. Иначе бы меня здесь уже не было. – Что ж... Спасибо за столь лестные слова. Но продолжим. Согласись, те обстоятельства, которые я перечислил, серьезно мешают тебе поступить в старшую школу – любую, не только Е Ран. – Нет, я не согласна, – безаппеляционно заявила Наита. – Хорошо. Доказывай. Франкенштейн таким образом надеялся хоть чуть-чуть смутить девочку – у ребят этого возраста обычно бывают проблемы с аргументацией своего мнения. Зачем смутить? Всё потому, что он для себя уже все решил, теперь оставалось только деликатно информировать об этом посетительницу. Мягко, ненавязчиво выпроводить из кабинета. – Да легко, – вопреки всем ожиданиям мужчины сказала Наита. – Во-первых, мой возраст не играет ни малейшей роли. Это всего лишь число в документах, и на мое поведение, на мои знания он не влияет. А про коллектив – так это вообще глупость. Мы же не дикари какие-нибудь, а я не инопланетянин… Директор сощурил глаза. Его поистине поражала уверенность пришедшей. Не побояться назвать слова человека, расположение которого ей было бы нелишним завоевать, глупостью. Впрочем, а такая ли эта уверенность (если не сказать самоуверенность, даже наглость) настоящая? – Во-вторых, уж о чем, а о моих знаниях беспокоиться не стоит. У меня... – она почему-то запнулась, – был... превосходный учитель. Он обучал меня по разным направлениям, поэтому мои знания позволяют мне наравне заниматься с учениками старшей школы. Франкенштейн не позволил себе хоть как-то показать свое сомнение. – А по поводу родителей… – Наита замолчала, у нее чуть дернулась щека. – Вы… не подумайте, будто я давлю на жалость… или еще что-нибудь в этом роде. Честно, я не люблю, когда меня жалеют. Поэтому, пожалуйста, поймите меня правильно. Внутри что-то предостерегающе сжалось. – Приводить в школу мне некого. У меня нет родителей. Я та, кого люди называют сиротами. Нет, она не лукавила. Нигде не было фальши – ни на лице, ни в голосе. Мужчина, за долгие годы научившийся распознавать самые мельчайшие проявления человеческих эмоций, прекрасно видел это. С него разом смыло ту легкую снисходительность, слабое пренебрежение, с которыми он разговаривал с девочкой минутой ранее. – Моя приемная мать ушла из жизни два с половиной года назад, – продолжала она. – После этого мы жили вдвоем со старшим братом. Он… очень любил меня, волновался за меня и не позволял учиться вне дома. Так вот оно что… Неудивительно, если брат с сестрой остались совсем одни. – Это вполне понятно, – сосредоточенно кивнул златовласый. – Но тогда ты можешь прийти со своим братом. Это тоже приемлемо… – …Не могу. Его нет на этом свете... уже полгода. – В таком случае тебя должны были удочерить! – неверяще воскликнул Франкенштейн. – Нет!!! Мы… Вскочившая замолкла и опустилась обратно в кресло. Первый раз спокойствие изменило ей. – Это… мое дело, – четко проговорила она и вдруг призналась: – Мы… всегда боялись попасть в детдом. Редко кто берет в семью подростков… Это… правильно, ведь неизвестно, что можно ожидать от них, воспитанных непонятно где и кем… – Наита обратила к мужчине полный мольбы взгляд. – Пожалуйста… не сообщайте никуда. Я… нормально живу одна. Мне… – она сглотнула, – меня обеспечили, так что я ни в чем не нуждаюсь… Но… прошу, давайте, не будем об этом. В голове начали просчитываться варианты. Может… и правда ее взять? Но это очень проблематично. Волокита с документами, возможно, придется подделывать бумаги, придумывать какую-то легенду, лгать собственным работникам… Нет, конечно, стоит только Франкенштейну лучезарно улыбнуться, как педколлектив – преимущественно состоящий из женщин – толпой бросится выполнять любую его просьбу. Плата за обучение. Немалая, между прочим. Сомнительно, что Наиту, как она выразилась, настолько «хорошо обеспечили», чтобы неоправданно растрачивать эти средства на учебу в элитной школе. (Хотя, казалось бы, кому волноваться о деньгах? Уж явно не человеку, столько лет державшему солидное учебное заведение себе в убыток. Однако… брать всех подряд тоже не дело.) А что, если… она сможет попасть на бюджет? По идее, это довольно неплохой вариант: тогда школа сможет на законных основаниях финансировать способную девочку. Но для этого учиться нужно о-го-го как хорошо… Домашнее обучение, оно все-таки не на том уровне – по крайней мере, так думал Франкенштейн, – чтобы создать ребенку должную степень подготовки. Ладно, продолжим разбираться дальше. – Что ты хочешь от меня? – спросил мужчина. – Я прошу вас зачислить меня в вашу школу. – Но ты понимаешь, что тебе предстоит в этом случае? Даже если мы закроем глаза на твой возраст, на отсутствие у тебя необходимых документов, плата за обучение все равно остается. Ты ведь знаешь, что оно платное? Франкенштейн заострил на этом внимание специально: ему хотелось посмотреть, как девочка отреагирует. Наита застыла. – Я… решу этот вопрос. И в этот момент мужчина понял, что ему, похоже, действительно придется ее взять… Он задумался. Нельзя же сдаваться так легко! В конце концов, это будет нечестно по отношению к другим абитуриентам, среди которых всегда большой конкурс на место в Е Ран. А выделять кого-то одного только из-за своей собственной в нем заинтересованности… не педагогично. Желая прояснить для себя некоторые моменты, в том числе – чтобы хоть немного узнать будущую ученицу, – а также отсрочить принятие решения, директор Ли с напускной строгостью взглянул на сидящую перед ним. – Наита. Давай так. Ты расскажешь мне, зачем хочешь учиться в этой школе и почему именно в ней, а я… возможно, переменю решение. Девочка чуть сдвинула бровки – истолковав слова Франкенштейна именно так, как он того хотел. Вздохнула, опустила голову и медленно и тихо заговорила: – Я полгода жила одна, в пустой квартире, где нет ни души… кроме кота. Пару раз в неделю - на улицу, чтобы сходить в магазин. С соседями не поговоришь: они дома редко бывают, да и… всё равно им. И вот… дома только я. И кот. И часы. Тикают… Телевизор я не включаю, от него уже тошно… Так и живём. Мы и тишина… Вы знаете, что такое тишина? - внезапно спросила она директора. - Это… страшно. Я иногда думаю: что я плохого сделала, что живу как в карцере, будто особо опасный заключённый? - ее голос сорвался. - Вот вы говорите, через год приходить… Я и месяца больше так не выдержу. Мне… мне нужны эмоции, нужны люди! Что-то дрогнуло внутри Франкенштейна. Он знал, о чём говорит эта девочка. Вернее, знал не он - но тот, кто был ему дороже всего на свете. И кому совершенно точно не захотелось бы, чтобы кто-то в этом мире познал хотя бы часть того одиночества, что он испытал. Ради него - в память о нём - Франкенштейн возьмёт эту девочку. И будь что будет… Наита, отдышавшись, тем временем продолжала: – Я привыкла каждый день узнавать что-то новое. Мне необходима информация. Постоянно. Мне нужно что-то делать. Шевелиться. Я устала сидеть. Я устала разговаривать сама с собой. Честно, я такая зануда… А почему именно эта школа… Мне удобно до сюда добираться, – она вдруг улыбнулась, чисто, искренне, по-детски, смешно поднимая уголки губ: – На самом деле мне здешняя атмосфера понравилась. Неудивительно, что об этом учреждении люди отзываются только положительно. Здесь как-то… тепло, что ли. Уютно. Да… Выбрать дорогостоящую элитную школу только потому, что в ней «уютно»… - Ребята радостные. А раз ученики такие, значит учителя хорошие. Наверное… всё. Наита замолкла. – Я понял тебя. Твои доводы… в самом деле весомые. Но ты должна осознавать, что кроме тебя есть много других детей, желающих поступить в Е Ран. Они проходят отбор по всем правилам, - у Франкенштейна вдруг родилась идея, – а самый главный критерий этого отбора – вступительные экзамены. Девочка внимательно его слушала. – Абитуриенты при поступлении сдают три общих экзамена – корейский и английский языки, а также математику, – и один профильный, в зависимости от того, в класс с какой направленностью желает попасть ученик. Профильный экзамен включает проверку знаний по нескольким предметам сразу: например, блок естественных наук или гуманитарных. Так вот. Я сделаю так, чтобы ты оказалась в списках на сдачу вступительных экзаменов. Но… – он, чуть сощурившись, поставил локти на стол и сомкнул кончики пальцев перед лицом. – Дальше все зависит от тебя. Давай… заключим сделку. – Сделку? – переспросила Наита. – Да, сделку. Максимальное количество баллов, которые можно набрать на каждом экзамене – сто. Итак… Если ты по каждому тесту преодолеешь отметку «девяносто баллов»… я зачислю тебя в Е Ран, а также лично решу все твои проблемы, связанные с документацией и прочим. – То есть все, что мне нужно сделать, это набрать больше девяноста баллов? – уточнила девочка. – Да. Всего лишь, – с едва заметной иронией ответил Франкенштейн. – Хорошо. Спасибо вам… спасибо. Наита удовлетворенно кивнула и поднялась со своего места. Мужчина отметил: она даже не поинтересовалась, что же будет, если этих баллов ей набрать не удастся. – Подожди, я же еще не сказал, когда тебе приходить. Девочка так и замерла – с протянутой к пальто, повешенному на спинку кресла, рукой. – А… ой. И когда? – Через две с половиной недели. Пятнадцатого числа, в… дай-ка посмотрю… – он выудил из ящика стола маленькую бумажку, – …да, в десять утра. Прийти желательно пораньше, тебе нужно будет отметиться. И возьми с собой ручку. Лучше две. И, конечно, паспорт. У тебя паспорт-то хоть есть? – Есть, – с легкой обидой подтвердила Наита. – Поняла, всё принесу. А… в какой кабинет? – Как в холл зайдешь, сразу увидишь. Если что – спрашивай, тебя всегда проводят. – Хорошо. Девочка взяла пальто в руки. Глянула на Франкенштейна. Улыбнулась. – Спасибо вам еще раз. Я приложу все усилия, чтобы… учиться здесь. Отвернулась, толкнула незакрытую дверь, вышла. Мужчина с запозданием продолжил прерванную работу – придвинул бумаги. Взгляд скользил по строчкам, но их смысл не поддавался пониманию. Что ж, он тоже надеялся, что приложит…» Окунувшийся в воспоминания Франкенштейн неосознанно натягивал перчатки – вторую пару, поверх тех, которые уже были. Как можно догадаться, условия сделки двенадцатилетняя (а в процессе оказалось, что синеглазая несколько состарила себя – на два месяца) Наита выполнила. Директор Ли выполнил свои. …Невысокая молчаливая девочка с двумя темными косичками набрала на экзаменах максимально возможные баллы. Франкенштейн махнул на нее рукой… да и зачислил на бюджет. Проблему возраста они решили… довольно необычным – с точки зрения многих школьников – образом. Успешно закончив первый год обучения, Наита – уже четырнадцатилетняя – …заново пошла в первый класс. А потом – дважды во второй. Как будто ей важен сам процесс, а не получаемые знания. Да так оно, собственно, и было… _________________________________ Нервные окончания утратили чувствительность; желание двигаться пропало. Мир – уже в который раз – наркотически расплывался перед глазами. Где-то там, словно в другом мире, директор Ли возился у своего стола. Наита была абсолютно спокойна, уверена, что все у нее хорошо. Подумаешь, лопатки побаливают. Всему же свое время! Люди вон перелом руки месяцами лечат. А тут… Насквозь пробило – это вам не мозоль на пятке. Подольше, поди, заживать будет… Раны полностью зарубцевались. Изменений в состоянии нет. Все же хорошо! Вот только… зачем анестезия? Директор завершил все необходимые приготовления и приблизился к Наите. Девушка вяло попыталась сфокусировать на нем взгляд; мужчина, посмотрев на нее, почему-то нахмурился и, протянув руку в стерильной перчатке, повернул колесико на трубке капельницы. Жидкость стала заливаться в вены с большим усердием. Наита почувствовала, что начинает засыпать. "Зачем все-таки? Это же обычное обследование..." Но она доверяла златовласому и потому беспрекословно ждала, что же будет дальше. Сознание помутилось. "Пульс ровный. Давление в норме". Уже ни о чем не думая, Наи из-под едва приоткрытых век наблюдала за Ли. Тот подождал две минуты, не двигаясь с места, потом отошел и подкатил к кровати небольшой столик на колесах. Что-то звякнуло – как будто столовые приборы: вилки, ножи… Столик ехал шумно. Почему-то было слышно, как вращаются его колеса. Каждый оборот – по полу, по полу… Медленно. Наита уже не различала почти ничего. Она плыла по сонному течению, не задаваясь вопросом, сколько времени прошло, и практически наяву видела, как воды, которые несли ее равномерным неумолимым потоком, где-то вдали образуют большой и ревущий водопад. Перед глазами мелькал мужчина в белом халате, что-то двигал, перекладывал, доставал. В воздухе разливался ощутимый запах спирта; из звуков – привычное жужжание. Сердечко мягко тукало: тук. Тук. Тук. Директор склонился над девушкой... Сквозь пушистую ресничную преграду Наита на грани реальности увидела металлический отблеск... Тук. Тук. Тук. Тук. Тук Тук тук Тук тук тук тук тук тук Тук тук туктуктуктуктук туктуктуктуктуктуктуктуктуктуктуктук... До жути знакомый, отпечатавшийся изнутри век, так часто приходивший в ночных кошмарах бритвенный блеск скальпеля... _____________________________________________ Анестезия почему-то действовала слабо – девчонка не засыпала. Франкенштейн увеличил дозу. Датчики диагностировали нормальные показатели, никаких скачков давления, всплесков гормонов. Мужчина снял полотенце с продезинфицированных инструментов, педантично поправил положение двух последних и подкатил столик к кровати. Он надеялся спокойненько проделать операцию, о которой самой Наите можно будет и не говорить – чего там, сущий пустяк, даже шрама не останется. Его пациенты очень часто узнавали о проделанной над ними работе только после. Если вообще узнавали. Девушка наконец уснула. Франкен удовлетворенно кивнул и обернулся к столику, в творческом, вдохновенном жесте протягивая руки к инструментам – будто музыкальным. Отмечать место ЕМУ не требовалось. Пф, он же не какой-нибудь дилетант. И так видно, где что разрезать! ... Плохо, конечно, что пришлось подождать. Все-таки наркоз не есть хорошо для растущего организма. Но операция в том плачевном коматозном состоянии, когда анестезия бы девочке не понадобилась, была недопустима. Из двух зол выбирают меньшее, а ставить под угрозу жизнь… Это не сравнить с небольшими последствиями после наркоза. Ученый взял первый скальпель и склонился над пациенткой... Девушка внезапно распахнула глаза, вскрикнула: "Нет!!!", подорвавшись, вскочила на ноги и, инстинктивно пытаясь оказаться от мужчины подальше, прижалась к стене. Дикие, сумасшедшие глаза – как у загнанного в угол волчонка. А в них - животный страх. Нет, не страх. Ужас. Из-за резкого движения трубка капельницы вместе с иглой выдернулась из вены и повисла в воздухе. Франкенштейн замер. - На... Наита! Ты... Успоко... - Н-нет… - дрожа, сбивающимся шепотом выдавила девчонка, руками слепо нащупывая стену за спиной. Мужчина протянул к ней ладонь, но она неглядя соскочила на пол и попятилась к двери. Человеку, трясущемуся в истерике, никакие "успокойся" не помогут. Он не понимает тебя в этот момент. Для него не существует ни логики, ни каких-либо увещеваний Разума. В его голове бьется лишь одна безумная мысль, фобия. Хаос. Абсолютный хаос. Нет порядка. Исчезли обычные общепринятые нормы. Никаких ограничений. Это уже не совсем человек. Природные базисы берут над ним верх. Кто знает, что творится в его сознании в этот момент? ЧТО он может сделать через секунду - кинуться на тебя, впиваясь зубами в ухо, или вырвать кусок мяса, но уже из собственной руки? - Наита, – звеняще мягко заговорил ученый, – все хорошо, я не причин... - Не трогайте меня!!! Дикое взъерошенное существо бросилось из палаты прочь, судорожно оглядываясь, и, судя по звукам, врезалось во все препятствия, попадающиеся ему на пути... - Да что... с ней такое?! Франкен, не мешкая, побежал за девушкой...